Следующее января

Отключенная правда

Сегодня я покажу им правду.

Им.

Всем.

Люди этого еще не знают, люди сидят за столиками, ужинают, кто-то выговаривает официанту, вы мне что принесли, вы хоть заказ-то читаете перед тем, как сюда тащить, или какая разница, один хрен посетитель все съест и не подавится….

Они еще не знают, что случится.

Они смотрят на экраны, какие-то бредовые шоу, кто напишет сообщение в машине, несущейся на полной скорости… никто не напишет, все разобьются насмерть, а люди смотрят, а людям интересно…

Сегодня они узнают правду.

Сегодня.

Захожу в Настройки.

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ОТКЛЮЧИТЬ?

Я действительно хочу отключить.

Отключаю.

Люди вздрагивают, люди смотрят, люди не понимают, как, почему, откуда, что это такое вообще по ту сторону экрана…

Окно, объясняю я им, окно.

Готовлюсь объяснять дальше, а нет, уже не надо, я вижу понимание в их глазах, я вижу, как они что-то вспоминают, что-то, чего, возможно, никогда и не помнили, не знали, а знали их предки когда-то давно…

Бросаются к окнам.

Все.

Разом.

К окнам, за которыми шумит бескрайнее поле с редкими рощицами.

Выскакиваю за дверь за секунду до того, как слышу звон разбитого стекла.

…заблокирован седьмой отсек…

Это в новостях.

И я даже знаю, почему.

…разыскивается особо опасный преступник…

Это тоже в новостях.

И я тоже знаю, почему.

Меняю лицо, третий раз за день. Чаще не надо.

Оглядываю кафе, сидящих людей.

Они еще не знают, что их ждет.

Еще не знают.

Захожу в Настройки.

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ОТКЛЮЧИТЬ?

…действительно хочу.

– …вы арестованы.

Мне уже даже не страшно, я устал бояться, слишком устал. Даже как-то легче на душе стало, когда они подошли ко мне, парализовали, обездвижели, что за мода пошла, парализовывать, или это так с особо опасными преступниками поступают, ого, я уже до особо опасного дослужился…

– Вы обвиняетесь…

Я его узнаю. Это вытянутое обескровленное лицо смотрит со всех плакатов.

Хочу улыбнуться, но понимаю, что это будет лишнее.

– Обоснуйте.

– Что, простите?

– Обоснуйте. Меня там не было, когда все случилось. Во все этих… кафешках.

– А где вы были?

– Э-э-э… – чувствую, как земля уходит из-под ног, – а когда это все случилось-то?

Он называет даты.

Хмурюсь.

– Слушайте, чесслово, не помню я, что тогда делал…

– Ну а примерно хотя бы?

– И даже примерно нет… или дома был, или знаете, как бывает, с работы вышел, сюда пошел, туда пошел, все завертелось…

Тихие смешки.

– Ладно… свободны.

Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть. Думаю, в который раз меня отпускают. В пятый. Нет. В шестой. Нет, в…

…не знаю.

Хочу сменить маску. Ладно, не сейчас, где-нибудь часика через два.

Смотрю вслед тому, с изможденным лицом, почему-то представляю себе, как он сейчас возвращается домой, ложится в горячую ванну или куда там, у него мигрень, наверное, будет тут мигрень, сколько людей уже разбежалось, так вообще никого не останется…

…заблокирован десятый отсек…

Это в новостях.

И я даже знаю, почему.

…разыскивается особо опасный преступник…

Это тоже в новостях.

И я тоже знаю, почему.

Они еще не знают, что их ждет.

– …вы арестованы.

Понимаю, что не успел сменить маску.

Да это и неважно.

Последний отсек освобожден.

– Масочку забыли поменять? – тот, с бескровным лицом, насмешливо смотрит на меня, – могу предложить на выбор…

– Да у меня и свои получше.

