Конец «Сатурна»

Глава 4

К этому времени Кравцов оказался в крайне рискованном положении. Когда еще в Москве разрабатывались планы оперативных действий участников группы Маркова, для Кравцова было определено несколько тем для первого его разговора с гестаповцами, которыми он должен был заинтересовать немцев. Среди других была тема «Работа среди молодежи и подростков, оставшихся на оккупированной территории». Этот козырь и выложил Кравцов во время первой встречи с оберштурмбаннфюрером Клейнером. Клейнер, оказывается, не забыл этого разговора, и, когда операции по изъятию ценностей закончились, он подключил Кравцова к работе среди молодежи и подростков, оставшихся в городе. Этим занималась довольно многочисленная группа гестаповцев, руководил которой сам Клейнер. Поначалу Кравцов не был посвящен в конечные цели этой работы, ему сказали, что задача состоит якобы только в отвлечении молодежи от всяких порочных увлечений, в частности от хулиганства и воровства, которые действительно процветали в городе. Кроме того, Кравцов рассчитывал, участвуя в работе этой группы, вести разведку среди молодежи.

Ребята и понятия не имели, что занимающиеся ею штатские люди – гестаповцы. Они называли себя чиновниками министерства восточных областей. Никакой политики! К ребятам они обращались с невинной просьбой – помочь местной администрации оградить население города от хулиганов и воров. А пятнадцатилетнему подростку даже нравится участвовать в ночном патрулировании по городу и носить на рукаве повязку с надписью «Команда порядка». В эти команды вступило немало молодых парней, и Кравцову не удавалось пока узнать, что делается во всех командах и что представляют собой вступившие туда ребята.

Следующим делом гестаповцев было открытие в городе молодежного клуба. Ответственным за клуб и был назначен Кравцов. Как раз в это время Добрынин закончил свою миссию подставного агента «Сатурна»: как было запроектировано, партизанский отряд «в результате склоки» среди его руководителей распался, и Добрынин остался без работы. Марков, понимая всю сложность положения, в которое попал Кравцов, решил направить в помощь ему Добрынина. Когда тот появился в городе, Кравцов «завербовал» его агентом гестапо и вскоре привлек к работе в молодежном клубе. Сообща они решили, что первая их задача – пользуясь клубом, разведать настроения молодежи. Добрынин предложил для начала провести вечер отдыха молодежи с танцами и играми. Вот когда вдруг пригодилось, что Добрынин в юности работал старшим пионервожатым в летнем пионерском лагере. Представленный Кравцовым план вечера утвердил Клейнер. Он предупредил, что обязательно заедет в клуб, но, так сказать, неофициально.

В субботу клуб молодежи был переполнен. Особенно много народу было в коридоре: там привезенная из офицерского казино радиола играла джазовую музыку. Кравцов толкался среди молодежи, прислушивался к разговорам. Неужели все они были бы здесь, если бы знали, что все это дело рук гестапо? Нет, нет, этого не может быть. С любым из них нужно только поговорить по душам, объяснить… Но кто будет говорить с ними? Кравцов и Добрынин не могут. Первый же паренек поглупее или поболтливей может их провалить…

Приехал Клейнер. Он был в штатском, и ребята не знали, кто этот высокий благообразный человек. Увидев Кравцова, Клейнер сделал ему знак глазами.

Они вышли на улицу и, завернув за угол клуба, остановились.

– Послушайте, это грандиозно, – сказал Клейнер. – Первый вечер – и столько молодежи! Я думал, что во всем городе ее меньше, чем сейчас в клубе. Благодарю вас, господин Коноплев. В следующую субботу организуйте такой же вечер, и я вызову сюда кинохронику. Завтра утром вы мне доложите обо всем, что было на вечере. – Клейнер пожал руку Кравцову и направился к машине.

Когда Кравцов вернулся в клуб, молодежь из коридора перешла в зал, где разыгрывалась викторина с призами. Кравцов сел в самом последнем ряду.

– Внимание, внимание! – кричал со сцены Добрынин. – Задаю второй вопрос. Внимание! Назовите фамилию выдающегося полководца из шести букв. Отвечать быстро, считаю до трех. – Он хлопнул в ладоши. – Раз…

– Чапаев! – крикнул парень, сидевший в последнем ряду, недалеко от Кравцова.

– Чапаев! Чапаев! – раздалось еще несколько неуверенных возгласов.

– Нет, нет, – Добрынин помахал рукой и еще раз хлопнул в ладоши. – Два… Человек, которого знает весь мир! Шесть букв. Ну?!

– Суворов! – послышался тоненький девичий голос.

– Неправильно! Ну-ну! – Добрынин хлопнул в ладоши третий раз. – Три! Мимо. Эх, вы! Гитлер – вот кто!

– У-у! – разочарованно загудел зал.

– Внимание! Внимание! – продолжал Добрынин. – Вопрос третий. Кто такие Минин и Пожарский? За что им установлен памятник в Москве на Красной площади? На размышление даю ровно минуту. – Добрынин посмотрел на часы и отошел в глубь сцены.

«Что он, с ума сошел, что ли?» – думал Кравцов, ругая себя за то, что предварительно не проверил добрынинскую викторину. Но теперь было поздно и ничего сделать было уже нельзя. Вопрос задан. В зале гул. Ребята советуются друг с другом, и вот над рядами поднялась рука.

Добрынин вышел на авансцену:

– Ну, давай, давай!

Паренек в очках, со светлой косматой головой заговорил густым баском, точно отвечал на вопрос учителя в школе:

– Это было в семнадцатом веке. Польские интервенты захватили Россию и Москву. Проживавшие в Нижнем Новгороде, Минин и Пожарский бросили клич – создать народное ополчение для спасения России и Москвы. Они созвали большое войско, повели его на Москву и разгромили поляков. За это им и памятник.

– Правильно! Как тебя зовут?

– Костя.

– Костя имеет пять очков. Идем дальше. Вопрос четвертый…

У Кравцова было ощущение, будто он сидит на мине замедленного действия, которая каждое мгновение может взорваться. Однако дальше по ходу игры он постепенно начал успокаиваться. Добрынин задавал самые разнообразные вопросы, и больше половины из них были связаны с датами, именами и событиями, взятыми из истории Германии. Правда, на эти вопросы почти не отвечали. Но разве в этом виноват организатор игры? А то, что свою историю ребята знают, – это не удивительно, они же учили ее в школах.

К концу игры Кравцов совсем успокоился. Добрынин под дружные аплодисменты вручил приз – плитку шоколада и книгу Гитлера «Майн кампф» – косматому пареньку в очках, который ответил на семь вопросов из десяти.

В коридоре заиграла радиола, и молодежь хлынула из зала.

Кравцов чуть задержался, чтобы выйти вместе с парнем, который в игре назвал имя Чапаева. Это был коренастый юноша с серьезным и даже сердитым лицом. Он выходил из зала вместе с приятелем. Кравцов пошел вплотную за ними и услышал их разговор.

– Как бы ты не влип со своим ответом, – сказал парню приятель и оглянулся.

– А ты хотел, чтобы я сказал «Гитлер», да? – спросил его парень угрюмо, и тот рассмеялся.

– А вышло здорово, все кричали: «Чапаев! Чапаев!»

Они смешались с толпой. Вскоре к Кравцову протолкался еще разгоряченный игрой Добрынин.

– Ну как? – тихо спросил он.

– Сначала я испугался, – ответил Кравцов. – Но вроде все в порядке.

– Слушай-ка, что я тебе скажу… Тот малец, в очках, книгу Гитлера сунул в урну, и все, кто это видел, засмеялись.

– Узнай, кто этот паренек и где живет, – сказал Кравцов. – Поговори с ним. И еще вот с тем, – Кравцов отыскал в толпе своего соседа по последнему ряду, – вон, видишь, сердитый такой, прическа на пробор?

– Вижу.

– Это он первый назвал Чапаева.

– Ладно. – Добрынин нырнул в толпу танцующих…

Утром Клейнер вызвал к себе Кравцова.

– Ну, как прошел вечер?

В его вопросе Кравцов почувствовал чуть заметную иронию.

– Не совсем так, как хотелось… – ответил Кравцов, думая, что Клейнеру уже доложил о вечере кто-нибудь из его сотрудников. – В этом смысле особенно показательной была проведенная нами викторина. Конечно же, головы молодежи еще замусорены тем, чему их учили в школе, и пропагандой коммунистов. Вообще с этой молодежью надо работать и работать, и это будет нелегкое дело.

Клейнеру ответ Кравцова явно понравился. Возможно, он ждал, что Кравцов начнет расхваливать вечер.

– Да, да, мне об этой викторине рассказывали, – сказал Клейнер. – Эта игра в России популярна?

– Да. И она очень помогает выяснить думы и чаяния играющих. По сути дела, это игра-допрос.

– А что? Неглупо, неглупо. – Клейнер помолчал и сказал: – Я хочу, чтобы вы знали, какие два результата мы ждем от этой затеи с местной молодежью. Подавляющее ее большинство мы должны подготовить к отправке в Германию в качестве рабочей силы. Я уже распорядился, чтобы в вашем клубе регулярно крутили фильмы о жизни Германии и выступали ораторы, умеющие хорошо подать немецкую жизнь. Но одновременно мы должны отобрать для начала, скажем, сотню наиболее надежных, из них мы сделаем специальный отряд, подчиненный гестапо. Вы не видели последнюю кинохронику о Кавказе?

– Нет, – еле слышно ответил Кравцов, потрясенный тем, что он слышит.

– В кинохронике показано, – продолжал Клейнер, – как пойманных партизан расстреливает карательный отряд, составленный из местных жителей. Не случайно почти весь выпуск хроники посвящен эпизоду с расстрелом. Берлин придает огромное значение этому делу, и вы сами понимаете почему. Меньше собак будет повешено на нашу с вами фирму. Мне уже звонил об этом сам Кальтенбруннер. Я думаю, что именно вы и должны взяться за отбор надежных ребят в местный отряд.

– Боюсь, что я с этим не справлюсь, – с опасной поспешностью сказал Кравцов и, помолчав, пояснил: – Все эти ребята мне как русскому доверяются меньше.

Клейнер удивленно посмотрел на Кравцова.

– Не узнаю вас, господин Коноплев! Все наоборот! Из всей нашей группы именно вам легче всего говорить с молодежью. Это подтверждает и вчерашний вечер. Так что прошу вас не хныкать, а поработать так, как следует человеку, который скоро из рук Германии получит орден.

– Я, конечно, буду стараться.

– Я верю в вас, господин Коноплев, – почти торжественно произнес Клейнер.

Весь день Кравцов провел в тревожном смятении, он не знал, как ему теперь поступить. С одной стороны, он прочно влез в гестапо, и его донесения о планах и делах гестаповцев имели для Маркова огромную ценность. С другой – он должен был теперь стать прямым пособником гестаповцев в их кровавых делах. Способа устраниться от выполнения поручения Клейнера он не находил. «Нужно удирать из города», – эта мысль становилась все более настойчивой.

Вечером Кравцов и Добрынин встретились в домике мичуринца. Добрынин не разделял мрачных мыслей Кравцова; он считал, что они могут найти выход из создавшейся ситуации, однако ничего конкретного пока предложить не смог.

– Все же эти ребята нашенские, – убежденно говорил Добрынин. – Им только шепни, чего от них хотят, они ни в Германию не поедут, ни тем более наниматься в палачи.

Кравцов не мог разделить оптимизма товарища. «Одно из двух, – думал он, – или Добрынин не понимает всей сложности положения, или, дорвавшись наконец до дела, попросту не хочет его бросать».

– Не узнаю тебя, честное слово, не узнаю! – пытался шутить Добрынин. – Куда девалось твое знаменитое недержание решительности?

– Брось шутить, – угрюмо сказал Кравцов.

Ночью они написали подробное донесение Маркову о «создавшемся положении. В донесении излагались оба мнения: кравцовское – об уходе из города и добрынинское – о попытке подрыва изнутри гестаповской работы среди молодежи. Утром Кравцов снес это донесение Бабакину, предупредив его, что дело очень срочное.

На другой день утром Бабакин передал Кравцову ответ Маркова.

«Об оставлении города не может быть и речи: мы, как и прежде, должны знать от вас все о деятельности гестапо. Необходимо сделать все возможное для ликвидации критической ситуации с молодежью. Вместе с Добрыниным выявите из ее среды хотя бы полтора десятка таких, на которых можно положиться, их имена и адреса через известных вам людей передадите подполью. Опираясь на отобранных вами ребят, подпольщики развернут агитационную работу среди всего контингента. Вам же необходимо продумать мероприятия, которые раскрыли бы молодежи и кто ими занимается и что их ждет. Воспользуйтесь тем, что начальство спешит. Им теперь не до тонкостей, и можно действовать более прямолинейно, а это значит, что перед молодежью можно обнажить цели гестапо во всей их гнусности и опасности. Ваши действия не должны противоречить вашему положению. В те мероприятия, которые вы продумаете, обязательно вовлеките гестаповцев, во всем с ними советуйтесь, заручитесь их одобрением, провоцируйте на дачу вам указаний и превращайтесь в исполнителей этих указаний, не несущих в дальнейшем прямой ответственности перед гестапо. Желаю успеха. Привет. Марков».

Кравцов прочитал радиограмму уже на пути в гестапо. Тщательно ее уничтожив, он непроизвольно замедлил шаг. Однако на обдумывание указаний времени не было. Он уже опаздывал в гестапо, где сегодня, по иронии судьбы, ему должны вручать орден.

Церемония происходила в кабинете Клейнера. Для вручения ордена прибыл представитель армии – полковник с железным крестом на шее. Присутствовали все начальники отделов, корреспонденты, кинооператоры.

Первым говорил Клейнер. Не испытывая ни малейшего смущения, он весьма похвально отозвался о работе руководимого им учреждения. Потом он долго разглагольствовал о гестапо вообще и о его самом трудном месте среди победоносных институтов фюрера. Он выразил сожаление, что не все это понимают, и при этом недвусмысленно посмотрел на армейского полковника.

– Одна из самых трудных задач гестапо в развращенной коммунистами России, – сказал Клейнер, подняв указательный палец, – умение найти поддержку великим целям Германии среди трезво мыслящей части местного населения. И я горжусь тем, что сегодня получает орден за заслуги перед Германией мой русский сотрудник – господин Коноплев. – Он захлопал в ладоши, смотря в объектив стрекочущего киноаппарата. – Хайль Гитлер!

К столу подошел полковник с железным крестом на шее. Он держал открытую синюю коробочку с орденом. Кинооператор крупным планом снял орден.

– Господин Коноплев, прошу вас подойти сюда, – сказал Клейнер.

Кравцов вышел вперед и встал перед полковником.

– Армия поручила мне вручить вам высокую награду, – однотонным, скрипучим голосом заговорил полковник. – Я делаю это с удовольствием. Армия знает о вашем ценном подарке и говорит вам спасибо. Но у армии всякое ее слово – это непременно дело. – Полковник взглянул на Клейнера. – Поэтому и армейское спасибо приобрело материальное выражение в виде этого ордена. Поздравляю вас и хочу верить, что в вашем лице армия приобрела надежного помощника на всем ее трудном пути. – Полковник выбросил вперед правую руку. – Хайль Гитлер! – После этого он пожал Кравцову руку и сам прикрепил орден к его пиджаку. Все аплодировали, аппарат крупным планом снимал Кравцова.

– Вы хотите говорить? – обратился к нему Клейнер.

– Да, несколько слов… – казалось, что Кравцов взволнован до крайности и счастлив. – Мне сейчас неловко перед всеми, кто здесь присутствует. По сравнению с ними я сделал так мало, и вдруг… эта награда. Так позвольте же мне расценивать ее не как награду за сделанное, а как высокий вексель доверия, который мне еще предстоит оплачивать своей работой.

