– Разве я тебя ее лишаю?
– Ты цапаешься даже тогда, когда к тебе никто не пристает.
– Цапался сегодня ты со своей подругой.
– Да? Я уж позабыл. В общем, дружба наша врозь. Завтра ты идешь во дворец, и голова о вас пускай болит уже у других караульщиков. А у меня обуза с плеч.
– Ах, так я обуза? Ты всех своих обуз обучаешь верховой езде и стрельбе из лука?
– Иди домой, Соголон.
– Дома у меня нет.
– Тогда куда глаза глядят. Или куда позовут. Но не за мной.
– Послушай, я…
– Больше за мной не ходи.
Шесть
Стоит уяснить, что за внешними стенами Король не живет. Здесь обитают благородные и близкие по крови, богатые и могущественные, люди старых и новых денежных состояний; те, кто пользуется благосклонностью Короля и состоит у него в услужении. А вот внутри находится еще одна крепость, с высокими отвесными стенами, расположенная на вершине горы. Там-то и находится замок Кваша Кагара и священный предел, где располагаются семь других замков. Семь, держащих за собой истории о семи королях династии Акумов, ибо любому из наследников воспрещается жить в доме мертвого короля. Принц может жить в любом из замков, в котором пожелает; может и принцесса, и Королева-Мать, и те, у кого есть кровь, но нет титула. Однако наследный принц должен возвести свой собственный замок перед тем, как восходить на трон, и в возведении том должны быть мудрость и старание. Ибо если построит слишком поздно, то старый король своей смертью оставит нового без жилища, а если слишком рано, то живой узрит в этом оскорбление от сына, уже торопящегося занять его место, и сошлет его в горную крепость, находящуюся еще дальше, чем даже Манта.
Кваш Кагар построил замок самый большой, какой только может предстать взору; величием сравнимый с его устремлениями, и чтобы размещал в себе всех его многочисленных детей, законных и внебрачных, как острят иные колкие на язык гриоты. Навесные кирпичные стены здесь высотой в четыре этажа и с зубцами высотою в человеческий рост. На каждом этаже окна в виде арок, каждая высотой в пять рослых мужчин. По углам стен четыре башни с зоркими часовыми, а сам замок внутри, и на верхнем его этаже еще два шириною вдвое меньше, где живут Король и его Королева. Смотрит человек на замок Кваша Кагара и видит, что Король сей действительно пришел с одною целью – быть величием выше любого другого монарха, а если нет, то смотреться таковым. На каждом буром кирпиче оттиск с днем его рождения. Каждая кирпичная стена толщиной в четыре человеческих шага. Говорят, замок тот настолько обширен, что, когда в восточном крыле наступает ночь, на западном еще держится вечер. По мере того как королевство и семья Кваша Кагара растут, он пристраивает к комнате еще комнату, к покою еще покой, к залу еще зал, и то, что не является частью замка, выходит в наружные пределы, включая помещения для слуг и челяди, что кормит его, одевает, моет, подстригает когтистые ногти, счищает с его глаз присохшие корочки и вытирает с ночи королевское ложе, дабы оно не провоняло мочой. Также рядом находится зал танцев и увеселений, зал зрелищ, а еще баня. Затем палаты для десяти и двух дворцовых львов, библиотека размером с первый дворец и зал архивов. На каждом промежутке зубчатой стены стоит по стражнику с копьем, местами по двое. Стоят и караулы: четверо солдат у воротной башни и по одному на каждой ступени лестницы, ведущей к входу.
В стенах замка, а порой вне его, чтоб не раздражать Короля, вращаются те, кто при дворе. Некоторые задерживаются здесь всего на четверть луны, иные до полугода, кое-кто не покидает его никогда. Госпожа Комвоно не знает, кем из них отведено быть ей. Но она почерпнула сведения от «дражайшей сестры», статс-дамы госпожи Дунгуру, которая сейчас находится при дворе. Король Кваш Кагар, ныне уже старый и немощный, предпочитает уединение своего ложа. Его жена, первая королева, почила за много лет до него, а ее дух угнездился на ветви монаршего древа, хотя сама она не из высокородных. Вторую жену, Королеву Вуту, Кваш Кагар взял за себя два года назад, но на нее он, когда еще мог ходить, натыкался как на незнакомку в собственном доме, и спрашивал, которая она из его наложниц. Такая красивая, что слывет глупышкой, но всё равно безудержно строит козни, так говорит повар. Повар говорит еще и то, что в прошлом году она жаловалась на детородную болезнь, но прекратила, едва Аеси высчитал время, когда она заявила о зачатии – он обнаружил, что Король тогда был уже слишком слаб, чтобы заниматься в постели чем-либо помимо сна. Присутствует также ее сестра, у которой четверо детей, отцом которых считается ее муж, но на вид все они просто вылитый Король; ее чванливый отец и развратный брат, который мнит себя любимцем наследного принца, хотя принц продолжает считать его одним из людей Короля и при каждом случае с издевкой спрашивает, не является ли его обязанностью вытирать монаршую задницу прежде, чем весь двор учует, что венценосец обделался. Что касается наследного принца Ликуда, то он жил в одном замке со своей сестрой, принцессой Эмини, но оба с некоторых пор притомились от наклонностей друг друга. В доме принца и непосредственно с ним живут четверо мужчин и три женщины, которые могут быть – или не быть – чем-то меж собой обручены, поскольку слуги всегда застают ту или иную их конфигурацию в разных кроватях, или на полу, или на перилах, или на крыше, однажды и в клетке зверинца. В покоях принцессы пятеро женщин, знающих ее с рождения, так как все они раньше прислуживали покойной королеве. И принц и принцесса сетуют всем, кто подвернется, что эта Королева, даром что новая, успела заразить весь дом своей родней – подобно вшам, обживающим волосы, вслед за ней ко двору пролезают ее дядя, тетя и двое кузенов.
При дворе живет несколько королевских бастардов, к которым монарх питает нежную привязанность, и военачальник Олу, самый заслуженный воитель Короля – жизнь во дворце пожалована ему как награда. Олу пережил попадание копья в голову; оно пронзило ее насквозь, отняв изрядную часть мозга, и новая Королева частенько язвит, сколько же нынче при дворе шутов: один или два? Олу живет отшельником, но на шее носит свадебное ожерелье; для чего, не может сказать никто, даже он сам. Живут и еще четверо мужчин, состоящих близко при Короле; и еще семь дам, которые состояли при покойной королеве; игроки на барабанах, арфе и ко€ре; один шут, один прорицатель Ифы, и множество сангоминов – все как один молодые, а некоторые и того моложе. А также Аеси, хотя что можно сказать о нем? Кто он такой, знают все и всегда, хоть никто и не помнит, когда впервые его увидали или как он стал канцлером. Просто знают, что так было всегда.
Двое семикрылов едут легкой рысью, направляясь к воротам замка. Они держатся впереди, а за ними правит колесным шатром близнец. Кеме подъезжает к каравану сбоку и то ли хочет перемолвиться с госпожой Комвоно, то ли просто заглядывает в окно.
– Чего это у тебя вид, будто ты здесь что-то забыл? – спрашивает госпожа.
– А? Да нет, почтенная госпожа.
Соголон хотелось бы видеть, как его лицо горит от смущения, но этого не происходит, потому что у него этого чувства нет. Просто вид, будто он что-то здесь оставил и пытается найти. Соголон сзади сортирует подношения для Короля, в том числе мирру, которой хозяйка мажется, не переставая, хотя и говорит, что в природе она встречается реже, чем малыш дженгу[22 - Дженгу – дух воды в традиционных верованиях камерунцев.] в колбе. Кеме глядит в окно, но Соголон к нему не оборачивается: пускай его потужит. Госпожа Комвоно взирает с благодушным видом: по крайней мере одна забота с плеч, не надо переживать, что девчонка предстанет перед двором оборвашкой. Соголон поглядывает вниз на свое платье – первое за всю жизнь. А ощущать на голове геле вообще странно; раньше она не чувствовала там ничего, помимо собственных волос. Платье голубое, как утреннее небо, с разбросанным рисунком в виде куриных лапок, то же самое и геле. Соголон чувствует себя куклой или рамой, в которой хранится платье, но не той, кто его носит. «Как же непросто ходить в этом узилище», – отмечает она, чувствуя в коленях стягивающую узость. Так неловко, должно быть, чувствуют себя на суше рыбы: ни согнуться, ни вильнуть хвостом.
– Мы приближаемся к первому из великих замков, почтенная госпожа, – рассказывает Кеме. – Справа, за деревьями, замок Кваша Джафари, второго из королей дома Акумов. Эти земли завоевал Кваш Калифа, его отец, но он умер прежде, чем начать на них строительство. Люди называют этот замок Красным, потому что… Ну, вы видите почему.
Соголон так хочется выглянуть наружу, хочется увидеть замки, дороги, стражу и всякое такое, от чего не стыдно упасть в обморок. Но она не хочет встречаться глазами с Кеме. Караван поворачивает направо.
– Сейчас мы приближаемся к замку Кваша Джафари – дворцу, сказать по правде, где живет принцесса Эмини. Один из двух замков, построенных из камня, хотя всё остальное из кирпича. Также…
– С какой стати этот вездесущий распинается мне о месте, которое я и без него знаю? Или он думает, что я при дворе впервые?
Госпожа обращается к воздуху, потому что никогда не опустилась бы до того, чтобы обращаться напрямую к челяди или жаловаться Соголон. Она отворачивается от окна, откидывается на спинку стула и закрывает глаза, подготавливая себя. Процессия останавливается. Хозяйка протирает веки и ворчливо требует подать воды. Только сейчас Соголон замечает, что она плачет.
От воротной башни всем приходится идти пешком. Взять паланкин хозяйка не предусмотрела, за что вполголоса себя клянет. Кеме через арку проводит их в просторный зал приветствий, где у дверей стоят стражники в красном. Кеме почем зря не останавливается, хозяйка тоже, так что Соголон лишена возможности разглядеть что-нибудь настолько, чтобы восхититься. Она может смотреть только вперед, на две пурпурные двери в арке, которые с их приближением медленно отворяются в покой с занавесями до уходящих ввысь потолков, украшенных картинами людей на поклонении, в битвах и на охоте. Еще две двери открываются в еще один покой с большими урнами возле окон и вазами на подоконниках, из которых растут маленькие деревья. Здесь притихли стулья в ожидании, когда на них сядут. Во главе покоя возвышение из золота и три кресла, причем то, что посредине, самое большое, пурпурное и с золотыми словами, смысл которых для Соголон остается загадкой. Они подходят к еще одной двери, возле которой на страже стоят два льва. С ними не сравнится даже Берему. Соголон побаивается, видя, что они ростом едва не с человека, но те вполне равнодушно пропускают гостью мимо себя, вызывая у девочки неловкость. Кеме на ходу что-то говорит и успевает почесать правого по гриве, вызвав в ответ негромкое, утробное урчание. На полпути через помещение обнаруживается, что оба льва следуют за ними. В соседнем покое стульев меньше, чем в предыдущем, а на стенах гобелены с изображениями королей и королев. На белом коне гарцует Кваш Калифа, первый король, а вот он уже на троне, рядом со своей королевой.
И опять Кваш Калифа, перед множеством своих детей и подданных на склоне горы. Затем Кваш Калифа с мечом и копьем, во главе великого красного воинства бьется с зеленым врагом, который рассыпается на поверженные трупики возле его ног. А впереди еще два изображения, по обеим сторонам коридора, ведущего к очередным дверям. Слева Калифа сражает огнедышащую нинки-нанку[23 - Нинки-нанка – мифический болотный дракон.], чье длинное чешуйчатое тело и хвост обвивают всю картину снизу. Справа – Король, Королева и маленький принц в окружении львов.
Входят еще два льва и провожают их в соседний покой.
– Но это же не королевский дворец? – спрашивает госпожа Комвоно. Кеме оборачивается, но не отвечает.
– Кваш Кагар не станет жить во дворце мертвого короля, даже если он…
Два льва грозно рыкают. Хозяйка мгновенно смолкает.
Створки дверей размыкаются, и в них врывается гул голосов. Многолюдство. Блеск. Двор. Болтовня, смех, вполголоса сплетни, шепотом слухи. Воздух втекает, восходит и кружится под сводами, заливая уши патокой несносной болтовни. «Какой забывчивый бог вдруг вспомнил, что она… помяните мои слова, когда он уйдет, с ними уйдет и мир… в наши дни держаться так с мужчиной, посмотрим, как она дотянет до замужества… война? Нет-нет-нет, никакой войны…» Но озираться бессмысленно: фраз уже не поймать и говорящих не найти. Всё, что охватывает глаз, – это скопище мужчин и женщин, разряженных так, что весь зал словно светится. На некоторых одеяния даже из золота, женщины с узорами всех форм и расцветок, и в негласном состязании за самую высокую и широкую игию. Женщины и мужчины в одеялах басуто всех видов и орнаментов; их так много, что Соголон подмечает, как хозяйка придирчиво оглядывает свой собственный наряд, созданный ею по наитию, и хмурится. Понятно почему: больше всего на свете она хотела выделиться, а теперь сокрушается, что так оно и происходит. То же и Соголон, которая одета примерно так же. До слуха доносятся шепотки, в силу своей тихости невнятные, но ничего лестного в них явно не содержится. Все смотрят на вновь прибывшую, которая деликатно кивает нескольким своим знакомым. Вот двое мужчин улыбаются весьма натянуто, две дамы прячут в ладонь неприметные смешки. Кивает мало кто, зато заметно, что некоторые хмурятся, ну а большинство вообще смотрит и не видит. Куда больше взглядов приковано к гуще этого собрания, где, вне сомнения, правит бал статс-дама госпожа Дунгуру.
Между тем маленькая процессия продвигается. Впереди два льва, за ними двое семикрылов, Кеме в полном боевом облачении, госпожа, Соголон и два льва позади. На подходе к трону характер хода меняется: львы начинают припадать. Вначале их пышные гривы развеваются, как под порывом ветра, а шкуры на спинах заметно темнеют по мере того, как бугры мышц под ними начинают ходить ходуном, а конечности растягиваются в ноги и руки; из них образуются четверо нагих мужчин могучего сложения, с темною кожей и светлыми волосами, которые распрямляются и дружно встают. Госпожа семенит к высоким ступеням трона и простирается перед ними на полу. В зале становится тихо, если не считать шептунов, которые полагают, что их не слышно.
– Дом Акумов, начало берущий от божественного кузнеца, что говорил с Бакали, богом молнии и огня, который ошибочно убил семью свою и с той ночи делится с миром своим огнем и своею печалью, но также и своим торжеством! – молвит глубокий медленный голос.
– Так было, так есть и да будет так! – завороженным хором отзывается собрание. Голос продолжает:
– И посмотрел Бакали на кузнеца Калифу, и признал его самым видным изо всех людей, и потому возвел его в круг королей, что однажды вознеслись к предкам, которые затем присоединились к богам. Во имя Кваша Калифы!
– Так было, так есть и да будет так! – повторяет людское многоголосье.
– Благословение тем из вас, кто взыщет божественного совета! – раздается голос от западной двери. Аеси. В развевающейся красной мантии он идет через зал, из-под ризы проглядывает верх белой туники. Шею обвивает с десяток тяжелых ожерелий из бусин, оранжевых и желтых, на голове соломенная шапочка с двумя хвостиками из бисера, ниспадающими за ухом до самой талии.
– Благословен! – хором выдыхает собрание.
Соголон наблюдает за хозяйкой. Та сначала лежит, прижавшись лбом к плитке пола. Но вот она приподнимает голову, словно ее слуха достигает музыка, которой больше никто не слышит. Аеси смотрит на нее, но не приближается.
– Король сегодня занят своими думами, – говорит он.
Хозяйка либо не слышит, либо не знает, о чем он, и потому остается лежать.
– Встань! – велит Аеси, уже громко.
Хозяйка возится, и Соголон спешит ей на помощь. Госпожа Комвоно хватает ее за руку, но как только обретает равновесие, сердито по ней шлепает. Люди-львы, что-то заслышав, с кошачьей чуткостью застывают на углах тронного помоста. У западных дверей вновь какое-то движение. Все в зале преклоняют колена в ожидании, когда на тронные ступени взойдет особа правящего дома.
Входит принцесса Эмини, одетая проще всех здесь присутствующих, в тунику и плащ, словно она только что с какого-нибудь спорта – новоявленных забав, присущих знати. Единственный знак царственной власти у нее на голове – золотой обод с каменьями и раковинками каури, разделяющий пышные кудри принцессы надвое. На шее у нее несколько узорчатых ожерелий, а на ушах большие серьги-кольца. Следом за принцессой, стараясь не отстать, торопливо шаркает бледный мужчинка, чем-то похожий на мокрую крысу.
– Их высочества, принцесса Эмини и принц Мажози!
Принц садится на трон, что справа, а принцесса смело занимает средний, главный.
– Ваше высочество, сей королевский трон…
– Холодноват. Ничего, потерплю. Какие королевские обязанности наследный принц наслал сегодня на меня? – вопрошает она.
– Обязанности трона, ваше высочество, – с поклоном говорит Аеси.
Из-за его широкой спины Соголон втихомолку наблюдает, как Эмини кривится в ухмылке:
