ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН ПЛЮС. Откровенная поэтическая энциклопедия нашей жизни
22.
Ещё амуры, черти, змеи
Летают в снах его, как вдруг
Он ощутил улыбку феи –
Но то его случился друг.
Онегин рад сему везенью
И чувства дружбы проявленью;
Не протирая даже глаз,
Спешит домой он в тот же час:
«Да ну его, спектакль треклятый,
Всё каждый день одна бурда.
Пускай же эта ерунда
Выносит мозг, восторгом сжатый,
Другим поклонникам игры.
Меня же ждут ещё пиры!»
23.
Изображу ль в картине верной
Жильё Онегина? Смотри.
Обителью сей парфюмерной
Ты насладись на раз-два-три.
Здесь всё как будто из Парижа
И Лондона – всё для престижа!
Не нахожу лишь я вещей
Для современных типажей:
Ни радио, ни телефона,
Ни плеера, ни СВЧ,
Ни гриля в вычурном ключе,
Ни мини-видеосалона,
Ни холодильника со льдом
Не знал его просторный дом!
24.
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор из Гжели и хрусталь
Богемии, ещё награда:
Романы от мадам де Сталь;
Одеколон, шампунь, присоски
Для сотворения причёски –
Вот что имелось у него
Для главных нужд изо всего.
А это что: помада, стразы,
Заколки, пудра, бигуди.
За всем попробуй уследи!
Опять какие-то заразы
С собою всё приволокли,
Чтоб наслаждались кобели!
25.
Быть можно дельным человеком
И в то же время тюфяком,
И педофилом, и абреком,
И даже стильным чуваком.
Как можно три часа за сутки
У зеркала не ради шутки
Быть, наводя весь марафет,
Чтоб только выйти в высший свет?
Онегин же ведь не кокетка,
Мечтающая лишь о том,
Как охмурить таким понтом
(Что знает каждая брюнетка)
Какого-либо молодца –
Сынка богатого отца.
26.
В последнем вкусе туалетом
Мы б позабавились сейчас,
Но осенью, зимой и летом
Ходили раньше так у нас.
Жилет, чулки, фрак, панталоны
Приветствовали все салоны,
И только «Модный приговор»
Ему бы дал большой отпор.
С него стянули б все колготы,
Надели б брюки и пиджак,
На свалку выбросили б фрак,
Освободив от той заботы,
Чтобы гадать, какой дресс-код
Бомонду нужен в этот год.
27.
У нас теперь не то в предмете,
А факт, что скорый наш герой,
За пьянки будучи в ответе,
Спешит на бал очередной.
Читатели, мы не забудем
И помнить хорошенько будем,
Что всё ещё не кончен день,
Когда гулять ему не лень.
Он не один такой любитель
Приёмы даром посещать,
Сердца и чрево насыщать,
Вина и рыбы потребитель.
И скачет в ночь, когда все спят
И только кони говорят.
28.
Вот наш герой подъехал к сеням
И в дом, где слышится банкет,
Работу дав своим коленям,
Влетает через парапет.
Проходит в зал, где медь оркестра
Из гарнизонного реестра
Разогревает танцев пыл,
Пугая уличных кобыл.
Здесь дамы в модных туалетах
И кавалеры им под стать,
Где не поймешь, кто дочь, кто мать
И с кем рискнуть на флирт в дуэтах,
При этом чтоб не сплоховать,
А то потом несдобровать.
29.
Во дни веселья и желаний
Поэт наш штурмовал балы,
С друзьями разных лет и званий
Любил там истирать полы.
Грешил умело и немало,
Когда хотел и с кем попало,
Свой список расширяя тут,
Как самый ошалелый плут.
Там все партнёры изменяли
Негласно, глядя на других,
И в вальсе с ними на двоих.
Там маменьки всегда не знали,
Как юных дочек уберечь
От всяких непристойных встреч.
30.
Увы, на разные забавы
Поэт потратил много лет,
И, привкус оценив отравы,
Он поменял приоритет.
Уж слишком много там соблазна,
К чему природа безотказна
И что мешает тихо жить
И ткань поэзии творить.
Но в памяти остались ножки,
Хоть стройных вовсе не сыскать
По всей России. Надо ль врать?
Они, как вылитые ложки.
А как же можно их найти,
Коль платья – хоть асфальт мети!
31.
Когда ж и где, в какой пустыне
Вы появилися на свет,
Какой достались балерине,
Что вами крутит пируэт?
