На девятый день после похорон Акая Нина напекла блинов, пригласила Саню. Когда попили чай, предложила навестить могилу деда. Она знала, что так положено у русских. Смутно помнила, что у нганасан не принято часто посещать кладбище, а если посетил, надо оставить угощение для души усопшего. Нина взяла пачку печенья, упаковку плиточного чая, который дед добывал через знакомых. Нина вычитала в Интернете, что плиточный чай сейчас делают из отходов производства – самой распоследней трухи, объясняла деду. Но тот крепко держался традиции. И добавлял в чай не только молоко, но и соль, и поджаренную на нутряном оленьем жире муку.
Саня и Нина быстро шли на лыжах по насту. Заканчивалась осень. Скоро на Таймыр должна опуститься полярная ночь. Лишь пару часов в сутки на улице будет становиться светлей, но солнце покажется из-за горизонта только в середине января.
– Постоянно здесь лямку тянуть – я бы не выдержал. – Быстро говорил Саня. – Показывал мне знакомый эвенк, как живёт. На нартах стоит шалаш из жердей, обитых оленьими шкурами…
– Балок. – Поправляет Нина.
– Ну да. В балке буржуйка. Матрасы на голом полу. И ездит этот мужик с женой в балке всю жизнь за оленьим стадом. Двадцать первый век! Из благ цивилизации только мобильный интернет и консервы.
– Дедушка хотел, чтобы я так жила… – смеётся Нина, но тут же её лицо становится грустным. – Он считал, что это лучшее в жизни. Много оленей, балок, муж из местных, и чтобы я шаманила.
Саня любовался Ниной. Как ловко она едет на лыжах, в каждом движении – уверенность и сила. А он запыхался. Надо же.
– Помнишь, как твой дед меня хореем от дома гнал? Но я не в обиде – он добра тебе желал. Каждый добро видит по-своему.
– Может быть, дедушка одиночества боялся. Поэтому выдумал, что моя судьба здесь.
– Когда я сюда приехал, меня бедность поразила. – Быстро говорил Саня. – У нас в сёлах обычно дома отделаны красиво. Сайдингом. Окна пластиковые. Заборы высокие. А здесь серые брёвна, доски, иногда клеёнка вместо стёкол. Люди же должны хорошо зарабатывать. Нефть, газ, пушнина, рыба, оленина. Куда всё девается?
– Туда. – Зло сказала Нина, оглянувшись и указав в сторону многоэтажки, которая принадлежала компании. Стояла она на тридцати сваях, чтобы по весне не рухнуть от таянья мерзлоты, и была видна издалека.
– Не мне же. – нахмурился Саня.
– Это я обобщаю, конечно. Но суть ясна?
– Мы, между прочим, дома вам строим. Два трёхэтажных для сотрудников и двухквартирных пятнадцать. Живите, работайте.
– А потом нефть разольётся и всё живое сдохнет. Да и работать сюда приезжают издалека, местным ближе оленеводство.
Истрёпанные ветром лиственницы стали встречаться чаще. Саня давно заметил, насколько северный лес отличается от среднерусского. Деревья выглядели чахлыми, у некоторых кроны и ветки заломлены, словно в отчаянии. Они росли вопреки морозам и ураганам, куда упало семечко – там и суждено мучиться.
За тонкими стволами мелькнуло какое-то сооружение. Саня и Нина вышли на поляну, где покоился старый Акай.
– Вот это да! – Сказал Саня. Нина покосилась на него с неудовольствием.
– Последний аргиш. – Сказала она.
Впереди, на деревянной распорке висела шкура оленя. Рогатая голова пустыми глазницами смотрела на север. Словно олень и впрямь готов сорваться с места и рвануться вперёд. Позади него на земле стоит деревянный ящик. И Саня понял, что в нём лежит старый Акай, такой же, как при жизни, с коричневым морщинистым лицом, в парке, расшитой костяными бусинами. А позади ящика стояла нарта. На ней, завёрнутое в шкуры, хранилось добро, которое пригодится Акаю в последнем странствии. Вещи обыденные. Саня заметил чайник, привязанный поверх шкур, и двуручную пилу. Чайник без дна, а зубья пилы сломаны.
– А почему вещи испорчены? Дай вам Боже, что нам не гоже? – Спросил он и тут же смутился – Нина обидится. Но девушка пояснила:
– Все вещи, которые покойнику отдаём, должны сломаться, умереть в этом мире, чтобы быть исправными в Мёртвых землях.
– Понял. – Пробормотал Саня.
К углам ящика были вертикально прибиты рейки. Две передние соединял обрывок проволоки, на котором болтался медный колокольчик с какой-то надписью. Саня подошёл ближе – старинные буквы сплетались в слова:
«Звонит, потешает, ехать поспешает. 1812 год».
Саня поёжился. Нина положила на нарту упаковку печенья и плиточный чай.
– Смотри, смотри! – Саня показывал в гущу кустарника. – Там какой-то зверь.
Нина бегло взглянула на следы.
– Росомаха. Пойдём. Здесь нельзя долго находиться. Не принято. – Сказала она Сане.
– Добыть бы такую зверюгу. – Заметил он.
На обратном пути Нина молчала, вздыхала. Она думала, что в прежние времена шаманов хоронили высоко на деревьях. Два раза падали их кости наземь из прогнивших гробов, два раза поднимали шамана вверх, только на третий раз предавали земле. И всегда делали это десять шаманов и родственники. Такое она слышала от деда. Но он подобного не завещал. Может быть, потому что их немногочисленная родня не стала бы возиться с костями, да и где найти десять шаманов?..
А Саня думал о жизни, о том, как поедет в отпуск на Кубань. Возьмёт с собой Нину, покажет матери. И пускай ещё одна особа узнает, что есть на свете другие девки – Галя, его бывшая. Нине он о ней не говорил.
А что можно привезти на память с Севера, кроме красавицы? В Дудинке видел всякие бирюльки, панно из меха, амулеты, рисунки. Чепуха. Нужно что-то особенное. И Саню осенило – росомаха, уродливая, хищная, из её шкуры он закажет чучело! Только надо зверя добыть. Если шляется росомаха вокруг могилы, Саня вернётся сюда с ружьишком.
Глава третья. В трёх лиственницах
– Санька, на охоту собираешься? – Николай лежал на кровати, подвинув к ногам масляный обогреватель, и читал. Потрёпанных журналов и книг осталось немало от прежних обитателей, Николаю было всё равно, что листать – ему был важен ритуал отдыха. Он выпил, закусил, подвинул обогреватель к постели и читает.
– Не спрашивай под руку. – Отмахнулся Саня.
– Эх, помер Акай и выпить не с кем.
– Как это не с кем? Целая бригада.
– Ты лучше пей один, чем вместе с кем попало. Это Хайям сказал. Кто такой Хайям? Якут, судя по имени. – Рассуждал старый сварщик.
– Я крайний раз читал в одиннадцатом классе, когда к выпускным экзаменам готовился. – Саня застегнул рюкзачок. Шёл он недалеко, ненадолго и припасов с собой брать не стал.
До этого Саня размышлял, как добыть зверя.
– На приваду? – Это значило, найти у кого-то в посёлке мясные отходы, отнести в лес и поставить капкан. Потом возвращаться домой и ждать, потом снова тащиться в лес. У Сани не хватило бы терпения. К тому же, сдохни росомаха в капкане, её саму сожрут песцы, лисы или волки, да мало ли голодных в лесу?
Он решил попросить собаку у знакомого из посёлка и вытрапить росомаху. В том, что Матвей согласится, Саня не был уверен и заранее приготовил магарыч – водку не из дешёвых.
– Так ты охотник? – Удивился Матвей, коренастый широколицый оленевод, живший на окраине посёлка.
– Было дело на Кубани. – Небрежно бросил Саня.
– Ну, бери Тришку. Жалко, что пожрал он. Собаку перед охотой не кормят. – Заметил Матвей.
Тришка, средних размеров серый пёс, задорно поблескивал раскосыми глазами. Одно ухо, порванное в драке, торчало немного вбок. Пушистый хвост лихо закручен бубликом. Саню Тришка знал – тот помогал Матвею делать паровое отопление в доме, трубы варил, котёл устанавливал. Когда Саня взял поводок и пристегнул к ошейнику, пёс так рванул вперёд, что Саня едва не упустил его. Сквозь пасмурные облака мигнуло солнце. День начинался хорошо. Саня представлял, как несёт домой росомаху. А шкуру пусть Нина снимет – она умеет, не откажется. Тришка, ночью стащивший из соседского сарая оленью ногу, тоже радовался – беззаботной прогулке на сытый желудок.
Дошли до знакомой поляны с захоронением шамана. Саня заметил, что ни печенья, ни чая на нарте уже не было, должно быть птицы растащили, или ветер сбил в снег. Но невольно представил старого Акая, который сидит в Мёртвых землях у костра и пьёт чай, а в очаге пляшет северное сияние.
Саня повесил рюкзак на сучок, отстегнул поводок и Тришка закружил по снегу, обнюхивая следы зверей и птиц, а потом исчез за стволами деревьев. Саня зарядил ружьё, положил пять патронов в карман и огляделся. Низкие тучи закрыли солнце. Деревья с редкими ветвями, облепленными снегом, навевали уныние. Тришка замолчал. Саня решил найти его и тут же пёс взорвался злобным, хрипло-визгливым лаем. Его голос звучал близко, Саня сделал несколько шагов и увидел Тришку под лиственницей. Глянул вверх – там, обхватив ствол лапами, сидела росомаха.
– Попалась! – Саня прицелился, выстрелил, росомаха упала с ворохом морозного снега, но не замерла, а бросилась прочь. Неуклюжими прыжками, неожиданно быстрыми, она пересекла поляну. Тришка нёсся за ней.
