Снегирим
– Ты мой самый лучший друг, Вовик, – благодарил Огурцов, нежно обнимая и чуть ли не целуя В. З. – Ну куда я без тебя?! Проси что хочешь, все, что смогу, для тебя сделаю.
В «Малый Ахун» В. З. ездил почти каждое лето, предварительно заскочив к Ивану Ивановичу за подписью, чтоб побыстрее. Один товарищ из министерства наблюдал эту картину несколько лет подряд и был сильно разозлен, так как сам не смог попасть в этот санаторий ни разу, и однажды даже крикнул вслед В. З., когда тот выбегал от министра с очередной подписью: «Проныра!» В. З. сначала замедлил шаг, хотел повернуться и сказать этому козлу пару ласковых, но потом только помахал рукой и произнес: «Вам тоже чудесного лета!» (Мысленно добавив: «В пыльной Москве, пока мы на Черном море».)
В. З. обожал играть в карты и на курорте немедленно организовывал группу игроков в преферанс, с которой расписывал пульку. Удивительно, что на этом пляже находилось столько желающих с ним играть, так как с его математическими способностями он помнил все карты наизусть и практически никогда не проигрывал. Поскольку играли они на деньги и с утра до ночи, В. З. обычно более чем окупал поездку на всю семью и к концу отпуска даже оказывался в плюсе. Один из членов этого коллектива, грузин Вано, директор Камерного театра Тбилиси, проигрывал день за днем и сезон за сезоном. Его семья жила в горах, а не в Тбилиси, и встречались они только в отпуске. Тамара просто поверить не могла – мало того, что он сутками сидит за карточным столом и вообще не видит семью, так еще и кучу денег проигрывает! Похоже, от стресса Вано слегка опустился, перестал бриться и ухаживать за собой. В. З. наконец не выдержал и пригласил его на беседу, объяснив, что его мучает совесть и надо игру заканчивать, а то Вано без штанов останется. Тот усмехнулся и ответил, что плохо выглядит только потому, что по ночам играет с другой группой, значительно слабее, и все деньги отыгрывает у них – с В. З. и их командой он как бы просто тренируется и уровень свой повышает.
Тамара сутками возмущалась – зачем ехать на море, когда не загораешь и не купаешься, а только в карты играешь! В. З. же, ясен пень, игнорировал эти замечания, объясняя, что быстро прыгает в воду, когда очередь кого-то другого сдавать карты. Катя или сидела у В. З. на коленях и наблюдала за игрой, громко визжа, когда папа снова выигрывал, или просто кокетничала с подростками на пляже и заводила новые знакомства.
СШАПрофессор Л. была очень занята на международной юридической конференции во Флориде, поскольку являлась ее сопредседательницей. Конференция высоко котировалась в профессиональной среде, и получить возможность выступить на ней было непросто. Сама Профессор Л. пробивалась на это мероприятие, и, не сдаваясь после многих отказов, она наконец смогла там выступить, вошла в определенный круг и постепенно добралась до сопредседательства.
Она была на ногах с пяти утра, но очень довольна собой, так как они с коллегой – деканом из Стэнфорда – умудрились получить согласие известного конгрессмена, в прошлом адвоката, выступить с основным докладом: это сильно повышало рейтинг мероприятия, раньше конгрессмены на нем не выступали.
Расставшись с дорогим гостем после целого дня встреч, выступлений и переговоров, Профессор Л. с облегчением открыла дверь в свою шикарную комнату в пятизвездочном отеле с балконом, с которого открывался невероятный вид на океан, скинула каблуки с уставших ног и буквально упала на комфортную постель. Сил больше не было вообще, зато она испытывала глубокое и очень радостное чувство от того, что все прошло как надо!
Она хотела переодеться, спокойно принять душ, может, даже выпить бокал вина, но уснула, даже не расстелив кровать.
Ей приснилось, что она стоит на Красной площади и смотрит на огромные Кремлевские куранты, завороженно слушает их бесконечный мелодичный звон, а Макс сильно сжимает ее руку! Их окружает толпа, которая смотрит на них и одновременно вверх на куранты! В какой-то момент Макс говорит: «Я сейчас поцелую тебя здесь, прямо на Красной площади». Она улыбается, кокетливо закатив глаза. «Да ладно, слабо тебе, не решишься, смотри, сколько народу вокруг», – говорит она, стараясь заглушить стук сердца и ровно дышать. «One, two, three[41], – мысленно повторяет она при вдохе, – one, two, three», – при выдохе.
