Повелитель баталий
– Судя по всему, мистера Гиви нам уже не догнать? – спросил полковник.
– Я и не собираюсь этого делать. – Капитан Софикошвили фыркнула словно дикая злобная кошка. – Он за рулем по-настоящему сатанеет. Для Гиви любая машина, идущая впереди, как красная тряпка для быка. Обязательно надо обогнать.
– А если обгонять некого? – спросил полковник.
– Тогда он будет обгонять самого себя, собственную тень, свою мысль. Хотя иногда, надо признать, это его выручает.
– Каким образом?
– Месяц назад мы с ним ехали в одной машине. Руль он, конечно, никому не уступит. Даже собственной жене. Дело было на оживленной трассе. Навстречу на высокой скорости шла большегрузная фура. Гиви, как всегда, не ехал, а летел. Водитель фуры, скорее всего, уснул за рулем и выехал на нашу полосу движения. Я потом анализировала ситуацию. Сама бы я постаралась затормозить, чтобы смягчить столкновение, а Гиви поступил с точностью до наоборот. Он дал по газам и проскочил под самым носом фуры. Ему только задний бампер оторвало. Но столкновения наш друг избежал за счет высокой скорости. Я удивилась, как он сумел так быстро разогнаться. Мастер за рулем!.. С таким соревноваться бесполезно. По крайней мере, нам, простым смертным, не профессиональным гонщикам.
– А если этот гонщик сам уснет? – спросил полковник.
– Он-то? Гиви бессонный как мышь!
– Именно такие герои засыпают чаще других. Потому и случаются аварии. Водитель всего на две секунды закроет глаза, и машина уже слетает с дороги.
«Фольксваген» миновал перевал и плавно пошел на спуск. Софикошвили отпустила педаль сцепления, чтобы не жечь бензин понапрасну, и спускалась накатом, легонько притормаживая только перед поворотами.
Полковник снова закрыл глаза и задремал. В этих местах, далеко от базы, дождь уже кончился. В небе на востоке были видны кусочки неестественно яркого неба, насыщенного глубокой голубизной. Дорога быстро просыхала. Манера вождения капитана Софикошвили сначала слегка насторожила Костатидоса. Теперь, в сравнении с лихостью капитана Джадиани, она казалась американцу вполне умеренной и даже безопасной. Хотя на знаки, ограничивающие скорость, мисс Дареджан не обращала никакого внимания, как и большинство грузинских водителей.
Сам полковник был воспитан иначе. Этот стопроцентный американец дисциплинированно вел себя на дороге и уважал знаки. Сказывалось и его армейское воспитание, которое обязывало уважать все отечественное, родное, особенно законы, распространяя, кстати, их действие на любую страну.
Ровные и широкие дороги, приспособленные под большие автомобили, которые предпочитают американцы, были ему привычны. Это делало Костатидоса, как и всех американских водителей, слегка рассеянным за рулем. В глубине души он понимал, что местные дороги не простят ни малейшей расслабленности. Здесь нужна сосредоточенность и быстрая реакция, адекватная внезапно сложившейся ситуации.
Полковник считал, что это было большим минусом для Грузии. При этом он нисколько не сомневался в том, что американские водители – лучшие в мире. Принцип, согласно которому без машины ты никто, въелся в мистера Костатидоса с самого детства.
Вытравить его из сознания полковника было уже невозможно. Точно так же, как нельзя в самой Америке прожить без автомобиля. Там вся инфраструктура заточена только под эту повозку с мотором. Общественный транспорт хорошо развит исключительно в крупных городах. Но кое-где без машины невозможно добраться даже до магазина с продуктами.
Наверное, именно поэтому в большинстве штатов права выдают с шестнадцати лет. В отдельных из них, таких, например, как Дакота, водительские документы можно получать уже с четырнадцати лет. Поэтому Костатидос считал американских водителей лучшими. В том числе, разумеется, и самого себя. Он с легким покровительственным пренебрежением относился к капитанам Софикошвили и Джадиани. Как и вообще ко всему в Грузии. Да и не только здесь.
Дорога спустилась в долину, которая тоже располагалась не на равнине, а высоко в горах и больше походила на ущелье, потому что хребты, окружающие ее с двух сторон, местами сходились достаточно близко. Однако и там, где они не сближались, трасса совсем не была прямой.
Во-первых, сама долина не отличалась прямизной. Во-вторых, пространство между хребтами во многих местах было забито скалами разной высоты. Иногда машинам приходилось ехать по открытому месту, потом «Фольксвагены» врывались в коридор, где звуки двигателей усиливались и отлетали от одной скалы к другой. Вслед за этим они возвращались к автомобилю и настырно били по ушам водителей и пассажиров. Езда по таким коридорам – дело не очень приятное.
– Нам далеко еще? – спросил Костатидос.
– Минут сорок обыкновенной езды, – пообещала капитан Софикошвили. – Гиви уже, наверное, добрался до места и ждет нас.
Они как раз въезжали в извилистый скальный коридор, по которому от стены к стене катались те самые звуки двигателя, о которых полковник только что думал. Дорога была проложена, несомненно, еще в советские времена. С тех пор она, наверное, почти никогда не ремонтировалась.
Еще он понял, что советским строителям пришлось приложить много усилий, истратить огромное количество взрывчатых веществ, чтобы, грубо говоря, раздвинуть скалы. Тем не менее даже здесь дорога не была прямой. Видимо, не все скалы поддавались дорожно-строительной технике и даже взрывам. Поэтому дорога виляла как змея, убегающая от преследования.
Один поворот наслаивался на другой, и все они были одинаковыми, по крайней мере для полковника, который впервые ехал по этой дороге. Американец не имел никакого желания считать их. Слишком уж легко было сбиться.
За очередным поворотом Костатидос, не пристегнутый ремнем безопасности, чуть не вылетел через лобовое стекло. Мисс Дареджан затормозила слишком резко! Сначала полковник хотел было возмутиться, вслух высказать свое отношение к подобному вождению, но вовремя посмотрел вперед. Слова, готовые сорваться с языка, застыли в его горле.
Он увидел разбитую машину капитана Джадиани. «Фольксваген» на большой скорости врезался в скалу. То ли что-то случилось с машиной, то ли с водителем. Сейчас, навскидку, никто не смог бы этого сказать.
Мисс Дареджан завела двигатель, заглохший после резкого торможения, и на малой скорости двинулась вперед, чтобы по возможности приблизиться к месту аварии. Вторая машина остановилась рядом с первой. Сначала из нее вышел полковник. За ним показалась капитан Софикошвили, которая выглядела так, словно боялась увидеть нечто страшное.
Глаза у мисс Дареджан и без того были слегка выпучены от природы, а сейчас они вообще могли вывалиться из орбит. Все движения капитана грузинских войск химической и радиационной защиты были испуганными, осторожными, намеренно замедленными. Американцу казалось, что Дареджан готова в любой момент развернуться и броситься назад, в свою машину.
Полковнику пришлось первому подойти к разбитому автомобилю. «Фольксваген» въехал капотом в скалу. Двигатель, скорее всего, уже едва ли можно было отремонтировать. Вывозить машину, вероятно, следовало на эвакуаторе, а вот людей…
К ним полковник Костатидос почему-то подошел уже после осмотра машины. Оба были без сознания. Капитан Джадиани положил руки на руль и повернул набок голову, словно спал со всеми удобствами. Ремень безопасности все же не дал ему вылететь из машины и удариться лицом о скалу вслед за «Фольксвагеном».
Полковник приложил пальцы к горлу капитана и почувствовал вполне нормальное биение сонной артерии. Оно было разве что чуть более частым, чем положено, но измерять пульс по секундной стрелке Костатидос не намеревался. Внешних повреждений у капитана заметно не было. Возможно, он переломал себе ребра при ударе о руль. Но такие жуткие последствия столкновения со скалой вовсе не были обязательными.
Сейчас грудная клетка Джадиани не доставала до руля, и можно было надеяться, что удара вообще не было. Если ремень безопасности сработал исправно, этого и не должно было случиться. Но ведь сотрясение внутренних органов тоже вполне в состоянии вызвать болевой шок и даже потерю сознания. Нокаут ведь случается не только тогда, когда тебя бьют, но и тогда, когда стукаешься обо что-то сам. Ремень безопасности в данном случае сработал как стена, в которую вписался капитан.
– Жив? – спросила мисс Дареджан.
– Кажется, даже здоров, – ворчливо, почему-то почти недовольно ответил полковник. – Надеюсь, что этот лихач не пьян.
– Он мало пьет, а за рулем вообще не употребляет спиртного.
Костатидос обошел разбитую машину, чтобы проверить состояние доктора Норфолка. Последняя фраза о пьянстве относилась вообще-то именно к этому человеку, который не выходил из дома, не захватив с собой заветную плоскую фляжку. Вот и сейчас в машине откровенно пахло спиртным. Полковник опасался, что доктор угостил капитана Джадиани. Результатом нескольких глотков какого-то крепкого напитка явилась авария. Но пахло именно от доктора, как убедился Костатидос, обойдя машину и с трудом распахнув правую переднюю дверцу.
Второго руля справа у этого «Фольксвагена», естественно, не было. Кажется, доктор даже дышал ровнее, чем капитан. Так, по крайней мере, подумал полковник, когда прощупал биение сонной артерии на горле Норфолка. Доктор не висел грудью на ремне безопасности, а откинулся на спинку сиденья и опустил затылок на подголовник. Впечатление было такое, что Норфолк вот-вот проснется, откроет глаза и спросит, что произошло, почему машины стоят. Если он уже опорожнил свою полулитровую флягу, то вполне мог и благополучно проспать аварию.
Полковник толкнул Норфолка в плечо, но тот не отреагировал. Непонятно было, пьян он или без сознания в результате аварии. На всякий случай, сам не зная зачем, полковник заглянул на задние сиденья и в багажник. Машина не везла никакого груза. Ящики, отмеченные личными печатями капитана Софикошвили и доктора Норфолка, ответственных за их сохранность, находились во второй машине.
– Что у них случилось? – спросила женщина.
– Об этом нужно спрашивать вашего Гиви. Мы с вами находились далеко от них.
– Справа лопнула шина. Передняя. Может, из-за этого?
– Не исключено, – согласился полковник. – Но шина сама по себе, при условии аккуратной езды, не лопнет. Да и диск не рассыплется.
Костатидос присел и увидел обрывки резины, висевшие на том, что осталось от диска, изготовленного из легкого сплава. Но это могло быть как следствием аварии, так и ее причиной.
– Что делать будем, мисс Дареджан? – спросил Костатидос.
Капитан Софикошвили только пожала плечами и заявила:
– Никогда не была в такой ситуации, поэтому не представляю, как нам теперь быть. Мы забрались слишком далеко от всякой цивилизации.
Дареджан и в самом деле выглядела очень растерянной.
– Как положено поступать у вас в Грузии в случае аварии? Порядок таких действий должен быть оговорен в правилах дорожного движения. Вы знаете их грузинский вариант?
– Я только его и знаю, хотя права у меня международного образца. С ними можно ездить во многих странах, хотя, говорят, в вашей Америке нужно еще получать какой-то вкладыш. Там же сплошная бюрократия. А у нас звонят сначала в полицию, потом вызывают медиков. Или наоборот, сначала обращаются к врачам и ждут их часами. Кто может, пытается оказать помощь раненым на месте. Так, наверное, принято во всех нормальных странах. А у вас что, иначе? Я, честно говоря, когда училась в Америке, в аварии как-то не попадала. У меня там и машины-то не было. Права получила уже в Грузии, когда поступила служить в армию.
– У нас принято обходиться одним звонком в службу спасения. Они пришлют и медиков, и полицию. Помощь, конечно, тоже следует оказывать, только осторожно. Особенно с теми, кто мог повредить позвоночник. Нашим парням это, кажется, не грозит. Они могли только лбы разбить, но их выручили ремни безопасности. Даже стекло полностью вылетело вперед.
– Вызвать полицию можно. Беда в том, что сюда едва ли кто доберется быстро. Да и нужно ли нам, чтобы здесь оказались посторонние личности? Не лучше ли будет вызвать врача из лаборатории и начальника транспортного отдела? Эти машины находятся в его подчинении.
– Там есть врач?
– К сожалению, только вирусолог. Тем не менее он все же доктор, обязан знать, что следует делать для оказания первой помощи. Еще есть фельдшер. В нашем случае он может оказаться даже куда более полезным, чем врач. Я вот не медик и ничего не знаю.
– Такие вещи обязан знать каждый водитель. У вас есть автомобильная аптечка?
– Под вашим сиденьем. Совсем новая, даже не распечатанная.
– Достаньте. Я попробую как-то привести в сознание наших пострадавших попутчиков, а вы в это время свяжитесь с базой. Пусть пришлют машину. Лучше эвакуатор.
– Смеетесь? Где его взять? Неподалеку есть три села – два грузинских, одно чеченское. Я во всех в разное время бывала. Ни в одном из них эвакуатора, думаю, нет. Там автомобилей мало, в основном тракторы, самый необходимый для местных жителей вид транспорта. Из лаборатории можно вызвать грузовик. Только где взять подъемный кран, чтобы поставить машину в кузов?.. Впрочем, пусть об этом заботится начальник транспортного отдела. Я сейчас позвоню. Он должен знать, где поблизости можно найти кран. Я как-то видела такой на дороге, но это было давно.
– Сначала аптечку!..
– Да-да.
Мисс Дареджан поспешила к своей машине, быстро нашла аптечку, принесла и передала полковнику, потом вытащила телефон и отошла в сторону, чтобы позвонить. Полковник снял целлофановую упаковку, раскрыл маленький кейс и рассмотрел его содержимое. Оно не одинаковое в разных странах.
Но Костатидос быстро нашел ампулу с нашатырным спиртом, тампоном сломал острый носик, вылил содержимое на другой плотный ватный кружочек и сразу поднес его к носу доктора Норфолка. Тот завертел головой так энергично, что длинные волосы разлетелись в стороны. У полковника Костатидоса не оставалось никаких сомнений в его жизнеспособности. Доктор должен был вот-вот прийти в себя. Не ясно было только то, насколько трезвым он окажется.
Полковник обошел машину, чтобы привести в чувство и капитана Джадиани. Но он увидел, что капитан Софикошвили стоит, опустив руки.
– Почему не звоните, мисс Дареджан? – строго спросил американец.
– Мой мобильник не срабатывает. Давно хочу его сменить, но все руки не доходят. Постоянно возникают какие-то проблемы. Сначала вроде бы все нормально, потом номер набираю, и появляется надпись, что нет сети. Замучилась с этим.
Полковник глянул на мобильник капитана Софикошвили и заявил:
– У вас первая модель айфона. Да, они грешат неполадками. Поговаривают, что так сделано специально, чтобы люди покупали следующие модели. Сейчас уже пятую, кажется, выпустили. Поменяйте на нее, а пока звоните с моего телефона.
Он передал капитану свой аппарат, и Софикошвили сразу стала набирать номер.
Глава 2
Нас отправили почти сразу, как только мы собрались. Перед выездом на аэродром я слышал, как старший лейтенант Станиславский давал инструктаж старшему прапорщику Косолапову, который должен был замещать его на время командировки. Косолапов уже командовал нашим взводом, когда Станиславский уезжал в отпуск. Весь разговор между ними я не услышал, но то, что ухватил, меня заинтересовало.
Когда нас посадили в микроавтобус, чтобы отправить на аэродром, я спросил Станиславского:
– Товарищ старший лейтенант, а что, весь взвод вслед за нами отправляется?
– Нет. Он будет выполнять свою задачу. – Командир взвода сухо и четко поставил на место любопытного солдата, еще раз подтвердил золотое правило разведки – не задавать лишних вопросов.
Они могут касаться только полученной задачи.
Я понял свой промах, еще сообразил, что даже при том, что на меня в какой-то степени стала падать тень профессиональной славы моего отца, по-прежнему оставался все тем же самым рядовым Вячеславом Волконоговым, каким был и раньше. Рядовому следует знать свое место, чувствовать момент, когда можно задавать вопросы, а когда делать этого никак не стоит.
Надо хотя бы тему чувствовать. Потому что в нашей службе она решает многое. Есть темы для общего обсуждения, в том числе обязательные. Есть профессиональные, которые каждый солдат знать попросту обязан. А есть темы служебные. Как я должен был бы отреагировать, если бы кто-то из семи моих конкурентов сейчас задал бы вопрос о том, что нам предстоит или зачем меня вызывали к майору Варфоломееву?.. Вот-вот! Именно так старший лейтенант и ответил на мой вопрос.
Куда мы направляемся, что именно нам предстоит делать, не знал ни я, ни младший сержант Чубо, молча сидящий по другую сторону от старшего лейтенанта. Чубо вопросов не задавал. Он был намного опытнее меня, знал, что и когда следует спрашивать.
