Скиталец

Матвей посмеивается, читая эти строчки, потому что видит в них фальшь. Ярушевский – делец и дипломат. Побывав в новой России впервые, он возвращается ради долгой и путаной поездки к Японскому морю, а после неё запрашивает у Ельцина разрешение на освоение огромного участка на северо-востоке от Онежского озера, чуть ниже южного берега Онежской губы. Земля не слишком плодородная, болотистая и малозаселённая, и чем она приглянулась миллиардеру – на тот момент его капитал оценивался в 1,23 млрд. долларов – было неясно. Тогдашняя власть уступила землю в аренду на пятьдесят лет с частичным возмещением добытых ресурсов. И началась глобальная стройка, равной которой не было со времён БАМа.

>>>

На террасе солнечно, лёгкий ветерок шелестит газонной травой, вдалеке слышно, как бензопила вгрызается в дерево. Матвей попивает апельсиновый сок, мать курит и читает роман Пелевина «Четверо». Близится вечер, но сентябрь в этом году тёплый, будто лето не заканчивалось.

– Ма, а ты помнишь ту стройку в Архангельской области? – спрашивает Матвей.

Мать отвлекается от книги, переваривает вопрос и, нахмурившись, тоже спрашивает:

– Это ты про ту, которую этот ковбой недобитый устроил? В шляпе-то? Ну, помню.

– У тебя друзья там никакие не работали?

– Какой там, работали! Этот американец согнал китайцев миллиона два, а местные торгашили только. Твой папаша, кстати, туда влез и что-то там одно время даже курировал. Что конкретно – не знаю, не спрашивай.

Она допивает свой джин и собирается уйти, но говорит:

– У Виолетты день рождения на следующей неделе, она приглашает нас с тобой.

– Прикалываешься? – смеётся Матвей.

Мать, улыбнувшись, скрывается за скрипучими дверями мрачного кабинета, звонко печатает на клавиатуре, кому-то звонит, и когда разговор их переходит на повышенные тона, плотнее закрывает дверь.

>>>

В полночь Матвей слышит гравийный хруст от медленно подъезжающей машины.

Такси уезжает, оставив у калитки пассажира, долговязого оборванца с растрёпанными тёмными волосами. У этого человека потерянный вид, ему хочется скрыться, спрятаться, забиться под камень или улечься в сточную канаву. Помедлив, мужчина подходит к звонку, но Матвей, в одних трусах выбравшийся на лоджию, его останавливает:

– Ты кто такой, блин?!

– А ты кто такой?

– Слышь, мужик, ты охерел?! Вали отсюда пока я собак не спустил!

– Не гони, в доме нет собак.

– Проверим?!

– Пацан, ты Матвей что ли?! Мамка спит твоя? Разбуди!

– Ты кто, блядь, такой, я спрашиваю?! Я тебе глаз прострелю, если полезешь!

Появляется мать, на ней кардиган и спортивки. Она впускает мужчину, обнимается и о чём-то спрашивает.

– Ма, кто это?

– Брат мой, Слава. Иди в дом, простудишься.

Слава выглядит усталым, но счастливым. От него воняет кислым потом и затхлым автобусом, ещё дешёвыми сигаретами. Матвей морщится, но быстро привыкает, и вообще этот взъерошенный мужик не вызывает у него неприязни.

Мать собирает на стол, кипятит чайник; Слава принимает душ. Его шмотки она отправляет в корзину для стирки, наспех взбивает омлет с луком и просит Матвея спуститься в подвал и принести вяленого мяса.

В первом часу ночи они садятся за стол, но мать не притрагивается к еде, только выпивает, зато у Славы аппетит зверский, и он не оставляет ни крошки. Запивает всё минералкой, но с вожделением косится на пузырящийся в стакане матери джин.

– Откуда ты вылез, дядя? – спрашивает, наконец, Матвей, прервав абсолютно бестолковую болтовню близких родственников.

К слову, они, в самом деле, трепались, о чём попало: про то, каким большим стал её сын, как обветшал их фамильный дом, про общую знакомую, которая до сих пор ходит в девках, и соседского пса, отказывающегося помирать.

– Странно, что мы с тобой до сих пор незнакомы, правда? – он усмехается, словно сказал что-то смешное. – Сейчас я в непростой ситуации, сбежал из рехаба, можно сказать – в розыске.

– Мать, ты пустила в дом нарика?! – возмущается Матвей.

– Ш-ш, перестань, сын! Слава никакой не нарик, он всего лишь алкоголик. – И теперь младшему брату: – Значит, сбежал, да? Я так и думала. Помогли там тебе хоть чуть-чуть?

Слава кивает, а Матвей спрашивает у матери: «Алкашку сныкать?» Она смеётся, но потом говорит, что сама обо всём позаботится.

– Как там вообще, мучили?

– Не особо, – говорит Слава, – иногда лупили по почкам, если курю втихомолку или огрызаюсь, но кровью не ссал. Кормили хорошо, только телефон отобрали вот, не позвонить никому, не написать, точно в яме… ну, словно отрезали от всего мира.

– Поверь, там, в Сети, такая дичь, что лучше не возвращаться, – хмыкает Матвей. Спрашивает у матери: – Почему ты нас раньше не познакомила?

Она мнётся, ей не хочется вспоминать причины, тем более озвучивать их. Спасает Слава:

– Мы с твоей мамой в детстве дружили, но потом, когда подросли, наши пути как-то разошлись и больше не сходились. Мы не сговаривались, но позабыли друг о друге, даже не созванивались. Даже на похоронах отца не разговаривали. Мы не ссорились, просто говорить было не о чем.

– А по мне так будто вы не разлей вода, сидите тут, лясы точите о фигне всякой.

– В последнее время мы ладим, – говорит мать и тут же разгоняет всех по кроватям.

Мать застилает брату в гостиной, взбивает подушку и желает хороших снов.

Слава падает на жёсткий и старый диван и забывается сном рудокопа, а Матвей ещё долго ворочается. Его мысли снова возвращаются к Заказнику, выстроенному Ярушевским.

Нынче территория частично открыта, но много куда не пускают, угрожая выстрелом. Посёлок Онежск-44 частично расселён, но там остались люди, и болота тамошние хоть и несут урожай риса и кенафа, но полузаброшены и отданы на откуп пришлым землехватам. Зато маджентий-11 добывается и поставляется исправно. Прибыль от его продажи Заказник забирает себе. Ярушевский монополизировал химический элемент, не это ли финансовый успех? Блогеры туда лазают, фотографируют технику, но никто из них не копает глубже своего носа. Им кажется всё предельно ясным: Заказник – огромный аграрный проект, задействовавший гигантское число людей и ресурсов, который лопнул от своей непомерной раздутости. С этим можно согласиться, если, например, знать, что демиург умер или отрёкся от утопических идей, но ведь это не так. Ярушевский планирует возобновить активные посадки культур, провести новые линии электропередач и железнодорожных путей. Во всяком случае, планировал до ареста.

Завтрак прошёл в атмосфере семейной идиллии. Слава травил байки из рехаба, и было неясно, правда это или вымысел. Матвей снова искал в Интернете на себя компромат, уже не очень веря, что его всё-таки опубликуют. Позвонил Грелке, у неё была третья смена подряд, спала всего часа три, и сейчас находится на грани нервного срыва. Матвей попробовал её успокоить, но получалось у него нелепо: толи молод ещё, толи не слишком сочувствует. Матвею Грелка, конечно, нравилась. Пусть и не красотка, зато ураган в постели и многому его научила. Ещё около часа Матвей отвечал на сообщения в соцсетях, на комментарии под старыми видео. Были и неприятные, но он их не воспринимал, считая всего лишь неприятной частью работы.

Мать уехала в ближайший супермаркет, и парни остались одни. Было бы проще забиться в угол, притвориться занятым или уставшим, но обоим хотелось общения.

– Рыбалку любишь? – спрашивает Слава.

– Терпеть не могу.

– Я тоже. Охотишься?

– Никогда не пробовал. Вообще я пацифист. У меня блог, я рассказываю там про войны и объясняю, почему война – это отстой.

– Иногда война – единственный выход, – замечает Слава.

– Об этом я тоже говорю, и призываю бороться с режимом, который душит волю и свободу слова.

Из дома они перемещаются во двор, под яблоню, на которой ещё висят спелые яблоки. От земли поднимается сладковатый запах травы и упавших гниющих плодов.

– И тебя кто-то слушает? Ты кто такой, известный политик или суперзвезда какая? – посмеивается Слава.

– Сколько ты чилил в своём рехабе? Сто лет? Сейчас каждый может высказаться, и чем круче ты плетёшь, тем больше людей на тебя подписано. Не шаришь? У тебя инста-то есть? Ютьюб смотришь?

Слава качает головой – нет.

– Херасе! Слушай, да я могу про тебя ролик замутить, и назову его, типа, чувак, который никогда не юзал инет. Его первая реакция на всю ту дичь, которую туда сливают.

– Не, ну я Камеди Клаб смотрел, смешно было.

– Угораешь? Камеди Клаб уже года три как закрыт! Не, реально, ты вот до своего рехаба где утюжился? В дальнем плавании, в космос гонял? В коме чилил?

Слава срывает яблоко, откусывает и плюхается на газон. Ему смешно и обидно, но не из-за издевок, а оттого, что сегодняшняя реальность ему невероятно чужда, что деревья, ветер и запах навоза уже не воспринимаются основой полноценного мира, теперь это деталь пазла, картинка в высочайшем разрешении, идущая в нагрузку к цифровому контенту и клиповому мышлению.

>>>

Всё-таки они собираются по грибы, и уже наутро следующего дня, встав пораньше, обуваются в резиновые сапоги и не промокающие куртки и выходят на опушку ближайшего леска. Мать предупредила, чтобы далеко не совались, до вышки РЛС и обратно. Если грибов нет, то и хрен с ними, главное не заблудиться.

Матвей и Слава вяло бредут по лесу, пиная шишки и мелкие камушки. Сквозь листья пробивается солнечный свет, блестят лужи, лежащие в вечной тени, по водной глади снуют долгоносики. Комаров уже нет, но мошкара ещё роится, лезет в глаза, приходится отмахиваться. Лес похрапывает, готовится к долгому сну. Им попадаются поганки, даже городские их различают. Вышка РЛС всё ближе, а в корзине грибов кот наплакал. Слава курит, крутится, как юла, ему не надышатся. Матвей ворчит, потому что больно натирает сапог, и скорей всего выскочит мозоль.

– Прав ты, Матвей, я был в коме, и мог бы навсегда в неё провалиться. А то и глубже, – вдруг заговаривает Слава. И продолжает: – Отрёкся от привычных благ, понимаешь? Вроде как аскетом заделался, но не из-за религии или секты там какой. Куда проще и куда глупее – хотел стать писателем. Потом сценаристом. Затем режиссёром. У меня истфак, а я надумал фильмы снимать.

– У Тарантино тоже образования нет. – Отвечает Матвей.

Хрустят ветки, кричит птица, гудят провода. Попадается высохший пень, и Слава усаживается на него, предлагая перекур. Вынимает из сумки бутылку с компотом и припадает к ней, как к роднику. Напившись, передаёт Матвею, но тот отказывается и хлещет припасённую минералку.

– Твой дед очень в меня верил и слепо любил. – Говорит Слава. – Потакал прихотям и много позволял. Когда я заявил, что хочу быть киношником, он расстроился. Не уверен, что в его мечтах я был великим историографом или открывателем Атлантиды, вряд ли отец надеялся, что я найду золото скифов. Но кино. Почти ругательство в нашей семье.

– Дед не смотрел телек, в кино не ходил, – соглашается Матвей.

– Однако он дал мне денег, и я отправился в Москву учиться в МШК. Там познакомился с разными людьми. После двадцать первого года, со всеми его митингами и терактами я перестал интересоваться политикой. Пропадал в кинотеатрах, смотрел старьё и новинки, что-то писал, бухал и спал с милыми цыпочками, принимавшими меня за молодого Годара. – Смеётся. – Как они потом обломались.

– Снял фильм-то? Хотя бы шорт-метр? – спрашивает Матвей.

– Ни шорт, ни лонг – ничего! Я проёбывался, вечно что-то сочинял, но потом откладывал, брался снова и, в конце концов, понимал, что выходит лажа. Забрасывал и ни с кем не советовался. Хотя нет, были друзья, которые критиковали, прочитав первые десять страниц, но я их уже не мог слушать, потому что был бухой вдрызг.

Матвей очень хочет что-нибудь на это сказать, выдавить хоть фразочку, но перебирает варианты и все они кажутся ему избыточными.

– Я видел крутой «шеви» в гараже. Твоя что ли?

Матвей кивает.

– Папаня подарил?

– Мы с ним не общаемся.

– Твоя мама говорила, что он очень любит тебя, что подарки шлёт, зовёт с собой в отпуск куда-то на Мальдивы или в Малайзию.

– В Моравию, – говорит Матвей, – но я не поеду. Он умер для меня, когда бросил.

– А на машину ты сам заработал?

– Мой канал привлекает рекламодателей, народ донатит. Так и накопилось.

– Похоже, не так уж сложно.

– Легкотня, – роняет Матвей и плетется в сторону дома.

Слава его догоняет и торопится извиниться:

– Без обид, парень. Если ты смог заработать на крутую тачку, то ты талантлив – базара ноль. Не сердись.

– Говно вопрос. Замяли.

Вдруг Матвей останавливается и всматривается в густоту деревьев, на пересечение лесных тропинок.

– Там кто-то есть, – говорит Матвей.

Они крадутся навстречу странному существу, чья бледная кожа, напоминающая ливер, поблёскивает на солнце, словно рыбья чешуя. Ноги кривые, тонкие, и большие лапы. У недочеловека пятерня на ладонях, но пальцы трубковидные и крючковатые. Существо вздымает безухую голову вверх, будто любуется кронами, и заметно, что у него почти нет шеи – тыквообразная лысая голова будто вросла в узенькие плечи. Слава тянет приятеля за куртку, шепчет: «Пойдём отсюда». Но Матвей отмахивается и, заворожённый, ступает к диковинному зверю. Существо оборачивается и, увидев незнакомцев, замирает. Потом хныкает и падает на колени. У него жалкий пришибленный вид, узкие глазки и вместо носа две дырки; рот наполнен гнилыми и кривыми зубами, и щёки впалые, как у насмерть замученного узника трудлага. Существо скулит, когда Матвей гладит его лоб – кожа липкая, но на пальцах не остаётся никакой гадости.

– Глянь, на нём вроде бы рваная футболка и джинсовые шорты. Всё в грязи, – говорит Матвей.

– Что. Это. Такое?

– Хер знает. Мутант? Больной? Как называют этих, с нарушением гормонов?

– В душе не знаю, – отвечает Слава.

Существо перестаёт скулить и корчит гримасу, напоминающую улыбку. Слава протягивает ему «сникерс», и существо проглатывает батончик.

– А мы не наелись поганок, часом? – выносит предположение Слава.

– Крипово, согласен. Ну, что с ним делать? Тут бросим?

– Есть варианты?

– Пригласим на чай?

