Эпизоды сексуального характера

Богатеет мадам Изида, радуются люди, удивляются, как они в ответственный момент и слово нужное подбирают, и движение правильное делают, будто ангел-хранитель их за руку ведет. Да и Маргарита Павловна свое получает, чего при жизни не имела. Как с задачей справится, все нужное для просителя сделает, так еще после на часок в теле его остается, усыпляя на этот час сознание хозяйское особенно крепко. Тут, случается, до курьезов доходит – девы после такого себя без девственности обнаруживают, у трезвенников с похмелья головы гудят, ломки непознанные проявляются, животы от переедания пухнут. Один политик так и вовсе приметил, что мошонка его до гематом смята, пенис распух, а анус кровоточит немилосердно. Мадам Изида от всех претензий отмахивается – дело сделано, а тонкие миры сердить не стоит, а то прорвутся. Тонкие миры – не анус, их не заштопаешь. А сама тихонько посмеивается, глядя, как Маргарита Павловна плату свою удовольствиями телесными берет. Мадам Изида уж давно приметила – как после ее бормотанья в домике при свечах клиент вдруг заулыбается, как рукой себе в промежность соскользнет, значит на месте Маргарита Павловна – и день будет, и пища.

Комментарий №5

Диетолог ее Королевского Величества Елизаветы II Жорж Ирвин Робас, из книги «Да – я гей, и ты с этим ничегошеньки не поделаешь, папуля»:

«Не следует путать причину и следствие. Загар и культ спортивного тела вошли в моду не на волне популярности здорового образа жизни, а исключительно из-за нового витка спроса на секс и все с ним связанное. Именно секс заставил людей пересмотреть традиционные ценности. Так, жилистая худоба и смуглая кожа изначально считались признаками бедняка, работяги или раба – того, кому скудность рациона не позволяют нагулять вес, а необходимость горбатиться на солнцепеке не дает сохранить кефирную белизну. Но одна эпоха сменила другую, и люди наконец поняли очевидное – ничего лучше секса в их жизни нет, не было и не будет. А обрюзгшее, дряблое, обвисшее, жирное, стокилограммовое мертвецки-бледное тело – оно не только не вызывает влечения, но и физически не способно удовлетворить сексуальное желание. Поэтому люди, желающие получать максимум удовольствия, отказались от конфет и сдобы, загнали себя в спортзалы и солярии. Они рассчитывали, что сразу же станут по-настоящему счастливыми, но этого не произошло. Как оказалось, для секса, кроме спортивной фигуры и загара нужен еще и партнер. Но где его взять? Где можно выбрать любовника подходящего телосложения и цвета? В природе таких мест не было, но человек не спасовал и создал их с нуля. Речь идет о гениальнейшем и сексуальнейшем культурном открытии двадцатого века – о пляжах. Как альпинисты, смело идущие от одной горной вершины к другой, шагают здоровые и красивые голые люди по пляжу от переживаний одного оргазма к предчувствию другого, улыбаются потенциальным любовникам и совершенно бесплатно получают дополнительные дозы ультрафиолета».

Эпизод №5. Пляж

Долгожданное тепло. Отличный повод говорить о погоде с улыбкой. Как будто нужен повод, чтобы говорить о погоде. Нет, тут нужен человек, а разговор о погоде сам вырастет практически из ничего. И если уж я пустынник в седьмом колене, это не меняет ровным счетом ничего. Просто в пустыне зима сменяется летом так же часто, как ночь сменяется днем.

Первый жаркий денек был наскоро разогрет Созидателем в небесной микроволновке с тем умыслом, чтобы я им воспользовался. Мог ли я подвести большого папу? Нет. Поэтому, облачив обнаженные нервы в шорты и обтягивающую маечку, я отправился на пляж – в ту самую песочницу Серебряного Бора, где этот день уже делили между собой белые, расширяющиеся к низу, словно сахарные головы, нудисты обоих полов, стягивающие трусы в порыве показать всему миру, что при должном уходе и рационе мужика от бабы отличить даже без трусов бывает практически невозможно.

Расстелив полотенце подальше от гермафродитных голышей, я уложил на него собственные нервы, обросшие жиром, мышцами, кожей и волосами в той чудной пропорции, в какой они скорее услаждают и привлекают взгляд, чем пугают и отталкивают. Дивный запах моей впитывающей солнце девственности и ветреной непорочности понесся над берегом, роняя в воду ранних бабочек, жучков, фруктовых и навозных мушек – всех без разбору. Однако довольно скоро я заметил, что влияю на поведение не одних лишь крылатых насекомых. Сужая круги, поглядывая на меня сквозь дымчатую пелену солнечных очков, по песочку бродил солидного пуза дядечка в бороде и веселеньких плавках.