Внезапно его страстный поцелуй заменяет ей дыхание – она как будто тонет в ощущении восторга и удовольствия. Этот поцелуй сочетал в себе нежную заботу, трогательную застенчивость, но при этом был решительным и уверенным – она словно попала в поток водопада. Вдруг Макс оторвал свои губы от ее, чтобы перевести дыхание, и она почувствовала глубочайшее разочарование, так как ей хотелось большего… «Ты никогда не забудешь этот поцелуй у Кремлевских курантов», – сказал он, так сильно сжав ее руку, что она проснулась.
Открыв глаза, она почувствовала, как будто Максим медленно и аккуратно отпустил ее руку, и пошевелила пальцами. Сначала она просто пыталась понять, где находится… Ну, чисто физически! Ушло несколько минут, чтобы отойти от конфуза. Она тяжело вздохнула, раздраженно подумав: «Что за бред… Какие на фиг куранты? What the hell?[42] Неужели я так переработала, что брежу какими-то Cinderella stories? [43]»
Передохнув, она взяла себя в руки, встала, нащупала в темноте кнопку, чтоб включить торшер, и пошла в душ. Горячая вода как будто разбудила мышцы. Тогда Профессор Л. сделала идеальную температуру и наслаждалась тем, как ее нежная кожа принимала этот освежающий поток воды. Перестав раздражаться из-за глупого сна («Кстати, бывает и хуже – мог бы и динозавр присниться», – промелькнуло в голове), она слегка задумалась. Ну как этот совершенно случайный Снегирев проник прямо в мозг? И теперь находится там постоянно – устроился на ПМЖ [44]. А может ли такое случиться наяву? Ну вдруг к этому все и идет…
«Так, хватит голову грузить ерундой, – скомандовала она сознанию, – это просто какой-то эффект необычной ситуации, и все, типа экзотика – break from routine…[45] Ну долго это все не продлится, считай, финал уже… Мы же не во втором классе, сколько еще станем переписываться – нелепость какая-то. Лучше об успехе с конгрессменом подумать и спать идти, ночь на дворе». Будильник на столе показывал 3:30 ночи.
Глава 7. Нераскрытая тема Блаженной
Катя обожала изучать языки, литературу и поэзию, но, к великому разочарованию В. З., способностей к точным наукам у нее не было. Если у нее не было к чему-то интереса вообще, то это был сто процентов дохлый номер – возбудить этот интерес не мог абсолютно никто, даже она сама! Ну, например, какая разница, сколько воды может втечь или вытечь из какой-то там трубы или сколько тонн будет весить трактор, если его чем-то нагрузить или, наоборот, что-то из него вынуть? Может быть, и можно это все разобрать и решить, но Катины мозги ее не слушались – им было по барабану.
В. З. даже слушать обо всем этом не хотел – мука какая-то, он просто поручил Тамаре вдохновить Катю делать домашние задания по техническим предметам, а не получится, пусть сама делает все за Катю: в юности Тамара всерьез увлекалась точными науками и даже собиралась поступать на физфак МГУ, но, передумав в последний момент, поступила в МГИМО. Самому В. З. было не важно, кто получит отличные оценки за домашку, его жена или дочь. Но справиться с упрямой дочкой интеллигентная мама не могла – ей это было не по зубам! Катя отмахивалась от уроков, пока мама, вздыхая, не садилась и просто сама не решала за нее задачи, так как утром надо было идти на работу и ругаться больше не было сил.
В школе вопрос с точными науками решился сам собой. Перед Катей и ее подругой Мариной сидели два ботаника – Коля (душевный!) и Гриша (тормоз!), – которые обладали выдающимися способностями именно в этих областях. Жестокие советские дети умели всем придумать мерзкие клички и обзывали тихого одаренного Гришу тумбой за его сутулость и неспортивность, или еще хуже – тумбочкой, на которой бабушка очки забыла, из-за того, что он носил квадратные роговые очки в тяжелой оправе.
Так уж сложилось, что большинство заданий Катя и Марина выполняли вместе с чуваками с первой парты, ну как бы «коллективно». Коля даже гордился, что опыты в лаборатории по химии доверяли только ему – девчонки вечно ржали, что, если бы он не брал на себя горелку, они бы уже давно спалили школу. С этими мальчиками Катя с Мариной дружили: ходили за мороженым и иногда друг к другу в гости, даже на дачу вместе ездили.
Учительница математики Вероника Валерьевна раньше жила в Семипалатинске, где она преподавала казахский язык и литературу, а в столицу переехала в связи с важным назначением мужа. В Москве она смогла устроиться лишь на должность преподавателя алгебры и геометрии. Вредная Катя называла ее казахский математик, а ученики попроще дали ей кличку «Верокучка», поскольку на уроках она совершала минимум движений, а, как правило, просто стояла у доски как вкопанная. Впрочем, она была спокойной, не создавала ученикам никаких проблем, хотя справиться с избалованными детьми из привилегированных семейств была не в состоянии. Они хамили ей, не уважали вообще и просто вгоняли в панику, из-за которой ответы у Верокучки часто не сходились с учебником. Это, конечно, не улучшало ее репутацию, особенно когда некоторые родители, включая Катиных, увидели ошибки в том, как в 6-м классе она поправила элементарную контрольную по алгебре. Но когда В. З. ей позвонил, чтобы культурно это обсудить, она так испугалась, что сразу исправила всему классу оценки на пятерки – мало ли что…
В общем, благодаря робости учительницы и товарищам с первой парты с точными науками у Кати проблем не возникало. На уроках девочка мечтала и писала стихи о любви – впрочем, пока она читала о ней только в книжках. Особенно любила Катя «Унесенных ветром» – история Скарлет О’Хары и Рета Батлера, которую она прочитала в оригинале по-английски за одну ночь и отрыдалась целым ведром мокроты́, что возмутило В. З., пришедшего рано утром будить ее в школу:
– Что за фигня?! Я тебя воспитываю как настоящего бойца, а не слезливую телку! Сплошные мерихлюндии, а потом еще в школе уснешь за партой! Надо серьезные книжки читать, чтоб не жить в сказке про Золушку, надо быть Железным Феликсом, чтоб мужики знали свое место! У моей дочери – ни одной слабинки, понятно? Теперь будешь читать «Старик и море»!
Даже когда В. З. шумел, кричал или нецензурно выражался, это продолжало завораживать Катю, несмотря на раздражение и желание, чтобы ругань поскорее закончилась, она тащилась от отцовской брани. Ну какая разница, что читала ночью двенадцатилетняя девочка? Это же не порнография или запрещенная литература! Да еще и по-английски, в оригинале! Но все это было не важно, потому что это невероятное фанатство или даже страсть, которые охватывали В. З. при любом упоминании его дочери, просто обескураживали – и саму Катю, и всех вокруг.
В школе Катя полностью влилась в коллектив и давно уже забыла, что когда-то была там новенькой. Ее учительница истории по фамилии Блаженная являла собой хрестоматийный образ состарившейся женщины в тельняшке из революционных фильмов 1930-х. Она требовала железной дисциплины и искренне верила во все то, что вызубрила еще в юности: говорила лозунгами и пугала учеников своей духовной мощью. Многие смогли найти к ней подход, и если она считала, что эти дети всерьез воспринимают предмет «История КПСС» и уважительно к нему относятся, то была к ним благосклонна. Катю она невзлюбила с самого начала. Катя выключалась на уроках обществоведения: ей это было неинтересно. Один раз Тамара пошла на встречу с Блаженной Ириной Александровной, чтобы обсудить, почему Катя неожиданно разлюбила историю. Говорила только учительница и в основном о себе. В итоге она поблагодарила Тамару за визит и пообещала помочь Кате. Тамара сообщила В. З., что все наладила.
Эта помощь вылилась в пристальное внимание учительницы и только усилила взаимную неприязнь: чем больше Блаженная вызывала Катю к доске, тем заметнее становилось ее полное неприятие обществоведения! Маринка все время говорила:
– Ну поцелуй ты ее в жопу и «Манифест» процитируй, трудно, что ли?
– Трудно, – отвечала Катя. – Не могу я этот бред зубрить: достал уже Кырло-Мырло.
– Тихо ты, доиграешься, – испуганно шептала Маринка.
И доигралась! Катя написала в итоговой работе: «К великому сожалению, высокие идеалы Карла Маркса не оправдались в реальной жизни, и его восхитительная конструкция идеи “коммунизма” оказалась неприменимой к организованному обществу. Тем не менее мы продолжаем работать над системой социализма и многого достигли в экономическо-социальной сфере именно этой системы». Блаженная поставила Кате тройку с минусом, приписав «из жалости» и еще объяснив, что Катя «не раскрыла тему и у нее полностью отсутствует понимание принципов коммунизма, так искусно созданных гением нашего века – Карлом Марксом». У Кати появилась единственная тройка в четверти.
Разобраться с этим не смог даже В. З., быстро приваливший в школу на своих желтых «жигулях». Он стал орать на Блаженную:
– Вы не понимаете гениальности Кати, сами в коммунизме не разбираетесь!
Учительница ответила:
– В прошлый раз ко мне приходила ваша жена, и, в отличие от вас, она женщина интеллигентная!
– Согласен, но интеллигентным людям с вами делать нечего, поэтому пришел я!
Тройку не поменяли, а В. З. решил не разбираться через влиятельных знакомых.
– Это тебе урок, – заявил он Кате. – Нечего было нарываться! Иногда лучше руками не трогать… Надо подстроиться! Таких еще деревянных идеологов и антисемитов много встретишь, мы в Советском Союзе живем – нечего забываться! Сказали Кырло-Мырло зубрить – значит, зубри; раз говорят, что мы достигли коммунизма, так и пиши – что у тебя, дырка в голове? Со всеми такими, как она, не справишься.
– Не расстраивайся, Мисик, хорошая моя, – сказала подруга Маринка, взяв Катю за руку. (Кличка «Мисик» прицепилась к Кате с детства). – Хочешь поржать? – продолжала она. – Короче, этот мудак Леха из параллельного класса, ну знаешь, о ком я, еще вечно к тебе пристает… – Катя кивнула. – Так вот, я ему отомстила сегодня! Еду в трамвае, а ко мне один неадекватный придурок привязался. – Маринка выглядела намного старше своих лет и обожала краситься, из-за этого выглядя почти взрослой. – Ну знаешь таких: девушка, дайте телефон, я вас в кино приглашу, ляляля. – Маринка скривилась. – В общем, не отвязаться… А сам страшный такой: ноги кривые, можно бутылку шампанского кинуть, и пролетит у него между ног!
– Ну и язык у тебя – бритва, – хихикнула Катя. Но Маринка продолжила, не обращая внимания:
– Так я чего сообразила… Когда приставал, как зовут, я ответила «Алена», но потом говорю ему, что мои родичи хотели мальчика и дома меня всегда зовут Алешкой, ты понимаешь, к чему я?
Катя вытаращила глаза на подругу.
– Так вот, я ему дала телефон этого нашего Лехи – козла, который тебя вечно домогается, и говорю, чтоб звонил в любое время – в кино или куда хочет пойдем.
Катя рассмеялась:
– Ну ты даешь, это просто атас, вот воображение!
– Это еще не все! – гордо сказала Маринка. – Сегодня я на этого Леху придурочного наткнулась, а он бледный как простыня. Ну я типа внимание проявила – спросила, в чем дело, может, заболел. А он материться стал: говорит, просто дикость какая-то, ему мужик сумасшедший звонил и настаивал, что он ему обещал в кино вместе пойти, он еще говорит, такой идиотизм, будто всех пациентов из Кащенко отпустили. Еще объяснил, что он его уже несколько раз на хуй послал прямым текстом, а тот звонит и звонит! Он правда не отлипнет, знаешь, такой тип!
Подруги залились хохотом.
– Ну ты прикольная, – подытожила Катя. – Неужели не рассмеялась при этом разговоре?
– Нет! Я, наоборот, ему посочувствовала и посоветовала в милицию обратиться, типа надо пресекать это хулиганство, чтоб другим неповадно было.
– Я умираю от тебя. – Катя уже просто плакала от смеха.
– Хватит хандрить, пошли СНЕГИРИТЬ, – уговорила Маринка, и девчонки отправились на школьную вечеринку. Высокий интересный мальчик семитской внешности из параллельного класса искусно играл на гитаре, красивым голосом пел душевные песни и читал свои стихи, от которых Катя прибалдела. Этот взлет, эти чувства, естественная рифма и музыка захватывали дыхание!
– Вот это гуманитарные науки, – сказала она Маринке. – Но думаю, товарищ Блаженная бы этого не оценила.