– Сестрёнка будет в восторге.

Матвей прощается с существом, и Слава отдаёт ему последний шоколадный батончик. Парни выходят из леса с пустыми корзинами и уродцем на хвосте. Мутант встаёт как вкопанный перед дорогой и, упав на четвереньки, шмыгает обратно в лес. Слава выдыхает, а Матвей слегка огорчается: сенсация сорвалась, и ведь даже не сфоткал. Куда пропал инстинкт блогера?

Они договариваются помалкивать, и строят теории происхождения загадочной особи.

Слава: выкормленный старой ведьмой пришелец.

Матвей: мутант, сбежавший из секретной лаборатории.

Слава: ангел, спустившийся с небес и осознавший, что загремел в РФ.

Матвей: демон, вырвавшийся из адских казематов.

Слава:… и осознавший, что угодил в РФ.

Хохот.

Матвей: представитель расы первобытных людей, скрывавшийся под землёй.

Слава: «литературный негр» Дарьи Донцовой.

Матвей хмыкает, мол, прикалываться над Донцовой уже не комильфо. Слава тут же исправляется, вспомнив философские романы всё ещё популярного бразильца Коэльо.

Снова угорают, и Матвей уходит за пивом. По привычке возвращается с двумя бутылками и одну бросает Славе. Тот ловит, но руки дрожат, на лбу возникает испарина. Матвей видит и, подскочив пулей, забирает необдуманно засланную бутылку. Извиняется и приносит минералку.

После этого попытки вообразить, откуда явился серый чудик сходят на нет. Слава уходит вниз, на диван; в доме хватает спален, но Славе нравится в гостиной, потому что просторно и темно, не мешают луна и мерцание уличных фонарей. Матвей переписывается перед сном с Грелкой и рассказывает ей о странной встрече. Грелка не верит, но заинтригована. Вдруг она исчезает из мессенджера, и уже поздно ночью, когда Матвей спит, пишет сообщение, но стирает его, так и не отправив.

4. Грелка овердрайв.

Дождливый день принёс уныние всем обитателям особняка Кайгородовых. Ничто, казалось, этот настрой не перебьёт: ни бокал вина, ни папироса, ни юбилейное число подписчиков канала на видеохостинге.

Но к шести вечера на унылый особняк снисходит озарение: допотопный красный «гранд чероки» с визгом тормозит у калитки, выдохнув напоследок облако едкого серого дыма. Слава курит на лоджии, и вот уже всех созывает встречать гостью. Грелка спрыгивает с подножки «чероки» и машет домочадцам. Затем достаёт из багажника дорожную сумку и закидывает её на плечо. Матвей робко целует её, ну а Грелка засасывает его от души, но без пошлости и вручает скарб.

Матери Грелка нравится сразу, она это и не скрывает. Расспрашивает про кино, про роли. Но это позже, сначала, до трёх бокалов мускатного, она чинно интересуется родословной, точно Грелка это какая-то сучка и непременно нужен сертификат соответствия для любимого сыночка. К чести хозяйки, она не слишком зацикливается, отыгрывая праведную мамашу, и, подлив Грелке вина, невесомо соскакивает на более будоражащие темы. Есть в шоу-бизнесе любовь, как часто актрисы пробиваются в кадр через постель? Грелка тоже хохочет и упоительно рассказывает:

– Любовь, конечно, есть, и у некоторых она даже какая-то возвышенная, зефирная и такая essential. Им так хочется чувств, но зачастую ответный порыв консервируется ради обладания, и люди редко переходят на next level. Играют, прячутся и спят вместе. Но за этим маскарадом столько скрытой боли, имитации и фальши. – Они выпивают тост за любовь. Грелка продолжает говорить быстро, неуёмно: – И потом случается взрыв. Explosion! Так копится, копится, и ба-бах! И ведь не только у мужчин и женщин! Сколько геев, лесбиянок! So much! А они всё корчатся, шкерются по углам, изображая вельмож.

– А роли у тебя какие? Нравится вообще работа? – интересуется мать, сменив вектор беседы.

– Мелочь одна. Недавно снималась в сериале с Петровым. Он умный, профи и superstar. А мне на курсе рассказывали, что есть такие актёры-диктаторы, они условия всем ставят, и никто для них не указ. Самодуры, типа, petty tyrant! Блин, подумала я, вот и повстречалась с тираном – душите слёзы! А, наоборот, с ним легко и шустро всё, и никто из группы не спорит. И режиссёр-то молодой, no experience, так звезда к нему прислушивается. Я обалдела, если честно. Хотя всякие бывают, и мудаки тоже. Вторых даже больше, но они привычней, к ним заранее готовишься.

– How much is paid6? – вдруг спрашивает Слава.

Слава представился до ужина, но Грелка не рассмотрела его и только сейчас обратила внимание.

– Супер, есть с кем попрактиковаться, – радуется Грелка, – Матвей вредничает, он не любит английский, хотя неплохо балакает. Я недавно из Штатов вернулась. Два года жила в Кастро-Вэлли, это на юго-западе в Калифорнии. До Сан-Франциско всего час на машине. В голове теперь такой винегрет из слов и понятий. Я к тому, что не выпендриваюсь, как могло показаться.

– You still haven't answered the question7.

– Хватит, Слава! – угрожая вилкой, прикрикивает на него сестра.

– Ничего, он прав, – соглашается Грелка. – Одна смена – десять тысяч. Смены бывают разные, часов по двенадцать-пятнадцать. Пока не густо, но на еду хватает.

Возникший тихий спор проходит мимо Матвея, который погружён в смартфон. За окном разрывается снаряд – это гром, и мать удивляется грозам в сентябре. Грелка доедает салат и допивает вино, и не предлагает вымыть посуду, а встаёт и моет. Мать не влезает, ей нравится эта девчонка, и не хочется всё портить неумелыми попытками соблюдения закостенелых норм, тем более она ненавидит мыть посуду, и сжигала бы её после каждого ужина на заднем дворе.

>>>

Грелка ютится на диване рядом с Матвеем, сложив ноги по-турецки. Слава сидит в кресле. По телеку крутят пресные ток-шоу и фильмы времён неолита, поэтому они заходят в Интернет, и Грелка выбирает сериал. Ей нравятся корейские дорамы, но Слава не в восторге, ему бы что-то документальное, про Сибирь или Дальний Восток, но уже морщится Грелка. Мать курит на террасе и читает под ночной лампой.

– Прикинь, – обращается Матвей к Славе, – Ярушевского инфаркт долбанул. Может кони двинуть.

– Ну и что? Одним богатеем меньше. Тем более, он шпион, сливал инфу за бугор. – Отвечает Слава.

Выбор сериала традиционно длится дольше просмотра. Слава признаётся, что ничего из представленного на стриминге не видел, только пару серий «Сопрано» да «Прослушку». Грелка возмущена, неужели возможно жить в вакууме?

– Ты охренеешь, узнав, что он снимает кино, – не отрываясь от смартфона, с потрохами сдаёт дядю Матвей.

Грелка в шоке, но Слава объясняет, что он когда-то собирался взяться за съёмки, но не срослось и вообще это в прошлом.

– Завтра же снимем короткометражку! – заявляет Грелка.

– Будешь солировать? – спрашивает Слава.

– Sure8. А ты пили script9.

– Готова к экспериментам?

– Always10!

– Эй, племянник! Твоя задорная леди только что подписалась на съёмки в порнушке! – обращается он к Матвею.

Грелка возмущается и запускает в Славу декоративную подушку. Матвей кивает, но мысли его далеко; они квадрокоптером кружатся в небе над Заказником – детищем Ярушевского. Матвей нарыл инфу о частной охранке, которая оберегает периметр заказника. Карту с отмеченными патрулями залил на свой канал известный трэвел-блогер, но приложил заметку, о том, что данные могут быстро устареть, потому что патрули проводят смену молниеносно, и предугадать их появление затруднительно. Однако больше всего Матвея заинтриговал рассказ местной женщины, забредшей однажды на охраняемую зону. Безусловно, её байка может сойти за «белую горячку», но Матвей ей верил, потому что только вчера столкнулся с чем-то подобным.

>>>

Сначала Матвей пролистывает ленту, читая о происшествии по диагонали, и, когда упирается в видеофайл, запускает его с субтитрами. Женщина эта растрёпанная, неухоженная на вид лет сорок пять, круги под глазами. Одета она в синий засаленный халат. Несмотря на запущенность, женщина изъясняется гладко и расставляет акценты. Секунду Матвей подозревает, что всё это постановка, но тут же, дабы не зритель не усомнился, она показывает на камеру паспорт, где в графе прописка значится деревня Большое Шарково, что с краю периметра Заказника. Женщину зовут Марина, она стесняется камеры, но вскоре, когда повествование наращивает темп, о ней забывает.

Случается, её мужик запивает. И вот калдырил он как-то и пропал. Она вернулась от родни из Архангельска и обнаружила следы запоя, а потом стала искать мужа. Но в посёлке его не было, только соседский мальчишка вроде как заприметил, когда он в лес уходил. Марина собралась и отправилась в тайгу. Здесь Марина упоминает «колодцы», которые нужно обходить стороной, потому что лесники болтают о нечисти, что около них вьётся. Блогер спрашивает, что за «колодцы», и она объясняет, что это такие гиблые места в лесу, вокруг которых ядовитая пелена оседает. Некоторые из них охраняют наёмники, другие обнесены электрическим забором, да только толку мало, говорит Марина, потому что не редкость, когда на одном месте «колодец» исчезает, а в другом появляется. Блогер уточняет, что за нечисть бродит вокруг «колодцев»? Марина просит обождать, и продолжает рассказ.

В лесу она с детства гуляет, знает тропки и ориентиры. Но случись оказаться в нём потемну, так запутается, как пить дать. А тут лето, рань, а она словно в тумане, не разберёт, куда идти. Взяла еды да питья, даже сумку с тёплой курткой и самострел, что её мужик соорудил. Лес всё-таки дикий, густой, и волки шныряют, кабаны те же. Блогер просит вернуться к происшествию. Марина торопится, потому что чувствует – интерес Московского гостя иссякает.

Вышла на пологий холмик, говорит Марина, а там такая жёлтая пелена, ничем не развеять. И ветра нет, и никакого звука, кроме протяжного гула. У меня, хватается за грудь Марина, дыхание остановилось, и сердце тоже. На склоне бродят скитальцы. Про тварей этих в сказках придумано, вроде мертвецов, да только чувствуют всё, а жить по-прежнему уже не могут. И оттого скитаются по миру и поют свою заунывную песню. Блогер сомневается в существовании зомби. Тогда она тут же хватается за смартфон, – не новинка, но с приличной камерой – и тыкает в объектив. На фото лес на заднике, и холм, укрытый ржавым туманом. Из тумана торчат несколько голов, широких, похожих на тыкву; их руки плетьми болтаются вдоль худощавого голого тела. Фотографии всё же не того качества, чтобы всматриваться в лица, но даже на расстоянии заметно, что как таковых лиц нет, что вместо них смазанные маски. Несколько существ смотрит в небо с раскрытыми ртами, другие прижимаются друг к другу и льнут к земле.

Блогер спрашивает, кто они такие? Марина недоумевает, ведь объяснила, что скитальцы. Кто такие скитальцы? Сами у них и спросите. Разве не странно, что посреди тайги голышом разгуливают уродцы? Марина признаёт, что чудно.