У меня не было ни зубной пасты, ни щетки, ни других необходимых принадлежностей, поэтому почистить зубы и побриться я не мог. Это напомнило мне о необходимости позвонить своей матери. Она до сих пор не знала, где я и, наверняка, не слабо разволновалась, обнаружив дома следы крови и не обнаружив меня. Заправив кровать, я подошел к старушке, которая, сидя в кресле, наблюдала за надзоркой и выяснил, что позвонить можно только с разрешения врача, который, работая по будням, проводит утренние обходы, то есть не ранее, чем на следующий день. Не радостная новость, но с этим ничего не поделаешь. Имея ограничения ходить не дальше туалета и малой столовой, я вернулся на свою койку. На ней я сначала прождал до завтрака, который показался мне слишком скудным, затем до обеда, который оказался вполне сносным, пролежал тихий час так и не заснув и дождался несъедобного, на мой взгляд, ужина. Все это время я слышал музыку, которая, вне зависимости от моего местонахождения, звучала одинаково тихо и обдумывал возможность поговорить с кем-нибудь. Несколько человек, несмотря на свой неопрятный вид, казались вполне вменяемыми. Они подсаживались друг к другу, болтали, попивали сок, который хранили на полу у кроватей, читали книжки. Я временами посматривал в их сторону, но всякий раз подавлял появляющееся желание присоединиться к ним, говоря себе, что не хочу заводить друзей-сумасшедших, потому что знакомство с тараканами в их головах может пагубно отразиться на собственной психике. Конечно, хуже, чем то, через что я прошел, мне не станет, но я уже успел для себя решить, что я тихо, послушно отсижу нужный срок в этой больнице, и по возвращению к нормальной жизни никто за исключением моих предков не должен будет знать о моем пребывании в ней. После ужина я решился не разговор с Ваней, до выписки ему осталось четыре дня и за это время наше общение не успеет войти в привычку. Засев в курилке (она была частью туалета) на полчаса, в течение которых я познакомился с тремя пациентами, чьи имена я забыл… я дождался появления Вани. В руках он держал коммуникатор, поэтому я тут же оставил заготовленный план разговора и задал ему вопрос:
– Вань, здорова, слушай, а можно я позвоню матери, мне только нужно сообщить где я и все.
– Вообще-то мне запрещено давать кому-либо эту игрушку,-ответил он.
– Да брось, это займет меньше минуты. Тебе разрешено с него звонить?
– Ну да.
– Ну значит и мне скоро разрешат, так что это практически не нарушение. Не отберут же его у тебя, в конце концов.
– Ладно, говорить будешь в туалете. Диктуй номер.
– Триста тридцать шесть, восемьдесят три, десять.
– На, иди.
Спрятавшись в углу туалета, я, на родном английском, вкратце описывал маме сложившуюся ситуацию, но, как назло, посреди разговора меня обнаружила санитарка. Коммуникатор был отдан хозяину, а меня препроводили на свое место.
«Конечно, следовало ожидать, что после долгого отсутствия на месте меня будут искать, но почему это не могло произойти минутой позже? Ненавижу делать ошибки и терпеть неудачи. Появляется такое ощущение, будто ты теряешь набранные очки в самой важной игре, которая идет каждую секунду твоего существования. Это, кстати, еще одна причина, почему я не люблю спорт… Мужчина создан не для поражений, а я в этом деле слабак…», – размышления на тему ошибок были прерваны медсестрой, которая сказала, что должна сделать мне укол.
– Что за укол? – спросил я, послушно оголяя свой зад.
– Ты не обязан знать, – сказала медсестра, – это лекарство.
