Евгений с опытом бесценным
Предстал наставником отменным,
И ученик с открытым ртом
Внимал ему своим умом.
Но в общем всё сводилось к мненью
У рассуждавших визави:
Блажен здесь всяк в своей любви,
Пока подвергнут он волненью
И может слёзы проливать
Или от счастия сиять.
18.
Когда прибегнем мы под знамя
Пенсионерского житья,
Мы в сердце обнаружим пламя
Для курсов кройки и шитья.
Но больше всех нам интересны
Теперь лишь темы, что не пресны,
То бишь клубничный адюльтер,
Чем полн эфирный интерьер.
О нём вещают нам с экранов
И каждый день, и каждый час
Во всех деталях, без прикрас
Для нас, российских телеманов,
Гордон, Малахов, тёток ряд.
Ну что с них взять – пусть говорят!
19.
Зато и пламенная младость
Всем людям на Земле дана,
Чтоб эту ветреную сладость
Другим поведать и сполна.
А если ты ещё писатель,
Клейма поэта соискатель,
То у тебя один лишь путь –
Скажи об этом, не забудь.
И Ленский всласть заговорил.
Онегин слушал, слушал, слушал
И всё рассказанное кушал,
Дверь в царство грёз приотворил.
Рассказ был явно не дурён,
А бард вполне себе умён.
20.
Ах, он любил, как в наши лéта
Так любят только чудаки,
Как лишь Ромео и Джульетта
Желали сердца и руки.
Совсем по-книжному, по-детски,
По-комсомольски, по-советски,
Как в стародавни времена
Любить учила нас страна.
Так платонически до срока,
С фантазиями и в мечтах,
С парениями в облаках,
С разлукой горькой издалёка.
И томно ждал, когда же вновь
Своей он Ольге даст любовь.
21.
Чуть отрок, Ольгою пленённый,
Крадучись, не спросясь отца,
К ней путь он торил потаённый,
Встречал у заднего крыльца.
Им было только по тринадцать,
Родня ждала по восемнадцать,
Когда б взаимно их отдать,
Чтобы на свадьбе погулять.
Ну а пока они резвились,
Играли в прятки целый день,
Тень наводили на плетень
И так в усладу веселились.
А как за то на них пенять?
Они боярская ведь рать!
22.
Она поэту подарила
Жучка, букашку, артишок,
Его тем самым вдохновила
На первый в жизни свой стишок.
Сперва писал он про животных,
Про флору, комаров болотных,
Потом пришла к нему напасть
Петь человеческую страсть.
Уединяясь под луною,
Дорожку лунную торя́,
Под лунным светом фонаря
К луне стремился он душою,
Чтоб ей негромко рассказать
Про Ольги всю деви́чью стать:
23.
Всегда скромна, всегда послушна
И на душе ни грамма зла,
К округе всей великодушна,
Но с ухажёрами смела;
Её все формы налитые,
В спираль кудряшки завитые,
Змеи́нка вздёрнутой губы,
Глаза, как яхонт, голубы…
Такой портрет, не скрытый маской,
Писать, наверное, бы мог
Один да Винчи (не Ван Гог!)
Своей непревзойдённой краской.
Пусть Ольга только подрастёт,
Мужской журнал её найдёт!
24.
Её сестра звалась Татьяна,
Чьё имя есть в календаре,
Латинское, но без изъяна,
А именины в январе.
Конечно, лучше бы Оксана,
Олеся, Юля иль Снежана,
Но вот такие имена
Тогда не ведала страна.
А что предложит заграница?
Совсем не милые Мадлен,
Матильда, Хельда иль Марлен
(То ли актриса, то ль певица).
Похоже, тут ни дать ни взять,
Не лучше ли к своим опять?
25.
Итак, она звалась Татьяной.
Как в доме старшая сестра,
Ходила в обуви сафьянной,
С серёжками из серебра.
Не скажем, что была красива
Иль на худой конец смазлива,
Ведь старшая не может дочь
Быть младшей копией точь-в-точь.
Хоть не была она принцессой
И салки отвергала в крик,
Зато читала много книг
И стать мечтала баронессой.
Кто ж из невест не заражён
Желаньем дёрнуть за кордон?
26.
Задумчивость, её подруга,
Вила́сь над ней, как фимиам,
Пока вся детская округа
Устраивала шум и гам.
Меланхоличная натура,
Оригинальная фигура
Порой с зари до темноты
Ждала свершения мечты.
Хотя бы куклу нарядила
И песню на ночь спела ей,
Чтоб та уснула поскорей,
А утром платьице ей сшила,
Как делают принцессы все,
Купаясь в созданной красе!
27.
Но кукол даже в эти годы
Малявка не хотела знать,
Она любила эпизоды
Из страшных сказок смаковать.
О том, как серенький волчишко
Без спросу заходил в домишко
И бабушку готов был съесть,
Предложена была бы честь.
Или про то, как он к козлятам
Ломился хитро вечерком,
Чтоб там сожрать их всем гуртом.
Урок всем маленьким ребятам:
Не открывайте сами дверь,
Когда в крыльцо стучится зверь!
28.
Она любила на балконе
Встречать ревущую грозу,
Когда в шальном аттракционе
Включают молнии фрезу,
И ветер по селу гуляет,
И ливень ямы наполняет,
И быстро наступает ночь,
И день спешит убраться прочь.
Зимой во время лютой стужи
Она садилась у окна
И, сценою поражена,
Смотрела, как на льду из лужи
Воробышки, собравшись в круг,
Клюют всё, что кидают с рук.
29.
Ей рано нравились романы
Тех европейских мастеров,
Кем упивались книгоманы
От девочек до стариков,
Но только не её папаша.
Наоборот, её мамаша
Досугом длительным своим
Из долгих лет и долгих зим
Взапой читала все новеллы,
Что привозили из столиц
Для развлечения девиц,
Особенно все те разделы,
В которых мерзкий аморал
Простых бедняжек обижал.
30.
Она любила Ричардсона,
Его Клариссу, Харриéт,
Хвалила Чарльза Грандисона,
А сэра Ловеласа – нет.
Все эти слёзные сюжеты
Так тонко были им воспеты,
Что даже сам Жан-Жак Руссо,
Чей бюст отлит мадам Тюссо,
Такой же труд потом затеял,
Создав роман на радость всем.
На мать Татьяны между тем
Он чувства давние навеял,
Когда она была юна
И в офицера влюблена.
31.
Как он, она была одета,
Похожий стиль, похожий вкус,
Она – от блещущего света,
Он – словно истовый француз.
Они хотели пожениться,
Создать семью и удалиться
Для жизни в дальний гарнизон.
Но этот странный моветон
Совсем расстраивал все планы
Родни невесты, и её
Другому óтдали. Житьё
В деревне, где козлы, бараны,
Коровы, яйца, кобели,
В привычку барыни вошли.
32.
Привычка усладила горе,
Жена забыла жениха
И мужа полюбила вскоре,
Точно свинарка пастуха.
Весь сельский быт ей был по нраву.
В угоду крепостному праву
Она порядки завела,
Отняв у мужа все дела.
Но чуть не стала Салтычихой,
Забрав над сельским миром власть,
И в этом испытала страсть.
Бывает то же и с крольчихой,
Что возле выводка сидит,
За каждым кроликом следит.
33.
Бывало, писывала кровью
На псарне спины крепостных,
Как всадник хлещет не с любовью
Тугие крупы пристяжных.
С годами сердце подобрело,
Она решила, что не дело
Своих кормильцев грубо сечь,
Достаточно лишь зло пресечь,
Дав пару раз по лбу служанкам,
Дабы готовили обед
Из супа, риса и котлет
На зависть городским мещанкам.
На то служанки нам даны,
Чтобы умели печь блины.
34.
Но муж её любил сердечно
И закрывал на всё глаза,
Давал ей денег бесконечно,
Не нажимал на тормоза.
Они так жили не тужили,
Всю жизнь хозяйству посвятили,
Как говорится, муж-жена –
Одна в деревне сатана.
Как и положено, знакомство
Они водили с тем, кто есть,
Чтобы отдать соседям честь
И, кстати, показать потомство.
Так испокон заведено,
Так будет – то-то и оно.
35.
Они хранили в жизни мирной
Войны прошедшей багажи,
У них на площади обширной
Нарыты были блиндажи.
Они достались им в наследство
Через французское посредство
В момент похода на Москву
Армады маршала Даву́.
Хранились там снаряды, ружья,
Три бочки пороха, фитиль.
Ну как же это сдать в утиль –
Тащили всё аж из Прибужья!
Чтоб не бояться нам войны,
Готовиться мы к ней должны!
36.
И так они старели оба
И постарели наконец,
Но счастье их любви до гроба
Однажды оборвал Творец.
Супруг скончался спозаранку,
Забрав в гроб саблю-иностранку,
Что обронил в тот злой мороз
Французский тонущий обоз.
С таким трофеем похоронен
Солдат Суворова был в склеп.
Делил он честно ратный хлеб
С полком, и не был флаг уронен.
От Измаила и до Альп
Снимал со всех врагов он скальп.
37.
Своим пенатам возвращённый
После учёных долгих лет,
Владимир Ленский, поражённый,
Узнал, что многих больше нет.
Некрополь посетив семейный,
Он памятник нашёл трофейный
С той самой саблей, и в ответ
Подумал про себя поэт:
«Увы, мой тесть потенциальный,
Как жаль, что больше нет тебя!
Я думал тайно про себя,
Что я уже твой зять реальный.
Но всё же обещаю я,
Что выйдет Ольга за меня».
38.
И там же надписью печальной
Он удостоил предков прах,
Что под плитой мемориальной
Лежат, его скрывая страх.
Как рано все они уходят,
Детей до загса не доводят,
И не увидеть им внучат,
Что на всю улицу кричат.
И возраст их совсем не дряхлый,
Чтоб отправляться в вечный путь,
Зачем же вянуть как-нибудь,
Как сорванный цветочек чахлый!
Сын божий, жить ты должен век,
Тебе ведь имя – Человек!
39.
Покамест упивайтесь ею,
Второй главою баловства,
Вдогонку ей, коль я сумею,
И третья прилетит глава.
И так неспешно шаг за шагом,
С большим или не очень лагом
Я завершу свой долгий бег
При помощи библиотек.
И под конец, быть может, выйдет
Из глубины словесных руд
Какой-нибудь забавный труд,
С которым вся печаль изы́йдет.
И вкусу он не навредит,
И памяти не осквернит.
40.
И чьё-нибудь он сердце тронет,
И тем я буду поощрён,
Что, если вдруг оно застонет,
Ему чуть-чуть поможет он.
А кто-то, может, посмеётся,
От смеха даже надорвётся
Или хихикнет просто так
И скажет: «Во даёт, чувак!»
Но будут и такие тоже,
Кого ничто не прошибёт
И кто поставит незачёт,
Промолвив: «Что я вижу, Боже!»
Ну что ж, на то и Пушкин он,
Что не создать его нам клон.
Глава третья
1.
– «Куда? Уж эти мне поэты!
По девкам, Ленский, я не прав?»
– «Да к ним, родимым, мы – эстеты
И укрощаем женский нрав».
– «И кто ж они, скажи секретно
Фамилии их мне конкретно».
– «Да Ларины, аж две сестры:
Татьяна, Ольга, ой шустры!»
– «Ах, эти две провинциалки,
Им не доступен высший свет.
А что, в округе лучше нет,
Чем деревенские мочалки,
Которым снится статный принц,
Что заберёт их в город Линц?»
2.
– «Я тут ещё беды не вижу,
Хотя, пусть я им не судья,
То́ моему вредит престижу,
Что снятся им не те мужья».
– «Так не теряй напрасно время
И принимай на плечи бремя,
Иди решительней вперёд,
А то товарищ уведёт.
А кстати, мне свою Джоконду,
О ком поёшь ты при луне,
Представь, а то тревожно мне:
Боюсь увидеть анаконду,
Что обовьёт тебя кругом
И так удавит целиком».
3.
– «Поедем».
Поскакали дру́ги
Галопом, рысью, нарядясь,
Покрепче натянув подпруги,
Визжа в восторге и смеясь.
Приехали желанны гости,
Хоть без подарков и без трости,
И важные, как петухи,
Завидные, чай, женихи!
Гостям приносят угощенье
В народном духе а-ля рус:
Огурчики, салат, арбуз,
Наливки, чай простой, варенье
И курочку – но то на бис…
Но вот окончен бенефис.
4.
Они дорогой самой краткой
Обратно скачут не спеша.
Устав от вечеринки сладкой,
Ведут беседу кореша́:
– «Онегин, кажешься ты мрачным,
Визит, видать, не стал удачным».
– «Ах, от такого торжества
Моя устала голова.
Объелся я их угощенья
До несварения кишок,
Теперь испытываю шок,