Его выступление понравилось, ему аплодировали.

– Господин Коноплев, – сказал Клейнер, – начал сейчас новое большое дело, и, должен заметить, начал успешно. Я хочу пожелать ему выполнить его так же хорошо, как и предыдущее…

Церемония закончилась. Кинооператоры погасили свои лампы-подсветки. Начальники отделов разошлись. Уехал полковник с железным крестом на шее. Клейнер разговаривал с Кравцовым.

– Вы выступили, Коноплев, не только хорошо, но и очень правильно по смыслу. Вексель, именно вексель, – Клейнер снова поднял свой назидательный палец, – хочу, чтобы вы знали, я все время буду помнить ваше выражение – вексель.

– Я тоже всегда буду его помнить, – улыбнулся Кравцов.

Он прошел в свою комнату, сел к столу и погрузился в глубокое раздумье. Кравцов был действительно взволнован. Еще недавно, узнав о награждении, он думал об этом как о большой своей победе. Ведь если разведчику враг вручает награду – это значит, что работает разведчик хорошо: умно, хитро, не вызывая подозрения. А сейчас он увидел этот орден совсем в другом свете: ведь не будет же враг вручать ему орден только за то, что ему доверяет? И совсем не случайно Клейнер сейчас не вспоминал об операции с ценностями и так напирал на слово «вексель». Ясно, что этой затее с молодежью они придают огромное значение. Значит, сорвать планы гестапо – его святая обязанность. Но как сделать это, не потеряв доверия Клейнера?

И еще одну ночь Кравцов и Добрынин провели без сна…

Глава 5

Тот вечер, который Рудин и Фогель провели вместе, заметно содействовал их сближению. Фогель все чаще обращался к Рудину за различными консультациями, требовавшимися ему по ходу радиопереписки с агентами, и постепенно Рудин стал его главным консультантом. Уже несколько раз посыльный поднимал Рудина с постели, и он шел помогать Фогелю в решении вопросов, возникавших во время ночной радиосвязи. Достаточно осторожный, Фогель делал это не на свой страх и риск, он согласовал это с Зомбахом и даже получил на это согласие Мюллера.

– Я не возражаю, – сказал Мюллер, – только держите его на расстоянии. Ему всего доверять нельзя.

– Вы ему не доверяете? – удивился Фогель.

– Я никому полностью не доверяю, – улыбнулся Мюллер. – Даже себе.

Однако ни Зомбах, ни Мюллер не пошли на то, чтобы освободить Рудина от обязанностей, которые он выполнял вместе с Андросовым, – проводить отбор пленных, и Рудин работал теперь по четырнадцати, а иногда и по шестнадцати часов в день. Уставал страшно, и это его тревожило. Он старался вжиться в этот напряженный режим, ибо знал, что усталость всегда таит в себе опасность совершить ошибку.

Вот и этой ночью Рудина снова разбудил посыльный от Фогеля.

Он посмотрел на часы – половина третьего. Невыспавшийся, с тупой головой, шел он по темным, мертвым улицам, стараясь взбодрить себя надеждой, что сейчас ему удастся узнать что-нибудь важное.

Зал оперативной связи был залит белым светом люминесцентных ламп, Рудин невольно зажмурился.

– Сюда, Крамер, я здесь, – услышал он веселый голос Фогеля и увидел его возле одного из операторов. – С добрым утром, Крамер. Ну и видок у вас! Садитесь сюда, я вас сейчас растормошу. Читайте! – Фогель дал Рудину бланк радиограммы. – Это только что сообщил агент, о котором я вам рассказывал, – мастер беспредметной информации. Как и все агенты, он получил указание искать объект для диверсии, и вы посмотрите, что он придумал.

Рудин прочел:

«По поводу ваших указаний “один плюс два”, предлагаю следующее: я живу в доме, который только узким переулком отделен от большого здания Всесоюзного радиокомитета. Из своего окна вижу там на втором этаже большой кабинет какого-то начальника. Он сидит за столом возле самого окна. Могу свободно его пристрелить. Отвечайте ваше мнение! Марат».

– Что вы на это скажете? – спросил Фогель. Рудин лихорадочно обдумывал ответ – усталости как не бывало.

– Он по характеру не фантазер, этот ваш Марат? – спросил Рудин.

– Немного есть.

– А если в кабинете сидит просто бухгалтер. Стоит ли такая цель жизни агента? Ведь после выстрела агента наверняка найдут.

– Я тоже так думаю, – согласился Фогель.

– Мне кажется, – сказал Рудин, – что можно произвести диверсию, более чувствительную для противника, например, взорвать этот радиодом. Раз агент живет рядом, ему нетрудно это сделать.

– Не тот человек, – сказал Фогель.

– Тогда надо ему подсказать, как это сделать.

– Уйдет время, а Мюллер на затяжку не согласится. Вы представляете, как Мюллер схватился за это предложение! Его ведь не переубедишь, и мы потеряем агента. А у него, оказывается, такая замечательная позиция – рядом радиодом. Да будь он настоящим разведчиком, он бы уже имел десяток хорошо знакомых чиновников из радио. А в руках у этих чиновников ценнейшая информация. Но – увы! – Марату такое не по силам.

– Мое мнение – лучше взорвать здание, – повторил Рудин. – Смерть какого-то радионачальника коммунисты могут попросту скрыть, а тут в центре Москвы вдруг раздается взрыв. И где? Радиолой. Даже, если не удастся дом сильно повредить, об этом заговорит вся Москва. Моральный эффект будет колоссальный… – Настаивая на своем предложении, Рудин знал, что Старков будет осведомлен им об этом гораздо раньше, чем раскачается на действие сатурновский Марат. И найти его особого труда не составит.

Фогель подумал и сказал:

– Да, да, вы правы. – Он пододвинул к себе тетрадь и начал писать ответ агенту.

– Я попробую уговорить Мюллера, – закончив писать, сказал Фогель и, не показав Рудину свой ответ, передал тетрадку оператору.

Рудин решил разозлиться. В самом деле, зачем Фогелю понадобилась консультация по этому эпизоду? Здесь же вовсе не требовалось знание советских условий!

– Все? – холодно спросил Рудин.

– Нет, Крамер, не все, – серьезно и многозначительно сказал Фогель. – Не допустить самоубийства своего Марата я мог бы и без вашей консультации. Есть дело, где нужен ваш совет. – Он вынул из папки бланк радиограммы. – Дело такое. Один наш агент оседлал вашего Льва Толстого. Да, да, не удивляйтесь. Он базируется под Тулой, в местечке Ясная Поляна, где некогда жил Толстой. Вы знаете?

– Конечно. Там музей.

– Музей нас не интересует. Главная задача агента – железная дорога и станция. Но базируется агент в поселке при музее, там он живет и работает. Это место полтора месяца было в наших руках, потом мы оттуда ушли. А спустя примерно месяц, то есть в начале этого года, мы через линию фронта просунули туда агента. Он устроился рабочим по восстановлению музея и, судя по некоторым признакам, осел там очень прочно. На фронте он потерял глаз, у него и кличка теперь по этой примете – Циклоп. Положение инвалида, освобожденного от военной службы, и очень хорошие наши документы делают его неуязвимым. – Но – увы – на этом его плюсы заканчиваются и начинаются минусы, из которых главный – отсутствие необходимой разведчику сообразительности. – Фогель рассмеялся. – Остальные минусы можно и не перечислять. Мне приходится по радио водить его за руку, как рахитичного ребенка. Однако кое-что он все-таки делает. Месяц я добивался, чтобы он присмотрел кого-нибудь для вербовки в помощь себе. Наталкивал его на работников железной дороги. И вот наконец он сообщает, что объект для вербовки найден. – Фогель заглянул в радиограмму. – Прораб ремонтно-восстановительного поезда. Что это такое? Прораб?