Какие носите балетки?
Такие, как у шансоньетки,
Иль по душе вам каблуки
Длиною чуть не в полруки?
Вы все опробовали залы
С паркетом или без него,
На подиуме каково,
Вы все взнуздали пьедесталы?
Что мне о вас ещё сказать?
Хочу Поэту слово дать.
32.
Дианы грудь, ланиты Флоры
Любил грешивший наш Поэт,
На них часами он узоры
Чертил, чтоб выписать портрет.
Но сверх всего любил он ножки,
Столь бархатные, как у кошки,
Его любимых танцовщиц
И уж никак не продавщиц.
Любил подглядывать за ними
Тайком на море, на лугу
И в очень дружеском кругу.
И восхищался так иными,
Его так загорался глаз,
Что зарыдал бы Тинто Брасс!
33.
Он помнил море пред грозою,
Когда стал пуст весёлый пляж
И над поверхностью морскою
Тотча́с возник шальной мираж.
Из водной глади чередою
Одна красотка за другою
Вдруг появились существа,
Им различимые едва.
Русалки, нимфы, нереиды
Манили все (ну и дела!)
Его в чём мама родила,
Как красный цвет быка корриды.
Такого он забыть не мог
И чуть от этого не слёг.
34.
Мне памятно другое время,
Когда ещё в пятнадцать лет
В его мужающее темя
Внедрился этот первый бред.
С тех пор он будет всё о ножках
Писать в тетрадях, на обложках,
Мечтать и бредить, рисовать,
Все эти ножки прославлять.
Но как ни прославляй те ножки,
Они тихонько, не спеша
На зов другого мальчиша
Сбегут вдоль гаревой дорожки
И будешь ими ты опять
Обманут раз сто двадцать пять.
35.
Что ж мой Евгений? Полусонный
Домой проспаться мчится он
И по пути, к дремоте склонный,
Тут видит следующий сон:
Как просыпается столица,
Как начинает петь синица,
Как открывают лавки вход,
Чтоб скоро в них пришёл народ
За кабачками и сарделькой,
За свежим, вкусным молочком,
Платя за это пятачком
И сдачу взявши карамелькой,
Поскольку в лавках тех с утра
С грошами полная дыра.
36.
Но, шумом бала утомлённый,
Евгений валится в кровать,
Совсем уже опустошённый,
Подушку свежую обнять.
Проспавши так до грома пушек,
Что добрался́ до самых ушек
И заменял собой часы,
Герой наш после колбасы
Вновь повторяет день вчерашний,
Опять стремясь в свой шумный свет,
Как будто лучшей жизни нет.
Субъект он явно не домашний.
Как долог будет этот бег,
Решит сам этот человек…
37.
Нет, рано чувства в нём остыли,
Похоже, стал он нездоров,
Красотки все его заныли,
Да, братец, наломал ты дров.
Уже ему не до балетов,
Не до пиров и туалетов,
Придётся тихо начинать
Ему другую жизнь опять.
Он, как святой наш князь Владимир,
Любивший прежде кутежи,
Наложниц многих типажи,
Кто прежний как бы разом вымер
И крест пронёс по всей Руси.
Прости нас, Боже, и спаси!
38.
Недуг, которого причину
Я должен вам здесь объявить,
Был в том, что прежнюю личину
Он сбросил, дабы захандрить.
Он думал то́тчас застрелиться,
Но пистолет пытался смыться.
Когда же он его нашёл,
К нему патрон не подошёл.
«Что ж делать? – размышлял Евгений. –
Уж не повеситься ль с утра,
Так чтоб пришли все доктора
И безо всяких там сомнений,
Без взятия ненужных проб
Меня определили в гроб?»
39.
О чём раздумывал Онегин
Ещё все тягостные дни?
Да будь он хоть Менахем Бегин,
Узнать не сможем мы одни,
Поскольку наш любимый Автор,
То бишь законный мой соавтор,
Нам не оставил здесь стихов
И даже маленьких штрихов.
Но, ежели язык развязан,
Не стоит, как собака, выть,
Учёным можешь ты не быть,
Но Пушкиным ты быть обязан!
Возьми и сочини строфу,
Заполни нужную графу!
40.
Мешает знать незнанья пробка,
Чего удумал наш герой,
Но черепная нам коробка
Дана убрать сей геморрой!
