– А я нет, по-твоему?
Принцесса немного выпрямила ноги и закинула локти на срез стены.
– Еще бы чуть-чуть, – пожаловалась она. Сил взобраться на стену не хватало – ноги дрожали, а руки предательски соскальзывали с гладких, отполированный временем и непогодой камней.
– И-и-эх! – выдохнул Ала ад-Дин, толчком подкидывая принцессу и хватая ее за лодыжку, поскольку принцесса опасно перегнулась через забор. Ноги ее находились с одной стороны, а голова и руки, которыми она бестолково сучила, – с другой.
– Ай, ты чего! Руки убери, нахал! – нога задергалась, и Ала ад-Дин едва не выпустил нежную тонкую лодыжку из рук.
– Если я уберу, – прошипел он сквозь зубы, – то ты свалишься вниз.
– А, нет, нет! Лучше держи.
– Да ты не говори, а лезь обратно! – пропыхтел Ала ад-Дин, краснея от натуги. – Я долго тебя не удержу.
Девушка засопела то ли от обиды, то ли от натуги и медленно, задним ходом начала вползать обратно на стену.
– Уф-ф, наконец-то! – пробормотал Ала ад-Дин, когда принцесса без сил растянулась на стене, переводя дух. Он опустился на землю, обмахиваясь ладонью. – Ты как там?
– Хорошо, – тихо отозвалась Будур.
– Ты больше не лазай через стену, ладно? Ходи через ворота, как все люди.
– Я не все, – донеслось вялое сверху.
– Оно и видно, – проворчал Ала ад-Дин, снимая тюбетейку и приглаживая волосы. – А спускаться вниз как будешь?
– У меня здесь лесенка. Забыл, что ли?
– Ах, ну да, совсем из головы вылетело. – Ала ад-Дин нахлобучил тюбетейку обратно на голову и поднялся с земли. – Тогда я пошел?
– Ага. Иди. Спасибо.
– Да не за что, о принцесса. Послушай!
– Да?
– Ты про барана серьезно не знала или просто так, пошутила?
– Конечно, пошутила. Знаешь, какая я умная!
– Я уже понял.
– Ты лучше скажи мне, что это у тебя на голове такое странное?
– Тюбетейка!..
– И нечего так кричать, я не глухая. К тому же у нас во дворце такие… такое не носят. Ну все, иди!
– Ладно, прощайте, о принцесса, – поклонился Ала ад-Дин, но Будур уже скрылась на той стороне стены. И вдруг раздался треск, а затем что-то гулко шмякнулось на землю. Зашуршали потревоженные кусты.
– О луноликая, что случилось? – не на шутку забеспокоился Ала ад-Дин.
– Ничего. Это я немножко упала. Ох!
– Все нормально?
– Да.
– Тогда я пошел?
– Да-да, иди, – донеслось из-за стены. – Шайтан бы побрал гнилые лестницы.
Ала ад-Дин пожал плечами и направился обратно на базар. Нужно было успеть купить масло и муку.
Поздно вечером, когда чайханщик уже недовольно начал греметь посудой в своем закутке, давая понять, что посетителям пора бы и закругляться, Максим изрядно распух от чая. Сползая с топчана, он морщился от боли в ногах, по которым бегали мурашки, и поглаживал живот с булькающей в нем жидкостью. Он еще с прошлого посещения Востока никак не мог взять в толк, как можно потреблять столько чая, а от жирного, плавающего в масле плова его до сих пор немного мутило, но, похоже, он был единственным из посетителей чайханы, кто испытывал подобный дискомфорт. Максим за все время, что просидел здесь, не заметил, чтобы кто-либо из них жаловался на желудочные недомогания. Здоровое непонимание у него вызывало также количество потребляемого жителями Востока плова. Казалось, это национальное блюдо едят все и без меры: утренний плов, в обед – опять плов, а уж вечером сам бог велел! Впрочем, и в своей родной России он наблюдал нечто подобное, но здесь влечения склонялись в сторону капусты. Щи, конечно, вкусны, но чтобы их уписывать день за днем… Хотя, у каждого свои вкусы, разумеется. Лично Максим обожал жареную картошку.
Солнце уже подкатилось к горизонту, сбавив неистовые потоки золотого сияния, словно кто-то прикрутил его жар. Зной несколько спал, и на улице было вполне себе ничего. Спустившись по скрипучей лесенке чайханы, друзья остановились, вдыхая вечернюю прохладу, напоенную ласкающими обоняние ароматами цветов и трав.
– Шеф, мне бы того, за угол, – переступил с ноги на ногу Ахмед.
– Странно, с чего бы это? – хмыкнул Максим, хотя ему, непривычному к затяжным чаепитиям, по нужде было, разумеется, гораздо надобнее.
Ахмед шмыгнул за чайхану, скрывшись в укромном уголке. Максим, оглядевшись по сторонам, нет ли кого поблизости, последовал за ним. Впрочем, здесь никому до этого не было ровным счетом никакого дела. До платных туалетов здесь еще, слава богу, не додумались, равно как и до штрафов за «мелкое хулиганство».
Дело затягивалось. Максим все удивлялся, как в него могло поместиться столько жидкости. Пиво, разумеется, – дело другое, но чай!..
– Ахмедка. – Наконец все закончилось, и Максим, застегнув джинсы, вышел из-за угла.
– Да, шеф? – с готовностью отозвался Ахмед, который, судя по всему, никуда не торопился.
– У тебя нет, случайно, пары монеток?
– А разве… Ох, простите, шеф! – Ахмед появился из-за чайханы, подвязывая сползающие штаны бечевой. – Я же совсем забыл, что у вас нет ни денег, ни крова.
– Увы! – Максим развел руками и состряпал унылую физиономию. – Я кошелек дома забыл.
– Ха! Ха-ха! Смешная шутка, мой шеф, – развеселился Ахмед, поднимая с земли бамбуковую подставку с лампами и водружая ее на спину. – Но денег и у меня нет. Я ведь сегодня ничего не продал. А остальное, что было, отдал чайханщику. Вы не представляете, шеф, этот старый колдун такой жмот!
– Плохо. – Максим, вздохнув, повесил голову. – Что ж, придется бомжевать.
– Чего?
– Спать, говорю, придется под забором, как распоследний нищий. Впрочем, почему «как»? Я и вправду самый что ни на есть натуральный нищий. – Максим скривил губы в кислой улыбке и печально посмотрел Ахмеду в глаза.
– Нет! Не бывать этому! – подпрыгнул Ахмед, отчего лампы за его спиной звякнули. – Чтобы мой дорогой шеф спал под забором? Ни-ког-да! Возьмите лампу, продадите и…
– Ахмед, ты в своем уме? – постучал Максим костяшками пальцев по лбу. – Ну кому я продам лампу ночью?
