Арвеарт. Верона и Лээст. Том I

– Землетрясение в Нурланде! Я помню! Это – из «Карлсона»!

Джина, застыв у входа, решила хранить молчание.

– Я жду! – произнёс астролог. – Мне любопытно, поверьте! Почему вы всё время опаздываете?! Вы же всех постоянно подводите!

Прошло секунд пять примерно. Профессор, с глубоким вздохом, означавшим, что ждать бессмысленно, направился к тому столику, где сидели Верона с Марвенсеном, а к Джине в ту же секунду подошли её однокурсники – её главный поклонник Матио, староста Лазариди и Гийом – лионец из Франции. Верона, глядя на Джошуа – узколицего и заросшего, вдохнула в себя «Минотавр» и подумала: «Он мне нравится. Я не буду делать суггестию. И пусть он в меня влюбляется. Он – мятый, небритый, подвыпивший, но он – человек – обычный, и это в нём самое главное…» Маклохлан одёрнул свитер, раз в десятый сказал себе мысленно: «Идиот! Надо было побриться! И одеться приличным образом!» – и, скосившись на стул – свободный, приглушённо спросил:

– Вы позволите?

«Бедный Джош, – констатировал Марвенсен, наблюдая, как Джош закуривает – не своим устоявшимся способом, а слишком сильно затягиваясь, слишком резко чиркая камушком; как, боясь смотреть на Верону, отворачивается в сторону. – Бедный Джош. Он пропал, по-моему. Она что – совсем ненормальная?! Ведь надо же суггестировать, пока всё это в ранней стадии…»

– Мисс Блэкуотер, запомните следующее, – решился сказать профессор. – Приветствуя эртаонов, мы не кланяемся по-обычному, а сначала встаём на колени и затем склоняемся к полу. Упор на локти с ладонями. Выражаем свою покорность, пока с нами не поздороваются. И также прошу запомнить, что когда мы к ним обращаемся, то слова «экдор» недостаточно. «Великий Экдор», не иначе. И в лицо им смотреть не стоит. Это можно делать формально, но в ваших же интересах не видеть их лиц, понятно? Пока вы к ним не привыкните, что случится не скоро, я думаю. Их внешность – большая нагрузка для человеческой психики. Вернее, для женской психики. Могу сказать, для сравнения, что ваша внешность, простите, тоже нагрузка для психики и тоже требует времени, чтобы к ней адаптироваться…

– Вот как? – спросила Верона, не скрывая иронии в голосе. – Посмотрю и влюблюсь безумно, исходя из предупреждения?

И Маклохлан, и следом Марвенсен позеленели от ужаса: Виргарт – с невольной мыслью, что Верону дезинтегрируют, а Джошуа – с ощущением, что стены вокруг качаются. Так протекла минута, доносившая смех, разговоры, крики Джеймса Брайтона: «Уайтстоун, хочешь батончик? У меня тут есть ананасовый!» Верону не дезинтегрировали. Сама она в эту минуту наблюдала за Томасом Девидсоном, окружённом толпой старшекурсников, что однозначно выказывали нескрываемый интерес к нему. Виргарт перекрестился и прошептал: «Помиловали». Джош затушил сигарету о крышку карманной пепельницы:

– Да. Влюбитесь, разумеется, а это, как вы понимаете, ничем хорошим не кончится. Примеры у нас имеются…

– Нет, – возразила Верона, – боюсь, что не понимаю. Сэр, я мечтаю влюбиться, тем более – в гуманоида, так как здесь мне влюбляться не в кого. Тем более – если учитывать текущую ситуацию.

Джош, с мыслью: «Помимо Лээста», – сделал вид, что не слышал этого, и закончил свои пояснения:

– Они здесь обычно присутствуют, но сегодняшний день – особенный. И, кроме того, возможно, что кто-то из них находится на той стороне портала, поэтому не забывайте о формальной части приветствия.

– Не волнуйтесь, – сказала Верона. – Забывчивость мне не свойственна.

«Проклятье! – подумал Джошуа. – Такие способности в женщине – это бомба с замедленным действием, и пружина уже раскручивается».

В кирпичной стене у бара проявилась арка – высокая, и дверь из тёмного дерева с искусной резьбой по центру в виде лозы – виноградной, с круглыми спелыми ягодами. Астролог поднялся с места:

– Господа-студенты, внимание! Шлюз уже открывается! Приготовились к переходу! Начинаем с первого курса! Аримани, Брайтон, Маккафрей, мистер Девидсон, не затягиваем!

Джимми рванулся к арке. Следом прошёл Арриго. Томас сказал старшекурсникам: «Обсудим вопрос на Паруснике», – и направился к барной стойке, чтобы взять там рюкзак Вероны, оставленный возле стульчика. У двери с виноградными гроздьями он оказался третьим – наперёд Эамона Маккафрея, что подошёл четвёртым, подъедая по ходу булочку – предпоследнюю из имевшихся, а Верона, покинув Виргарта, дополнила их компанию – со словами: «Портал в пивнушке. Возникает ассоциация».

– Хе-хе! – засмеялся Брайтон. – С этим, с Поттером, что ли?! В таком случае, ты – Гермиона, я – Гарри, Маккафрей – Нейл, Девидсон будет Уизли, Арриго пусть будет Малфоем, а Крючконосый – Снейпом, с этими чёрными патлами!

– Да, – произнёс Аримани, – Маклохлан – Снейп, разумеется, но ты, извини, не Поттер. Ты – как раз Малфой, классический, со всеми твоими замашками.

– Чего?! – возмутился Джимми. – Какими такими «замашками»?! Аримани, ты чё наговариваешь?!

– Брайтон, уймись, придурок, – тихо потребовал Девидсон. – Мы на портале, по-моему. Веди себя соответственно.

– Хе! – ухмыльнулся Джимми. – Давай-ка мне не указывай! Последнее, что мне нужно, это слушать твои наставления! Для моего достоинства подобное унизительно! Моего мужского достоинства! Так что можешь заткнуться в тряпочку!

Девидсон стиснул челюсти и отвернулся в сторону. Эамон, поперхнувшись крошкой, на несколько раз прокашлялся, а Арриго спросил – поражённый: «Брайтон, ты что?! Рехнулся?! Ты обкурился, наверное?!» – на что Джимми ответил тут же:

– Хотите совет на будущее?! Я, между прочим, знаю всю вашу подноготную, так что лучше меня не трогайте, чтобы потом не раскаиваться!

Верона, решив вмешаться, достаточно резко заметила:

– Ты – Петтигрю, не более! До Малфоя ты не дотягиваешь!

Джимми тут же парировал:

– А тебя, иртарская выскочка, пока что никто не спрашивает! Я вообще удивляюсь, с чего вдруг тебя зачислили! Сомневаюсь, что за способности! За смазливую рожу, видимо!

Эамон прошептал: «Создатели…» Верона взглянула на Томаса, который на ту секунду опять повернулся к сокурсникам. Лицо его посерело:

– Ещё одно слово, Брайтон, – процедил он с холодной ненавистью, – и я забуду об этике.

– Рискни, – засмеялся Джимми, – и расстанешься с Академией!

– Смотри, как бы сам не расстался, – сказала Верона глухо, с устрашающим выражением – беспощадным в своей экспрессии, толкнула створку – поддавшуюся, и вошла в темноту за дверью, под окрик астролога: «Стойте!» – и брайтоновское: «Придурошная! Вот ей сейчас достанется!» Створка резко захлопнулась. Щеколда – не внешняя – внутренняя – закрылась с тяжёлым лязганьем. Маклохлан бросился к двери, надавил на неё всей тяжестью, крикнул: «Верона, где вы?!» – хотя понимал прекрасно, что Верона уже находится в совершенно ином измерении, и, поскольку дверь не открылась, достал из кармана курево ощутимо дрожавшими пальцами. С минуту длилось молчание – глубокое и тяжёлое. Эамон озирался беспомощно. Томас думал: «Прямое вмешательство. Перекрыли портал намеренно. Возможно, им просто хочется встретить её без свидетелей…»

– Арверы, – сказал Маклохлан, – прошу оставаться в группах. Скоро портал откроется. Ситуация нестандартная, но, как вы прекрасно знаете, в Арвеарте возможно всякое…

* * *

Как только створка захлопнулась, а щеколда, закрывшись, лязгнула, пространство – до этого тёмное, вдруг залило сиянием. Верона, выждав мгновение и сказав себе: «Дело привычное», – направилась коридором с простыми кирпичными стенами, по полу с истёртыми досками, под потолком – высоким, рустикально заштукатуренным, через время – несуществующее, через толщи пространств – спрессованных – не имеющих расстояния, и когда свечение – синее – вдруг померкло, сгустившись сумерками, прошептала: «Проход заканчивается…» Дверь в конце коридора – дубовая, с идентичной щеколдой – бронзовой, была уже арвеартской – не той, что осталась в Дублине. Подняв язычок щеколды, Верона взялась за ручку, бесстрашно открыла створку, вошла – в тот же паб как будто бы – с тем же запахом кофе и пряностей, с каминами, ярко пылающими, с весёлым пламенем в факелах, и сразу – ошеломлённая – замерла, не справляясь с увиденным – не выдерживая сознанием. Виновный в её ощущениях – безумных – тех, что обрушивались, поднялся со стула стремительно, кинулся к ней навстречу и, обхватив её крепко, предупредил падение. Она подняла к нему голову и прошептала с усилием, исполняясь стыдом – безмерным, вперемешку с иными чувствами – ранее ей неведомыми – пьянящими и эйфорическими:

– Великий Экдор, простите…

Он улыбнулся мягко:

– Нет, экдор – хорошо, разумеется, но «великий» здесь явно лишнее. «Мой экдор» – в приватном общении. Поняла, моя драгоценная?

Верона вздохнула судорожно и глядя в лицо – прекрасное, в глаза – глубокие – синие, отражавшие пламя факелов, прошептала:

– О нет, не может быть…

Экдор Эртебран отпустил её, поправил ей чёлку пальцами – слишком уже отросшую, и произнёс: «Ты плакала?» Верона кивнула молча, силясь хоть как-то справиться со своей на него реакцией, вскипятившей в ней кровь за мгновение, и уже понимая внутренне, что сопротивляться бессмысленно; что теперь она – в том состоянии, в каком оказалась Режина, встретившись с Генри на «Гамлете». Сам Лээст, естественно, чувствуя, насколько она взволнована, насколько она проникнута ощущениями и эмоциями, старался в эти мгновения держаться как можно спокойнее, но выдал себя – и голосом с неровными интонациями, и пальцами – чуть подрагивающими, и сбившимся вдруг дыханием. Его на неё реакции вышли из-под контроля, лишая его возможности обставить их встречу – первую – по намеченному сценарию. Осознав, едва ли не с ужасом, что видеть её астрально, видеть на фотографиях и общаться с нею физически, ощущать её всеми сенсорами – совсем не одно и то же, и её красота, по сути, – красота за гранью возможного, он осознал иное – что вступает в права владения и для него это будет не просто большой ответственностью, а комплексом – крайне сложным и проникнутым противоречиями.

– Что случилось? – спросил он. – Рассказывай. Полагаю, причина в Джошуа? Он мог сказать тебе лишнее, попав под твоё влияние. И объясни перед этим, почему ты одна, без матери? Насколько я понимаю, она ещё не приехала?

Верона, залившись краской, пролепетала:

– Вы знаете, там что-то случилось с дедушкой… то есть с моим прадедушкой… Он случайно свалился с лестницы и теперь он не может двигаться… то есть временно, разумеется.

Лээст потёр переносицу – в явном недоумении, кивнул на один из стульев, расстегнул макинтош на все пуговицы, переколол заколку, собиравшую в хвост его волосы, и достал платок из кармана, комментируя свои действия:

– Здесь становится жарко, по-моему. У тебя там круги от туши. Я их вытру. Давай присаживайся.

Верона села – пылающая. Проректор, недолго думая, скомкал платок, смочил его – прижав к языку на мгновение, и стал оттирать ей пятна. Так протекла минута – минута предельной близости, настолько её возбудившая на гормональном уровне, что она едва не заплакала – от стыда за своё состояние, на что он сказал:

– Позволь-ка… Я, конечно, не стал бы вмешиваться, но, боюсь, ты опять разрыдаешься.

Где-то через минуту Верона – безмерно смятенная по факту стабилизации, вдруг ощутила раскаяние – из-за вранья о матери:

– Экдор, я должна сказать вам…

Лээст присел напротив и с улыбкой сказал: «Я слушаю», – в такой сердечной тональности, что она, подумав: «О господи… Я не должна огорчать его», – не осмелилась на признание:

– Нет, мой экдор, простите. Это – не важно, наверное.

– Нет, – возразил он, – важно. Говори, моя драгоценная.

Ей снова пришлось выкручиваться. Глаза её покраснели. Обида, немного угасшая, нашла себе выход заново:

– Я узнала об эртаонах, и ещё меня информировали, что отцы у альтернативщиков – эртаоны третьего уровня, и они то и дело скрещиваются… И папа скрестился с мамой… – выдав эту сентенцию, Верона горестно всхлипнула, вытерла слёзы пальцами и, слегка запинаясь, добавила: – То есть отец нас обманывал. Просто бросил нас, понимаете?..

Эртебран побледнел – заметно:

– Папа… скрестился… с мамой? – повторил он осевшим голосом. – Папа… скрестился… с мамой?! «Скрестился» – термин Маклохлана?!

– Мой, – прошептала Верона, – но профессор им тоже воспользовался.

Проректор секунду-другую размышлял над теми вопросами, что касались не сколько будущего, сколько прошлого – неизменяемого, в результате чего поднялся, сжал ей плечи ладонями и тихо сказал:

– Послушай, кем бы ни был экдор Блэкуотер – человеком ли, эртаоном, ты не должна сомневаться ни в его любви к твоей матери, ни к тебе самой, соответственно. И чтобы ты знала на будущее – эртаоны в моральном плане намного опережают всех тех, кто является смертными. К этому их обязывает собственное бессмертие…

* * *

На другой стороне портала щеколда пришла в движение, и дверь с виноградными гроздьями приоткрылась – на дюйм или около. Это увидел Джимми и крикнул: «Шлюз открывается!» Маклохлан – бледный, страдающий, объявил подопечным: «Внимание! Я должен пойти и выяснить, какая там ситуация! Минут через пять, пожалуйста, начинаем перемещение! В шлюз проходим по курсам! Ответственный – Виргарт Марвенсен!» На этом – готовый к худшему – к тому, что альтернативщица наказана за непочтительность, он проник в коридор за дверью и минуту спустя обнаружил, что беспокоиться не о чем – мисс Блэкуотер была с проректором – живая и невредимая. Джош прошептал: «Слава богу…» – но тут же дрогнул от ужаса, осознав, что ладонь Эртебрана лежит на плече первокурсницы. По истечении паузы, возникшей невольным образом, Лээст спросил с улыбкой:

– Объясните, ардор Маклохлан, как вы смогли оставить вверенных вам учащихся?

Джошуа, потрясённый эртебрановским поведением – даже не сколько вольным, сколько буквально кощунственным, ответил: «Прошу простить меня. Я взял на себя ответственность оставить их с Виргартом Марвенсеном. Я просто хотел убедиться, что рэа Блэкуотер в порядке и её не дезинтегрировали».

– Неужели? – спросил проректор. – А теперь приведите, пожалуйста, хоть один пример из истории по части дезинтеграции. Эртаоны, ардор Маклохлан, отличаются крайней гуманностью. Не надо пугать студентов глупыми суевериями. Арвеартцу бы было простительно, с их бесконечной набожностью, но лично вам – я не думаю.

– Экдор Эртебран, простите, – смиренно ответил Джошуа, – но просто мне показалось, что, поскольку рэа Блэкуотер пока что не подготовлена к общению с эртаонами, то, в случае их присутствия, я имею в виду – визуального, могла бы возникнуть в принципе нежелательная ситуация…

– Которую вы в результате решили предотвратить?

«Предотвращать уже поздно, – невольно подумал Джошуа. – Его она встретила первым, и случилось самое страшное…» Молчание затянулось. Глаза у проректора сузились. Астролог тут же почувствовал, что ему не хватает дыхания. Он прохрипел через силу:

– П-приношу свои извинения…

Эртебран прекратил воздействие и велел в бесстрастной тональности:

– Ардор, выполняйте, пожалуйста, свои прямые обязанности. Что до всего остального, то помните, где вы находитесь и кем вы при этом являетесь, и ведите себя соответственно. Остальное вас не касается.

Джошуа поклонился – униженный в высшей степени. Именно в это мгновение Марвенсен крикнул: «Внимание! Брайтон, умерь эмоции! Томас, первым, пожалуйста! Маккафрей, забыл бейсболку! Третий курс, передайте кепку! Второкурсники, не наваливайте…»

* * *

Когда стрелки на часиках Джины указали на восемь одиннадцать, Лээст, встречавший студентов, поздоровался за руку с Виргартом и объявил:

– Арверы, покидаем портал по курсам! Быстро распределяемся! Уайтстоун, прошу с первокурсниками! И местное время, кстати, двадцать минут девятого!

Джина, невольно ахнув, принялась подкручивать стрелочки, а Марвенсен, снизив голос, тихо сказал проректору, что на той стороне портала Верона сильно расстроилась, в результате сбежала на улицу и что он кое-как отыскал её и обнаружил зарёванной. На это Лээст ответил, что в курсе происходящего.

– Экдор, – подскочил к ним Джимми, – а вы, случайно, не знаете, почему эртаоны отсутствуют?! С чем это может быть связано?! С ослаблением их влияния?!

Проректор слегка опешил, но вспомнил характеристику из школьного файла Брайтона – отнюдь не комплементарную, и с мыслью: «Мы отшлифуем», – ответил нахалу фразой:

– Ардор, потрудитесь запомнить одно золотое правило. Нельзя прерывать беседующих, не принося извинения. И хочу напомнить другое — эта тема не обсуждается.

Джимми воскликнул: «Простите!» – и быстро сместился к выходу.

– Да уж, – вздохнул проректор, – с этим фруктом мы точно намаемся.

– Факт, – согласился Виргарт. – Как ваша модель? Заканчиваете?

Лээст кивнул с согласием:

– Остался один показатель. Самый главный. Выведу к августу.

Семикурсник вздохнул с тревогой и посмотрел на Джошуа. Профессор сидел за баром. Лицо его было хмурым, правая бровь подёргивалась. Верона сидела рядом и решала его судоку – вернее, уже решила, поскольку на ту секунду возвращала журнальчик астрологу. Маклохлан, с кривой ухмылкой, сунул журнальчик в сумку и пошёл выводить первокурсников, выполняя свои обязанности. Таким образом, первыми вышли: астролог – крайне подавленный, Джина – в мечтах и надеждах романтического характера, Арриго – опять в наушниках, Джимми – с коварными планами подсунуть Томасу «пукалку» или ампулу с серным запахом и Томас с двумя рюкзаками – коричневым и оранжевым. Следом прошли второкурсники и далее – все по очереди, вплоть до седьмого курса во главе с опечаленным Марвенсеном. Эамон, застрявший у арки – из-за собственной нерешительности, был обнаружен проректором и препровождён на выход с напутствием быть решительнее:

– Смелее, смелее, юноша! – сказал Эртебран, посмеиваясь.

Как только Маккафрей вышел, а Лээст – ещё улыбающийся, прислонился к стене – между факелами, Верона встала со стула, быстро прошла мимо столиков и замерла напротив.

– Ну как ты? – спросил он. – Лучше? Утрясается потихонечку?

Она опустила голову, опять не справляясь – физически – ни с его красотой, ни с чувствами – теми, что он спровоцировал – глубокими и безудержными. Эртебран протянул к ней руку, положил на плечо, привлёк к себе – хрупкую и дрожащую, и прошептал: «Мы вместе. Это – самое главное. Сейчас это самое главное…» – а Верона, крепко зажмурившись, перестала дышать от волнения – вновь её окатившего, жаркого и пульсирующего. Проректор погладил ей волосы – от узла, высоко подколотого, – до косточек позвоночника, и прошептал:

– Ты знаешь, я должен сказать тебе кое-что…

Признание было прервано – просигналившим деквиантером. Со словами: «Прости. Секундочку…» – он чуть двинулся в сторону и ответил:

– Папа, я слушаю… Нет, ещё нет… Разумеется… Посмотрим по обстоятельствам… Да… Хорошо… Сегодня же… Нет, ожидаем Парусника…

Послышалось звонкое треньканье. Дверь отворилась, скрипнув, и заглянувший Джошуа прервал их уединение – само по себе недолгое, но много чего засвидетельствовавшее в аспекте вопросов будущего:

– Простите меня, пожалуйста, но фрегат уже приближается…

* * *

Покинув портал вслед за Лээстом, Верона – недоумевающая – по части его изречения: «Нет, ожидаем Парусника», – и фразы экдора Маклохлана: «Фрегат уже приближается», – увидела небо – синее, такое же яркое море – закатное, в красных подпалинах, и плывущий вдали по небу прекрасный огромный трёхмачтовик. Картина – сюрреалистичная, связалась в её сознании с тем обещанием Джона, что было дано в реальности, совмещённой с другой реальностью: «Следующая встреча превзойдёт твои ожидания…»

Проректор остановился:

– Смотри, – произнёс он, – корабль. Такой мы зовём «фрегатом», хотя сходство, конечно, условное. Но парусник – настоящий. На нём, согласно традиции, они доставляют до Замка студентов-альтернативщиков.

– Эртаоны? – спросила Верона.

– Да, – подтвердил проректор.

– А где мы? На уровне Дублина?

– Нет, мы гораздо севернее. И к северу от Игеварта. До города семь энкатеров. Место, как видишь, красивое, но иногда слишком ветреное, – последнее было добавлено, поскольку Верона прищурилась, а полы плаща его – длинного – распахнулись в разные стороны. – Очки бы не помешали, – высказал он в заключение, параллельно начав застёгиваться. – Ты привезла какие-нибудь?

Оторвавшись глазами от Парусника, Верона смущённо ответила:

– Экдор Эртебран, вы знаете, я ими как-то не пользуюсь. То есть не слишком часто. Они у меня ломаются.

– Понятно, – сказал проректор, застегнув свой плащ на все пуговицы, – но вот эти не поломаются…

«Эти» очки оказались тёмного цвета полоской с красивыми узкими дужками, инкрустированными бриллиантами – чёрной сверкающей россыпью.

– Вот, – сказал Лээст, – надень их и носи в своё удовольствие.

– Нет! – отказалась Верона. – Экдор Эртебран, простите, но такие вещи не дарятся!

– Нет, возьми. Я настаиваю. Очки здесь – необходимость, с учётом полётов на Ястребах.

Возражать Эртебрану вторично Верона уже не осмелилась. Очки, как сразу же выяснилось, обладали тремя достоинствами – они приглушали яркость, высветляли все затемнённое и прибавляли резкости предметам на расстоянии.

Марвенсен и Маклохлан, наблюдавшие сцену издали, обменялись короткими взглядами.

– Эртебран рискует по-крупному, – откомментировал Джошуа в наиболее мрачной тональности. – И, кстати, я не сказал тебе. Я тут успел рассчитать на него… самую приблизительную. Данных, увы, недостаточно.

– И что? – спросил Виргарт. – Вписывается?

– Верона? Естественно, вписывается. У него появляется женщина, и в августе всё заканчивается невообразимым хаосом. После августа не просчитывается.

В тот момент с подлетавшего Парусника послышались звуки – чудесные – высокие и протяжные.

– Это – рог, – пояснил проректор. – Эртаонский сигнал прибытия. Каждый раз, когда я его слышу, внутри всё переворачивается.

Верона секунд пятнадцать зачарованно слушала музыку, а затем, прглядевшись, спросила:

– Там ведь корона на парусе? У них что, такая символика?

Эртебран прошептал: «Не может быть…» – но смог, напрягая зрение, разглядеть и корону со стрелами, и форштевень в хрустале – сверкающем, и стаксели на бушприте – не белые, а золотистые, в результате чего, теряясь, сначала шепнул Вероне: «Ты подходи к первокурсникам, надо уже выстраиваться», – а затем объявил:

– Внимание! Арверы, пожалуйста, слушаем!..

«Что за чёрт?! – удивился Джошуа. – Во время сигнала не принято… Неужели случилось что-нибудь?!»

Студенты умолкли разом, в полном недоумении. Проректор слегка прокашлялся и произнёс – торжественно, но с ощутимым волнением:

– Парусник, что мы видим, из эркадорской флотилии! Соответственно, форма приветствия отличается от привычной вам!..

Новость была шокирующей. Джимми вскричал: «Ни фига себе!» – музыкальный Арриго присвистнул, Маккафрей в страхе зажмурился, а Томас шепнул Вероне:

– Фрегат одного из Создателей. Прецедентов в истории не было.

– Арверы, – призвал проректор, – прошу вас занять позиции!

Студенты, стоявшие курсами, отставили вещи в сторону, перестроились в ровные линии и замерли в ожидании. Звучание рога усилилось. Корабль стал разворачиваться, сверкая в закатном солнце – и золотыми символами, и светящимися кристаллами. Борт прекрасного Парусника украшала корона из золота и огромная надпись – сияющая – из объёмных по виду символов – загадочных иероглифов, на что Джимми воскликнул:

– Wow! Это ж хрусталь! Риззгиррский! На сто триллионов, как минимум!

Томас взглянул на Верону, чей взгляд был прикован к надписи. «Слово на эртаане, – информировал он вполголоса. – Мы немного знакомы с их письменностью, но толком не представляем, как он звучит в действительности». Сама она, констатируя, что точно же такая надпись была на бутылке «шампанского», служившей им лампой в Гамлете, подумала: «Джон, вы рядом? Ведь вы наконец проявитесь?»

– Модели подобных Парусников, – продолжал рассказывать Девидсон, – есть в каждом музее истории, но мы из смертных – единственные, кто увидел фрегат воочию.

– Да! – подтвердил Арриго. – Мы оказались первыми! Прецедентов до этого не было!

– Теперь попадём в анналы! – воскликнул Джимми с уверенностью.

Корабль, развернувшись полностью, замер – завис в отдалении, в полусотне метров от берега – во всем своём великолепии, с парусами, от солнца чуть розовыми, вызывая, помимо прочего, ощущение чуда – вершащегося – небывалого и невиданного. Мелодия рога – торжественная – достигла своей кульминации – по красоте и силе, и смолкла, растаяв в воздухе.

– Арверы, – сказал проректор, – выполняем форму приветствия Эртаона Первого Уровня, Величайшего из Великих, Сына Первой Звезды – Эркадора, и его Высочайших Советников. Первый курс, начинайте, пожалуйста…