Задумал квёлый наш бедняга,
Как недобитая дворняга,
С моста за по́лночь над Невой
Вмиг сигануть вниз головой
С булыжниками за спиною,
Чтобы быстрее утонуть
И в речке чёрной отдохнуть.
Депрессия тому виною.
Но оказалось, что мосты
Для этого не так просты.
41.
Уже не знал, как дальше быть,
Как посетить тот мир забвений,
В каком не надо больше жить.
«Уж три попытки провалились,
Осечки с ними приключились,
Серьезный пережил я транс,
Использую последний шанс!
Найду-ка я многоэтажку
И прыгну из её окна,
Чтобы уж точно и сполна
Пришибло об асфальт бедняжку».
Но здесь вини конструкторов –
Нет в Питере таких домов.
42.
Причудницы большого света!
В вас дури много, толку нет.
Элен, Софи, Елизавета,
Ох, невзлюбил вас наш эстет
За то, что много в вас апломба,
Никто среди вас не секс-бомба,
Что недоступны никому
И не даёте вы ему.
Терпеть нет мочи ваших мнений,
Почерпнутых из толстых книг,
Ваш умный вид и скучный лик,
Напыщенный тон рассуждений.
Вот кабы стали вы его,
Ценил бы вас он сверх всего!
43.
И вы, красотки молодые,
И вас отставил щёголь мой.
Хоть вы и шибко заводные,
От вас один лишь геморрой.
Оставив мысль о суициде,
Отбросив дурь о панихиде,
Онегин вдруг решил начать
Про жизнь разгульную писать.
Но ни поэзии противной,
Ни прозы более простой
Ни с этой стороны, ни с той
С грамматикою нормативной
Освоить так и не сумел.
Что ж, это не его удел!
44.
И снова, преданный безделью,
Евгений обратился вспять,
Не к дням, подаренным веселью,
А в годы юности опять,
Когда читал он много книжек
Не из читален-передвижек,
Когда он многое узнал
И мало что критиковал.
Теперь он стал совсем циничен
И, не умея сам писать,
Мог авторов вразнос ругать,
В чём был, по сути, нелогичен.
Решил он чтение пресечь,
Но книги не придумал сжечь.
45.
Условий света свергнув бремя,
Отринув зов младой гульбы,
Онегин и Поэт на время
Сдружили две свои судьбы.
Такие схожие фигуры,
Такие общие натуры,
Как будто клоны-близнецы,
И оба те ещё самцы!
Как сильно в прошлом покутили,
Как одолела их хандра,
Как юность их была храбра́,
Ах сколько женщин закадрили!
Так что у каждого из нас
Аж слюньки капают из глаз!
46.
Кто жил и мыслил, тот не может
Друзьям не описать свой путь,
Всего, что душу больно гложет,
Тому, кого не обмануть,
Кому милы воспоминанья,
Кто помнил разочарованья,
Кто весь раскаянием жил,
Что жизнь в пустышку превратил.
И хоть онегинские речи
Поэта приводили в дрожь,
Он не увидел в них ни ложь,
Ни шутку и их встречи
Шли тихим, мирным чередом
Неделями и день за днём.
47.
Как часто летнею порою
Они бродили вдоль Невы!
Ну что Неглинка там с Тверскою
И даже Кремль седой Москвы!
Хвалились, как своей игрушкой,
Восьмой и сто восьмой подружкой
И всё считали: много их
Иль маловато на двоих.
Шутили, спорили и дра́лись,
Кто круче ма́чо тут из них
Среди кварталов городских,
И на гранитном камне кля́лись,
Что будут верные друзья,
Раз в счёте здесь у них ничья.
48.
С душою, полной сожалений,
Онегин думал и молчал
О жизни грешных заблуждений,
Не требуя ничьих похвал.
А мимо проплывали лодки,
Виднелись белые пилотки,
Гуляли парочки в ночи –
То ж питерцы, не москвичи!
А друг его, заслышав песни
И упоительный рожок,
Про Апеннинский сапожок
Подумал вдруг и, хоть ты тресни,
Никак не мог забыть о нём,
Так в сердце он пылал огнём.
49.
Адриатические волны,
О вас мечтает наш Поэт,
Все побережья вами по́лны,
И вам он шлёт свой пиетет!
Ему всё чудится миланка,
Болонка и венецианка,
Как будто не хватает Маш,
Матрён, Прасковий, Нюрок, Глаш.
Забудь, кудрявый, про Европу
И иноземный секс-туризм!
Да это же простой трюизм: