Ледяной город
По мере того как его профессиональная деятельность поднималась на новую высоту, он переосмысливал и личные проблемы. Его совместная жизнь с новой женой оказалась сложнее, чем представлялась им во время долгих ухаживаний с нечастыми встречами, когда она еще жила в Штатах. Санк-Марс уступил ее желанию переехать за город и разводить там лошадей. Их роман начался и развивался в связи с этими животными, и переезд, как они надеялись, смог бы раздуть искру, которая когда-то зажгла их любовь. Санк-Марс полагал, что это поможет ей заниматься делом, пока сам он будет пропадать на работе. В этом плане их переезд оказался удачным. Загородная жизнь не столько устранила, сколько выявила существовавшие между ними разногласия, но вместе с тем ослабила их напряженность.
Санк-Марс продолжал путь по сельской дороге сквозь зимнюю ночь. Внезапно он остановился, выключил двигатель и вышел из машины. В такую погоду это было не самым мудрым решением: если бы в этот лютый мороз машина не завелась, он мог оказаться в весьма затруднительном положении, потому что в такое время помощи ждать было неоткуда. Но он пошел на риск, потому что ему позарез было нужно додумать до конца не выходившую из головы мысль, и он решил это сделать здесь.
Эта мысль вгоняла его в транс, тяготила и расстраивала до невозможности. Детектив никак не мог понять, продал он свою душу дьяволу или нет. Он получал поступавшую информацию и к собственной выгоде пользовался ее неиссякающим потоком по своему усмотрению. Но разве он соглашался платить за нее какую-то цену? Этот парнишка, которого они нашли в шкафу, ему, должно быть, и двадцати еще не было, – этот похожий на студента Санта-Клаус был частью той сети, которая поставляла ему информацию. Мальчик был одним из тех редких людей в этой цепочке, которых он уже мельком видел раньше. А теперь он был мертв, ему свернули шею за предательство, тело его было изуродовано и использовано как прозрачное предупреждение самому Санк-Марсу. Кем он был, этот паренек? Он его не знал, но в своих интересах использовал его информацию, тот риск, на который шел этот парень. Зачем он это делал? Кто его на это толкал? У Санк-Марса не было на этот счет даже догадок. Он знал только то, что юноша жертвовал жизнью, а он пожинал плоды его самопожертвования. Стоя на ледяном ветру, Санк-Марс пытался себя убедить, что не он повинен в том, что случилось.
Думать надо было быстро. Ночь была слишком холодной, чтобы быстро найти решение и не ошибиться. Санк-Марс решил, что, по сути дела, винить надо было не его. Но если не он был ответственен за совершенное преступление, то кто же? Очевидно, что не мертвый Санта-Клаус и не те, с кем он был связан. Он ведь наверняка работал не один – об этом ясно свидетельствовал широкий диапазон получаемых детективом сведений. Кто-то этих людей организовывал и направлял. Кто-то специально готовил их и давал задания. Об этом Санк-Марс догадывался уже давно, но особого значения этому не придавал, сосредоточившись на впечатляющих результатах. Именно в этом и состояла его вина.
Эмиль Санк-Марс вернулся назад и сел в машину. Глубоко вздохнув, включил зажигание. Движок зарокотал, и он неспешно поехал дальше по сельской дороге.
– Да, теперь мне все ясно, – внятно произнес Санк-Марс. У него была привычка в машине рассуждать вслух. – Ну ладно, кто-то мальчика убил. Но вина за это лежит на том, кто его вовлек, кто ввел его к этим подонкам. Именно он определил его судьбу, и за смерть парня спрос будет с него.
Произнесенные вслух слова поразили самого Эмиля Санк-Марса. Он даже удивился собственному выводу, который оказался чреват такими тяжкими последствиями, такой дьявольской изощренностью, что он не удержался и сказал:
– Теперь я костьми лягу, но его достану.
Официальное расследование будет направлено на поиск непосредственных убийц-исполнителей и, скорее всего, завершится еще одним глухарем. Каким-то шестым чувством Санк-Марс вдруг осознал, что ему в одиночку предстоит охотиться на того – а может быть, на ту или на тех, – кто полагает, что держит его под контролем. Его целью станет тот, кто завербовал убитого паренька и овладел его душой, как, возможно, вербовал и брал себе души других парней и девушек, и охота на виновного станет для него делом чести.
Санк-Марс вынужден был признаться себе, что понятия не имеет, с чего начинать и в каком направлении двигаться. Он даже не мог для себя определить состав преступления. Единственное, что ему было предельно ясно, – он не хочет иметь на совести еще одного убитого мальчика. Теперь его задача состояла в том, чтобы найти и раздавить те силы, которые обеспечили его работе громкий успех. Если для достижения этой цели он повредит себе и собственной карьере, так тому и быть. В ясном морозном воздухе рождественской ночи принятое решение успокоило его, упорядочило царивший в голове сумбур и позволило ему наконец спокойно вернуться домой.
Глава третья. Рождество
Рождественским утром Эмиль Санк-Марс и его жена Сандра Лоундес проснулись до рассвета, чтобы заняться лошадьми. Они сноровисто поработали в холодной, мглистой конюшне, накормили и напоили коней, а когда с делами было покончено и они вышли на воздух, лучи восходящего солнца всеми цветами радуги искрились на непорочной белизне снега, покрывавшего все вокруг. Они сняли рабочую одежду и перед тем, как распаковать рождественские подарки, позавтракали запеченными в блинах сосисками. Сандра получила от мужа замечательное седло, которое еще в августе заприметила на сельской ярмарке, но решила тогда, что за него слишком дорого просят. Однако ее муж, сказав, что заметил кого-то, с кем ему обязательно нужно было перекинуться парой слов, вернулся и втайне от нее купил это седло. После бурного взрыва радости жены Эмиль Санк-Марс распаковал свои подарки – белье, носки, рубашки и пару дорогих высоких охотничьих ботинок, а потом получил еще один дар: последний перевод книги Стивена Хоукинга о Вселенной. Оба радовались подаркам как дети. Завершив утренний туалет, Санк-Марс выступил с неожиданным предложением. Никогда раньше он и мысли не допускал о том, чтобы посвящать жену в детали проводимых расследований, но вдруг ни с того ни с сего спросил ее, не хочет ли она поехать с ним в город. Он обещал ей, что Рождество они проведут вместе, и теперь не хотел ее огорчать. Сандра согласилась. В чем-то его неожиданное предложение было ей приятно. По дороге Санк-Марс невзначай обмолвился, что они едут на место совершенного накануне преступления.
– Знаешь, Эмиль, – вздохнув, сказала она, – ты уж ешь этот пирог один.
С таким английским выражением он еще знаком не был.
– Какой пирог?
Сандра улыбнулась при мысли о том, что его приглашение было сделано в знак любви.
– А какое преступление? – она звонко рассмеялась.
– Что здесь смешного?
– Санта-Клауса убили? И именно в Рождество ты меня везешь туда, где был убит Санта-Клаус? И тебе, Эмиль, веселого Рождества. Мы что там будем делать? Еще раз подарками обменяемся? Нет, я догадалась! Мы друг у друга заберем уже подаренные подарки. В качестве соответствующего символического жеста.
– Извини, я знаю, это у нас не самое веселое Рождество. Но мне надо там побывать одному, когда мне никто не будет мешать.
– Так что, ты меня туда и не пустишь?
Ее с самого начала их отношений отчасти влекла к нему его работа. Сандре очень хотелось увидеть мужа в настоящем деле.
– Ну что ты, – ответил Санк-Марс, – к тебе это не относится. Я имел в виду, что мне нужно там побыть одному, без снующих вокруг полицейских, без свидетелей, без следователя. Я туго соображаю на месте преступления, когда там суетится народ и все до предела на взводе. А когда обстановка спокойная, мне совсем по-другому думается – котелок лучше варит.
Сандра откинула голову назад, игриво распушив волосы.
– А может быть, тебя так туда тянет потому, что ты работаешь не в убойном отделе и делать тебе там в принципе нечего? – Он бросил на нее насмешливый взгляд, и она снова улыбнулась, но теперь без тени ехидства. – Обещаю тебе, Эмиль, что буду немой как рыба и послушной женой.
Когда они въехали в город и съехали со скоростной магистрали, Сандра спросила, не хочется ли ему выпить чашечку кофе.
– Отличная мысль, – сказал детектив.
– Хорошо. Тогда я смогу зайти в туалет.
Он немного смутился.
– А почему ты об этом прямо не можешь сказать?
– Потому что теперь мы остановимся не по моей инициативе, а по твоей. Я тебя никак не задержу, и на расследовании убийства Санта-Клауса мое присутствие не скажется.
Она улыбнулась, коснувшись маленьким пальчиком губ. Когда Эмиль кивнул, улыбнувшись ей в ответ, она показала ему язык.
Санк-Марс остановился в центре города на улице Пил. Обычно она бывает забита машинами, но в праздник их было гораздо меньше, и он без труда припарковался. Они зашли в «Макдоналдс», но в этот праздничный день там было как-то мрачно, уныло, и за столиками сидели какие-то подозрительного вида бродяги. Поэтому, как только им дали кофе, Сандра подтолкнула мужа к выходу, они перешли улицу и оказались в сквере. Дул холодный порывистый ветер, народа поблизости не было. Они неторопливо прогуливались по проложенным в снегу тропинкам, дрожа от холода и потягивая кофе, Санк-Марс рассказывал жене о значении этого исторического места в городе, о котором ей еще предстояло многое узнать.
На площади Доминион, раскинувшейся на половинах двух кварталов, рассеченных широким проспектом в самом центре деловой части города, можно отдохнуть и расслабиться. Она как оазис, где приятно спокойно посидеть на лавочке и бросить взгляд вверх – в небесный простор, почти скрытый от взгляда на прилежащих нешироких улочках, застроенных домами и небоскребами, где постоянно царит деловитая суета. Тут стоит Военный мемориал и старая батарея пушек, нацеленная на пешеходов. Продуманно рассаженные деревья в летний зной дарят тень, но в разгар суровой зимы их голые ветви лишь усиливают всепронизывающее ощущение холода, мрака и невзгод. О богатой истории города свидетельствуют памятники поэту Роберту Бернсу, королеве Виктории, канадским ветеранам войны в Южной Африке, французским и английским политическим деятелям. На противоположных сторонах проспекта фасадами друг к другу высятся внушительные строения страховой компании «Сан Лайф» и собора Святой Марии – Царицы мира.
В помещение «Сан Лайф» можно попасть, пройдя по широкой лестнице, поднимающейся между массивными дорическими колоннами, которые в меньшем масштабе повторяются через двадцать этажей. Бетонное здание уходит ввысь сужающимися блоками, вид у него солидный, как будто ему не страшны ни землетрясения, ни ураганы. Собор Святой Марии – Царицы мира тоже выстроен из бетона. Карниз крыши этого приземистого прямоугольного здания со стороны фасада украшают статуи апостолов, а за их спинами возносится вверх крытый медью купол. Римско-католическая церковь, которая некогда была главной силой в Квебеке, раздавала прихожанам участки земли. Француз, решивший стать фермером, просил у церкви надел, обещая взамен быть верным католиком. А если участок земли хотел получить англичанин, священник по-братски клал руку ему на плечо и предлагал сначала обратить взор в сторону Онтарио, а если там его ничего не привлечет, то перебраться через границу в Соединенные Штаты.
Так продолжалось до тех пор, пока в дело не вмешалась история. Голод, охвативший Озерный край в Англии, привел к массовому переселению людей в Монреаль. Под давлением со стороны понаехавших оголодавших англичан церковь стала отводить им участки земли, которые ей самой были не нужны или те, где еще не было церковных приходов. У церкви не было прав наделять земельной собственностью людей иной веры, в число которых входили протестанты-англичане, поэтому передача англичанам земельных наделов была большой проблемой. Епископы подрядили для выполнения этой работы страховую компанию «Сан Лайф». Теперь английские фермеры должны были коленопреклоненно просить «Сан Лайф» выделить им землю точно так же, как поступали французы во время воскресной мессы.
– Для ранних поселенцев-англичан, – рассказывал Сандре Санк-Марс, – «Сан Лайф» стала практически тем же, чем католическая церковь была для французов. Французы расплачивались пожизненной преданностью вере в искупление, англичане – выкупными страховыми платежами, которые платили всю жизнь. В этом заключается одна из причин того, что в культурном отношении французы и англичане остались разъединенными, хотя по сути своей наша история на этой земле представляет собой две стороны одной медали.
И церковь, и «Сан Лайф» со временем утратили былые позиции. Новой религией провинции стала политика, а ее святыми и епископами – политические деятели. Церкви приходили в запустение, власть священников совсем ослабла. Обновленная политическая мощь французов оказалась чересчур сильной для наследников основателей «Сан Лайф», поэтому они сочли за благо сбежать отсюда за триста пятьдесят миль в Торонто.
– И это оставило вас не у дел, – высказала Сандра мужу свое мнение.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты – человек религиозный, но церковь твоя становится пустой скорлупкой. Ты любишь свой город, но теперь он совсем не такой процветающий, каким был раньше. В политическом плане Монреаль расползается по швам. Тебе что, это нравится?
Санк-Марс допил последний глоток кофе и скомкал в руке стаканчик.
– Как и все остальные, я выжидаю, наблюдаю и переживаю, – с горечью ответил он. – Слежу за тем, как развивается положение дел, – перемены всегда непросты. Политическая неопределенность отпугивает бизнес: одни теряют работу, другие утрачивают возможности. Поэтому и моя служба становится сложнее. – Было холодно, Санк-Марс повернулся, чтобы ветер дул ему в спину, и вдохнул воздух полной грудью. – Вся беда в том, что для некоторых перемены становятся религией. Неужели кому-то позарез было нужно запретить английские слова на дорожных знаках? Бог с ними, с магазинными вывесками, это еще полбеды, но туристы на дорогах могут погибнуть, потому что не понимают, что написано на знаках. Хорошо бы тех, кто это придумал, заставить сообщать о таких смертях семьям погибших!
Санк-Марс вздохнул и постучал одним ботинком о другой, чтобы хоть чуть-чуть согреться.
– Но здесь есть кое-что, что меня волнует гораздо сильнее.
Он бросил взгляд на бездомную женщину, грузившую на тележку с другой стороны сквера мешок с немудреными пожитками, будто усталый Санта-Клаус свой мешок с игрушками. Куда она направлялась с таким решительным видом? Хотела где-нибудь укрыться от холода или получить тарелку бесплатной рождественской еды? Глядя на нее, Санк-Марс вспомнил об убитом Санта-Клаусе и о том, что он обязательно должен поймать его убийц.
– Больше всего меня пугают и беспокоят в нынешней политической обстановке те швы, о которых ты говорила, те слабые места, где эти швы могут разойтись. Когда политические и экономические структуры города начинают расползаться по швам, щели тут же заполняет преступность. Жулье и бандиты всех мастей торят свой путь в грязи, со временем становясь вместе с ней частью нового фундамента. Вот та особенность политической нестабильности, которую все предпочитают замалчивать. Мы сейчас не в состоянии сдержать байкерские банды. Представь себе, что могло бы случиться, если бы у нас оказалось недостаточно ресурсов или все были бы заняты проблемами сепаратизма, и вдруг тысячи людей начали бы отсюда уезжать, а другие ввязались бы в дележ Квебека между англичанами и французами. Если отсюда уедет еще больше деловых людей, а оставшиеся начнут голодать, если станет падать валюта, если начнутся бунты, это будет страшно уже само по себе, но никто – ты понимаешь, никто! – не задумывается над тем, как в этой ситуации будет действовать организованная преступность. Скорее всего, об этом думают только байкеры.
Они остановились, пропуская проходившее мимо такси, потом перешли улицу и сели в машину.
– Ты что, Эмиль, всерьез считаешь, что байкеры говорят о политике?
Санк-Марс задумчиво посмотрел на жену. Когда они впервые встретились, им нравилось говорить об американской политике. Другим предметом их обсуждений было положение в Квебеке, но эта тема раздражала Санк-Марса, и разговоры быстро прекращались. Однако теперь, когда Сандра жила здесь, обсуждение местных проблем, как и в большинстве семей, стало частью их повседневного общения.
– Да, я знаю об этом, – ответил ей Санк-Марс.
Он произнес это с каким-то особым спокойствием. Сандра кивнула. Она поняла: как и тогда, когда он рассказывал ей о здании «Сан Лайф» и соборе Святой Марии – Царицы мира, смысл его слов крылся совсем не в их очевидных архитектурных особенностях.
Джулия Мардик на Рождество поехала домой.
Правда, она сказала Селвину Норрису, что едет не домой, а на ферму, куда ее родственники приезжают отдохнуть. Они всегда собирались там на праздники – и мама ее, и отец, и папина новая жена, и мамин последний приятель, – поэтому ей не очень светило в очередной раз погружаться в знакомую трясину семейных дрязг.
На первом автобусе она доехала до Оттавы, второй доставил ее до места назначения. Всего путешествие заняло два с половиной часа. Она сошла на остановке посреди пустынного шоссе, окруженного голыми полями. Холодный ветер пощипывал ей щеки и забирался под пальто, вызывая мелкую дрожь во всем теле. Она ждала отца и с каждой секундой все сильнее на него злилась. Если он вообще когда-нибудь, наконец, приедет, она так ему задаст, что мало не покажется. Именно в этот момент Джулия вдалеке заметила его машину, спускавшуюся с холма по проселочной дороге. Когда он выезжал на шоссе, она помахала ему рукой. Автобус привез ее чуть раньше, чем должен был по расписанию, поэтому отец не очень-то и припозднился. Хотя это никакого значения не имеет. Она ему скажет, что, если он не планирует купить ей очень дорогое и очень теплое пальто, лучше бы ему больше никогда в жизни не опаздывать за ней в зимнюю стужу. Он должен был бы подъехать к остановке хотя бы за четверть часа до прихода автобуса. Если только папа ее и в самом деле любит, мог бы и подождать немножечко. Но когда его машина поравнялась с ней и она увидела его широкую улыбку, Джулия просто обрадовалась, что видит его снова. Она так долго не была дома, а с отцом не виделась еще дольше.
Сев в машину, она чмокнула его в обе щеки и захлопнула дверцу.
– Хорошо, что я студентка, – недовольно сказала девушка.
Отец проглотил наживку:
– Это почему?
Его звали Рон Мардик, ему принадлежали несколько ресторанчиков в Оттаве. Он был приятным мужчиной сорока пяти лет, довольно упитанным, не обремененным особенными заботами. Он начал импозантно седеть, когда ему не было еще и тридцати. По меркам дочери, Рон Мардик всегда был простачком.
– Я материально завишу от родителей. Если б не это… – она резанула воздух рукой, – я бы тебе нож всадила в сердце.
– Я не опоздал.
– Но и заранее ты не приехал.
– Тебе трудно угодить, – посетовал он.
– Я промерзла до костей! Еще минута, и я бы отдала Богу душу.
– Я выехал за тобой как только смог.
Джулия усмехнулась.
– Так я тебе и поверила!
Отцу нравилось, когда дочка так его поддевала, он тоже улыбнулся в ответ.
– Правильно, – сказал он, – ты вовсе не обязана мне верить.
Они ехали по открытой холмистой местности мимо заснеженных полей, вдали темнели небольшие рощицы и маленькие поселки. Кое-где здесь еще сохранились каменные дома ранних поселенцев, постепенно превратившиеся в так называемые семейный фермы, хотя нередко на некоторых участках плуги уже десятилетиями не бороздили здешних земель, а обитателей местных ферм можно было называть фермерами только с очень большой натяжкой.
В детстве и отрочестве Джулия почти всегда приезжала на семейную ферму из Торонто на зимние и летние каникулы. Эту землю со всеми строениями еще до рождения Джулии – в начале семидесятых – купили ее родители и еще восемь человек. Все члены группы скинулись и получили ферму буквально за гроши. Всем им хотелось создать коммуну и жить на земле.
– Вот что я вам скажу, – заявила как-то родителям Джулия. – Все вы хотите жить на земле, только боюсь, больше недели вы здесь не задержитесь.
У нее тогда были веские причины для цинизма. Модные в то время коммуны хиппи свидетельствовали не столько о стремлении к изменению образа жизни, сколько об их финансовой состоятельности. Солидные летние коттеджи сменили гончарные и ткацкие мастерские, прежние амбары снесли бульдозеры, а на их месте выросли крепкие зимние дома. Поля заросли сорняками. Вместо ульев, которые по первоначальной задумке должны были стоять на поросших цветами лугах, строились гаражи на три машины. Там, где раньше были конюшни, теперь располагался бассейн.
Курятники, свинарники, коровники, крольчатники и загоны для овец со временем разваливались от ветхости, так и не дождавшись постояльцев. Огороды, которые поначалу пытались обрабатывать, позже покрыли асфальтом и превратили в парковку для машин, а в самом фермерском доме, где жили во время таких вылазок Джулия и члены ее семьи, после трех перестроек появилось десять спален и четыре ванные комнаты, но помещений все равно не хватало для растущих семей быстро плодившихся владельцев.
Вместо четырех пар, которые когда-то в складчину купили ферму, теперь уже было девять, причем в основном их число росло за счет разводов.
– Вы только посмотрите, какая киска к нам приблудилась, – съязвила Маргарет Мардик, когда Джулия вошла в дом через кухонную дверь. – Очень мило с твоей стороны заглянуть к нам на огонек.
Джулия лучезарно улыбнулась мачехе. К счастью, она умела платить жене отца ее же монетой.
– Мама уже приехала? – спросила она, сразу поставив Маргарет на место.
Миссис Мардик усмехнулась в ответ.
– Еще одна дамочка, которая считает, что Рождество – просто лишняя досадная вечеринка, нарушающая распорядок ее деловой жизни. Нет, Джулия, твоя мать еще не приехала. Может быть, она теперь на дипломатическом рождественском рауте, а может, маникюр себе делает. А может быть, нового мужика по дороге встретила и отправилась с ним пообедать в придорожный мотель. Кто знает, может быть, ей вообще приехать будет недосуг?
– Она занятая женщина, – напомнила Джулия, – и дела у нее, как я слышала, идут отлично.
Мачеха резко осеклась. По мнению Джулии, она была тощая как щепка и ее волосы мышиного цвета никакая прическа не могла привести в порядок. Но нокаута не получилось.
– Заключить рабский договор с государством, моя дорогая, еще не значит работать. К этому можно относиться и как к долгосрочному оплаченному отпуску.
– А у тебя как дела? – вместо обороны Джулия продолжала наступать. – Работу уже нашла? Или все еще ищешь?
Мачеха ослепительно улыбнулась, и Джулия подумала, что ее атака захлебывается, однако оказалось, что улыбкой прикрывался блеф:
– Милая моя, мне вполне хватает работы над собой. Настроение у меня отличное, характер прекрасный, я полна оптимизма. Кто-нибудь ухватится за меня обеими руками.
– Надеюсь, и с оргазмами у тебя все в порядке, – негромко произнесла Джулия и быстро пошла через большую гостиную, чтобы не дать Маргарет возможности ответить. По дороге она стянула с плеч рюкзачок.
– Я слышала, девочка, что ты сказала! – донесся ей вдогонку пронзительный вопль. – Таких выражений в этом доме мы терпеть не намерены. Если ты слиняла в университет, это не дает тебе права быть такой вульгарной.
– Оргазм – вполне нормальное слово. Его можно найти в любом словаре.
– Слова такого рода можно найти и в других местах, не только в словарях. И я отлично знаю, что это за места!
– Ладно, отвяжись! – Джулия поднималась по лестнице. – Сегодня Рождество, а в Рождество мне не хочется тебя убивать. Кто-то прошлой ночью уже прикончил этого несчастного беднягу Санта-Клауса. Ты об этом слышала? Хватит с нас насилия.
Маргарет Мардик стояла у лестницы и смотрела вверх, пока Джулия не вошла в комнату.
– Я же говорила, что так и случится, – сказала она, ни к кому не обращаясь.
Несколько минут Джулия лежала на кровати – ей хотелось расслабиться и побыть в покое в своей комнате. «Этот дурдом – еще цветочки. Вот когда все соберутся, тогда здесь просто светопреставление начнется», – подумала она. Девушка специально затягивала приезд до последнего момента и долго задерживаться тут не собиралась. Она чувствовала себя измотанной и беспредельно одинокой, опустошенной и совсем не такой замечательной, какой себя здесь представляла. Как это ни забавно, она скучала по Селвину Норрису, ей не хватало его внимания, недоставало потребности постоянно отражать напор его интеллекта. «Этот визит станет самым ужасным». Ей надо было как-то совладать со злостью и раздражением, суметь удержать себя в руках до маминого приезда. А потом, если повезет, все само собой как-нибудь рассосется.