Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга вторая

– Остается надеяться, что ее родители не станут мучить бесконечными проверками фрагменты тела и поспешат похоронить бедняжку, – задумчиво говорит Карлос. У Веры подкашиваются ноги, цепляясь за колонну, она сползает на пол. – Что ж, придется исправлять твою ошибку, дорогая моя! – с внезапной жесткостью бросает он. – Девушку убиваем, труп сжигаем, фрагменты переправляем во Вьетнам. Родители получают настоящие останки и конец истории. Это будет наш ей подарок: могила на родине, семья рядом…

– Нет, – металлический, неживой голос Элены отрезвляет готовую броситься от ужаса бежать куда глаза глядят Веру. – Мы можем не уложиться в срок, может возникнуть путаница. Труп – это след, нечего тащить его на другой конец света через две границы, обозначая исходное место. Это не меньший риск, чем возможное решение ее родителей о провидении повторной экспертизы.

– Элена права, – соглашается любитель «спецэффектов». – В крайнем случае, мы все равно выиграем время, и восстановить картину не по горячим следам будет не так просто. Риск есть всегда. Будем щелкать проблемы по мере поступления.

– Ее нужно убрать как можно скорее, – в нервном голосе скользит усталость. – Ночью… она не успеет ничего почувствовать. Это предпочтительнее, чем расстрел во Вьетнаме или гниение в тюрьме. Так что, Элена, можешь быть довольна: в какой-то степени ты помогла ей.

– В этом нет необходимости… – ее голос лишен прежней уверенности.

– Нет необходимости? – вновь взметаются визгливые нотки. – Отпустить твою протеже невозможно! Она немало видела, она официально мертва! Что прикажешь с ней делать? Ты точно рехнулась!

«Он прав, – невольно признает Элена, – позволить Бэмби уйти никак нельзя. Неужели я дала ей почувствовать свободу ради того, чтобы сутки спустя передать в руки убийц…»

– Что с тобой? – Коати впивается взглядом в ее побледневшее лицо. – Ты начинаешь сдавать, Элена, – сухо бросает он. – Эмоции одерживают верх над здравым смыслом… ты забыла об осторожности и совершаешь глупость за глупостью! Если и дальше так пойдет…

– Я потеряла немного крови, – холодно отвечает она, медленно сканируя его изумрудными глазами, – ты наблюдаешь последствия. Несколько дней и я приду в норму, не сомневайся.

– Рад слышать, – довольно кивает он. – Ты понимаешь, что я прав? Она живая бомба замедленного действия.

– Не преувеличивай… – В этом женском неживом голосе Вера слышит приближение смерти. И вновь, подавив инстинктивное желание сорваться с места, она заставляет себя сидеть неподвижно. «Стоит им обнаружить меня, я умру. Никто не станет ждать ночи», – подсказывают остатки здравомыслия. – Ты прав: вернуться она не может…

– Решено, – резко обрывает Коати и объявляет: – Тема закрыта.

«Вот я и подставила тебя под пули. Что делать? Нужно попытаться выиграть время…» – Элена отворачивается к стеклянной стене, принимаясь отстраненно изучать освещенные растения.

– Стоит отдать тебе должное, – отмечает Карлос на удивление спокойным голосом, глядя на стоящего напротив мужчину, – ты отлично поработал. Блестящая задумка, блестящая реализация. Благодаря тебе Эленита снова с нами…

«Как быстро меняется его тон», – презрительно отмечает «Эленита», наблюдая за тем, как за считанные секунды Коати превращается из неврастеника в персону, преисполненную чувства собственной значимости:

– Я хотел бы отблагодарить тебя, только затрудняюсь определиться с подарком… Не поможешь? – немного покровительственно, самодовольно обращается он к собеседнику.

На несколько минут они погружаются в тишину.

– Отдайте мне ее, – задумчиво произносит низкий голос.

– Кого? – непонимающе переспрашивает Коати.

Потрясенно вскинув голову, Элена молниеносно оборачивается.

– Вьетнамский сувенир на память о вьетнамском приключении, – усмехнувшись, говорит Эридеро.

– Сейчас не время для шуток…

– Я не шучу. В иных вариантах я не заинтересован.

В этом голосе, твердом и одновременно ироничном, Вера угадывает свой единственный шанс – шанс выжить. Пауза чересчур затягивается, и Вера прижимает руки к вискам: ей кажется, она вот-вот лишится сознания. Наконец с холодной вежливостью мужчина добавляет:

– Дон Карлос, вы не обязаны меня благодарить…

– После того, что он для меня, для нас, – подчеркивает Элена, ошеломленно глядя на Карлоса, – сделал… – в обращенном на него изумрудном взгляде читаются упрек и разочарование.

Коати мешкает и отворачивается, понимая: он угодил в расставленную собственными руками ловушку. Столь безумное пожелание и в голову не могло прийти. Отказать с его стороны крайне неосмотрительно – не по понятиям нарушать слово, да и чревато это для репутации человека его уровня.

– Зачем она тебе? – недоуменно спрашивает он после длительной паузы.

– Мне так захотелось… – усмехается мужчина. – Прихоть, дон Карлос. Не ищите логики в этой просьбе.

– Прихоть??? – гневно восклицает Коати. – Ты отдаешь себе отчет в том, что твоя прихоть может обернуться…

– Не обернется, – обрывает его бесстрастный голос. – Вы отлично знаете: промахов у меня не бывает. Если вы решите оставить «сувенир» мне, не сомневайтесь: это не менее надежно, чем пустить ей пулю в лоб. – Вера вздрагивает. Эти слова произнесены абсолютно неоспоримым тоном. – Она никогда не доставит вам, нам, – уточняет он, – проблем. Я беру на себя полную ответственность. Полную.

– Что ж… – Карлос озадаченно пожимает плечами, сознавая: отказ после таких слов будет воспринят как неприкрытая демонстрация недоверия. Это не просьба, а своего рода требование партнера. – Учти, за любое осложнение отвечать придется тебе.

– Разумеется.

– Чем дольше она пробудет здесь, тем больше узнает… – не унимается он, – это немыслимо…

– Она ничего не узнает. Я позабочусь об этом.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно, – бормочет он. Происходящее кажется ему полным безумием. – Обещай: один неверный шаг, и ты ее убираешь.

– Будьте спокойны.

– Я не могу быть до конца спокоен… Интуиция подсказывает мне, что мы совершаем серьезную ошибку. Ладно, – с раздражением вздыхает он и процеживает: – Будь по-твоему.

– Спасибо.

– Что ж, – голос Элены звенит, подобно колокольчику, – проблема решена! А теперь можно наконец расслабиться и отметить мое возвращение.

***

Вера опускает голову и только тогда замечает, как дрожат руки. «Похоже я спасена, – неуверенно говорит себе она, – я буду жить, пока этому типу не придет в голову избавиться от собственной прихоти». Какое-то время она сидит не в силах пошевелиться, словно окаменев. А затем до нее доносится продолжение беседы: Элену коротко посвящают в произошедшее за время ее отсутствия… услышав вес последних грузов, Вера наконец выныривает из оцепенения, понимая: необходимо поскорее вернуться в комнату. Она поднимается и, оторвавшись наконец от колонны, пошатываясь, направляется в гостиную, но, не успев пересечь холл, сталкивается с Москито. Тот прытко подскакивает, больно хватает ее за руку и тащит за собой к комнате, от которой она успела отдалиться всего на несколько метров.

– Дон Карлос, – громко объявляет у входа Москито, – смотрите, кого я встретил! – и триумфально пересекает порог, грубо волоча за собой Веру.

«Что со мной будет???» – она непроизвольно утыкается взглядом в пол, боясь посмотреть в лица этих людей, и, спохватившись, судорожно сжимая в кулак свободную руку, приказывает себе: «Не смей дрожать». Москито продолжает жужжать у нее над ухом:

– Она подслушивала. Не знаю, правда, как долго… – и с силой сжимает ее запястье.

– Не понимая ни слова, она очень продуктивно подслушивала, – вздыхает Элена.

– Отпустите меня! – чуть слышно просит Вера.

– Что ты сказала? – с издевкой выпаливает он, сжимая запястье еще сильнее.

– Я сказала, отпусти меня, – с неожиданной твердостью повторяет она, поднимая глаза. Боль и гнев отрезвляют ее. – Убери руки, москитито!

Элена смеется. Лицо Москито искажается.

– Отпусти ее! – невозмутимо приказывает низкий голос.

Москито озирается на Карлоса в поиске защиты. Тот отворачивается.

– Мне повторить? – насмешливо осведомляется мужчина и делает шаг вперед.

Москито спешит убрать руку.

Потирая запястье, Вера чувствует, как скользит по ней изучающий взгляд и осмеливается наконец поднять голову: в нескольких метрах от нее стоит молодой мужчина, лет тридцати – тридцати пяти, высокий, темноволосый, с четкими, немного резкими, почти скульптурными чертами лица. Он смотрит на нее с любопытством и едва различимым удивлением. На секунду их взгляды пересекаются – глаза у него темные, взгляд пронзительный, глубокий. Вера смущается и, поспешно отведя глаза, продолжает изучать новое действующее лицо не то трагедии, не то фарса, коими обернулась ее жизнь: на нем светло-серый костюм – белая рубашка без галстука и пиджак с одной пуговицей – элегантный и в то же время не слишком официальный. Замешательство одолело бы ее окончательно, узнай она, что мужчина без труда читает ее мысли – больно красноречиво на бледном лице проступило удивление. «Знакомство» и правда ошеломило Веру – наркоторговцев она представляла несколько иначе: этот человек походил на молодого, очень стильного бизнесмена, но никак не на бандита. Более того, его внешний вид не имел ничего общего с образом, нарисованным услужливым воображением, едва она впервые услышала его прозвище и узнала о его «подвиге». А затем, словно очнувшись, Вера наконец перевела глаза на пристально разглядывающего ее невысокого мужчину, меряющего комнату быстрыми шагами: взгляд у него недоверчивый, с легким прищуром, в руках он вертит сигару, движения его отличает поспешность и одновременно осторожность. «Встреть я этого типа на улице, ни за что бы не догадалась, что он преступник, тем более лидер наркокартеля», – изумленно констатирует Вера: он производит впечатление человека скромного, мягкого, безобидного. Хотя, она присматривается, – внешнее добродушие вступает в контраст с цепким, хитрым взглядом. На запястье красуются массивные золотые часы, чересчур массивные, отмечает Вера.

– Москито, – резко отворачивается Коати. – Следуй за мной.

Она осмелилась осадить Москито, а теперь принялась изучать их: «Любопытство одержало верх над страхом», – с раздражением подмечает он. И более прежнего охватывает его беспокойство: девица измученная, но незабитая, и довольно неплохо держится, учитывая обстоятельства. «Эту ситуацию необходимо держать под контролем!» – мысленно подчеркивает Коати и, поравнявшись с выходом, бросает:

– Я вернусь через четверть часа, чтобы ее здесь не было!

Шаги удаляются. Медленно пересекая комнату, приближается Элена, останавливается напротив Веры и, глядя в ее глаза, ласково шелестит:

– Я приказала тебе не выходить из комнаты, не так ли? И ты обещала слушать меня… – молниеносно заносит руку и принимается хлестать по щекам ошеломленную Веру. – Это, чтобы ты перестала врать, – холодно комментирует она, нанеся первую пощечину. – А это, чтобы раз и навсегда уяснила: мои приказы выполняются беспрекословно, – она ударяет ее в другую щеку. – А это, чтобы избавилась от привычки подслушивать…

Третья пощечина обрушивается с такой силой, что Вера, пошатнувшись, отлетает к стенке. Стеклянные стены комнаты кружатся перед глазами.

– Элена, остынь, – на удивление спокойный голос.

– Заслужила. Я должна была сделать это еще в больнице… – хладнокровно процеживает она и, вспомнив досадную деталь, резко оборачивается. – У нас проблема. – Убедившись, что за дверью никого, сообщает мужчине: – Кое-кто знает о побеге. Эта дура предупредила медсестру за несколько часов до случившегося. Та отпросилась и ушла… Ким Кук, да кажется так ее звали.

Вера вздрагивает и выдает себя, вскинув на Элену полные слез глаза.

– Она понимает испанский? – интересуется мужчина, не упустивший из вида ее реакцию.

– С чего ты взял? – теряется Элена. – Нет, она не говорила… Может, несколько слов.

– Пожалуйста, оставьте Ким в покое, – шепчет Вера, вытирая слезы, – она ничего не расскажет! Особенно после того, как убедилась, на что вы способны.

– Сейчас она тебе поведает, что у медсестры дочь – инвалид, – с сарказмом заверяет Элена и добавляет: – Она, и правда, добрая женщина.

– Не причиняйте ей зла, пожалуйста! Это абсолютно бессмысленно…

– Ты понимаешь все, о чем мы говорим? – спрашивает мужчина, пристально глядя ей в глаза.

– Элена назвала имя… – спохватывается она.

– Да, точно. – Он отходит к стеклянной стене и несколько минут смотрит в сад. Затем вынимает сотовый. – Байрон, подойди, – приказывает он и, бесстрастно разглядывая Веру, лениво бросает Элене: – Хорош твой сувенир: болтушка и врушка. Давай устроим ей экскурсию – искупается в реке, познакомится с крокодилами…

Вера судорожно ловит воздух и прячет лицо в ладонях.

– Все она понимает, – удовлетворенно констатирует мужчина и спешит успокоить ее: – Мне нужна была твоя реакция. Не ври больше, не придется тебя разыгрывать.

– Я ее собственными руками крокодилам швырну! – негодующе выдыхает Элена.

– Вы с ума сошли… – перейдя на испанский, Вера устало качает головой. – Делайте что хотите… – равнодушно бросает она. Силы покидают ее, уступив место апатии.

– Не бойся. – Он приближается, осматривает покрасневшее от ударов лицо и произносит на удивление человечным голосом: – Тебе больше ничего не угрожает. Расслабься.

– Что вы сделаете Ким Кук? – дрожа, она не находит в себе сил поднять глаза.

– Идиотка! – восклицает Элена и невольно смягчается.

– С ней поговорят и только, – отвечает мужчина, задумчиво глядя на нее. – Обещаю, ее пальцем не тронут, пока она будет молчать. А теперь посмотри на меня, – не то просит, не то приказывает он. Вера поднимает глаза. – Возвращайся в комнату и не выходи без спросу. Поняла?

Она кивает.

– Байрон! – поспешно входит молодой, смуглый, накаченный парень. – Проводи сеньориту в ее комнату. Не спускай глаз с двери. Каждый час справляйся о ее самочувствии.

Вера рассеяно слушает: в манере отдавать приказы мужчина напоминает ей Элену: оба делают это с удивительной легкостью и небрежностью, ни на секунду не сомневаясь в том, что сказанное будет незамедлительно исполнено. Подобно Элене, Эридеро привык к слугам и не привык к неповиновению. Он его просто не потерпит, понимает Вера.

– Если тебе что-нибудь понадобится, проси Байрона. Это очень удобно, – с полуулыбкой-полуусмешкой сообщает он, и Вера затрудняется определить, что преобладает в его голосе: искренность или ироничность.

– Спасибо, – уголки губ едва заметно приподнимаются. – Не за тюремщика, а за то, что спасли мне жизнь.

– Об этом мы поговорим в другой раз, – заверяет мужчина.

– Конечно. Спокойной ночи.

Она отворачивается и следует за Байроном.

***

Байрон Гарсия озадаченно поглядывал на запертую дверь ванной комнаты: не успев переступить порог, девушка закрылась внутри и, похоже, не намеривалась выходить. На часах 24:55. Время от времени до него доносились кашель и негромкие всхлипывания. Ему строго-настрого велено следить, чтобы с ней ничего не случилось, но как, спрашивается, не видя ее, удостовериться в том, что все в порядке? «Может, попросить ее выйти?» – растерянно гадал он. Или не в его полномочиях отдавать ей указания? Будучи принятым на «службу» к Эридеро исключительно благодаря рекомендации старшего брата Серхио, телохранителя патрона, всего неделю назад, Байрон, проходя испытательный срок, неимоверно боялся оплошать, зная: один из самых влиятельных кокаиновых дельцов региона не прощает ни малейшего промаха. Первое поручение окончательно вогнало его в состояние паники: нет ничего хуже ответственности за бьющуюся в истерике женщину, в этом Байрон готов был поклясться. А в конкретном случае, не имея представления о значимости особы и границах дозволенного, ситуация осложнялась многократно. Наконец, отважившись, он вежливо произнес:

– Сеньорита, вы не могли бы вернуться в комнату? Уже поздно!

– Прошу вас, не напрягайтесь. Вам велено заходить каждый час, а не каждую минуту, – прозвучал после непродолжительного молчания тихий голос.

Байрон с облегчением вздыхает: мыслит связно, излагает внятно, похоже, все в норме.

– Сеньорита, я буду заходить, как велено, если вы вернетесь в комнату, и я смогу зрительно контролировать вас, – объясняет он. – В противном случае придется сообщить патрону…

– Не стоит, – устало говорит она. – Дайте мне минут десять.

Байрон с удовлетворением соглашается. Кажется, между ними есть нечто общее, заключает он: оба опасаются вызвать гнев одного и того же человека. Значит, с ней вполне можно договориться…

А между тем, вернувшись в комнату, Вера испытала неконтролируемое желание спрятаться не только от своего тюремщика, но и от новой, непонятной пока еще реальности. Истратив остаток сил на напряжение последних дней, ослабленное болезнью и изматывающими перелетами тело и оголенные нервы не выдержали: события этого вечера окончательно выбили подобие почвы из-под ног, силы иссякли… отданная на растерзание страха, слабости и отчаяния Вера взорвалась, выплеснув наружу все, что более не поддавалось контролю. Вновь она ощущала себя безвольной марионеткой, увлекаемой бешеной стихией в чудовищный водоворот. И чем глубже погружалась она в понимание сложившейся ситуации, тем сильнее охватывали ее осознание собственного бессилия, зависимости и ужаса. Никогда прежде будущее не казалось ей столь неопределенным. В тюрьме перед ней с беспощадной ясностью представали три варианта развития событий: смерть, пожизненное заключение или свобода. А теперь? Теперь осталась лишь неизвестность. Еще сутки назад она была твердо убеждена в том, что страшнее «зверинца» быть ничего не может, сейчас же ей казалось, будто в очередной раз провидение доказывает: границы чудовищного весьма размыты, никогда не знаешь, где проходит черта, за которой заканчивается ужас. Сидя на полу просторной комнаты, чувствуя себя полностью опустошенной, Вера пыталась обдумать свое новое положение: там, в тюрьме, она по крайней мере была живым человеком. У нее был адвокат, она могла рассчитывать на помощь консульства, а еще были законы – часто несущие чисто декоративную функцию, они тем не менее служили сдерживающим фактором – это она осознала только сейчас, окунувшись в реалии полного беззакония. «Я объявлена мертвой, – снова и снова повторяла себе Вера, пытаясь вникнуть в смысл этих слов и в последствия, кои они влекут за собой, – а это значит, что меня просто нет. Никто не защищает меня отныне: ни адвокаты, ни законы, никто и ничто. Я исчезла юридически, и в любую минуту могу исчезнуть физически, стоит так решить незнакомому человеку, для которого жить мне или умереть представляется всего лишь прихотью. Ничто не мешает ему убить меня в любой момент, и он это понимает». Ей казалось: еще немного и она сойдет с ума от страха и неопределенности… что будет завтра, через неделю, через месяц? Каково это – жить, гадая, проснешься ли ты на следующее утро, доживешь ли до вечера? Жить, зная, что у тебя нет никаких прав и ты отдана во власть человека, взрывающего больницы? А главное – нет будущего. «Ее нельзя отпускать, она много знает…» – эта фраза раскаленным железом врезалась в сознание. Не отпустят… А ждать помощи неоткуда. Вот такой расклад. Она исчезнет окончательно, и никто никогда не узнает, что с ней стало на самом деле. Может, к лучшему, что родителям сообщили о ее смерти, сказала себе Вера, потому, как вполне вероятно, так оно и есть, а она просто не ведает об этом…

***

На часах почти три ночи. За дверью раздается новый приступ кашля, продолжительный и особо сильный. Выждав немного, Байрон осторожно заглядывает в комнату. Негромко интересуется, не нужно ли ей чего-либо? В ответ – тишина. Яркий свет лампы освещает лежащую с закрытыми глазами девушку. «Не выключайте свет», – попросила она, вернувшись в комнату. Он с готовностью согласился: ему это только на руку. Помешкав с минуту, приближается, всматриваясь в бледное лицо, вновь интересуется ее самочувствием, и вновь ответом служит тишина. Байрон настораживается: она не могла не проснуться от подобного приступа кашля – притворяется, что не слышит, или ей в самом деле плохо? Решившись, дотрагивается до ее руки, безжизненно свисающей с кровати: рука горячая и сухая. Поспешно возвращается в коридор… спустя четверть часа вновь проходит в комнату и в растерянности замирает: девушка неестественно бледна, лоб покрыт капельками пота, изредка с губ срываются слова на незнакомом языке – похоже, бредит, догадывается он. Поразмыслив немного, звонит в дом для обслуживающего персонала, будит Валентину – Эридеро, знает Байрон, весьма ценит женщину, работающую у него не первый год, и просит прийти незамедлительно. На нее и возлагает надежды: она просто обязана помочь ему разрулить ситуацию. Осмотрев «гостью», Валентина поспешно приносит смоченные в холодной воде полотенца: первое кладет на лоб, второе и третье прикладывает к рукам. Та не открывает глаз, никак не реагируя на проделанные манипуляции, а время от времени едва слышно произносит нечто неразборчивое. Проходит почти час, и Валентина подзывает Байрона:

– Ей не становится лучше, – она озадаченно качает головой, – кажется, ей даже хуже. Я бы на твоем месте поставила патрона в известность.

– Четыре утра, – ошеломленно произносит парень. – Он рассердится…

– Смотри сам, – вздыхает Валентина, – объясняться придется тебе.

– В доме должна быть аптечка…

– Ты с ума сошел! – восклицает женщина. – Ни о каком самолечении не может быть и речи.

Байрон в смятении выходит на улицу, закуривает. Если через час ее состояние не улучшится, придется сообщить… Пять часов – почти утро, пытается успокоить себя он. Час спустя возвращается, с надеждой глядя на Валентину. «Не тяни, – говорит она, – я тебя покрывать не стану». Байрон, сознавая, что вляпался по полной и стоит сделать неверный выбор, его ожидают серьезные неприятности, взвесив все «за» и «против», приходит к выводу: лучше перестраховаться и, рискнув, наткнуться на недовольство патрона, чем нести ответственность за возможные осложнения, вызванные его бездействием. Решившись, поднимается на верхний этаж и боязливо стучит в дверь центральной комнаты… с мыслями он собраться не успел, ответ последовал незамедлительно: образ жизни неизбежно накладывает отпечаток – подобно многим своим «коллегам», Эридеро получил в подарок к славе и могуществу весьма чуткий сон.

– Патрон, – извиняющимся тоном проговорил Байрон, испуганно уткнувшись в закрытую дверь, – гостье плохо.

– Что с ней? – абсолютно бесстрастный голос.

– Высокая температура, жар…

– Позови Валентину, пусть посмотрит…

– Я так и поступил, – с облегчением сообщает Байрон. – Она сделала все, что могла, но сеньорите по-прежнему плохо. Кажется, она начинает бредить… Я подумал, что вы должны знать.

– Правильно сделал. Возвращайся.

Не веря своему счастью, парень спешит выполнить указание.

Несколько минут спустя в комнату Веры проходит Эридеро. «Открой окно!» – велит он Валентине, опускается на придвинутый к кровати стул и принимается внимательно оглядывать мертвенно-бледную «гостью». Не преувеличил парень, констатирует он, ей в самом деле плохо. В этот момент она поворачивает к нему лицо и что-то говорит на родном языке – тихо и очень внятно. «Бредит, не соображает, где находится… – отмечает Эридеро, – да и неудивительно после пережитого». Мужчина дотрагивается до ее запястья, нащупывает пульс – учащенный, даже слишком, сжимает горячую, словно обожженную руку, и Вера, внезапно распахнув глаза, судорожно вырывает ее. «Судя по реакции, она меня узнала, – усмехается он. Пристально всматриваясь в бледное лицо, произносит: – Ты помнишь, где находишься?» В ответ Вера поспешно закрывает глаза и отворачивается. «Помнишь… – задумчиво говорит он, набирая номер: – Доктор Монрой, вы мне нужны безотлагательно. Через четверть часа за вами заедут». Затем отходит к окну. Сквозь боль, слабость и окутавший сознание туман Вера физически ощущает скользящий по ней взгляд: мало-помалу он возвращает ее в реальность, подобно другому взгляду, который она почувствовала, лежа на полу в тюремной камере, – холодному, жестокому, хищному. Тогда она заставила себя собраться и ответить, сейчас же боится открыть глаза, прочесть жестокость и насмешку, понимая: ответить она не сможет, силы иссякли, их источник, казалось ей, погас. Зажмуривается, и в этой детской попытке убежать представляется себе на удивление жалкой.

А между тем в обращенном на нее взгляде не скользило и тени насмешки. Мужчина смотрел на нее сосредоточенно, обеспокоенно, с нескрываемым интересом. Вера немало удивилась бы, узнав, что ему так и не удалось сомкнуть глаз этой ночью, и причиной тому была она. То, что он охарактеризовал прихотью, на самом деле было порывом, довольно неблагоразумным, признал он позже в разговоре с Эленой. Но в те минуты нечто заставило его принять решение, последствия которого, понимал он, могут быть непредсказуемы и весьма существенны. А чем объяснялся этот лишенный здравого смысла шаг, объяснить до конца он так и не смог ни Элене, ни самому себе. «Решено!» – сказал Коати, и он, словно наяву, увидел ее измученное лицо и огромные глаза. Представил, как ночью в комнату войдут, и, возможно, в последнюю секунду она распахнет глаза, так же, как несколько часов назад, – с детской доверчивостью и открытостью, встретив дуло пистолета… А еще была Элена: для близко знакомого с ней человека ее поступок был чем-то из рода фантастики – Элене не были свойственны сентиментальные порывы, и у него не возникало сомнений: ни за что на свете не стала бы она вытаскивать из тюрьмы кого-либо, руководствуясь жалостью и желанием восстановить справедливость – подобный поступок необходимо было заслужить. Очевидно, это полуживое создание достойно справлялось с выпавшими на ее долю несчастьями, в противном случае Элена бы и пальцем ради нее не пошевелила. И потом, она не особо ладила с женщинами и не имела подруг. Завоевавшая ее симпатию заключенная должно быть особа довольно необычная, предположил он, и этот факт пробудил в нем любопытство. Обо всем этом он размышлял, слушая диалог Коати и Элены, и мысль о том, что она вырвалась из тюрьмы ради того, чтобы сутки спустя быть убитой киллером в Колумбии, показалась ему неким изощренным трагикомическим фарсом. Если Элена полагает, что «сувенир» заслуживает свободы, не стоит нажимать на курок, не оставив ей ни малейшего шанса, решил он, в конце концов сделать это я всегда успею, – и озвучил свою прихоть, не без удовольствия обставив «дона Карлоса»… Желаемое он получил – нежданная гостья оказалась полностью в его власти. Решать ее судьбу отныне не может никто, даже Элена. «Что мне с тобой делать?» – в очередной раз мысленно обратился он к Вере. Это история только начинается, и лишь время покажет, не придется ли пожалеть о спонтанном порыве – едва ли не единственном принятым Эридеро решении, в правильности которого он сомневался. Сомневался, так как не мог не признать правоту Коати. Двойную правоту Коати, если быть точным, отметил Эридеро: видела и знает она достаточно, чтобы создать проблемы, и это превращает ее в носителя информации, информации, которая не отпускает… и да, вероятнее всего, к этой информации добавится новая, если она задержится среди них надолго. Что остается ему? Создать для нее тюрьму с условиями пятизвездочного отеля в надежде, что она смирится и согласится покорно существовать в предложенных условиях? Если она действительно обладает характером, то рано или поздно желание обрести свободу одержит верх над страхом, и тогда у него не останется выбора… Ее необходимо заставить понять это как можно скорее.