– За здоровье! И за твоё тоже. А то застрелит какой-нибудь дурень. – Он снова отхлебнул. Тепло разошлось по телу. Душа тоже согрелась. Хотелось откровенного разговора с понимающим человеком. Как раньше, со стариком Акаем.
– Пойду, навещу. – Решил Николай. Он подумал, что на могилу нужно что-то положить из съестного, такова нганасанская традиция, но возвращаться с полпути нельзя, это русская примета. Николай нашёл баланс между двумя суевериями – решил, что пожертвует кусок батона. Всё равно Акай не пил, не курил, значит, остатки водки или сигареты ему оставлять не стоит – обидится.
Николай брёл по насту, рассуждал сам с собой, улыбался суетливым птичкам, кивал редким деревьям. Потом обратился к покойному товарищу.
– Вот, Акай, пропал напарник мой. Замёрз, должно быть. Бедняга! Двадцать шесть годов. Хороший парень, работящий. Внучку твою любил, хотел увезти на Кубань. А ты бранился на них. За что? Мы намучались, пусть молодёжь поживёт. Выдал бы её замуж, отпустил. А ты завидного жениха гнал. И что теперь? Девка одна, парень пропал. Нехорошо. Нельзя чужой век заедать…
Николай размахивал руками, качал головой, оглядывался. Со стороны казалось, что он видит рядом собеседника, спорит, осуждает. Потом сунул бутылку в карман и затянул хрипловатым голосом:
Мы шли под конвоем морозной тайгой,
покорные каторжной доле.
– Бежим, – закричал мне напарник лихой,
уж лучше погибнуть на воле.
Он споткнулся, сел, погрозил пальцем кочке:
– Не прыгай под ноги!
Поднялся и побрел дальше, порой проваливаясь в снег.
Глава пятая. Шаманка Нягэ
С первых дней после смерти деда Нина не чувствовала одиночества, и только через несколько дней поняла почему. Шаманская шуба ощущалась ею как живое существо. Словно кто-то ещё, давно знакомый, находился в комнате. Наверное, и раньше было так, но это чувство заглушали голоса людей и шум обыденной жизни. Она слышала, что некоторые шаманы отдавали свой наряды и бубны в музей, но дед не понял бы этого.
Она вспомнила, как нотариус в Дудинке, у которой Нина оформляла наследство, сказала, что если Нина принимает хоть что-то из завещанного, то принимает всё. Ох, не только деньги и дом завещал старый Акай, но и шаманскую шубу, но и судьбу шамана. Так и вертелись в голове слова деда:
– Мне духи помогут тебя найти.
А ей помогут найти Саню? Нина сняла с гвоздя шаманский костюм и встряхнула от пыли. Костюм зашуршал и зазвенел. Он был сшит из оленьей шкуры мездрою вверх и выкрашен жёлтой краской. Надевался через голову, как вся верхняя одежда нганасанских мужчин. Тяжёлый. На груди прикреплено медное солнце. На спине изображение луны и маленькие животные и птицы – тоже медные. Нина разглядела – оленя, лебедя, журавля, ворона, гагару. На плечах – вышиты два гуся. На рукавах лица духов без рта – чтобы случайно не проглотили душу человека. Как-то дед, застав её за печкой, попытался объяснить значение символов, но теперь Нина помнила немногое. Лебеди отгоняли злых духов, гагара помогала спуститься в Нижний мир, журавли помогали роженице. Позади шубы, на том же гвозде, она заметила кожаный мешок, сняла его, извлекла несколько предметов. Бубен, костяную колотушку, повязку на голову, по бокам которой висели колокольчики. Звон их отпугивал зло.
Нина рассмотрела бубен. Когда-то дед сказал ей, что на бубне изображают карту миров или местность, где шаман кочует. Он давно хотел сделать новый рисунок, потому что на прежнем нарисованы опушка леса и чум, а дед не появлялся там сорок лет с тех пор, как переселился в посёлок. Рисунок на бубне стёрся. Нина, стремясь отсрочить камлание, достала маркер и начертила на бубне домики и знакомые созвездия над ними.
Нина подняла над головой шубу и нырнула в пыльную глубину, а вынырнула шаманкой Нягэ. Она оглядывала себя, осторожно прикасаясь к изображениям на шубе, деревянным и костяным, резным и меховым. Ей показалось, что пальцы обжигает, в них входят неведомые силы. Вес шубы абсолютно не ощущался, что удивило. От печного жара лёд на окне растаял, и Нягэ выглянула на улицу – не хотелось, чтоб её застали одетой в дедов наряд.
На снегу неподвижно сидел пёс. Он не суетился, не выл, уставился в окно. Но это же Тришка, который не минуты не усидит на месте! Нягэ вышла на крыльцо в шаманской шубе. Пёс, склонив голову, подошёл ближе, вильнул хвостом и снова сел. Насколько Нягэ знала Тришку, сейчас он должен был носиться вокруг или скулить, попрошайничая.
– У каждого шамана есть животное-помощник. – Вспомнила Нягэ.
Она зашторила окно. Ах, много ли накамлаешь, если стыдишься шаманского наряда? Живи она в чуме, центром действа стал бы очаг. Но печь стояла в углу. Нягэ нашла старинное железное блюдо, положила на пол в центре комнаты. На блюдо положила несколько горящих угольев. Бросила на них половину пучка трав, найденных в шаманской сумке. Сверху пристроила кусочки оленьего мяса и хлеба – угостила духов. Ах, как бы помогли советы деда, от которых она отмахивалась.
Травы сначала вспыхнули, потом начали чадить, густая струйка дыма прихотливо вилась, расплывалась. Сначала мутная белизна наполнила углы, повисла пеленой под потолком. Потом затянула всю комнату. Трав мало, а дыма много, удивилась Нягэ. Закашлялась, подавила минутный порыв выбежать на свежий воздух. Тут вспомнилось, что когда к деду приходили два гостя-шамана, под дверь в комнату, где сидели Нина с бабушкой, полз такой же дым. Бабушка открывала форточку, выгоняла его полотенцем, читала заговор.
Внучка тогда не понимала, к кому бабушка обращается.
Дым колом стал в горле, предметы перед глазами расплывались и медленно качались, словно Нягэ опускалась на дно мутного озера. Вот почему шаману нужна помощь гагары – в Нижний мир ныряют, словно в океан. Нягэ неуверенно ударила колотушкой в бубен, ещё раз, а потом колотушка, словно сама по себе стала бить размеренно и отчётливо. Гул проходил сквозь тело Нягэ, сердце поспевало за бубном. Она пошла вокруг блюда с травами против часовой стрелки, всё быстрей и быстрей. Травы начали чадить сильней оттого, что полы одежды развевались. Голова закружилась, Нягэ едва не упала. Она закашлялась, ритм ударов сбился и участился вместе с ударами сердца.
Её охватил страх, что произнесёт что-то несуразное. Оказалось, что все эти годы она верила в духов! Она вспомнила, что часто шаман ведёт диалог со своим помощником-человеком или сам с собой. Тихо ударяя в бубен, она заговорила.
– Здесь ли ты ныне, почтенный Акай?
Я ненадолго тебя потревожу.
Остановилась, закрыла глаза, а когда открыла их, дед сидел за столом. То ли Нижний мир проявил себя в Среднем мире, то ли их изба перенеслась в Мёртвые земли, некогда было гадать.
Лицо деда освещал огонь из открытой печки. Кирпично-красное, бесстрастное. Глаза, как осколки антрацита, сплошная чернота. Нягэ подавила страх, быстро произнесла:
– Только не гневайся и не кори,
а помоги мне полезным советом.
Где мой охотник теперь, подскажи,
как отыскать его в тундре бескрайней?
Дед молчал, но его поза изменилась, теперь левая рука лежала на столе.
– Что ты готова отдать за совет?
Что обменяешь на мудрое слово?
Вдруг вопросил дед её устами. Няге стала лихорадочно вспоминать, что можно предложить духу.
– Может быть, мяса, почтенный Акай?
Жирного мяса с угольев горячих?
Дед покачал головой.
– Может быть, чаю, почтенный Акай?
С травами, с ягодами голубики?
Или парного налить молока?
Или отведаешь вяленой рыбы?
Дед отмахнулся и с её уст сорвалось:
– Станешь шаманкою, Нина-Нягэ,
Значит, к тебе возвратится охотник.
Нягэ остановилась, опустила бубен, в её голове пронеслось: зачем я говорю это? Но ведь именно этого потребовал бы дед. Она знала строй его мыслей. На её глаза навернулись слёзы. Она попробовала откупиться:
– В жертву оленя тебе принесу,
