Эпизоды сексуального характера

– Да, кто это? – хоббиту фигура явно ничего не напоминала.

– Женщина, голая. Наверное, мертвая, – ничего, кроме того, что и так было очевидным, я не сказал. Темноволосая, с белоснежной кожей и красивыми чертами лица. Пропорции тела казались нормальными, но сами размеры явно превосходили норму.

– Мертвая ца-царевна! – выдохнул Даня.

– Сожжем ее, раз все равно мертвая? – с надеждой спросил Воха.

– Нет! – неожиданно пронзительно взвизгнул Даня.

– Да она сутки гореть будет, даже если ее в жерло вулкана сбросить, – поежился Юрик. – Я рядом с ней себя коротышкой чувствую. Гномом каким-то.

– И вообще, может она и не мертвая вовсе, а спит, – подытожил я. В затхлом воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающей домры.

– У тебя борода загорелась! – внезапный восторженный крик Вохи вывел нас из ступора. Но на свой счет информацию не принял никто, потому что бороды ни у кого из нас не было и быть не могло.

– А-а-а!!! – завопил Юрик, раньше, чем мы успели переспросить Воху, что он имеет в виду. Выронив обуглившийся инструмент, хоббит бросился к выходу, но промахнулся и со всего размаху налетел на бетонную стену. Взяв Юрика под руки, мы с Даней потащили его выходу – дорогу нам освещали тлеющие и чадящие волоски невесть откуда взявшейся у хоббита бороды.

Оказавшись снаружи и посмотрев друг на друга, прежде чем заорать самим, мы ощупали собственные лица. А уж потом заорали во все глотки. Сомнений не осталось – мои руки вместо щек наткнулись на жесткую кучерявую поросль, а глаза – на такую же растительность на лицах Вохи, Юрика и Дани.

– Мой отец до пятнадцати лет не брился, – задумчиво сказал Даня, прекратив орать.

– Юрику теперь вот тоже долго бриться не придется, – кивнул Воха. – У него борода до макушки сгорела.

– Да о чем вы?! – не выдержал я. – Нам по тринадцать лет, а у нас за минуту бороды, как у Льва Толстого отросли. Что вообще происходит?!

– Стареем? – опаленный хоббит подал слабый голос. Я с ужасом вспомнил сказку о потерянном времени, в которой злые волшебники превратили малолетних оболтусов в стариков, а сами омолодились. Но, вглядевшись в лицо Юрика и тщательно осмотрев собственные руки, успокоился – никаких старческих признаков не было.

– Нет, – сказал я. – Время внутри подвала, судя по всему, идет с той же скоростью, как и снаружи.

– А кроме бород вы ничего не заметили? – хитро спросил Воха.

– Ты про это? – Даня опустил глаза к своему паху. – Такое и раньше случалось.

– Я, кажется, тоже возбудился, – пробормотал Юрик.

– Ну и что? – злясь на свой колом вставший член, огрызнулся я. – У висельников, говорят, так встает, что пуговицы от ширинки как автоматные очереди летят.

– Бороды, стояк, – Воха сделал многозначительную паузу. – Парни, мы стали настоящими мужиками!

– Пошли отсюда, мужики. Завтра в школу, – сказал я. Никто не возражал. Юрик повесил замок обратно, хоть и не стал его защелкивать, и мы молча пошли домой к Дане. Его родители возвращались поздно, поэтому у нас был шанс сбрить бороды в комфортных условиях и без лишних вопросов.

Следующим утром мы выглядели как обычно, разве что у меня, Вохи и Дани щеки, подбородок и шея горели десятком порезов первого экстренного бритья, а лицо Юрика блестело мазью против ожогов. Конечно, никто из одноклассников не обратил на это ни малейшего внимания, как не обращали его на нас в целом. О подвальных приключениях мы не говорили. Только Даня радостно сообщил, что отец наказал его за «потерянную» домру.

В детстве ход времени воспринимается по-другому. Одна неделя школьных забот и переживаний все равно, что месяц или целый год взрослой жизни. Поэтому через неделю я почти забыл о подвале и найденном в нем теле. Вспомнить меня об этом заставил Даня, однажды явившийся на репетицию ансамбля со свежими, еще кровоточащими порезами на щеках, и странным блеском в глазах.

– Ты снова ходил туда? – еле дождавшись конца репетиции, коршуном налетел я на Даню. – Зачем?

– Я подумал, что если натаскать в подвал побольше свечей и плакатов, принести магнитофон с батарейками, пару каких-нибудь матрасов и стулья, так будет очень уютно, – благостно улыбаясь, ответил Даня. – Хотел сделать сюрприз для тебя и парней.

– Уютно?! – я не поверил своим ушам. – Там же труп валяется!

– Ну, другого подвала нам все равно не найти, – Даня посерьезнел. – Да и не труп там вовсе. Тело не гниет. Наоборот – оно дышит, еле-еле, но дышит – я проверял. Только…

– Что только? – в моей голове уют и посиделки в компании с тремя аутсайдерами и гигантской женщиной, впавшей в кому, никак не совмещались.

– Только мне кажется, что это не совсем женщина, – перейдя на шепот, сказал Даня.

– Как это?

– Понимаешь, у нее грудь не отстегивается, – Даня сглотнул слюну. – И члена нет.

– Ты что, рылся в ее промежности?!

– Да. Я сначала думал, что члена просто из-за волос не видно… а там его вообще нет.

– И что же тогда там? – ситуация стала слишком абсурдной. Даня всегда был с приветом, но сейчас мне показалось, что крышу ему снесло окончательно.

– Ничего! Полное отсутствие присутствия! Дырка! – истерично воскликнул Даня.

– Может быть, просто рана, – предположил я, чтобы немного успокоить друга. – Там рубцы есть, шрамы?

– Да, что-то похожее, – согласился Даня. – Но грудь все равно не снимается. Она как живая – продолжение тела, как руки и ноги. И там нет ни швов, ни рубцов, ни шрамов.

– Опухоль, – предположил я.

– А ее лицо? – продолжил Даня. – Она не мертвая, лежит в подвале не меньше недели, а на щетину и намека нет. Щеки гладкие, как будто их вообще никогда не брили.

– Ну, моя мама рассказывала, что она начала бриться только в восемнадцать, – неуверенно сказал я. На самом деле, если Даня ничего не путал, то крыть мне было нечем. Женщина (или то, что мы сначала приняли за женщину) было явно старше двадцати лет. В этом возрасте пара дней без бритвы – и щетина становится заметной на щеках даже светловолосых женщин. Подумав, что беру на себя слишком много, я решил ввести в курс дела остальных соучастников.

– Я слышал, что в Таиланде есть такие странные женщины, которые совсем не похожи на женщин, – сказал умненький Юрик. – Может быть, в подвале лежит тайка? Правда, тайки, вроде бы мельче обычных женщин.

– Тайка-переросток без члена и растительности на лице, но с опухшей грудью, спит летаргическим сном в подвале снесенной московской хрущевки? – Воха цокнул языком. – Звучит крайне правдоподобно.

– Не забывай, что еще рядом с ней у всех вырастают бороды и случается эрекция, – добавил Даня.

– Да, так гораздо лучше, – усмехнулся Воха. – Хорошо, что хоть рогов и хвоста у нее нет. Правда, на счет хвоста это еще проверить надо.

– Парни, что делать будем? – сомнений в том, что нужно что-то предпринять у меня не было. – Вдруг это инопланетянин?

– И что? Тогда любой бред можно свалить на проявление неизведанных глубин космоса? – Воха хищно оскалился. – Предлагаю сжечь – и сказочке конец.

– Кларнет свой сожги, – проворчал баянист Юрик, зная, как Воха злится из-за огнеупорности своего инструмента. – Лично я предлагаю еще раз сходить в подвал. Что-то мне подсказывает, что там могут оказаться самоцветы и золото.

– Слышь, хоббит, ты ж не гном, чтобы за блестяшками по подземельям бегать, – огрызнулся Воха, помня, как бесится Юрик, когда его в лицо называют хоббитом.

– А можно я ее домой возьму? Она мне нравится, – подал голос Даня. Всем понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что он говорит о теле неизвестного существа.

– Стоп! – крикнул я. – Если вы сейчас же не перестанете играть в лебедя, рака и щуку, я пойду к родителям и все им расскажу. Уж они-то придумают, что с этим делать.

– А ты, осел-козел-мартышка-косолапый-мишка, квартет с нами забацать хотел? – Воха нервно чиркнул зажигалкой. – Конечно, ты же у нас барабанщик – иди, настучи. А мы пока книжку «Судьба барабанщика» почитаем.

– Может быть, лучше еще раз спустимся туда, посмотрим, нет ли каких-нибудь зацепок? – робко предложил Даня. Чтобы не раздувать конфликт, все согласились.

На этот раз мы вооружились фонариками, так что нашим стремительно отросшим бородам поджег не грозил. Юрик сразу растворился в боковых ответвлениях, закутках и нишах, шурша и вынюхивая золото. Воха лизнул свисавшую с труб стекловату утеплителя огоньком зажигалки. Даня приблизился к телу существа, положил обе ладони на его грудь и застонал. Грудь, надо сказать, действительно казалась продолжением тела. На счет отсутствия пениса и мошонки сказать сложнее – так их видно не было, но зарываться в густые волосы, скрывающие лобок, я побрезговал. В своей жизни я видел не так уж много голых женщин, но твердо знал, что иметь пенис для них так же естественно, как мужчинам иметь два уха и два глаза. Красоту пристежных грудей я не понимал, но ребята постарше и взрослые мужики говорили, что просто тащатся от них. Впрочем, волна возбуждения накрыла меня и в этот раз, породив твердокаменную эрекцию. Пока Воха, Даня и Юрик развлекали собственных демонов, я решил заняться тем, зачем мы сюда пришли – поискать зацепки. Шаря лучом фонарика по полу, я постоянно натыкался на использованные презервативы, конфетные фантики, пустые бутылки, отжатые вазелиновые тюбики, окурки, пакетики из-под растворимого кофе и прочий мусор, какого полным полно в любой подворотне. Разочарованный, я бросил поиски и, крикнув ребятам «пока», отправился домой.

Я рассчитывал, что успею сбрить бороду до прихода родителей, и никто ни о чем не догадается. Но на пороге квартиры меня встретила мама. По злой иронии ее лицо наполовину скрывала пена для бритья, а в руке она держала бритву Жиллет, подаренную ей папой на восьмое марта.

– Так, – увидев мою бороду, мама грустно вздохнула. – Я знала, что этот день наступит, но не думала, что так скоро. Еще вчера ты был моим маленьким мальчиком, а теперь ты – мужчина. Заходи, скоро придет папа, ему надо будет с тобой поговорить о э… взрослой жизни.

– Сынок, ты только не переживай, – сказал мне папа, узнав от мамы о моей бороде, которую я к его приходу успел сбрить. Он сел рядом, ободряюще похлопал меня по плечу и начал речь, к которой, судя по всему, давно готовился: – То, что происходит с тобой – это нормально. Ты не должен испытывать никакого стыда, а, тем более, чувства вины. Все проходят через это – кто-то раньше, кто-то позже, но так уж устроена природа. Ее зову противостоять глупо и попросту невозможно. Возможно, даже лучше, что ты самостоятельно дошел до своего возмужания, без моих советов и наущений. В дальнейшем ты сам поймешь, что ничего ужасного в том, что ты сделал, нет. И тогда, я полагаю, тебе захочется повторить этот опыт. Запомни, в этом нет ничего предосудительного. Конечно, природа использует данный механизм для продолжения нашего рода – человеческого рода, но нет ничего преступного в том, чтобы получать от этого удовольствие. Разумеется, не следует всецело отдаваться этому занятию, иначе можно попасть в зависимость от него. Это как сесть на наркотики – тогда твоя личность разрушится, и ты не сможешь получить образование, сделать карьеру, завести семью. Так что опасность только в том, чтобы не вкладывать в это э… душу. Понимаешь? Например, моя душа, как и сердце, полностью принадлежит твоей маме. Но без ЭТОГО, повторюсь, у нас бы не было тебя. И да, изредка я позволяю себе это ради удовольствия – чтобы отпраздновать удачную сделку, например. В таких случаях, конечно же, нужно пользоваться презервативом. Кстати, ты пользовался презервативом?

– Нет, но… – начал я, но папа меня перебил.

– Боже, нет! – его лицо побледнело. – Я дурак, дебил, идиот! Как я мог не предупредить тебя! Ты же мог заразиться! Где это произошло? Может быть, я ее знаю?

– На Народного Ополчения, в подвале 14-го дома, – ответил я. – Но…

– В снесенном доме? Только не это! – папа горестно вцепился в волосы. – Тамошнюю пользуют одни наркоманы и бомжи!

– Папа, я ее не… пользовал, – наконец мне удалось сказать это. – Я девственник.

– Ты хочешь сказать, что тебе удалось… – в глазах папы мелькнула искорка надежды, – устоять? Что ты просто зашел, тут эта борода и все такое? И ты просто ушел?

– Да, папа, все так и было, – ответил я.

– Уф, камень с души, – папа счастливо улыбнулся. – Помни, я и мама тебе ничего не запрещаем, только будь аккуратен. Пожалуйста, побереги себя.

Комментарий №8

Юрист-культуролог Матвей Автандилович Тёрый, из апокрифа ««Есть ли душа у иностранцев?» или «Правовые основы умерщвления иноверцев в естественной среде их обитания»»:

«Заграничные страны для русского, а уж тем более для советского человека всегда были чем-то загадочным, неизъяснимым, но при этом экзотическим и волшебным. Мистическими, подчас совершенно фантастическими характеристиками наш народ наделял все аспекты иностранной жизни – обычаи, моду, кухню, и, конечно же, секс. Последний вызывал особенный интерес и жаркие споры. В частности, в трудовых коллективах и дружеских компаниях среди мужчин нередко возникало нечто, напоминающее спортивное состязание. Так, один из участников негласного соревнования, посетив очередную страну в ходе рабочей командировки или в качестве туриста, по возвращении первым делом рассказывал о своих сексуальных контактах с чужестранками. Подобные рассказы пестрели пикантными подробностями и занимали не один час, а порой и не один день. Спортивная же составляющая этого процесса заключалась в том, что коллеги или друзья мужчины, последним вернувшегося с чужбины, наперебой пытались доказать друг другу и самим себе, что именно их сексуальный опыт, полученный в странствиях, наиболее ценен. В таких спорах за аргумент часто сходили реплики вроде «Подумаешь, три болгарки, чешка и две полячки. То ли дело мои пять вьетнамок и тайка!» или «Десять француженок за пять дней? Не позорься враньем! Я пусть и всего двух британок за две недели, зато по честному» или даже «Четыре из Нигерии, три из Румынии, две из Сомали, по одной из Уругвая, Мексики и Израиля. Ничего я на международную конференцию в Минск съездил, да? И вот если сейчас мне хоть одна тварь хоть что-то возразит или противопоставит, то на месте харю ему снаружи к затылку припечатаю»».

Эпизод №8. Корнуолл

Как часто в горестной разлуке, в моей без… радостной судьбе. Радостной и счастливой – я думаю о тебе, и ты всегда спасаешь меня.

Утренняя голова – пушечное ядро при отсыревшем порохе, тяжела и грозит лишь тем, что упадет и отдавит ноги. Я не лягушка, мне нет необходимости двигать ногами, чтобы взбить молоко и почувствовать скользкую опору масла. Под ногами серая каша, и кто бы с ней чего не делал, ее всегда прибывает. Перед глазами серая каша пальтишек и шапочек, перемешанных открывающимися и вновь захлопывающимися створками вагонов, шуршанием и стуком колес. Если фокусировать взгляд, можно выдрать из месива клочки волос, носы, глаза, бусинки наушников без уха или ухо без серьги, но с дыркой для нее – все это смешивается в блюдо дня – пиццу с мордопродуктами. Я не так уж слаб желудком, тошнота мне не грозит, но велика опасность, что я представлю себе эту кашу воздухом, вдохну ее, и мои легкие – кури не кури, не справятся, откажут. Закрыв глаза, выученным маршрутом, сочетающим аппендиксы нескольких транспортных маршрутов, следую за утром, вспоминая тебя, – и дышу твоим воздухом, наполненным легким ароматом омелы. Я слышал идиотские споры о том, жизнью ли пахнет омела, смертью, любовью или похотью. Я-то знаю, что она пахнет тобой.

Отлаженный механизм рабочих движений хорош для тех, кто буднично ищет забвения с 9:00 до 18:00. Эти фрикции не сулят никакой развязки, кроме унылого многоточия, даже тем, кто женат на работе. Увлекшись ими можно отключиться от всего – проблем, тягот ожидания, боли, какой угодно неудовлетворенности. Сосредоточенность повышает уровень профессионализма и снижает вероятность ошибки. Но я думаю о тебе, будь то зима – тебя освещает яркое солнце, а на земле не каша, а снег, тронутый для забавы петляющим заячьим следом, лето ли – сладкая не душная нега зелени, в которой валяться и валяться лицом в небо, в тени от облаков. Мой профессионализм стремится к нулю, я делаю ошибку за ошибкой, зато у меня нет ощущения, что кто-то каждый день вырезает из меня по девять часов жизни, притом скупясь на достойную оплату такого донорства. Нет, я проживаю свое время с тобой.

Отупляющий хмель вечера раскрашивается пестрыми пятнами одноразовых фильмов, в которых не было бы никакого толку, не умей я находить в кадре тебя, или чего-то, напоминающего о тебе. Ты знаешь, я понял, что все снятые фильмы – они о тебе, если в них есть хоть доля секунды, задерживающая дыхание на прекрасном – слове, лице, ноте или чувстве, болезненном ударе в нерв или невинном поцелуе. Я так радуюсь, когда нахожу новые подтверждения этой своей правоты, как будто расстояние между нами вмиг исчезает, как будто мы вместе, и это самое настоящее «здесь и сейчас» из всех других возможных.

Ночью приходит она, угловато пролезает под одеяло, громоздит свои бедра поверх моих, в ее поцелуях много влаги, но совсем нет свежести. Это можно было бы назвать пыткой, душной и липкой, похожей на мучительный жар лихорадки, но ты спасаешь меня. Я представляю, что нахожусь в тебе, мой милый Корнуолл. Из мягкого тумана твоих долин, неспешно поднимаясь к вершинам изумрудных холмов и вновь спускаясь, я дохожу до конца земли – мыса Лендс-Энд, за которым лишь прохладный покой дремлющей мощи Атлантики и ветер, много-много свободного ветра.

Комментарий №9

Финалист второй тройки игроков капитал-шоу «Поле Чудес» (эфир от 17 февраля 2017 года) Усман Усамович Ныний, из туристического путеводителя «Душанбе: от заката до рассвета»:

«Версии, будто бы слово «залупа» могло произойти от древнеиндийского lōрауаti (ранить), греческого λύπη (тоска) и древненемецкого loub (листья) способны разве что рассмешить. Истинные этимологические корни этого красивого слова уходят к латинскому lupa – волчица. Тут не следует искать связи с проявлениями зоофилии. Да, в ту пору животные нередко использовались для справления сексуальных нужд, но то были преимущественно овечки и козочки, но никак не волчицы. Волчицами же в Древнем Риме называли проституток, что само по себе говорит об уважении, проявляемом римлянами к этой профессии – ведь волчица, вскормившая Ромула и Рема, является неизменным символом Вечного города. Вполне естественно и логично, что часть тела, влекущая за ласками к волчицам (лупам) в публичный дом (лупанарий), получила название залупа. Идя за лупой, человек влеком залупой. Так сказать, ЗАботясь о клубничке, ЗАботится и о лупе».

Эпизод №9. Динозавр по имени Ира

«Я требую быть расцелованной от зубов до хвоста» – написала Ира мне в чате. Маленькая и неудачная месть за то, что я называю ее динозавром – холоднокровной тварью из тех, что правят планетой 130 миллионов лет, а потом вымирают, не оставив потомства. В следующий раз назову ее амебой и дарую вечное царство – любопытно, каково будет воздаяние.

– А я тут по твоей рекомендации посмотрел фильм про Троцкого, – ее парень Тёма обожает ставить меня в неловкие положения, которые, впрочем, инициирую я. Вот сейчас он вошел в комнату раньше, чем я вышел из Иры. К счастью, входить и выходить из нее я могу совершенно бесшумно, иначе чувство неловкости заставило бы меня разыграть сцену альтернативной ревности – той самой, когда изображаешь свою смерть исключительно с целью убить время, в течение которого тебя могут убить. Вход в Иру очень похож на черный ход, тихий и безлюдный, с дверью, маскируемой грязью гаражей-ракушек. Здесь опасаться стоит только тем, кто сам безопасен, я же опасен всякий раз, когда молчу.

– Ну, и чему тебя этот фильм научил? – стараясь не сбиться с ритма подзатянувшихся входов/выходов, спросил я Тёму.

– Ничему. Я просто лишний раз порадовался тому, что ты не слишком успешен. От твоих крыльев только та польза, что они мешают тебе спать.

– А, да, посмотри еще…

– И еще я порадовался тому, что ты, сволочь, такой добренький. Обычно люди как посрут, так воду в унитазе за собой смывают, – перебил меня Тёма. – А ты, урод, на говно сначала подрочишь, а потом смотришь, ждешь, не даст ли твое семя плодов, не вырастет ли чего.

– Это ты про себя что ли?

– Да, про нас с Ирой, – ответил Тёма.

– Она не говно, она динозавр, то есть, амеба.

– А завтра ты сделаешь нас артистами бродячего цирка, но с темным прошлым слышь ты урод я к тебе блядь обращаюсь иди сюда я сказал на на блядь нравится сука еще получи мразь как же я тебя ненавижу!

– Вот как? – я провел по лицу ладонью и с удивлением увидел на ней размазанную кровь.

– А ты что думал? – Тёма мрачно ухмыльнулся. – Я не дурак, я давно понял, что ты нас выдумал. Трус ты, у тебя кишка тонка на глазах у мужа его жену ебать, если они реальные люди, а не как мы – говно твое высранное, но милостиво обдроченное и не пущенное по кишкам канализации.

– Кто тут чей муж? – я бесшумно покинул Иру.

– Он мой, – ответила она. – Не ожидал?

– Нет, – признался я. – Такого я не планировал.

– И я беременна, – сказала Ира.

– От него? – я невольно усмехнулся. Персонажи не могут размножаться без моего ведома – уж в чем я уверен на все сто процентов, так в этом.

– От тебя, – в глазах Иры сверкнула ненависть.

– Знаете, раз вы такие умные, то могли бы догадаться – такой хуйни бы я придумывать не стал, мне и в жизни мыльных опер хватает, – день непослушания Иры и Тёмы начал мне надоедать.

– «День непослушания Иры и Тёмы» – такую пошлость тебе придумывать нормально? – Тёма оскалился.

– Пошли вы нахуй, – ответил я, стараясь не обращать внимания на то, что футболка пропиталась кровью, которая сочилась из моих пор вместе с потом.

– А-я-яй, игнорируешь факты, – Ира покачала головой. – Мы женились у тебя за спиной, во мне растет настоящий человек, и при всем этом ты до сих пор не понимаешь, что нахуй идешь именно ты?

– Картина маслом «Микки Маус убивает Уолта Диснея», – я попытался подумать о чем-нибудь, не связанном с Ирой и Тёмой.

– Зря стараешься, – сказал Тёма. – Лучше не сопротивляйся – тогда будет не так больно.

– Извини, но по-твоему не будет, – я посмотрел на часы. – Через пару секунд бушующий за окном ураган повалит дерево. Ветка разобьет стекло и крошечный осколок перебьет сонную артерию Тёмы.

– Он нам не верит, – сказала Ира, подойдя к окну. Когда стекло от удара ветки взорвалось фонтаном осколков, она высунула длинный, как у хамелеона, язык и перехватила им тот самый кусочек стекла, который должен был убить Тёму.

– Видишь? – Тёма оттянул ворот водолазки и продемонстрировал невредимую шею. – А тебе так не повезет. Рви!

– Что рвать? – не понял я, но в тот же миг Ира обеими руками вцепилась в мои крылья и вырвала их так же легко, как дети отрывают крылышки мухам.

– Не ты ли жаловался, что два крыла по плечам мешают спать по ночам? – усмехнулся Тёма. – Но хватит шуток. Ира, кончай его.

Ира разинула огромную, как у тираннозавра, пасть и клацнула зубами возле самого моего носа.

– Здравствуйте, я по поводу комнаты. Помните? Мы с вами вчера созванивались, – девушка в очках и клетчатой юбке улыбнулась Тёме. – Я Наташа, помните? Мы вчера разговаривали.

– А… да, конечно, – Тёма шумно сглотнул набежавшую слюну. – Не обращайте внимания на бардак – к нам с утра в гости друг заходил – он узнал, что скоро отцом станет, поэтому пьяный и вообще, устроил тут…

– Ничего-ничего, я все понимаю, – ответила Наташа. – Скажите, а динозавр у вас все время по квартире гуляет, или вы его все-таки в клетке обычно держите? Я против животных ничего не имею, даже наоборот, просто боюсь, что он будет нервировать моего Финю.

– Финю? – растерянно переспросил Тёма.

– Да, это мой декоративный осьминог, – ответила Наташа. – Он очень любит группу «Ласковый май» и сериал «Санта Барбара».

– Мы с женой, то есть, с динозавром… – начала Тёма, но Наташа не дала ему договорить. Поскользнувшись на вытекшей из меня луже крови, она упала так удачно, что ее упругое тело оказалось в его крепких руках, а одежда обоих – на спинке кресла.

– Я хочу есть, – сказала Наташа, после того, как ее пот стал неотличим от пота Тёмы, а разбитое стекло почернело от той же тьмы, которая пялилась в целые окна.

– У нас… то есть, у меня ничего не… – Тёма отвлекся от слизывания Наташиного поцелуя с внутренней стороны своего бедра. – Хотя, пара стейков из тираннозавра осталась. Будешь?

– Буду, – ответила Наташа. – И яичницу.

– Какую яичницу?

– Ты же сам говорил, что твой тираннозавр – самочка с икрой, – Наташа звонко рассмеялась, и Тёма присоединился к ней, даже не подозревая, какую услугу они с Ирой оказали мне. С крыльями спать на спине было практически невозможно, а когда я лежу на животе, сон отчего-то ко мне не идет. И все-таки, нет ничего ценнее таланта вовремя заткнуться.