Нас везли на военный аэродром, потому что в гражданский самолет нас, вооруженных и экипированных, никто не посадил бы даже после проверки на алкотестере и беседы с психологом на предмет вменяемости и адекватности. Естественно, мы и не ожидали, что нам предоставят президентский лайнер. Самолет, на котором нам предстояло лететь, уже стоял с включенными двигателями и истерично вибрировал всеми фибрами своей души. Звон внутри стоял такой, будто мы находились в жестяном барабане. Отправляться в путь на таком чуде техники было страшновато. Но пилоты никакого беспокойства не проявляли, и мы своей озабоченности тоже не показывали.
Посадочных мест нам не приготовили. Самолет был даже не грузопассажирский, а просто грузовой. Хорошо хоть то, что в нем оказалось несколько стопок матрацев, на которых мы по указанию бортмеханика расположились вполне удобно. Пилоты потребовали выключить все мобильные устройства, и мы взлетели с жутким ревом.
Салон наполнила непонятная вонь. Впечатление было такое, что все выхлопы четырех двигателей не уходили в небо, а притягивались к нам какими-то неведомыми силами. Утешением служило то, что летели мы не на Дальний Восток, а только, как оказалось, в Каспийск. Это не слишком долго, и мы непонятным образом умудрились выжить среди выхлопных газов.
В аэропорту Каспийска мы с младшим сержантом Чубо помогли пограничникам перетащить матрацы на грузовик, потом забросили туда несколько ящиков стандартного для армии зеленого цвета и по приказу старшего лейтенанта сами забрались в кузов. На сей раз мы ехали недалеко, не больше километра, и снова стали грузчиками. Те же самые вещи мы теперь уже перетаскивали в вертолет.
Не знаю, как мой командир отделения Володя Чубо, но лично я сделал, как мне показалось, обоснованный вывод. Раз нас заставили помогать погранцам, значит, это было необходимо для скорейшего отправления вертолета в путь. Такая заинтересованность у нас могла возникнуть только в том случае, если бы мы сами на нем летели.
Оказалось, что я прав. Когда мы закончили погрузку, я увидел, что Станиславский сидит в салоне, оборудованном в передней части стандартными авиационными креслами, рядом со старшим лейтенантом погранвойск. Взмах руки нашего командира надо было понимать однозначно: «Загружайтесь сами, устраивайтесь со всеми возможными удобствами».
Таковых в грузопассажирском вертолете было мало, но он, по крайней мере, выглядел новеньким, не дребезжал как консервная банка, брошенная на асфальт. Мы с погранцами расселись, как уж смогли, и машина взлетела. Конечно, даже в грузовом самолете шума было меньше, чем здесь. Зато в салоне уже не воняло отработанным топливом. У меня было полное ощущение того, что до места назначения мы обязательно доберемся. Вполне вероятно, это дело обойдется без происшествий.
Смотреть по сторонам и прилипать носом к стеклу иллюминатора было интересно. Но это занятие слегка портило нервы, поскольку летели мы на небольшой высоте. С двух сторон от вертолета тянулись горные хребты, заставляющие его повторять повороты ущелья, при этом активно ложиться набок. Иногда у меня возникало ощущение, что пилоты наши – мужики рисковые, летят, надеясь на удачу. Авось винт не заденет за скалы! Конечно, я понимал, что это не так, весь полет у них просчитан, тем не менее в иллюминатор старался смотреть реже, хотя сидел рядом с ним, устроив на коленях свой рюкзак.
Скоро мне стало закладывать уши, чтобы нормализовать внутричерепное давление, я сидел с открытым ртом. Все это говорило о том, что вертолет забрался высоко, хотя горные хребты за стеклом иллюминатора стали вроде бы ниже, да и крутизна их уменьшилась. Но я понимал, что это всего лишь видимость.
К моему счастью, лететь нам довелось недолго. Уже через час вертолет сделал над летным полем так называемую коробочку и пошел на посадку, которая завершилась вполне благополучно. Нас опять встретил грузовик, в который нам вместе с погранцами пришлось таскать все то, что прилетело с нами. Подошла другая машина, как я догадался, с обратным грузом, но им занимались уже другие солдаты-погранцы. Мы уехали в кузове первой машины. На сей раз старший лейтенант Станиславский сидел вместе с нами.
Место здесь было не жаркое, хотя солнце грело основательно, и кожа лица чувствовала это. Однако условия высокогорья тем и отличаются, что воздух там прохладный. Я это знал, хотя в настоящих горах ни разу не был. Дух у меня не захватывало, как у многих. Но, возможно, просто потому, что мне еще ни разу не довелось подойти к краю пропасти и сверху посмотреть на поток, бушующий внизу. Говорят, это незабываемое зрелище. Но в мои молодые годы не стоило жалеть о том, чего я еще не видел.
Времени на раскачку нам отпущено, как оказалось, не было. Кто-то там, наверху, просчитывал все наши действия с точностью до десятка минут. Поэтому мы успели только пообедать в столовой погранотряда, как старший лейтенант Станиславский дал команду к выступлению. Я понял, что мы будем двигаться не пешим ходом, а на машине. Стандартный военный «УАЗ» стоял перед штабными дверями.
Перед тем как загрузиться в машину, Станиславский собрал наши документы, приказал срезать погоны и нарукавные эмблемы. Все это он передал начальнику пограничного отряда на хранение. Свои документы, погоны и петлицы старший лейтенант приложил к нашим.
– Девичьи фамилии своих матерей знаете? – спросил командир взвода, ничего при этом не объясняя и тем только усиливая наше любопытство. – Или напомнить вам?
– Так точно! – отрапортовал младший сержант Чубо, который и без погон все равно продолжал для меня оставаться командиром отделения, точно так же, как старший лейтенант Станиславский не перестал быть моим взводным. – Знаем. Я, по крайней мере.
– Так точно! – добавил я. – И я знаю.
– В случае чего, это теперь ваши фамилии.
– А что может произойти? – все же спросил я.
– Потом объясню, – пообещал Станиславский и посмотрел на часы. – Примерно через час.
«УАЗ» неторопливо, но уверенно вез нас по высокогорной дороге. Даже двигатель его не чихал от малого количества кислорода в воздухе. Да и мы этого как-то не ощущали. Потом дорога круто пошла вниз. Мы спустились в долину, а дальше уже ехали просто по камням, устилавшим берег реки.
Может быть, это природное явление и называлось рекой. Его ширина соответствовала, наверное, этому громкому титулу, но глубина оказалась такой, что в башмаках можно было перейти на другой берег и не замочить штанины.
Так мы тряслись достаточно долго, добрались до места, где в реку впадал небольшой ручей, свернули направо и через пять минут хода остановились перед металлическими воротами с красной звездой на каждой створке. Оказывается, этот символ Советской армии кое-где еще сохранился.
– Застава, – сообщил водитель-прапорщик.
Ворота перед нами распахнулись, и «УАЗ» въехал на территорию.
Дальше все было так же скоротечно и просто, как и раньше. К нам подсели два солдата-пограничника. В машине имелись откидные боковые сиденья, которыми эти ребята и воспользовались. Мне показалось, что такое дело было для них привычным.
Водитель сразу выехал, но после того как пересек ручей, впадающий в речку, стал часто посматривать на часы. Видимо, он выдерживал график. Прапорщик несколько раз задавал вопросы старшему лейтенанту Станиславскому, но нам на заднем сиденье из-за урчания не самого тихого двигателя не было слышно ни слова. Станиславский отвечал коротко, но тоже посматривал на часы. Наверное, они согласовывали порядок действий.
Скоро «УАЗ» совсем сбросил скорость и теперь просто полз по берегу, вид которого изменился. Склоны гор, спускавшиеся к воде, стали лесистыми, поросли елками, можжевельником и лиственными кустами. Скоро автомобиль остановился. Пограничники открыли заднюю дверцу и выскочили. Я тоже положил ладонь на ручку, но старший лейтенант Станиславский, как оказалось, имел глаза и на затылке.
– Сидеть, Слава! – приказал он. – Это вышли только наши попутчики.
Водитель-прапорщик вдруг просигналил. Я увидел, как на другой стороне реки из кустов вышли на берег два вооруженных человека. Они поприветствовали нас взмахами рук. Форма на них была какая-то странная. Это оказались явно не российские пограничники. Насколько я сумел рассмотреть, вместо автоматов Калашникова эти парни были вооружены автоматическими карабинами «М4»[6].