– Можно взглянуть? Сами делали? М-м-м-м, здорово… Н-да-а, если бы не это вот все, работали бы вы масочником…

– Да я и так…

– …считайте, что уже не работаете. А ловко у вас получалось….

Киваю:

– Ловко.

Он ведет меня в кабинет, он разливает что-то по бокалам, уже думаю, что пить не буду.

– А зря, – кивает он, – хороший коньяк. Больше таких не делают…

Все-таки отрицательно мотаю головой.

– А хотите правду?

– Простите?

– Правду… хотите?

– То есть?

Он подходит к экранам, идет в настройки.

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ОТКЛЮЧИТЬ?

Он отключает.

Смотрю на черную пустоту, ощеренную звездами.

– Дальше показать?

Не могу сказать «нет».

Он переключает экраны, я вижу записи из кафе, как я отключаю экраны, люди бросаются к окнам, люди пытаются разбить их, не могут, наконец, снимают замки…

Мертвые тела там, в черном небе.

Я вижу, как стальные манипуляторы подхватывают мертвые тела, уносит куда-то в дальние отсеки…

…я не замечаю, как подают стейки.

– Хорошие стейки, – говорит он, с бескровным лицом.

– Хорошие, соглашаюсь я.

На наш век хватит, говорит он.

Хватит, киваю я.

А вы молодец, говорит он.

Я молчу.

А я все видели

А я видели.

Я оторопело смотрим на сигнал оттуда, откуда – оттуда, черт пойми. Ошибка какая-то, говорим себе, ну, конечно, ошибка, быть того не может, чтобы вот так…

…а вот так.

А я видели.

Видели.

Где-то там, там.

Ну, конечно, что я хотели, можно подумать, вселенная пустая и мертвая, можно подумать, во вселенной все улетает бесследно в никуда.

А вселенная – она такая, она все помнит, она все видит, и что было где-то там, когда-то там, – высветится через миллиарды световых лет, через века и века…

А я видели, что ты делали.

Еще пытаемся отмахнуться, отвернуться, мало ли какой сигнал пришел, уже понимаем – не отвертимся.

А я видели.

А я всем расскажем.

И уже понимаем – не отвертеться, не отмахнуться, и правда – он всем расскажут, кто он – не знаем я, но расскажут.

«Неслыханный позор величайшей цивилизации всех времен….»

…это будет.

А я расскажем.

Я понимаем, что отступать поздно, я посылаем сигнал:

Что ты хотите?

Я понимаем, что это не просто так, я уже догадываемся, зачем мне говорят —

А я видели.

Я ждем ответа.

Ждем ответа, из поколения в поколение передаем – ждем ответа.

Ответ приходит, когда его уже никто не ждет, когда я уже толком не помним, что был за вопрос, что за ответ, ответ приходит – и я в гневе отвечаем самим себе, что никогда в жизни не сделаем это, никогда-никогда.

Кто-то уже собирается слать сигнал отказа, я обрываем кого-то, я думаем.

Я понимаем, что у меня нет выбора.

Я запрашиваем координаты.

Я ждем.

Координаты приходят – когда их уже никто не ждет, я пытаемся вспомнить, что за координаты, откуда, зачем, ошибка какая-то…

…нет.

Никакой ошибки.

Я движемся в сторону, указанную в координатах, я понимаем, что это займет еще тысячи лет, если не больше, я высылаем сигнал, я просим подождать, я объясняем….

…он указывают сроки.

Он требуют.

Я торопимся.

Я боимся не успеть.

Я видим объект, я видим свет далекой звезды, я должны высосать свет далекой звезды, до последней капли, дочиста, я должны передать этот свет бесконечно далеко через вселенную…

Я стараемся не смотреть на то, что живет, вернее, жило под светом звезды, не смотреть на раскидистые леса, не смотреть на шпили причудливых построек, на крошечные фигурки там, вдалеке, огромные головы на трех тонюсеньких ножках… не смотреть, не смотреть, не запоминать…

А я видели.

