Опасность предельного уровня
А чувствовать себя майором приятно. Пусть начальник горотдела только пообещал майорские звездочки. Все равно приятно. Майора уважают, конечно, не как капитана. И должность у майора будет другая. Подыщут что-нибудь подходящее. Город большой. Может, даже какой-то райотдел в подчинение дадут. Там уже – власть. Не всю же жизнь в чьем-то подчинении ходить. И самому чувство власти испытать хочется.
Так и просидел он на крыльце, мечтая и размышляя, минут двадцать, пока, наконец, Джабраил сам не вышел к нему. Собака и на Джабраила не залаяла, привычно принимая его за своего.
– Ты уже здесь, товарищ капитан? А что в дом не заходишь?
Обращение «товарищ капитан» тогда, когда только что чувствовал себя майором, резануло по сознанию, показалось обидной насмешкой над мечтами, почти издевательством, возвращающим назад, ближе к лесному прошлому. Но Ахмат, проглотив подступивший к горлу ком, вида не подал и только улыбнулся, как привык улыбаться всегда, чуть виновато. Рано ему еще что-то показывать. Стоит потерпеть, стоит...
– Вечер сегодня хороший...
– Давно пришел? – Джабраил приветлив и грустен, насколько может быть приветливым и грустным командир с подчиненным, если желает сохранить за собой начальственные функции.
– Пять минут назад. Сижу, воздухом дышу. Хорошо, когда воздух вокруг есть. Это не Москва. Я в Москве больше двух дней вытерпеть не могу. Как только они там живут, местные-то. Да и другие, кто туда тянется. Вот, думаю, ума у людей, как у ужа.
Это была слабая попытка загодя подготовить Джабраила к тому, что Ахмату невозможно в Москву вместе со всеми ехать. Джабраил не сказал еще, кто поедет. Но Ахмату никак нельзя. Иначе прощайте, майорские звездочки! А это ведь, понятно, не одному ему надо... Это и Джабраилу выгодно. Там, глядишь, и следующее звание высветится... А поддержка от большого милицейского чина всегда может понадобиться. Поддержка и прикрытие... Свой ведь человек будет, не какой-то купленный, каких полно, и которые всегда перепродаться готовы...
– Пойдем в дом, – позвал Джабраил. – Расскажешь, как все прошло. Я давно тебя жду...
* * *Джабраил прочно уже освоил место за круглым столом. Сейчас и ноты на соседний стул убрал, чтобы не отвлекали внимание. И слушать приготовился.
– Хорошо все прошло. Первым дежурный начальника горотдела вызвал. Тот чуть не прыгал от радости. Меня позвал, просил сказать, что мы вместе с ним боевиков уговаривали, пообещал скоро майором сделать. Конечно, я согласился. Майор – это уже старший офицер. Майор и знает больше, и власти имеет больше. Нам это выгодно.
Ахмат паузу выдержал и глаза-бусинки насторожил, чтобы проверить реакцию Джабраила на сообщение. Слово «нам» было произнесено особо, со смыслом. Выгодно не только самому Ахмату, но и Джабраилу, понятно, тоже.
– Это хорошо, – сказал Джабраил, глядя на скатерть. Скатерть всегда белая. Интересно, замечает он, что жена Ахмата каждый день скатерть на свежую меняет. Одну стелит, другую стирает и крахмалит. – Что дальше?
– Потом из ФСБ приехали, велели после допросов всех десятерых до утра во дворе держать и раздать им оружие без патронов. Утром с телевидения приедут, снимать будут. Из Грозного позвонили, так велели... Снимать будут так, чтобы они подошли к зданию горотдела вместе со мной... И сложили у порога автоматы... А там уже целая комиссия их принимать будет... К восьми утра меня вызывают... Чтоб еще затемно приготовиться...
– Комедию ломать они любят, – согласился Джабраил. – А что с документами? Проблемы были?
– Я этот вопрос сразу заострил. Начальнику сказал, что уговаривал парней и без документов сдаться, потому что у каждого родни полно – опознают. Если я обещал, что все будет в порядке, получается, что это обещал он, раз мы вместе с ним дело делали. Он купился.
– Про Юрку Шкурника разговора не было?
– А что со мной об этом говорить. Об этом с ними в ФСБ говорить будут. Завтра еще и из прокуратуры пожалуют. Тоже Косым Шкурником интересоваться будут.
– Пусть интересуются. Ты сказал, что говорить?
– Всю правду. Где базы. Что планирует.
– Хорошо бы, чтобы данные до кадыровцев дошли. Тогда его живым брать не будут. Шкурник участвовал во взрыве старшего Кадырова.
– Должны дойти, кадыровцы на каждую «сдачу» приезжают. Пополнение ищут.
– Это плохо. Наши не уйдут?
– Особо предупреждал. Хотят заниматься строительством. Воевать надоело. Да они и по возрасту не тянут. Старичье.
– Будем надеяться. Завтра утром, как вернешься, сразу расскажи...
2
– Есть какие-то соображения? – спросил Басаргин, когда все ознакомились с текстом, присланным из Лиона. – Начнем с главных знатоков «чеченского вопроса»... Итак, мы слушаем наших славных представителей армии, пока они еще представляют ее и не стали полностью представителями международных ментов...
Александр Игоревич во время размышлений и анализа ситуации любил медленно ходить по кабинету от двери до окна. Во время таких «прогулок», как сам он утверждал, лучше думается благодаря идеомоторному акту. Сейчас в кабинете было тесно. Тем не менее прогулку он уже начал, с единственным отступлением от обычных правил – пришлось слегка лавировать между стульями, но это не слишком ему мешало.
– Нового мало. – Подполковник Сохно первым высказал мнение знатоков «чеченского вопроса», полагая, что такой термин вполне заслужен, поскольку группа полковника Согрина несколько последних лет, исключая небольшие перерывы, проводила именно там. – Начнем с самого главного. Боевики, сложившие оружие, оружия, как правило, не складывают. Видели бы вы, что за оружие они сдают. Автоматы, из которых никто стрелять не решится, потому что там весь затвор ржавчиной проеден. И остальное такое же, даже ножи. Бывают, правда, исключения, но чаще боевое оружие они прячут.
– Думаю, в большинстве просто на всякий случай, – добавил полковник Согрин, на котором в отличие от Сохно гражданский костюм сидел вполне сносно. – Они приходят на «сдачу», потому что им самим воевать надоело и чувствуют уже, что толку от их войны мало... Может быть, даже не так... Так только говорят, а в подсознании сидит другое... Не толку от войны мало, а их война стала слишком опасной для них самих... Они по-настоящему сдаются... Но, если будет новая большая война, готовы на нее пойти со спрятанным оружием... Вот и все... Однако вопрос оружия вовсе не главный. Тут еще один вопрос есть, и очень существенный...
– Какой – я думаю, понимаю, – сказал Басаргин.
– Его трудно не понять, – поддержал своих товарищей Кордебалет. – Вся эта заварушка в Чечне длится больше пятнадцати лет. Среди боевиков только старшее поколение умело когда-то работать и имело гражданские профессии. Остальные выросли во время войны из детей и подростков и просто не имели возможности гражданские профессии, как и образование в пределах начальной школы, получить. Они гвоздь вбить не могут, потому что не знают, каким концом он вбивается в стену, а по какому концу следует молотком стучать. Да и сам молоток в руках никогда не держали. И имеют единственный устойчивый навык – убивать и грабить. Ну, предположим, часть из них пойдет куда-то служить... Кадыровцам или в милицию... Но там, понятное дело, тоже хлеба на всех не хватит. Республика невелика, собственной армии не имеет, и ей просто ни к чему такие мощные силы безопасности... Но и учиться забивать гвозди им тоже не слишком хочется. Более того, они рабочих людей от всей своей абрекской души презирают. Не любят они, честно говоря, это дело. И что мы в итоге получим? Мы получим тех же самых боевиков, которые, за неимением возможности жить в Чечне так, как они привыкли, разъедутся по России, чтобы укрепить силовые составляющие чеченских диаспор в российских городах – станут заниматься рэкетом или откровенным грабежом. Вот результат подобной амнистии, при которой государство, чтобы вытащить из грязи одну ногу, ставит этой ногой себе же подножку.
– Вот за такие-то мысли вас всех и выгнали на пенсию... – пробасил Доктор Смерть. – Впрочем, я соглашусь с тем, что человек пенсионного возраста гораздо более мудр, чем действующий государственный чиновник... Он чужие ошибки видит, а чиновник на своих не учится до тех пор, пока по шее не получит...
– Чувствуется, что ты давно уже с армией расстался, – не остался в долгу подполковник Сохно. – Думаешь, что российская армия сильно отличается от советской. Твои мысли никого не интересовали там, как не интересуют здесь. И за это из армии не выгоняют. Ни просто так, ни на пенсию...
– Ладно, оставим пикировку. – Басаргин предпочел быть серьезным. – Джабраил Алхазуров желает не просто усилить составом чеченский рэкет в России. У него свои конкретные планы, в которых он хочет использовать амнистию как прикрытие. Что мы должны предпринять? Основная задача естественна. Необходимо отыскать Алхазурова, поскольку сам он амнистии не подлежит... Или хотя бы его следы. Проконтролировать все его связи, взять под пристальное наблюдение весь район, где он имеет влияние. Отыскать тех, кто с ним был наиболее тесно связан. Работы, я понимаю, на целую правоохранительную систему. И потому действовать нам придется в открытую со всеми возможными заинтересованными структурами.
– Да, я уже подготовил материал для Астахова, – сообщил Доктор Смерть, хорошо понимающий, с кем предстоит сотрудничать в первую очередь.
Генерал Астахов из штаба «Альфы» давно уже сотрудничал с интерполовцами и в обмене информацией, и в оперативной деятельности. И инициатива Доктора выглядела естественной.
– Позвони ему предварительно, – посоветовал Басаргин.
– Зачем? – не понял Доктор.
– Я подозреваю, что из НЦБ материал тоже перешлют, если еще не переслали. Ни к чему дублировать.
Доктор Смерть пожал плечами, словно горы пошевелил, по памяти набрал номер и тут же включил на аппарате спикерфон, чтобы разговор был слышен всем. Генерал ответил сразу, через определитель сообразив, кто звонит:
– Слушаю вас внимательно, Виктор Юрьевич.
– Вечер добрый, Владимир Васильевич. Давно не виделись... Собираюсь вот вам переправить некое послание из Лиона... Должно вас, кажется, заинтересовать...
– Если это касается Омара Рахматуллы, то можете не стараться, нам уже переслали из НЦБ. Они сработали оперативнее вас.
– Рад не стараться, товарищ генерал. – Доктор Смерть ответил почти по-уставному, и это вызвало общую улыбку.
– С Рахматуллой все ясно, только добраться до него мы пока возможности не имеем в отличие от ваших коллег в Лионе, которые почему-то не торопят события. Что касается второго человека... Я как раз отправляю фотографии второго человека в поиск по картотеке.
Доктор Смерть обрадовался возможности быть полезным.
– А в этом, товарищ генерал, можете не стараться вы. Мы второго уже опознали. Это один из сподвижников Басаева, некий Джабраил Алхазуров, то ли пианист, то ли гармонист, не знаю точно, но что террорист, ручаюсь...
– Известное имя... Тогда я сразу запрашиваю досье на него. Вам тоже хотелось бы заглянуть в это досье? Полагаю, ваш звонок вызван именно этой просьбой?
– Вы очень проницательны, товарищ генерал, – быстро сориентировался Доктор Смерть, хотя раньше запрашивать досье в «Альфе» вроде бы никто не собирался.
– Я перешлю сразу же, как только сам посмотрю. Или, если не возражаете, сам завезу... Прямо к вам в офис.
– Конечно, поговорим, обсудим, – согласился Доктор, словно генерал просил его о важном разговоре.
Отключив телефон, Доктор осмотрел всех.
– У генерала сегодня хорошее настроение, – сообщил удовлетворенно.
Это было действительно странным. Обычно из «Альфы» сведения удавалось получить только тогда, когда генерал был уверен, что он в ответ получит сведения троекратно более важные. А тут предложил сам, и, более того, сам же вызвался приехать, несмотря на свою традиционную занятость.
– У генерала сегодня отвратительное настроение, – не согласился Басаргин.
– Почему? – не понял Тобако.
– Ты, Андрей Вадимович, распечатку разговора внимательно читал?
– Могу повторить с небольшими искажениями.
– Что за диск они просматривали? Помнишь?
– Выступление председателя антитеррористического комитета...
– Выступление директора ФСБ, который еще и председателем по совместительству является. Следовательно, он выступает в данной ситуации одним из авторов, по крайней мере публичным инициатором очередной амнистии боевикам. И, активно включаясь в разработку по данному делу, генерал Астахов будет выставлять себя противником инициативы своего высшего командования. То есть выступит против инициативы директора. А ему этого очень не хочется, поскольку генерал еще не торопится на пенсию. До того не хочется, что он готов всю работу и всю ответственность свалить на нас... Понимаешь?
– Не мальчик, сам службу помню... – Тобако задумался. – И даже понимаю теперь, почему Лион выслал сообщение не только нам, но и в НЦБ. Чтобы НЦБ доложило текст и в «Альфу», и в свой антитеррористический центр. Только никак не пойму, хорошо это для нас или плохо?
– И не хорошо, и не плохо, потому что нам помогать будут, но молча и только информацией. Хотя в последний момент, когда возникнет реальная угроза, естественно, включатся со всех сторон, чтобы урожай собрать. А вот все предурожайные работы придется выполнять нам... Прополка, окучивание, поливка, что там еще...
– Асфальтирование, – добавил Сохно. – Вспашем, посеем и заасфальтируем... Короче, мне лично ситуация видится так, что, пока нам не оформили документы, требуется срочно переодеваться в приличную боевую одежку, в Чечню стремительно лететь и за ноги трясти всех возможных осведомителей...
– Я согласен с Толей, – серьезно сказал полковник Согрин. – Хотя для него это, кажется, только возможность переодеться, а в действительности, без тщательного опроса осведомителей мы ничего добиться не сможем... Отсюда мы никак не определим местонахождение Алхазурова, даже если будем на всех вокзалах и дорогах хватать за ноги всех лиц кавказской внешности, кто ростом приближается к ста девяносто...
– Не получится... Мочилов командировку зарежет... – вздохнул Кордебалет. – Он вчера жаловался, что за семь месяцев израсходовал полтора годовых командировочных фонда. Его, кажется, за это основательно взгрели... Фонды есть фонды... Не пустит...
– У нас, кстати, командировочный фонд не лимитирован, – сообщил Басаргин. – Командировку можем профинансировать мы. Пригласите сюда Мочилова. Прямо сейчас. При генерале с ним будет легче договориться.
– Может быть, – согласился Согрин и не стал пользоваться стационарным аппаратом, а просто вытащил трубку своего спутникового телефона. Игорь Алексеевич знал, что на звонок с этой трубки Мочилов ответит сразу, даже если спит с женой...
3
После расставания с Джабраилом Юрка Шкурник начал глазом косить сильнее, что случалось с ним в моменты особого возбуждения, и не поспешил покинуть место встречи, задумавшись надолго. Нехорошие чувства бродили в душе у Шкурника. Да, Джабраил расплатился сполна, больше чем вдвое сократив численность отряда Табиба, и Табиб даже пересчитывать деньги не стал, потому что это не единичные шкуры крупного рогатого скота – денег много, а сбиться легко. Да и верить Джабраилу можно, он не слывет обманщиком. Но больно задело Табиба другое. Рассчитываясь, Джабраил вытаскивал пачки из своего вещмешка по одной. И не смотрел, что за пачка. Значит, во всех пачках были стодолларовые купюры. Но, насколько смог Шкурник определить, в вещмешке осталось по крайней мере в два раза больше, нежели Джабраил передал ему. Может быть, даже и в три раза, хотя зависть всегда имеет способность увеличивать чужие капиталы.
Проявить свою реакцию Юрка сразу не решился. Да и не сработала эта реакция. Он всегда был не слишком быстр на решения, если дело не касалось необходимости выстрелить первым. Тогда что-то в голове щелкало, и он стрелял. В другой обстановке скоростные умственные процессы Шкурнику всегда давались с трудом, и он любил подумать, прежде чем что-то сделать. Только когда Джабраил удалился и какие-то страхующие фигуры присоединились к нему в темноте, Юрка Шкурник понял, что он упустил возможность сразу разбогатеть настолько, что мог бы позволить себе уже сегодня убраться из Чечни подальше и навсегда. Бросил бы всех, взял бы с собой только пару самых верных, самых надежных людей, которые за него готовы головы положить, и убрался – в Турцию, в Эмираты, в Пакистан, в Малайзию, даже в Южную Америку... Везде чеченцы уже есть. Лишь бы подальше. Там с этими деньгами прожить можно спокойно и себя не утруждая. Только свидетелей оставлять нельзя, потому что кара настигает того, кто свидетелей оставляет...
Но сейчас не вернуть ситуацию – Джабраил ушел и деньги унес. И теперь уже до этих денег добраться трудно.
Нет... Не так все-таки вопрос надо ставить... Трудно или невозможно? Это необходимо сразу определить, чтобы не ломать зря колья о чужие головы и свою не подставлять. Скорее всего, возможно... А что касается трудностей, то их Табиб не боялся.
Он поднял голову и протяжно завыл волком. Юрка Шкурник с детства умел здорово волку подражать – пугал взрослых в своем селе, заставлял их с ружьями на улицу выбегать, и даже собак в заблуждение вводил – заставлял выть и беситься от ярости. А теперь этот звук стал основным сигналом в его отряде. Теперь все посты соберутся к нему. Нечего уже стоять по окраинам поляны и страховать, когда Джабраил ушел.
Но решение Табиб уже принял...
* * *Боевики собирались медленно и подходили вразнобой. Оно и понятно. Посты были расположены на разном удалении от центра, иначе нельзя было проконтролировать все подходы одновременно. А когда все собрались – восемь человек, – Юрка ткнул пальцем в одного и во второго, в тех, с кем и думал бы уйти за границу, потому что в их верности не общему делу, а себе лично не сомневался.
– Паленый и Беслан – остаетесь со мной. Остальные – на базу. Ждете меня двое... Нет, трое, пожалуй, суток... Да, трое суток. Если не вернусь, переходите в верхнее ущелье. Ждете там.
Он опять косил глазом сильно, и потому никто не мог понять, что Табиб решение принял...
* * *Принятие решения еще не означало начало действия. Это – как приказ, зачитанный с листа бумаги, но не начавшийся исполняться. Всегда стоит все предварительно обдумать, прежде чем попробовать ногой опасную тропу. Тропа проходит над крутым склоном ущелья, и по неосторожности очень легко «загреметь» с верхотурья вместе со всеми своими решениями. Падать не больно, только страшно. Приземляться больно. И обидно, потому что тогда уже все твои предыдущие старания, вся твоя предыдущая жизнь ничего стоить не будут. Поэтому следует много раз подумать, прежде чем ступить на тропу. То есть думать стоит не о том, ступать или нет. Решение принято! Думать необходимо о том, как не оступиться.
Сразу за поляной, если идти не в сторону Гудермеса, а вправо, будет небольшой, но глубокий и извилистый овраг, практически не просматривающийся ни с одной точки. Юрка Шкурник от мыслей ли своих, еще ли отчего почувствовал легкий озноб и повел своих помощников в этот овраг, где ручей бежит только по весне, а сейчас почти сухо, и можно костерок развести, и протянуть к языкам пламени руки, чтобы озноб убрать. При ознобе ему всегда плохо думается. А костерок обычно помогает, снимает напряжение, дает покой душе и неторопливую ясность голове. Большой костер помогает лучше, но разводить большой костер поблизости от большого города неразумно. Отблески пламени сразу заметят и быстро здесь же «накроют»...
Пламя принялось легко, стремительно, заиграло неверными язычками, принесло тепло, не дающее дыма, и только здесь, подстелив бушлат на камень, выбранный местом для сидения, Шкурник понял окончательно, что он сделал, еще не вникая мыслями в суть происходящего. А сделал он одно серьезное дело: он просто предал шестерых своих товарищей. Тех, кого отправил на базу. Наверняка менты начнут допрашивать сдавшихся боевиков, и те укажут месторасположение базы. Более того, чтобы сама сдача выглядела правдоподобной, Джабраил сам прикажет им указать это место. Пусть и не сам, пусть через своего «лиса» Ахмата Хамкоева, но прикажет. И шестеро бойцов Табиба попадут в жесткое полное окружение, из которого выбраться будет невозможно. Сдаваться они, конечно, не будут, не из тех... Груз за спиной слишком тяжел, чтобы с этим грузом сдаваться... Каждый, пожалуй, на пожизненное заключение потянет. Потому и будут до конца драться, как осатанелые волки, не прося пощады. И еще пару ментов обязательно положат, а то, глядишь, и побольше... Могут и каждый по паре «положить»... Не сдадутся, и не скажут, естественно, где находится их командир. Да они и не знают, где он будет к утру, потому что и он сам этого не знает...
А где он будет находиться – покажет утро. Только до утра следует многое сделать. В первую очередь найти Джабраила и присмотреться к нему и к его делам как следует. Только вот как найти его? Он наверняка не гуляет по улицам под ручку с начальником гудермесской милиции. Тогда где он может прятаться? Самое верное место, насколько может предположить Шкурник, это дом капитана милиции Ахмата Хамкоева. Это, конечно, не наверняка. Но этот дом – последнее место, где Джабраила будут искать. А теперь, после того как Ахмат приведет или привел, наверное, уже десять человек в свой горотдел, в его доме искать точно не будут...
И вообще, чтобы искать человека, необходимо знать, что человек, даже самый известный, в городе находится. А Джабраил не настолько глуп, чтобы вывешивать на заборах афиши о своих концертах... Здесь же, в Гудермесе, в подвале дома дальних родственников одного из своих близких людей, несколько лет назад зимовал, ни о чем не заботясь, сам Масхадов. И никто его не искал, потому что у Масхадова хватило ума не проводить в ту зиму митинги в свою поддержку. Федералы даже предположить не могли, что опальный президент у них под носом...
– Паленый, ты же умный, два класса закончил, скажи-ка мне, где может прятаться Джабраил?
Рыжебородый Али по прозвищу Паленый – из-за бороды прозвище и получивший – плечами пожал. Равнодушно, словно очень устал думать над вопросом, который командира волнует, и уже отчаялся решить его.
– Не знаю...
– А ты, Беслан, что думаешь?
Беслан бросил под ноги охапку хвороста, которую только что принес. Ногой хворост пошевелил, потом в носу поковырял. Этот процесс помогает ему соображать лучше.
– У Ахмата. Он женат на сестре жены Ахмата. У него и будет прятаться. У Ахмата дом большой, заблудиться можно.
– Молодец. Вот ты и в школе не учился, а думаешь, как я. Ты был в доме Ахмата?
– Нет. Мне рассказывали... Большой дом... И показали со стороны... Не с улицы, а с огородов... Там развалины стоят. Дома наших людей... И дом самого Джабраила там же... Их пока никто не восстанавливает... Только разворовывают...
– Ой, молодец... А я там давно не был, ничего этого не знаю... Проведешь нас?
– Проведу, – Беслан не проявил сомнения. Он вообще-то осторожный. Если говорит так уверенно, значит, проведет, и особой опасности там нет.
– Тогда хвороста больше не надо, – решил Юрка Шкурник, видя, что Беслан собирается опять в кусты отправиться. – Что собрали, прогорит, и пойдем потихоньку...
* * *Вышли неторопливо, давая горожанам уснуть и собакам во дворах успокоиться. Собаки, как все хорошо знали, особенно беспокойны вечером, с приходом темноты, и в самом начале ночи. Потом уже активность теряют и не всегда обращают внимание на звуки, которые не из их двора доносятся. Двор – это зона охраны. А остальное уже может их не касаться... Да и хозяева порой ругаются, когда им приходится среди ночи на крыльцо выходить и убедиться в ложности тревоги.
Тем не менее собаки присутствие посторонних почуяли и время от времени гавкали отрывисто, сами прислушиваясь к крадущимся шагам. И потому обжитой участок города постарались проскочить быстрее. Так и достигли разваленного квартала. И едва успели перескочить через сломанный наполовину забор, как услышали шум двигателя машины. Милицейский патрульный «уазик» проехал мимо медленно, словно кто-то пристально вглядывался из темных окон в темноту ночи. Юрке Шкурнику казалось, что именно его ищут.
Но машина проехала дальше, даже не притормозив у разваленных заборов. И почти сразу за машиной проехал БТР с российским флагом, нарисованным на борту. Флаг этот отчетливо было видно при свете вышедшей окончательно из-за облаков луны.
– Куда дальше? – спросил Шкурник, едва шум двигателя БТРа стал стихать за поворотом.
– Вот, дом Джабраила, – показал Беслан. – Мы у него в саду. Хочешь яблочко?
– Хочу стрелять «под яблочко», – шепотом ответил Юрка Шкурник и поднял автомат.
Беслан с Али повернули головы. Где-то в доме отчетливо слышались какие-то непонятные звуки. Шкурник щелкнул предохранителем автомата, опуская его в положение автоматического огня. Щелчок прозвучал в ночи явственно и громко.