– Прекрасная сегодня погода, – сказал дядечка.

– Действительно, – согласился я.

– По ночам еще холодновато, но днем печет, – дядечка кивнул и погладил пузо.

– Да, – и тут возразить мне было нечего.

– Все равно, поздняя весна – вон в той протоке еще лед стоит, – не унимался дядечка.

– Угу.

– Я слышал, похолодание еще будет, – заявил дядечка. – Снега вроде бы не обещают, но градусов на десять температура понизится.

– О.

– Так что на майские праздники придется утепляться, – взгляд дядечки скользнул поверх солнечных очков и задержался на моих сосках.

– Ага.

– Лета, говорят, еще подождать придется, – дядечка облизнулся, давая понять, что затыкаться он не собирается.

– Печально, – сказал я. – А вы случаем не издатель?

– Издатель? – переспросил дядечка.

– Я думал, в детстве всех учат, что книга – лучший подарок.

– Это да, это конечно, – закивал дядечка.

– Ну так вот, за книгу я бы перед вами нагнулся, ягодицы бы еще сам раздвинул.

– За какую книгу? – похоже, дядечке игра понравилась.

– За мою книгу, которую вы, будь вы издателем, издали бы тиражом в пару сотен тысяч экземпляров.

– О, так вы пишите? – дядечка снова облизнулся.

– Да, вам крупно повезло. В том плане, что я пишу, а не пою. То есть, я не требую, чтобы вы издали мой альбом – это очень накладно. Студии, музыканты, концерты, радио и телеэфир. А так – твердый переплет, хорошая бумага, реклама в метро и на автобусных остановках. Видите, не так уж много я за свою задницу прошу.

– А о чем ваша книга?

– Это имеет значение? Ладно, в двух словах. Это роман. Главные героини – сестры-близнецы Аня и Лиза. В школе дети их задирают, дразнят, обзывают анализами. То есть, вы понимаете, для детей существуют только те анализы, которые они в поликлинике сдают, в баночке майонезной или коробке спичечном приносят. У Ани волосы светлые, жиденькие – поэтому она среди одноклассников зовется Сакой. Лиза – Кака, потому что у нее густые каштановые волосы. А вместе Аня и Лиза – анализы. Так вот, страдающие от детской жестокости анализы изобретают антигравитационный майонез. Понимаете, это такой майонез, что если им салат сверху залить, то ничего хорошего из этого не выйдет – он вниз даже при перемешивании не протекает. Наоборот, вверх все время поднимается. Если хотите сделать салат с антигравитационным майонезом, то нужно в плошку сначала майонез лить, а потом уже все остальное закидывать. Понимаете? Но самое главное, это то чувство полета, которое люди ощущают, съев антигравитационный майонез, изобретенный Аней и Лизой, простыми школьницами. Развязка у романа такая – Аня и Лиза получают Нобелевскую премию, весь мир подсаживается на их майонез, как на наркотик. Тут Аня немного меняет состав майонеза, и всякий, кто его ест, улетает в открытый космос. Без ракеты и скафандра, разумеется. Так на Земле остаются одни только Лиза и Аня. Они радуются, что теперь их никто не дразнит анализами. Вот. Потом им становится безумно скучно, они начинают звать друг друга Сакой и Какой, вступают в лесбийский брак и, снова изменив формулу майонеза, рожают… Стоп. Это уже сюжет второй книги.

– Очень интересно, – сказал дядечка.

– Так вы издатель?

– Да, конечно, – дядечка замялся, – не совсем, но у меня есть знакомые… Обсудим это за ужином?

– По телефону, – отрезал я. – Сначала книга, потом моя жопа, ужин и все что пожелаете.

Мы обменялись телефонными номерами, после чего дядечка поспешно покинул пляж.

Я пробовал ему позвонить, да какое там – в действительности такого номера не существовало. Жалкий педерастический ублюдок! Как же я понимаю женщин – все их хотят, но на поверку оказываются халявщиками или педрилами. Женщины честно предлагают себя, а не какой-то там талант или красивые глазки, то есть сами на халяву не рассчитывают. И что получают взамен? Сраный разговор про погоду, приглашение на дерьмовый ужин и фальшивый номер телефона.

Комментарий №6

Путешественник Ерофей Павлович Хабаров, из мемуаров «Тысяча женщин со всего света, с которыми у меня был секс, хоть и не все из них были женщинами»:

«Иногда случается такое, что природа допускает «ошибку» – помещает сознание мужчины в женское тело и наоборот. Казалось бы, сейчас мужчины и женщины наделены равными правами и возможностями, и в современном мире нет особой разницы в теле какого пола оказалось твое сознание. Но так лишь кажется на первый взгляд. В действительности же мужчины в женской оболочке, как и женщины в мужской, испытывают многочисленные нравственные страдания. И наибольшее число страданий сконцентрировано вокруг сексуальной проблематики. Так, мужчины с женским сознанием имеют врожденную способность к испытанию множественных, так называемых «каскадных» оргазмов, что часто вызывает у них чувство неловкости (подчас, даже вины) и зависть у их сексуальных партнеров. Женщинам с мужским сознанием не проще – испытав оргазм, они склонны тут же повернуться лицом к стенке и немедленно уснуть, что также заставляет их чувствовать себя некомфортно и провоцирует у любовников негативную реакцию. Как правило, чтобы познать самого себя, принять свою особенность и научиться управлять ею, гендерным перевертышам приходится пройти курс гормональной терапии, перенести серию хирургических операций и, в конце концов, прибегнуть к процедуре трансплантации разума в донорское тело».

Эпизод №6. Блюз Цветика

Если бы мне еще неделю назад такое кто сказал, на месте бы в щепки ему харю разнес. Хотя, погодите секундочку. Неделю назад, друзья мои, думается, уже бы не стал разносить. Но вот за пару недель до того – точняк, ко всем херам бы расхерачил, бля, в кровавые сопли! Но, судя по всему, в нынешнем моем положении не следует винить никого, кроме госпожи Судьбы и ее верного посыльного Случая. Гребаный ебучий случай! Сука, как же у меня чесались руки раскроить это кукольное личико! Но, порядок таков, что если ты ему не следуешь, он все равно поглотит и упорядочит тебя по собственному разумению и классификатору. Не так ли, друзья мои? Все мы живем в тесной взаимосвязи с окружением, по праву или нет, но часто проникающим сквозь все слои нашей защитной оболочки, которую нам свойственно мнить девственно целой и непреступной. Совсем недавно я тоже думал, что быстрота реакции, сила, разумная осторожность в словах и поведении обеспечивают полный контроль ситуации, а, стало быть, хранят непорочность моего существа от всего того, что я полагал за отвратительную грязь и мерзость, несовместимую с жизнью. Как же, ебать меня сраным дуршлагом, я ошибался! Блядь! Блядь!! Блядь!!! Простите. Я постараюсь рассказать все по порядку. И, смею надеяться, вы не сочтете горькую иронию приключившегося со мной за пошлость. Впрочем, даже если и сочтете – ваше право. Это сейчас я склоняюсь в пользу ярлыка «горькая ирония». А если честно, это было самой нахуй блядь настоящей ебаной опизденевшей трагедией! Но, обо всем по порядку.

Натаха всегда была своим парнем. Чего уж там, из нас, пацанов, при ней никто ни матюгнуться не стеснялся, ни пернуть, ни поссать. Вместе мы «Гражданку» и «Секторуху» под гитару орали, вместе чертей уебищных в переходах крошили, одной машинкой черепа себе подводили. Бухали, конечно, говно всякое – тоже вместе. Но к Натахе не лез никто, потому что, как я уже упомянул, была она в нашей компании свойским пацаном. Когда Витька в офис-хуефис устроился, мы поняли, что пропал человек, скурвился. Отпиздить его хотели так, чтобы в родном офисе не узнали, так Натаха отговорила. Он, говорит, говно, а вы, если его тронете, еще большее говно – пидорское. Потом ничего так с Витькой, наладилось, приходить к нам стал по пятницам с бухлом говенным, но не совсем говном. Я как-то дремал в подвале нашем, услыхал – Витька Натахе что-то про бонусы свои годовые, про турции и египты толкает, зовет в светлый капитализм – с ним, значится, со шлюхой продавшейся. Я как с полки приподнялся, сразу Витьку за кадык и на улицу. Охуел совсем, говорю, падаль. Мы с голой жопой честно и без стыда, а ты к Натахе с манагерством своим? Думаешь, нужно ей все это дерьмо твое да втихаря? Убью, сука, нахуй! Виктор побледнел, но в глаза мне смотрел, не отворачивался, я его тогда чуть обратно не зауважал. «Это ты и компания твоя дерьмо», – твердо сказал Виктор. – «А Наташу я…» Чего он там дальше бредить собирался не суть, я его уже убивать гриндерами по харе начал. Натаха меня остановила, говном пидорским обозвала. Ну, получила в морду, разумеется. Раньше я никогда не видел ее плачущей. Она отвернулась и ушла, не убежала. А я стоял и пялился ей вслед, напрочь забыв про Витьку. Сейчас я могу сказать, что за секунду до моего подлого и предательского по своей сути удара, она смотрела на меня таким родным и знакомым взглядом, будто бы она Вивьен Ли, а я Кларк Гейбл. Блядь Хуейбл.

Витька исчез, как испарился – ни слуху, ни духу. Натаху я тоже долго не видел, хотя специально ее в подъезде караулил. Уж начал думать, что она и вправду с этим слизнем в Турцию умотала, когда случайно ее на улице встретил. Натаха все больше молчала, на расспросы мои как-то через отъебись отвечала. Возле ее подъезда предложил закурить. Стоим, дымим. Тут она вдруг прямо на сигарету мою во рту еблищем бросилась – поцеловала. Щеку обожгла, я блядь охуел, и убежала, ничего не сказав. Вряд ли меня кто-нибудь когда либо мог заподозрить в проницательности, но, кажется, тогда я все понял. То есть, идиотом при любых трактовках обстоятельств остаюсь я, даже если Виктор не князь Иволгин, а Наталья вовсе не Настасья Филипповна.

Я стал звонить Натахе каждый день, мы долго болтали по телефону о всякой хуйне. Иногда встречались, катались на тролле по Садовому, круг за кругом, шлялись по Арбату и Тверику. Натаха перстала быть своим пацаном в нашей компании, потому что стала моей чувихой. Я сам пришел и рассказал об этом пацанам. Даже не пикнул, когда они меня на снегу ногами месили – по-честному Натаха того стоила. Получая пизды от друзей, я, кажется, впервые испытал чувство гордости и причастности к великому круговороту жизни. Первый раз меня били за что-то действительно прекрасное, настоящее и ненапрасное.

Натаха устроилась официанткой в забегаловке возле метро. Я тоже подкалымливал на Курском вокзале, разгружал ночами неведомую хуйню, за неведомость которой приплачивали. Витька, дай я ему по яйцам в тот день, когда он начал клеить Натаху, вполне мог стать Абеляром, но его идеи, как оказалось, вдохновили девку. Натаха мечтала вслух о турциях и египтах, но я был не против, так как мне в ее мечтах отводилось далеко не последнее место. Когда она говорила о странах – совсем-совсем других странах, настолько других, что и представить себе невозможно – ее глаза загорались, будто бы она уже там, видит искрящиеся моря, пальмы, пляжи и всю прочую хуйню. Каждый месяц мы стали откладывать по половине нашего невеликого заработка, чтобы хоть на недельку съебаться к этим ее землям обетованным. Стремление Наташи было таким заразительным, что я боялся дать волю собственным фантазиям – что, если мы очутимся там вдвоем. Смогу ли я соответствовать ее представлению о заслуженном и выстраданном, но все же конечном, рае? Удастся ли мне самому выдержать это счастье? Пьянящее и одновременно пугающее предвкушение познания чего-то большего, чем все то, на что я мог надеяться. Разочароваться в себе или во всем, кроме себя, – не одно ли это и то же?

За год мы наскребли бабла на недельку жизни вблизи моря. Натаха затыкалась, давая капельку отдохнуть от ее восторгов, лишь чтобы присосаться ко мне очередным поцелуем. Ебите меня ментавром, если когда-нибудь я был более счастливым мудаком! Пока тролль тащил нас до Шаболовки, где мы собирались купить путевки, я заметил, что какой-то хуй, сидящий с краю, постоянно на нас с Натахой пялится, но стоит взглянуть на него прямо – глаза отводит. Я, счастливый и благодушный, как папаша Дюма, пропивающий гонорар за «Двадцать лет спустя», наклонился к любопытствующему и сказал: «Чувак, да, мы трахаемся. И это супер. Тебе, судя по твоему рабочему ротику и пидорской стрижечке, жоподавалка, должно быть это не в кайф, но, блядь, извини. И если еще раз, голубососик, чмоту свою в нашу сторону вскинешь – не обижайся, уебу на месте». Чувак на меня вытаращился так, что чуть зенки не потерял. Дернулся, чихнул, кашлянул и выскочил из тролля на первой же остановке. После я жалел, что дал ему так просто уйти. Сейчас же я думаю, что он и сам подхватил заразу так же, как я. Слишком уж он напрягся на оскорбления «жоподавалка» и «голубососик» – словно, впервые такое в свой адрес услышал.

Одно апчхи, две недели, и вуаля. Практически, пост мортем. Не знаю, страдал ли я раньше депрессией. Скорее всего, нет, так как не знал, что это такое. Что ни меняется – к лучшему. Так, кажется, шутили первые оседлые поселенцы Восточно-европейской равнины. В отчаянии я думал о самоубийстве, горько усмехаясь каламбуру: «Что НЕ меняется – то к лучшему». Я изменился – я чувствую это каждой клеточкой тела, вижу это в зеркале, хоть никто ничего не замечает, разве что Наташа. Я никогда не думал, что в жизни бывает всякое, потому что практически никогда не думал вообще ни о чем. Теперь же изменилось все. Наташа говорит, что ей нравится то, каким я стал в процессе развития наших с ней отношений. Бедная дурочка! Я обращался к врачам – они признали свое полное бессилие. Гомосексуализм, переданный воздушно-капельным путем, говорят они, не лечится. И добавляют: «По-хорошему, нам бы следовало вас изолировать, но Международная Ассоциация по защите прав Сексуальных Меньшинств сильна, как никогда. Они докажут, что с рождения вы были голубее, чем вертолет волшебника». Так-то вот!

Лично я думаю, что это новое биологическое оружие – опылил им континент-другой, и через пятьдесят лет или раньше, если ему помочь, враг вымрет. Ах, говорит Наташа, я обожаю тебя, когда ты такой. Да я, черт меня побери, сам уже обожаю себя, когда я такой! Но Наташа! Завтра мы улетаем в проклятый отпуск. Боже мой, как мне быть и что делать? Какая горькая ирония, в результате я не могу заставить (заставить? О, нет, я даже ПРЕДСТАВИТЬ себе этого не могу) хотеть того, что было моим главным желанием и смыслом жизни. Что я ей скажу? «Знаешь, Наташа, я гей, прости, я тебя очень люблю, больше жизни, больше себя самого и всего, что только есть, но…» – я не знаю, что дальше. И это правда. Что будет за вскрытием этой правды? Стыдливое признание в том, что мне приглянулся смуглый юноша на ресепшне нашего отеля?

Комментарий №7

Артист театра юного зрителя Павел Евгеньевич Дофилюк, из публикации в социальной сети «Однокашники»:

«Своевременное и правильное сексуальное воспитание мальчиков крайне важно не только для мальчиков, но также для девочек, родителей мальчиков и родителей девочек. Когда мальчик начинает испытывать сексуальное влечение, необходимо подробно и внятно объяснить ему, что с ним происходит и почему это происходит. Жизненно важно донести до подростка, что он проходит вполне естественный процесс взросления, что это нормально и ни в коем случае не постыдно. Разъяснительные беседы должны быть ежедневными и максимально продолжительными, чтобы у мальчика, осознавшего свою сексуальность и почувствовавшего «зов» естества, не оставалось времени и сил на рискованные и зачастую дурно оканчивающиеся попытки получить реальный сексуальный опыт».

Эпизод №7. Подвал

Когда я был совсем еще мелким, мы с пацанами просто тащились от подвалов. То есть наоборот, это нас в подвалы тащило мега-ядреной силой – больше, чем куда-нибудь еще. У каждой уважающей себя компании имелся собственный облюбованный подвал, с которого они сбили замок дворника и повесили свой. Ну, понятное дело, подвал захватывали, чтобы устроить в нем все по-своему – обклеить стены плакатами с обнаженкой, безбоязненно пить водку, курить, плевать на пол и все такое – типа ты на СВОЕЙ территории. Ведь за пределами подвала ничего своего у нас просто не было. По слухам, некоторые особенно крутые парни устраивали в подвалах дискотеки со светомузыкой и зеркальными шарами, спортзалы с самодельными тренажерами и даже кое-что покруче. Что такое «кое-что покруче»? Понятия не имею. Если ты не был в команде, то путь в подвал тебе был заказан. Лишь до ушей долетало, что в прошлую пятницу в пещере у тех-то и тех-то «было кое-что покруче дискотеки».

Разумеется, я в команде не был – со своими-то проклятьями музыкальной школы и мамочки, целиком отдающейся ужасу, если в телеке «Спокойной ночи, малыши», а меня нет дома. Точнее, я был в команде таких же домашних мальчиков-зайчиков, чье имя легион. Как один из них, могу сказать – бойтесь таких мальчиков. Резервуары их терпения и благости кажутся безграничными, но это не так. Время последней капли неизменно наступает, и тогда… Да что о грустном. Сами, небось, знаете. Соседи говорят «такой вежливый был, здоровался всегда, в подъезде пропускал вперед себя», а в квартире горы трупов, на балконе тушенка из человечины, в гараже жертвенный сатанинский алтарь, а на даче мама – огурцы с помидорами поливает. И звонит каждый день, как по телеку «Спокойной ночи» начинается. Стоп! Не будем о грустном. Своя команда у меня все-таки была. Воха – школьный отличник, больной на всю голову, гениальный кларнетист, склонный к пиромании и всяческому уродованию своей и без того блевотной внешности прической и одежным тряпьем. Даня – обычно осторожный, как сапер на прицеле у снайпера, извращенец, но способный одинаково быстро загрузить невиновного человека и сыграть «Полет шмеля» на домре. Юрик – классический хоббит, пухлый и обожающий кексы, а также играющий во все, попадающие в короткопалые лапы, игрушки, включая аккордеон, до победного уничтожения кольца всевластия. А я… да что я? С такой компанией и так все ясно. Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу «сильвупля». Не имея шанса подмазаться ни к одной команде, владеющей подвалом, мы решили обзавестись своим – если уж не для «чего-нибудь покруче», то чтобы было где отсиживаться во время уроков физкультуры, которые нами прогуливались с неизменными усердием и регулярностью.

Идея, конечно, принадлежала извращенцу Дане. Это он приметил разрушенную пятиэтажку, но с уцелевшим подвалом и поблескивающим массивной дужкой амбарным замком на его двери. Силенок, чтобы сбить замок, не было ни у кого из нас, зато металлическая дужка живо напомнила Юрику пресловутое кольцо. Безо всяких сожалений Даня выдрал басовую струну из жалобно скрипнувшей домры и вручил ее Юрику. Ковырнув концом струны в личинке замка до щелчка, хоббит вытащил дужку из петель, и дверь распахнулась. Первым в сырую мглу, которая должна была стать нашим персональным клубом, ринулся Воха, освещая свой путь зажигалкой, коих при нем всегда было в достатке.

– У всех парней в подвалах электричество есть, – заметил Юрик, не спеша идти за Вохой.

– Потому что сверху их подвалов дома с электричеством стоят, – предположил я. – А тут руины. В подвалах Карфагена, наверное, тоже с электроснабжением плохо.

– Да ну! В темноте прикольнее! – с придыханием и сглатыванием слюны отозвался Даня, заставив меня задуматься над острой проблематикой вопроса «какого черта я здесь вообще делаю».

– Вау! – послышался приглушенный голос Вохи. – Парни, идите сюда! Тут такое!

– Дебил, – вздохнул Юрик, и крикнул вглубь подвала: – Как мы в темноте спустимся-то?!

– Ща! – через пару секунд сияющий лоснящимися волосами и сочными прыщами Воха возник на пороге, сжимая в побелевших пальцах горящую зажигалку. Недолго думая, Даня поднес домру к язычку пламени. Лакированное дерево загорелось быстро и охотно, отчего Даня и Воха одновременно выдали по омерзительно-сладострастному стону.

– Ну-ка, дай сюда, – Юрик вырвал импровизированный факел из рук продолжавшего закатывать глаза Дани и двинулся вниз по лестнице. Даня пошел следом за домрой, Воха – за огнем, а я за ними всеми.

– Правда, круто? – спросил Воха, когда свет факела выхватил из темноты стол с лежащей на нем неподвижной гигантской фигурой. Ему никто не ответил, даже Даня. Мы разглядывали лицо, которое, казалось, гримасничало в отблесках пламени, дрожащих вместе с рукой Юрика.

– Это к-к-к… – заговорил Даня – заикаясь, чего раньше за ним не наблюдалось.

– Спрашиваешь, кто это? – подсказал я.

– Не, – отмахнулся Даня. – Это к-к-круто!