Я оторопело смотрим на сигнал оттуда, откуда – оттуда, черт пойми. Ошибка какая-то, говорим себе, ну, конечно, ошибка, быть того не может, чтобы вот так…

…а вот так.

А я видели.

Видели.

Где-то там, там.

Ну, конечно, что я хотели, можно подумать, вселенная пустая и мертвая, можно подумать, во вселенной все улетает бесследно в никуда.

А вселенная – она такая, она все помнит, она все видит, и что было где-то там, когда-то там, – высветится через миллиарды световых лет, через века и века…

А я видели, что ты делали.

Еще пытаемся отмахнуться, отвернуться, мало ли какой сигнал пришел, уже понимаем – не отвертимся.

А я видели.

А я всем расскажем.

И уже понимаем – не отвертеться, не отмахнуться, и правда – он всем расскажут, как я погасили свет далекой звезды, как я погубили раскидистые леса и причудливые шпили, кто он – не знаем я, но расскажут.

«Неслыханный позор величайшей цивилизации всех времен….»

…это будет.

А я расскажем.

Я понимаем, что отступать поздно, я посылаем сигнал:

Что ты хотите?

…я ждем ответа.

Я вспоминаем, я видим сны – одни и те же сны на всех.

Какие-то бесконечно далекие воспоминания из бесконечно далекого прошлого, неведомая сила высасывает свет горячего солнца, раскаленное сияние закручивается в спираль, умирает, я остаемся наедине с вечным холодом вечной тьмы. Я уходим прочь от убитого солнца, я ищем новое солнце, я прячемся под землю, я забываем свет, льющийся с небес.

Я ищем свет.

Я ищем свет, хотя уже не помним, что это такое.

Я находим свет, я высасываем свет, закручиваем в спираль, я выходим из темноты подземелий навстречу палящему солнцу, я вспоминаем свет…

А я видели.

Я оторопело смотрим на сигнал оттуда, откуда – оттуда, черт пойми. Ошибка какая-то, говорим себе, ну, конечно, ошибка, быть того не может, чтобы вот так…

…а вот так.

А я видели.

Видели.

Где-то там, там.

Ну, конечно, что я хотели, можно подумать, вселенная пустая и мертвая, можно подумать, во вселенной все улетает бесследно в никуда.

А вселенная – она такая, она все помнит, она все видит, и что было где-то там, когда-то там, – высветится через миллиарды световых лет, через века и века…

А я видели, что ты делали…

…я ждем ответа.

Я видим сон, один на всех.

Я видим будущее, я отчаянно пытаемся разглядеть в хитросплетениях будущего, как я вырвемся из кабалы, как останемся в пустоте космоса, предоставленные самому себе, как моего сознания коснется что-то из бесконечной глубины вселенной, далекий отблеск далекой вспышки, звезда, закрученная в спираль, и я скажем кому-то дам, в бесконечном отдалении:

Я видели, что ты делали.

По води, по земи, по небеси…

А Герти-то что натворил…

Что натворил-то…

Вот теперь и думают, что с Герти сделать, на костре сжечь, чтобы другим неповадно было, или на площади выпороть, чтобы другим неповадно было, или голову отрубить, опять же, чтобы другим неповадно было.

Сидят, решают.

А Герти еще оправдаться пытается:

А я осторожно.

Или:

А я недалеко.

Или:

А я тихонечко.

А взрослые сидят, решают, что с Герти сделать, или сразу убить, или под замок посадить, чтоб неповадно было.

Герти даже не говорит, что младшенькая Агни с ним просилась, а он не взял, Герти же понимает, что опасно.

И все на отца Герти смотрят, что-то он в защиту Герти скажет.

А отец молчит, руками разводит, а я что, виноват Герти, значит, виноват, значит, наказать надо.

А Герти что…

А Герти всего-то навсего что сделал-то…

Ну, выдумал Герти, взял дощечки, связал их между собой и по морю пустил, и сам сверху сел, и здорово получилось. А взрослые – нате вам – сидят, решают, то ли розгами высечь, то ли на костре сжечь.

Наконец, решили.

Отцу сдали.

Пусть выпорет, чтоб мало не показалось.

Отец Герти домой ведет.

Сердится.

Дом у Герти большой, богатый, в три этажа, и семья большая.

А отец Герти в кабинет ведет, вот это самое страшное, то-то сейчас будет. Кабинет у отца большой, стол красного дерева и кресла кожаные, вот где жуть жуткая.

Тут-то отец у Герти и спрашивает, а скажи-ка, Герти, вот ты это сделал… а кто-нибудь видел, что ты делаешь?

И Герти головой мотает, а никто не видел.

И отец переводит дух, ну, хвала небесам. И с Герти говорит, непривычно так, спокойно так, ну, ты молодец, умный мальчик, ты давай, с этим завязывай, досточки больше не делай, по морю не плавай, в море не лезь, не велено в море лезть.

И Герти даже возразить не может, что он тихонечко-тихонечко, он вдоль берега, там воды-то по колено было, не утонешь. Ну нельзя, так нельзя, куда деваться-то, Герти мальчик послушный. А так бы еще отцу рассказал, как чудище морское там видел, хвост у него как у рыбы, а руки человеческие, и глазища во-о-от такенные…

Вечером в храм идут.

Все-все.

Так положено.

Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

Темнеет.

По домам расходятся.

Спать ложатся.

На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

Ночью спят.

Ночью видят сны, красивые сны, про то, как крылатый стальной замок с ревом и грохотом поднимается в небо.

Герти толком не понимает сны, только чувствует, там важное что-то…

Что-то…

А Герти отец выпорол.

И поделом.

Ну, это отец скажет – и поделом.

А Герти так вообще понять не может, за что его выпороли-то.

Герти же как лучше хотел.

Герти же…

Он же давно уже придумал, вот если сделать из фанерки крылья, и на велике разогнаться хорошенько, можно взлететь, высоко-высоко так, ну хоть не до самых облаков, но высоко…

Вот крылья себе сделал, на велик сел, разогнался хорошенько с холма, подпрыгнул, еще думал, ну, сейчас кувырком свалится, а тут надо же как, по-ле-тел, по-лу-чи-лоо-о-о-сь!

А отец увидел, как Герти летает.

И бежит за Герти, орет, а ну быстро вниз, и все за Герти бегут, орут, а ну быстро вниз.

А как вниз, Герти и не знает.

Падает.

Хорошо, отец Герти подхватил, ну и затрещину влепил сразу же, не сильно, а так, для вида, людям показать, вот, мол, воспитываю.

И домой Герти за ухо тащит, благо, уши-то у всех дли-и-ннные, удобно за уши волочить.

И в кабинет ведет.

И мать хлопочет, отцу шепчет, ты его не сильно уж…

Отец кивает, знаю, знаю…

…а все-таки выпорол.

И приговаривал еще, говорили ж тебе, не летай, не летай, а тебе что в лоб, что по лбу…

А Герти никто такого и не говорил.

Что летать нельзя.

Вечером в храм идут.

Все-все.

Так положено.

Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

Темнеет.

По домам расходятся.

Спать ложатся.

На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

А Герти тихонечко.

Пока не видит никто.

Нет, не летать, нет… Герти тут давно задумал, если шестереночки соединить, ну, как в часах, можно машину самоходную сделать, чтоб сама ехала. Герти и из больших часов в гостиной шестеренки вытащил, к велику прикрутил…

…и поехал.

Герти тихонечко, чтобы не видел никто.

А тут – нате вам! – отец идет, и соседи с ним, совсем Герти забыл, что выходной сегодня, день недельный, вот отец с соседями в теневизор идет, представление смотреть с тенями.