– Да сплюнь ты, ради бога, – едко ответила Маринка. – Не дай бог она сюда припрется, будет тут диалектический материализм вместо романтики. – Маринка состроила рожу. – Знаешь, какая у меня любимая ее цитата?
– Ну?
– Однажды ее неожиданно вызвали на какое-то важное собрание, и она там сказала следующее: «Я вообще-то женщина интеллигентная, просто сегодня плохо выгляжу!»
Они снова расхохотались, а потом притихли, услышав душещипательную песню: «Ночь притаилась за окном, туман поссорился с дождем…»
– Я от этой песни про свечу просто тащусь… – закатив глаза, прошептала Катя Маринке.
СШАЭта непонятная, странным образом установившаяся, но очень сильная связь с Максимом стала влиять на жизнь Профессора Л. Замечала она это или нет, но ее привычное отрицание всего, что связано с Россией, вероятно, побочный эффект желания полностью ассимилироваться в американском обществе – уже давно никто не замечал, что она naturalized citizen[46], – неожиданно пошатнулось, а откуда ни возьмись появилась тяга ко всему Russian[47] – уже давно забытому и как бы покрытому пеленой, – словно она искала в этом Максима.
Она вспомнила, что любила в детстве, и нашла в Хьюстоне магазин «Russian General Store»[48] – купив там вареники и пельмени, она прыгала от восторга, а потом увидела и схватила вино «Киндзмараули», которое ей тут же о чем-то напомнило, но только она не могла сообразить о чем.
На следующий день она получила заказанную на Amazon[49] книгу Булгакова «Мастер и Маргарита», которую очень любила в ранней юности, и читала ее в обеденный перерыв в профессорском кафетерии. Коллега, которого она знала уже несколько лет, удивился:
– Can you actually read the original in Russian?[50]
– I guess so… I am surprised myself as I haven’t tried it in ages[51], – она пожала плечами.
– It makes sense though because it is your mother tongue[52].
Професор Л. задумалась над этим термином «mother tongue»[53], когда ехала в машине домой. На самом деле ее mother[54] уже давно перестала раздражаться на то, что дочь отказывалась говорить с ней по-русски. Так что пришлось перейти на английский много лет назад, но иногда mother говорила по-русски, а Профессор Л. в любом случае отвечала in English[55], ну забыла она уже все это и вспоминать не хотела, как бы давно уже стало не ее культурой. Она жила «Американской мечтой», пропагандировала ее и гордилась. Она часто рассказывала студентам свою нелегкую историю иммиграции и профессионального успеха, чтобы воодушевить и вдохновить их, неизменно резюмируя:
– Everything is possible in America – you can pursue and achieve anything you wish if you put your mind to it and work hard![56]
– Ты истинный патриот Америки и даже мне показала, как многое здесь нужно ценить, as I always criticized stuff and never realized my good fortune[57], – говорил ее американский муж.
Русская подруга юности предпочитала говорить по-русски, но знала, что Профессору Л. это не очень нравится, и они в основном говорили по-английски или на каком-то смешанном языке. Когда Профессор Л. вдруг полностью перешла на русский, подруга сильно удивилась, но и обрадовалась. Стало еще веселее болтать!
– Это его влияние, что ли? – спросила она, хихикнув.
– И да, и нет, – задумалась Профессор Л.
– Да ладно «и нет»?! Раньше ты даже в Нью-Йорке в русский ресторан идти со мной не хотела, помнишь? Американка ты моя, ну самая любимая. – Подруга захохотала. – А теперь одни пельмени и Булгаков. Это точно он тебе мозги запудрил, ну что за черт? – Подруга продолжала смеяться.
Но Профессор. Л. задумчиво смотрела вдаль и шуточный тон не поддержала.
– Понимаешь, он мозги мне не пудрит и никакой конкретной цели не преследует, ну я почти уверена. – Подруга закатила глаза. – Это странно звучит, но он как будто нашел ко мне ключ…
– Где? На улице? – съехидничала подруга, но Профессор Л. проигнорировала эту реплику:
– Он очень тонкий и чувствительный человек, никогда не давит вообще, я как бы сама за ним иду, I cannot help it [58], понимаешь?
– Пипеееееец! – отреагировала подруга.
– Ну как будто он мой soulmate или mirror-image [59]. Ну как объяснить? Просто когда он что-то говорит, мне кажется, что я сама к этому пришла, а он только помог сформулировать… I don’t know if it makes sense [60].
– Не soulmate и mirror-image, а профессиональный пика-пер, – поправила подруга. – Он в курсе, что ты замужем? Ему небось по барабану…
Этот разговор происходил будто на двух разных уровнях, где собеседницы вообще друг друга не слышали. Профессор Л. продолжала:
– Знаешь, он даже намекнул, что думает, что мне стоит приехать в Москву и перейти этот психологический барьер. Ты же помнишь, что я когда-то решила никогда туда не возвращаться. Ни! За! Что! Но он, наверное, прав – это так давно было, и сейчас кажется, что это глупость какая-то.
– Даже так? – подпрыгнула подруга. Ни фига себе! А со мной ехать сколько раз отказывалась, а?! Может, он наконец с тобой переспать решил, вместо этих бесконечных томов переписки, уже небось «Войну и мир» переплюнули по длине! У тебя же с ним так ничего и не было, да? Или, может, у вас всегда будет «платоническая любовь для дошкольников» – хрен знает!
– Ну было или не было – это спорный вопрос, – спокойно ответила Профессор Л. – В общепринятом смысле, конечно, нет.
– Ну ясно, что если бы было, то ты бы мне сразу сообщила! – не удержалась подруга. – А что касается «платонического», то с этим не ко мне, сама знаешь. Это слово я терпеть не могу – мазохизм какой-то! Я человек земной и живой, такая хуйня – вообще того не стоит.
Неожиданно глаза Профессора Л. наполнились слезами.
– Ну ладно, бог с ним, со всем этим, я тебя чем-то расстроила, Мисик мой? Иди ко мне, моя бесценная. Делай ты что хочешь с этим Снегирем, только не расстраивайся – не могу видеть, как ты плачешь! – Подруга нежно обняла ее и стала заботливо вытирать слезы. – Ну мы с тобой forever [61], слышишь? Я всегда на связи – 24 часа в сутки, мало ли что.
– Угу. – В итоге всхлипывали обе, изо всех сил прижавшись друг к другу.
Глава 8. Чемодан Илья
В восьмом классе к стандартной программе в спецшколе № 4 прибавился новый предмет – так называемый УПЦ, учебно-производственный центр, куда ученики ходили вместо уроков труда и где должны были получать профессиональную подготовку. Сам центр был размещен в отдельном здании между двумя школами – 4-й английской, где училась Катя, и 2-й физико-математической. Занятия эти у школьников особенного энтузиазма не вызывали, но были обязательными – три часа в неделю, без вариантов. В тот год готовили машинисток и программистов. Ясно, что всех девочек направляли в машинистки, куда готовилась пойти и Катя.
«Ну хоть печатать научусь, авось когда-нибудь роман напечатаю! Не в программирование же идти», – рассуждала она, представляя себе необъятный компьютер, который в 1986 году занимал всю комнату, а некоторые его части даже приходилось располагать в соседних помещениях. К тому же при виде непонятных знаков Катя моментально отключалась – что это за хрень?!
В первый день УПЦ Катя слегка задержалась: она решила идти пешком в школу, чтобы насладиться красотой бабьего лета. Пританцовывая, она собирала кленовые листья возле Нового цирка и Детского театра Наталии Сац и тихо напевала песню Аллы Пугачевой «Миллион алых роз». Душа как будто пела в ожидании чего-то необычного. Она медленно шла по Университетскому проспекту, и лучи солнца нежно играли на ее лице. Несмотря на раннее утро, людей на улице было мало, и Катя вдруг подумала, что ее любимая и родная Москва сейчас принадлежит только ей. Какое-то непонятное и необъяснимое счастье заполнило ее изнутри, и Катя решила купить мороженое – это было единственное, что можно было добавить к и так почти совершенному моменту! Она никуда не спешила – была уверена, что на первом занятии по УПЦ будут долго разбираться между двумя школами, кто откуда и кого куда направлять, так что лишние несколько минут ее отсутствия никто не заметит.
Возле универмага «Москва» она купила шоколадный стаканчик. Какое счастье, что хватило, иначе пришлось бы покупать ванильный, а разве их можно сравнивать? Ванильный как будто бесцветный внутри, вообще ни о чем! А вот шоколадный – таял во рту, чудо просто!