– Черная, – объяснил Килпатрик, – потому что еще не один человек не преодолел ее. Да-да, сносит моментально! А течение здесь такое, что с легкостью уносит любые глыбы…
Я попытался вспомнить эту реку, все-таки раза четыре как-то форсировал, но не смог, хотя рылся в памяти старательнее Тутанхамона в гробнице Шлимана. Видимо, Зайчик на скорости ее просто перемахнул. А Бобик мог вообще не заметить, подумаешь, вода течет…
– И что? – спросил я. – Нам вертаться взад?
Килпатрик сказал горделиво:
– Нет, тут совсем близко… Беда, если бы эта река бежала через весь мир! А так вытекает в сорока милях отсюда, это с востока, а впадает всего через милю.
– Куда впадает? – уточнил я.
– К счастью, не в море, – ответил Килпатрик и перекрестился. – Там расщелина, река низвергается с огромной высоты… и никто еще не видел то дно, куда она падает.
– Вот будет номер, – пробормотал я, – когда расщелина наполнится.
Килпатрик посмотрел на меня в удивлении, потом дошло, побледнел и начал торопить всех:
– Вперед, вперед, не останавливаться! Вдоль берега, а там побыстрее от этого места!
Еще издали мы услышали грозный рев, земля начала вздрагивать под конскими копытами. Ущелье даже не ущелье, а наподобие широкого колодца, пробитого метеоритом из нейтридной материи. Река с грохотом обрушивается с уступа, за все годы ничуть не сгладив и не отодвинув. Я не рискнул подъехать ближе к краю, слишком вздрагивают скалы, да и не настолько я любознательный, чтобы вот сейчас заглядывать во все дыры.
– Вперед, – велел и я. – Мимо и – дальше!
– Хорошо сказано, – молвил Килпатрик уважительно. – Мимо и дальше!
Мы обогнули впадину и снова взяли прежний курс. Килпатрик начал рассказывать, что в этой долине замечены деревья, что перемещаются с места на место. Даже не отдельные деревья, а целые участки леса, чего раньше никто из местных не замечал.
По землям барона Мэгда, здешнего сюзерена, в довершение ко всему передвигаются огромные песчаные ямы. Никто не знает, где они будут завтра, потому в той земле никто не селится, а путешественники избегают даже приближаться к опасным местам. К счастью, с одной стороны земли барона Мэгда упираются в горы, а с другой – в реку, потому песчаные ямы, ударившись о каменную громаду, отправляются обратно и гибнут в реке. С третьей стороны расположен лес Звенящих Листьев, могучие деревья выдерживают удары песчаных ям, более того – медленно и упорно отвоевывают землю, укрепляя ее прочными корнями.
Впереди еще зачарованное место, знаменитое тем, что в нем все заклятия теряют силу, а все амулеты и талисманы перестают действовать. Первые путешественники пугались, когда их могучие талисманы превращались в простые камешки или куски дерева, но когда выходили из странных земель, волшебные свойства постепенно восстанавливались. Ну а нам, благородным рыцарям, которые уповают на крепость рук и силу духа, это место без магии совсем не страшно…
Судя по лицам рыцарей, все же страшно, но каждый лишь надменно хмурился и выше вскидывал подбородок.
Глава 8
Бобик отсутствовал долго, я втайне начал беспокоиться, но тут показалось стремительно приближающееся черное тело, разрослось, но странно, что Пес несется не прыжками, а чуть ли не рысью, Килпатрик первым понял, что у Пса в пасти, ахнул.
А Бобик положил мне к ногам огромное яйцо, желтое, кожистое, как будто даже расчерченное сеточкой ромбиков, отступил и посмотрел ожидающе. На спине и на боках присохшие стебли болотных растений, тина, клочья мха, на голове большая ссадина, а рядом вздувается шишка.
– Яйцо болотного дракона, – прошептал Килпатрик благоговейно.
– А что с ним делать? – спросил я. – На омлет? Или глазунью?
Рыцари заговорили взволнованно, Килпатрик замахал руками:
– Этому яйцу цены нет! Дракон слушается того, кого увидит первым. Ну как бы считает его мамой… Но такое яйцо не добыть…
Я буркнул:
– Но моя собачка как-то добыла?
– Наверное, – предположил кто-то, – втихую сперла из гнезда, пока драконы отсутствовать изволили.
– Но с кем-то подралась, – заметил другой. – Вид у нее помятый.
– Могла по дороге…
– С яйцом в пасти?
– Гм, кто знает такую собачку.
– Я тоже такую вижу впервые…
– Ха, а не наслышаны разве?
– Сплюнь! Это, может быть, и не та вовсе.
Подъехал отец Бонидерий, перекрестил яйцо, но оно не вспыхнуло и не пропало. Да отец Бонидерий, судя по всему, и не ждал, что с яйцом что-то произойдет: в этом мире драконы так же привычны, как медведи или волки.
– Ну и что с ним делать? – повторил я. Огляделся. – Леди Беатрисса! Не желаете ли обрести верного друга и защитника? В смысле, стать мамой вот этому… этому существу?
Она смотрела сверху вниз на кожистое яйцо.
– Вообще-то у меня уже есть дочь, – проговорила она медленно, – хотя… могу для нее…
– Леди, – вскрикнул кто-то шокировано, – это же сожрет вашего ребенка!
– Мой ребенок сам кого угодно сожрет, – ответила леди Беатрисса. – Сэр Ричард его такому научил…
Я ощутил себя на перекрестье взглядов, развел руками:
– Да ладно вам. Наследница таких обширных земель должна быть опаснее любых драконов! В маму.
Яйцо завернули в несколько слоев ткани, леди Беатрисса приняла его обеими руками, вызвав восторг у Бобика, только красная лошадка под своей хозяйкой пугливо прядала ушами и нервно косилась большими испуганными глазами.
Не знаю, по каким критериям я включил в свой отряд сэра Ворпеда, массивного и малоподвижного рыцаря, лицо всегда красное, распаренное, он тяжело отдувается, даже когда просто стоит, хотя при долгом беге или после него сопит и вздыхает точно так же тяжко.
Возможно, это моя ошибка: слишком религиозен, в постный день не стал есть мясо, и сейчас, глядя, как рыцари с шуточками жрут жареного кабана, снова перекрестился и отсел в сторону. Я заметил, что он крестится чаще других, у него в это время на лице появляется исступленное выражение, мол, а я все равно заставлю себя каждый день отжиматься от пола, учить в день по три английских слова и перестану нажираться с приятелями. Это вот перекрещивание себя перстами – не что иное, как напоминание себе же, что я в этой вере, я все еще держусь в ней, не поддамся языческому, что тянет вниз, в хаос, в баб и пьянку. Буду возвышать себя, несмотря на все соблазны, буду держаться, живот втянут и плечи расправлены, даже когда никого вблизи, ибо Господь все видит, а я хочу стать лучше, чем я есть, а вот таким, как сейчас, можно только в отрочестве, когда все еще в личинках, но потом дорога только в грузчики да уборщики улиц, если не стану возвышать себя отказами от сладких соблазнов, заменяя их трудной и неприятной учебой, тренировками, семинарами, курсами повышения квалификации…
И отец Бонидерий появляется возле него не случайно: ощутил, что воля Ворпеда шатается… в смысле, вера этого рыцаря недостаточно крепка, чтобы выдерживать давление могучих инстинктов, которые десятки миллионов лет накачивали мускулы и учились ломать все препятствия.
Мы снова мчались, когда рысью, когда галопом, всех снедает нетерпение, а меня еще и тревога: ну не может быть, чтобы не стряслась какая-нибудь пакость. Ведь если под кем лед трещит, то подо мной ломится, а сейчас самое время: вот уже несколько дней ничего не случалось.
Еще одна ошибка, мелькнула мысль, которую Барбаросса мог бы поставить мне в вину, что я не прибыл в «свои» земли сразу, в разгар лета. Летом, как известно, не воюют. Хотя вроде бы лето как раз и самое удобное время для войны: сутки почти полностью состоят из дня, прерываемого короткой ночью, для конницы всегда есть корм, для войска не надо искать теплых домов: поспят и на голой земле. Реки можно перейти вброд, а крупные легче переплыть, противник урожай еще не собрал, и если сжечь его поля, порубить виноградники – либо околеет с голоду, либо торопливо сдастся. Все-таки здесь не тот климат, чтобы успеть вырастить еще один урожай до зимы.
Однако все остаются беречь и собирать свой урожай, потом молоть, заботливо складывать мешки с мукой, а уже осенью начинаются войны, это после того, как на День святого Мартина крестьяне поставляют оброк, а вассалы привозят ежегодную дань. В честь завершения этих дел устраиваются охоты на скошенных полях… именно на скошенных, а не как ранее подавалось в моих школьных учебниках, описывая тяжелую жизнь крестьян не то при царе, не то при коммунизме.
Сейчас, увы, как раз такое время, когда урожай уже собран, дни не такие жаркие, а войско легко прокормить хоть своим хлебом, хоть захваченным у противника. Насколько помню, самые массовые битвы, начиная со знаменитой при Кресси, происходили с конца августа по конец сентября.