А тут Герти навстречу едет.

На шестеренках-то на своих.

Отец увидел, – р-раз, – и в ладоши захлопал, и соседи все в ладоши захлопали, ай, молодца Герти, ай, молодца!

И все к Герти бегут, смотрят, радуются, вот, молодец, парень, ишь, чего выдумал, далеко пойдешь. Ну и отца гертиного хвалят, хорошего сына вырастил, прямо сокровище, а не сын. И у Герти спрашивают, ты это как сделал-то, ну-ка, давай, чертежи показывай, как, чертежей нет, ох, парень, парень, такой талантище, и не знает, что чертежи делать надо… А мужики, а давайте с башенных часов шестеренки снимем, к телеге прикрутим, ага, нас самих потом мэр куда-нибудь прикрутит, да вот он мэр, тут же стоит, он разрешит, мы его знаем…

И правда, мэр разрешил.

И часы разобрали, и самоходные машины понаделали, а Герти честь и почет, вот как.

Ничего Герти не понимает.

Почему то так, то эдак.

Вечером в храм идут.

Все-все.

Так положено.

Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

Темнеет.

По домам расходятся.

Спать ложатся.

На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.

А Герти младшенькой по секрету сказал, что птиц видел.

Большие такие, и глаза у них большие, и лица человеческие.

И про рыбу сказал, что видел.

А отец услышал.

И к Герти кидается, и спрашивает, а они тебя видели? Видели?

Видели, говорит Герти, удивлялись еще.

И пугается.

Такое лицо у отца, никогда отец так не смотрел, а тут прямо-таки лица на нем нет.

И Герти обнимает.

И Агни младшенькую обнимает.

Как будто в последний раз.

…вечером все молятся, тоже как будто в последний раз.

Утром на работу идут, тоже как в последний раз, урожай надо убирать, кто-то отмахивается, да на хрена он, урожай этот, на кого-то шикают, надо-надо, нечего тут…

А наутро море загорелось.

И небо.

Море и небо друг друга жгут, кто кого.

Три дня и три ночи горит море.

Горит небо.

Все по домам сидят, прячутся.

Молитвы читают.

К недельному дню море отгорело.

И небо отгорело.

И дым рассеялся.

Люди из домов вышли, люди мертвых птиц подбирают, которые с человечьими лицами, и глазища вот такенные, люди мертвых рыб подбирают, которые с руками, а птицы в доспехах, и рыбы в доспехах, и ружья у них, которые огнем стреляют.

Вот как.

Кто-то говорит – на зиму заготовить можно, кто-то говорит, да какое на зиму, братскую могилу надо. Хотели уже братскую могилу рыть, потом спохватились, что посевы-то погорели все, так что придется на зиму засолить.

Засолили.

Молебен отслужили по усопшим.

Отец только и сказал Герти – твое счастье, что эти тебя за тех приняли, а те за этих, вот и случилось все.

Ложились спать.

Ждали сны.

Сны приходили какие-то не те, неправильные сны, не было в них крылатого замка, летящего в небеса.

Не те сны.

Утром собрали городской совет, а что совет, и так уже все понятно, что случилось, не будет снов, не будет того, что в снах…

Не будет…

Кто-то спрашивает, а кто должен был там быть, эти, которые летают, или эти, которые плавают.

Никто не знает.

Кто так говорит, кто эдак.

А вечером отец Герти к себе в кабинет вызывает.

Вот это страшно.

Герти уже готовится, что розгами отлупят, или еще что.

А отец вместо этого говорит, а ты, Герти, молодец, умный парень, вон, чего только не напридумывал, и по воде плавать, и по земле ездить, и по небу летать…

Герти фыркает, вспоминает, как ругали за досточки по воде, и за крылья в небе. Отец будто мысли Гертины читает, говорит, никто тебя ругать не будет, вот теперь-то ты свое умение и покажи.

А можешь так, чтобы досточки не просто плавали, а управлять ими можно было?

Так отец спрашивает.

А можно, говорит Герти.

А можно так, чтобы крылья выше поднимались?

Можно, говорит Герти.

А чтобы стальная башня до самых звезд летела, можешь сделать?

Герти головой мотает, да где мне такое соорудить…

А придется, говорит отец.

Герти отпирается, а отец хмурится, а как ты хотел, сам заваруху затеял, твое счастье, что те тебя за этих приняли, а эти за тех.

Так что давай, думай, говорит отец. Ничего, выучишься, ты у меня парень смышленый, правильно соседи говорили, сокровище, а не сын…

Полчасика

А можно я еще поваляюсь?

Ну, еще пять минуточек. Или десять. Или полчаса. Или часок.

У меня вообще выходной, имею право.

Можно, да?

Вот, спасибо. А то я понимаю, вам интересно, чтобы ба-бах – и сразу действие завертелось, и я на машине из дома выехал, и в меня тут грузовик и врезался…

…извините, я вам пересказывать не должен был, что со мной случится, вам потом читать неинтересно будет, все должно было быть по порядку, я встаю, вспоминаю, что сегодня благоверная моя с близнецами от тещи вернется, надо бы… что говорите? Не, прибраться не надо, у меня вот всегда чисто, вот не поверите… А еды прикупить надо, а то они вечером вернутся, а у меня хоть шаром покати. Вот я из дома выйду…

…а можно я еще полчасика поваляюсь?

Спасибо…

…черр-р-рт, обещал себе на полчасика, и нате вам, уже… ….нет, я вам не скажу, сколько уже, а то вы меня засмеете. Чего вы меня не разбудили, вообще вредно столько спать.

Да иду я, иду уже, во сейчас кофе попью, из холодильника остатки выскребу, сейчас, пойду, пойду… Вы меня тоже поймите, мне вот тоже как-то невесело, сидел себе, никого не трогал, в маркет поехал, и тут нате вам, грузовик на полной скорости, он же меня на куски разорвет, это ж больно…

Так что я тут еще посижу, время есть. Надо сил набраться, а то потом не до отдыха будет, когда я умру. Или не умру. Или умру. Я так толком и не понял. Останусь между мирами, какими мирами, не спрашивайте, нашим и ненашим, толком даже не пойму, что случилось. Это потом до меня дойдет, что случилось, в четвертой главе. А в шестой главе до меня дойдет, что это все но просто так, что это подстроено, что меня нарочно убить хотели… Только вот кто?

Буду расследовать, никуда не денусь. Когда пойму, что я умер. Когда пойму, что один и тот же день повторяется снова и снова, я просыпаюсь, хочу поваляться еще час, два, три, вечность, потом пью кофе, потом про благоверную свою вспоминаю, потом выскребаю из холодильника остатки, потом сяду в машину, потом…

…временная петля, вот как это называется. Ну, сейчас это модно, временные петли, их на всех показах от кутюр выставляют, видели, наверное, модели с этими петлями на шее выходят… вот и мне на шею набросили петлю, которая затягивается все туже и туже с каждым витком, и я должен разобраться, кто меня убил, пока петля не затянулась в точку.

Так что давайте я уж напоследок посижу в кухне спокойно, поразмыслю… ну вот, хотя бы поразмыслю, кто меня убить хотел.

А?

Благоверная моя, говорите?

И-и-и, не клевещите даже, я её люблю, она меня любит, незачем нам друг друга убивать, незачем… потому что. Потому что я так сказал. Потому что я не хочу, чтобы она… понимаете? Не хочу! Нечего нам делить. Ни дом, ни машину, ничего, если нужно будет, я ей и дом, и машину отдам… да уже и было так, когда у неё там дрянь какую-то в груди нашли, я уже прикидывал, сколько будет стоить рак лечить, сколько выручим, если дом продать, и машину в придачу… Обошлось, не было там ничего у неё…