Лекарство, так лекарство-подумал я. Раньше мне делали уколы, но только в плечо-прививки всякие…вряд ли этот чем-то отличается. Ха! Кто бы знал, что через пять минут после него я не смогу оторвать рук от своей груди, мой язык будет вываливаться изо рта и вдобавок, при всем желании, не удастся заснуть в течение часа. Как только я понял, что у меня не получается засунуть язык обратно, мне стало совершенно ясно: «Я – псих, самый натуральный и обычный псих, общения с которым будут стыдиться и избегать, а лекарство привело работу моего мозга в нормальное, пусть и с отклонениями, состояние. Неужели я останусь таким навсегда?» Мне вновь стало страшно, но вскоре я заснул и забыл об этом. Вновь, как в предыдущую ночь мне приснился чудесный сон.
За считанные секунды, проведенные в невысоком полете над землей, я преодолел около двух с половиной тысяч километров, после чего погрузился глубоко в воды какого-то моря. Там, на самом дне, я обнаружил невиданных форм растение, своими корнями уходившее в щель, находившуюся под ним. Словно, наконец дождавшись меня, растение ожило, свидетельством чего было движение его «тела» по замкнутому кругу – так работает гигантский конвейер на какой-нибудь фабрике. На фоне музыки, которую во сне было слышно гораздо отчетливее, чем даже при полной тишине наяву, прозвучали слова: «Сначала ты должна родиться». Я смог распознать голос, он принадлежал ангелу, которого я уже дважды встречал ранее и, скорее всего, это она пела для меня в течение прошедшего дня.
Я проник сквозь дно в расщелину и стал наблюдать за тем, как внутри большого прозрачного яйца рождается непорочное и невинное существо. Сначала, подобно плетущимся венкам, проросли светящимся неоновым цветом синие вены. Затем, словно заполняя форму, потекла жидкость, сформировавшая кости. Дальше в ход пошла трубка, через которую подобно крему из баллончика выдавливались мышечные ткани. Их размер зависел от того, насколько трубка замедляла свое движение над той или иной костью. Мышцы, в свою очередь, самостоятельно покрывались розово-желтой кожей в течение этого процесса, я осознавал для себя абсурдные, на первый взгляд, но на самом деле невероятные, вещи. Стало ясно, как появился первый человек, и что до того, как он совершил первородный грех, у него не было мозга – его потомки получили в наказание. Я понял, откуда пошло и что на самом деле значило выражение «Голубых кровей», а также, что яйцо появилось раньше курицы. Несколько ставших для меня такими же безоговорочными фактов касались лично меня. «Она решила сойти на землю ради меня, она моя единственная надежда, она та, кого я искал, она – моя вторая лучшая половинка».
Период формирования тела закончился, и яйцо, словно сорвавшийся с рогатки снаряд, пронзило воду до самой поверхности. Вскоре оно было выброшено на берег, и я увидел, как она открыла свои зеленые глаза, похожие на бесценные изумруды.
Я понял, что влюбился и проснулся. Вспомнить сон удалось не сразу, но после пробуждения осталось какое-то сладкое чувство, что-то вроде послевкусия. О том, откуда оно взялось, мне напомнила вода, которой я умывался над одной из раковин в туалете. Но вспомнил я далеко не все, лишь погружение на дно и формирование тела девушки.
Вскоре после завтрака приехала моя мать, благо понедельник был одним из трех дней, в которые были разрешены свидания. Выглядела она грустной, усталой и растерянной, но в разговоре она пыталась этого не высказывать. Спрашивала, те ли вещи она привезла, что мне здесь еще понадобится, какую еду привозить, чем здесь занимаются в свободное время, в какой я палате… в общем до определенного момента она держалась. Но после беседы с врачом стандартно проводимой с одним из родственников при их первом посещении больницы, она сорвалась. С наворачивающимися слезами она начала негодовать о том, что я не подумал, каково ей будет жить без меня. Затем, всхлипывая, стала винить себя в глупости и непредусмотрительности. А после того как успокоилась, окончательно повергла меня в уныние словами: «Может тебе лучше будет с друзьями во Флориде, я вполне управляюсь здесь сама, за меня волноваться нет смысла, а вот ты можешь загубить свою жизнь». Мы говорим на английском, но любой из тех, кто, сидя вместе с нами в малой столовой украдкой сиотрел в нашу сторону, мог понять, насколько мне стыдно. Я чувствовал себя самым большим и вонючим куском дерьма на свете. Даже для того, чтобы обнять и поцеловать свою мать мне потребовалось увидеть, как это делают другие. С детства я был не тактильным к своим родителям, но разве это оправдание?
Закончив свидание своим фирменным обещанием, что все будет хорошо, я отправился на свою койку ожидать очереди на беседу с врачом. На нее я был записан во время обхода, который состоялся чуть раньше приезда матери. Он, обход, был таким быстрым и, как мне показалось, настолько бессмысленным, что даже сейчас, когда я лег обратно на свою кровать, после долгого разговора с врачом и стал подробно перебирать события последних трех дней, он полностью вылетел из моей головы.
Зато в нее вернулось другое воспоминание. Я пересмотрел свой взгляд на тот зловещий стих и задался таким вопросом: что, если слова «He will loose his love that he tried to find» касаются вовсе не Кэтрас, а той девушки-ангела? «Похоже, я влюбился в девушку из своего воображения… но она лишь сон… или?… что, если у меня есть возможность быть с ней здесь на земле? Ведь она исключительно прекрасна и все обо мне знает. Словно созданная для меня. Никаких тайн, никаких комплексов… Она не просто замена Кэт, она та, без которой моя жизнь лишится смысла. Как быть? Что делать? She’s a myth that I have to believe in. And I don’t know what to do. When she makes me sad. А что, если нам суждено однажды расстаться? Ведь именно об этом гласят строки стиха. Я потерял покой. В моей голове роились мечтательные мысли. Наверное, это и есть безумие, но мне так не кажется. Ведь я контролирую свои мечтания и понимаю всю их наивность, допуская их возможность случиться в реальности разве что с помощью чуда или колдовства. А я ни в то, ни в другое не верю. Я мечтаю о девушке ангеле, но мечтаю не всерьез. Пока.
В тихий час на этот раз я уснул. Сон был снова про девушку-ангела, он был продолжением прошлого сна.
Она ступила на берег и яйцо, потеряв форму, растеклось по земле. Девушка прошла голой около километра под теплым июльским дождем и нашла жилой дом, в который и постучалась.
– Кто там? – спросила хозяйка дома.
– Кто там? – повторила девушка.
– О боже, что случилось? – взволновалась хозяйка, открыв дверь.
– О боже, что случилось? – повторила певучим голосом голая девушка.
– Что ты за мной повторяешь? – возмутилась хозяйка, повысив голос, – если ждешь от меня помощи, то все, что я могу – это вызвать сюда полицию.
– Кто там? – спросил мужчина средних лет – Ох, ничего себе, что ж ты держишь ее в дверях?
– Мы не знаем, кто она и что произошло с ней, – отвечала женщина, – да и она сама, похоже, не знает.
– Как тебя зовут? – обратился к девушке мужчина?
– Как тебя зовут? – мелодично повторила она.
– Ясно, -вздохнул хозяин дома, – одень ее во что-нибудь, а я сообщу в органы.
Девушка зашла в дом. На этом мой сон оборвался. Он был самым коротким из всех видимых мной ранее (наверное, из-за недолгой продолжительности тихого часа), но вместе с тем самым важным в моей жизни сном. Я почувствовал его связь с реальностью…
«Она решила сойти на землю ради меня». «Она та, которую я искал».
…И, наконец, полностью вспомнил предыдущий сон.
Вечером того же дня мне дали мои первые таблетки. Не разбираясь и не проявляя желания разобраться в их свойствах, я молча засунул их в рот, запил водой из пластикового стаканчика и вернулся на исходную дожидаться отбоя, словно ежедневного телесериала. С нетерпением ожидая развития сюжета, я засыпал. А поутру и после дневного сна жадно вспоминал все его фрагменты, соединяя их в правильной последовательности.
В следующих трех увиденных мною снах с их главной героиней ничего особо интересного не произошло, но мне было дорого каждое мгновение, проведенное с ней или, точнее, проведенное в наблюдении за ней.
На девушку надели розовый халат и угостили горячим чаем, к которому она не притронулась. Полицейские по прибытию допросили хозяев дома и попытались заставить говорить незнакомку, но не добились от нее ни слова. Посадив девушку в машину, они повезли ее в больницу для полного обследования. По дороге один из полицейских позволил себе вульгарность, сказав, что не прочь поразвлечься с такой сексуальной куколкой. Я впервые в жизни сильно разозлился. Мне захотелось врезать этому придурку по морде и посоветовать держать такие мысли при себе, если он не хочет, чтоб его лицо превратилось в кашу. Но, к сожалению, такой возможности у меня не было. Теперь, во снах, я являлся всего лишь бесплотным духом, вездесущим невидимым оператором, который постоянно держит в кадре главные для себя события. К утру эти события завершились на не увенчавшейся успехом попытке психотерапевтов понять, что случилось с девушкой, которая, похоже, даже не осознавала, где она, не говоря уже о том, что она не понимала значения повторяемых ею слов, хотя и произносила она их без акцента. Ее определили в одну из палат и теперь мы оба были под надзором людей в белом.
«Интересно, в каком она городе?» – спросил я себя едва раскрыв веки и отправился чистить зубы. Своего станка, также как принадлежностей для мытья, которое проводилось каждую среду, у меня пока не было, поэтому бритье я пока что отложил, а мыться пришлось без мочалки общим гелем для душа. Вытеревшись больничным вафельным полотенцем и надев обратно старое белье, я почувствовал себя типичным бомжом, искупавшимся в местном озере или речушке. Тем большее отвращение я ощутил, когда приблизился к надзорной палате, откуда несло такой вонью, что свежесть геля, исходившая от моей головы, мгновенно захлебнулась в ней. Только сейчас я распознал этот резонирующий запах, этот удушливый смрад и только сейчас я обратил внимание на то, кто и что его источает. В надзорке лежали: полумертвые старики, покрывшиеся рубцами, пролежнями и прочими болячками, одетые в подгузники и неспособные даже встать на ноги; алкоголики, привязанные вязками к кроватям, выкрикивающие непонятный бред с таким энтузиазмом, что забывают сообщить о том, что им нужно «по делам»; подозрительные парни в возрасте около двадцати пяти лет, отрастившие густые усы, бороду и шевелюру, достигавшую плеч, от них несло табаком так сильно, как может только пахнуть от тех, кто каждые десять минут бегает покурить, и трио недоразвитых толстяков, у которых постоянно раскрыты рты и которые спят прямо в одежде двадцать четыре часа в сутки, обливаясь потом и попердывая, что дает поводы всем остальным издеваться над ними. Оценив ситуацию, я подумал, что неплохо вписываюсь в общую картину. Если я буду продолжать валяться в кровати, опьяненный нежностью чарующих снов, то очень скоро превращусь в один из овощей этого натюрморта. «Надо срочно найти выход, надо чем-нибудь отвлечься. Во время обхода я поинтересовался, чем можно заняться в этой палате. Из скудного списка дозволенного: решать карандашом судоку и кроссворды, читать или играть в шахматы, я выбрал последнее. Первым, кого мне пришло на ум вызвать в качестве соперника, был Ваня. Я нашел его, он нашел шахматную доску, и мы сели за стол в коридоре. По словам Вани, он не особо любил играть в шахматы, но был готов уделить время на пару партий. Но мне пока больше и не надо было, главное, чтоб доска была в моем распоряжении.
Спустя двадцать минут, за которые я успел обыграть соперника, над нашим столом нависло двое наблюдателей. Один был парнем из моей палаты, на предложение поиграть он просто покачал головой и удалился. Другой, его я видел впервые – усатый старичок с большим пузом на толстых ногах, сразу же согласился и уселся за уступленное Ваней место. До обхода с Толей, так звали старичка, мы успели сыграть только одну партию. Я был разгромлен. Не то, чтобы я был большим мастером в шахматах, но я все время вижу игру на два хода вперед, а, если призадуматься, так и на целых четыре, поэтому проигрыш был все же обидным.
После обхода и капельницы, назначенной мне с этого дня, под которой я, чувствуя сильную сонливость, пролежал без движения целый час, мы продолжили. До обеда мы сыграли пять партий. Две последние я сдал раньше времени, поняв за предыдущие проигрыши, что потеря фигуры создает слишком большой перевес в сторону Анатолия, а возместить ее не представляется возможным.
Наступил, как бы глупо это ни звучало, двухчасовой тихий час. В этот раз во сне произошел интригующий поворот событий.
У девушки взяли кровь на анализ и обнаружили, что у нее неестественный цвет крови – синий. Что теперь с ней будет? Согласно выводам, которые я могу сделать после просмотра нескольких фантастических фильмов, человек при встрече с неизвестным чаще всего поступается своей человечностью ради знаний. Так что, ее скорее всего ждет какая-нибудь секретная лаборатория со всеми прилагающимися исследованиями, наблюдениями и опытами.
Положив пипетку, пораженная медсестра взяла пустой шприц и ввела его в хорошо видневшуюся вену. Кровь в ней оказалась такого же синего цвета.
«Ни хрена себе, – воскликнула сестра, – а ты вообще с нашей планеты, деточка?»
Через минуту в процедурке столпился весь персонал. Покинув посты ради такой сенсации, они достали свои сотовые и стали фотографировать «инопланетянку» и следы светящейся синей крови на ее пальце. Позвали врача. Тот сперва подумал, что его разыгрывают, но после предложения взять кровь самостоятельно и проведения этой операции, его неверие, перешло в изумление. Мера, которую он принял, была вполне разумной и предсказуемой. Зеленоглазую красавицу перевели на карантин.
Я проснулся. До ужина и после него до самого отбоя мы с Анатолием продолжали шахматные баталии. Он казался неутомимы соперником, как раз таким, какой мне был нужен, чтобы сжигать время.
В четверг снова приехала мама. На этот раз наше свидание прошло гораздо более спокойно. Мы поговорили на отвлеченные темы и, чтобы мать лишний раз не нервничала, я дополнил беседу заверением о том, что мне отлично живется и здесь, в Москве. Я сказал, что мое состояние, которое из-за лечения, становится все лучше и лучше, ухудшилось из-за переезда и не из-за расставания с друзьями, а по причинам, которые я хотел бы оставить при себе. Насчет лечения, конечно, пришлось приврать, потому что после таблеток и капельницы я не чувствую себя ни лучше ни хуже, но смысл, заключавшийся в том, что жить мне стало легче, оставался тем же. Затем я попросил о том, о чем не осмелился при ее первом визите: пообещать, что о моем пребывании здесь будет известно только нам с ней и бабушке. Мама с пониманием согласилась держать рот на замке и спросила нужно ли мне что-то еще. Я продиктовал список вещей, которые нужно привезти к следующему раз, почему-то чувствуя, что все равно чего-то не хватает. Израсходовав время, выделявшееся на свидание до последней секунды, мы распрощались. И это было не единственное прощание за этот день.
Возвращаясь в палату через коридор, я встретил Ваню, облаченного в вольный прикид и готового к отъезду. Проследовав за ним в курилку, куда он решил заглянуть на последнюю сигаретку, я подождал, пока он обратит на меня внимание и спросил:
