Когда цветут эдельвейсы (сборник)

9

Внимательно осматривая подбелочные луга, Васька раздраженно хмыкал себе под нос:

– Что-то здесь не то!

Вот уже несколько часов они шли к вершине, поднимаясь все выше и выше, медленно приближаясь к покатой макушке горы, на которой красовалась невысокая деревянная пирамида – ориентир в геодезических съемках.

Высокоствольные деревья, завалы и чащоба сменились низкорослыми толстыми кедрами, заросшими сучками так плотно, что добраться даже до четырехметровой вершинки было совсем непросто. Колодник и кустарник заменили обширные альпийские луга, лишь изредка уступая небольшие пятачки земли хвойным деревьям, которые цепко ухватились корнями за каменистую почву и стойко выдерживали натиск ураганных ветров. Ближе к вершине таежная растительность вообще прекращала свое существование, освобождая жизненное пространство лишь самым стойким кустарникам: карликовой березе, кашкаре и шикше. Осознав бессмысленность освоения недоступного плоскогорья, замерла далеко внизу подкрадывающаяся к пику граница тайги. За долгие тысячелетия, сама того не ведая, тайга подсказывала человеку отметку в полторы тысячи метров над уровнем моря.

Траву постепенно сменяли обширные плантации белогрязного ягеля – любимого лакомства сокжоя. Пуховой периной разросся ягель по всей туполобой плоскости овального белка.

Чтобы застать оленей на утренней кормежке, Васька разбудил Ольгу задолго до рассвета, и еще в сумерках они вышли к вершине. По верным расчетам охотившегося здесь Васьки, подошли вовремя, но тщательный осмотр обширных пастбищ не дал результатов – зверя не было!

Встававшее из-за белогорья утреннее солнце оправдывало вчерашние надежды, предвещая прекрасную безоблачную погоду, так редко выдающуюся в этих горных краях. Атмосферный воздух, согреваемый лучами небесного светила, расширялся и начинал двигаться, создавая небольшой ветерок и сопутствуя продвижению молодых людей, идущих с подветренной стороны. Он далеко относил все запахи и негромкий шум шагов, создавая благоприятные условия для скрада. Но пока скрадывать было некого, и поэтому они шли безбоязненно, не таясь, все ближе и ближе приближая намеченную цель – долгожданную и многообещающую вершину.

Многочисленные следы-чашки, оставленные парнокопытными животными на глине около небольших водяных луж, на набитых тропинках и даже на мягких подушках мха, говорили о том, что олени здесь были и кормились, хотя это было несколько дней назад.

Оглядывая знакомые места прищуром опытных охотничьих глаз, Васька недоуменно пожимал плечами и взмахом руки призывал Ольгу следовать за ним. Они постепенно поднимались в гору все выше и через полчаса достигли вершины с определяющим самую высокую точку небольшим, в рост человека, пирамидальным маяком.

Представшая картина произвела на девушку такое сильное впечатление, что она восхищенно ахнула:

– Вот это да!

Вокруг, насколько хватал глаз, поднимались нескончаемые пики зубчатых белков, круто вздымавших свои вершины в чистое небо. Голубая дымка подкрашивала самые далекие из них, создавая особую красоту, которая не поддавалась никакому описанию. Неоглядный простор зеленой массы тайги, раскинувшейся под ногами, заканчивался лишь у линии горизонта. Все это порождало ощущение какого-то душевного подъема, полета, свободы и простора.

Дикий мир Восточно-Саянских гор открылся во всей красе, выдавая тайны своих кладовых, в которых веками хранились сокровенные запасы от пушисто-мягкого соболя до чудодейственного целителя марала-пантача.

Куда ни бросала взгляд Ольга – везде нескончаемая тайга. Не было даже намека на существование цивилизованного человеческого общества, каким-то чудом не добравшегося до этих краев, не нарушившего скрытую жизнь таежных обитателей, освоивших эти земли тысячелетия назад и живущих по принципу естественного отбора, где выживал только самый сильный и самый хитрый.

Васька тоже был на вершине блаженства, радовался настроению Ольги, сияющей от восторга. И хотя за долгие годы промысла он любовался этим не раз и, кажется, должен уже привыкнуть, однако каждый раз его охватывало то же чувство, во власти которого находилась сейчас Ольга.

Он улыбался, вдыхал дым от сигареты и неторопливо отвечал на ее многочисленные вопросы, не имевшие никакой последовательности. А она не переставала удивляться его всезнанию. Казалось, что не было ни одного вопроса, на который бы Васька не знал ответа.

Продляя невидимую линию, она, как по карте, водила пальцем по истокам ручейков, собирающихся в шумные порожистые реки, текущие куда-то на запад, потом переводила взгляд на водораздельные хребты и белогорья и, наконец, найдя самый дальний, самый высокий заснеженный голец, лукаво, с хитринкой спросила:

– А как называется вон та гора?

Он помолчал и с чувством какого-то особого вдохновения ответил:

– Грандиозный! Самый высокий из всех гольцов в округе, самый большой по объему и, конечно же, самый красивый! Это о нем писал Федосеев. Он там же и похоронен – навеки сроднился с духом этих гор…

– Федосеев? Кто это?

– Писатель-первопроходец. На мой взгляд, один из лучших сибирских писателей. И немудрено, что ты его не знаешь, ведь его книги для узкого круга людей: для геологов, любителей природы, охотников… Да и печатали его мало – все книги нарасхват. И написал немного за свою жизнь, но зато как!!! Все о тайге… Если есть желание – почитаешь. Дома у нас есть все книги начиная от «Восточного Саяна».

Разговаривая, он не забывал наблюдать за окрестностями, выискивая знакомые бело-грязные точки, которые могли оказаться сокжоями. Прикладывая к глазам окуляры бинокля, Васька подолгу задерживал взгляд на наиболее подозрительных местах, просматривая ложки круто спускавшихся ручейков и неподвижные плешины каменных курумов. Напрягая слух, он уже давно слышал какой-то посторонний звук, гулявший по белкам. Звук то затихал, то нарастал. Он не был похож ни на свист ветра, ни на шум далекой реки.

– Самолет летит? – посмотрев на Ваську, спросила Оля.

– Да вроде бы нет – не похоже!

Прошло минут пять. Звук нарастал, пока не превратился в сплошной рокот с характерным режущим посвистом лопастей. Васька сразу же все понял.

– Вертолет? – переспросила она.

– Да, – грустно ответил Васька, – да еще какой!

Нарастающий гул доносился из-за стоящего напротив белка. Вскоре появились три быстро движущиеся точки, которые стремительно метнулись в спасительную тайгу, темной границей кедрача окаймлявшую подбелочье.

Следом за точками возникла темно-зеленая «восьмерка», ястребом зависшая над убегающими от смертельной опасности оленями. Но вертолет летел слишком быстро, мгновенно сравняв скорость с сокжоями. «Стрекоза» пошла параллельно с ними, с борта метнулись огненные стрелы «трассеров», обжигая живые цели.

Сквозь рев двигателя доносился приглушенный треск «та-та-та…». Рикошетившие от камней пули рассыпали звезды метавшихся в разные стороны искр. Обезумевшие олени припустили, стремительно сокращая расстояние до кедрача.

Выстрелы трещали еще и еще, но, видно, слишком неопытным был стрелок – звери все бежали. Им оставалось добежать не более двухсот метров, когда «молния» настигла одного из оленей. Споткнувшись, он кувырком покатился по склону, отставая от своих собратьев, мчавшихся дальше. А вертолет по инерции пролетел вперед, продолжая обстрел.

Смертельно раненное животное все же нашло силы подняться на ноги. Сильно прихрамывая на правую ногу, сокжой заковылял к овражистому ручью. Медленно и неуклюже дотянул он до пятачка низкорослого кедрача и скрылся под кронами.

Пока «восьмерка» делала крутой разворот после неудачного обстрела, поляна опустела, оставив с носом браконьеров.

Вертолет покружился над предполагаемым местонахождением раненого зверя, выискивая добычу, то зависая над макушками деревьев, то на бреющем полете прочесывая необходимый квадрат. Но, поняв безнадежность поиска, нервно качнулся корпусом из стороны в сторону, грозно рявкнул двигателем, набирая обороты, и стремительно пошел вверх, взяв курс на белок. А на вершине белка стояли Васька и Ольга и, не сходя с места, видели весь процесс «элитной» охоты от начала до конца.

Стремительно приближаясь к макушке, вертолет увеличивался на глазах. Уже можно было различить фигуры двух пилотов в кабине, сосредоточивших свое внимание на очередной зоне поиска. Внезапно увидев людей, летчики застопорили полет: машина свечой взмыла вверх и, показав плоское пузо, завалилась на левый бок. Еще секунда, и «стрекоза» камнем упала в лог. Летчики лихо уводили вертолет от внезапных свидетелей браконьерства, на огромной скорости повторяя резкие повороты извилистого подбелочного ущелья. Рассекая воздух свистящим кругом серебристых лопастей, машина мгновенно скрылась из глаз, не показав бортовых номеров и навсегда оставшись неузнанной.

Сразу же наступила тишина, и даже не верилось, что минуту назад здесь буйствовала вседозволенность и безнаказанность избранных людей.

Некоторое время молодые люди молчали, осмысливая увиденное. Потом, как будто опомнившись, Ольга спросила:

– И часто такое бывает?

– Не знаю… – задумчиво ответил Васька. – Такую картину я вижу впервые, хотя вертолеты над белками летают часто… Ну откуда на белогорьях будут стоять олени, когда их здесь гоняют и пугают, да еще такими машинами?

– Что будем делать дальше?

– Дальше? Пойдем за мясом! Посмотрим, далеко ли ушел раненый олень, слишком уж тяжело он бежал. Мне кажется, что он где-нибудь да завалится, – добавил Васька и, поправив ремень карабина, начал спуск с белка, помогая идущей следом Ольге.

Мертвая оленуха лежала на небольшом прилавке у самого обрыва, круто срезанного перед шумным ключом. Вытянутые ноги и запрокинутая голова с небольшими веточками рогов говорили о том, что смерть наступила во время движения зверя, уходившего от неминуемой гибели. Свежая, еще не свернувшаяся и не запекшаяся кровь из двух ран медленными капельками стекала на землю – пуля прошла навылет. Обильно обагренный путь с места ранения дался очень тяжело. Продираясь через густые переплетения кустарников, мелкую подсаду пихтача-курослепа, спасаясь под разлапистыми ветками от нависающей опасности, оленуха стремилась скрыться от внезапно навалившегося с небес ужаса. Но было слишком поздно: разрушительный выстрел уже сделал свое дело – смерть была неизбежна.

Добирать свою добычу охотнички не стали: слишком крутым и неудобным для посадки был склон горы. Перетаскивать мясо за полтора километра никому не хотелось. Да и какое им дело до того, что одним зверем стало меньше?

– Удачный день! – улыбнулся Васька и, подправляя брусочком лезвие ножа, добавил: – Сегодня мы с мясом, хоть и не сожгли ни одного патрона!

– А если бы мы ее не нашли, что тогда? – спросила Ольга, глядя на лихие движения острого ножа, вспарывающего оленью брюшину.

– Через несколько часов мясо сгорело бы или пропало. В лучшем случае досталось бы воронам, «просто Марии» или медведю.

– Жалко, – с грустью промолвила она, трогая костистые рожки, – такая красота пропадает!

– Сегодня эта красота не пропала даром – все пойдет на дело: и нам на еду, и на прикорм. Вот если бы мы ее не нашли, тогда да…

Помогая ему в работе, придерживая ноги за копыта, переворачивая тушу с одного бока на другой, девушка не противилась грязной обработке туши, все воспринимая как должное и естественное. Рассуждая при этом, она делала выводы:

– Это хорошо, что мы случайно увидели и добрали оленуху… А интересно, сколько вот таких раненых сокжоев ушло от подобных охотничков? Конечно, им просто – убежит олень, ну и ладно, другого найдут… да и процесс охоты слишком прост – успевай нажимать на курок, и патронов не жалеют так, как ты… Каким словом назвать все то, чем они занимаются?! Слова-то подходящего не найдешь…

Искоса поглядывая на Ольгу, Васька лишь усмехался, поражаясь логическому ходу ее мыслей, и как бы невзначай бросил:

– Такое слово есть… Убийство!

Она немного помолчала и в раздумье подтвердила:

– Да, действительно: это не охота – это расстрел…

Когда их котомки были заполнены, Васька аккуратно сложил оставшееся мясо в оленью шкуру, положил под ствол разлапистого кедра, придавил камнями, сучьями и всевозможными корягами, в изобилии валявшимися повсюду:

– Сегодня же вернусь за остатками. До вечера воронье не растащит. А вот если оставить на ночь, то может найти росомаха, да и мыши не побрезгуют свеженинкой.

Взвесив на руке Ольгин груз, который был не более пятнадцати килограммов, спросил:

– Унесешь потихоньку?

– Я скоро носильщиком стану, – улыбнувшись, ответила она. – Свое-то унесу. А вот как ты понесешь?

– Как-нибудь… – присаживаясь под свой «горб», ответил он. – Такая у охотника судьба – всегда что-нибудь нести…

– И зарабатывать букетик болезней: радикулит, остеохондроз, грыжу… А если проще – наживать себе горб!

Он удивился и даже присвистнул от ее осведомленности:

– Откуда ты все это знаешь?

– Сорока на хвосте принесла! И что, ты скажешь, что я не права?

– Почему же – права, да еще как! А что сделаешь, если вырастет горб? – И вновь отшутился: – Горбатого могила исправит!

Из дневника Ольги:

«Нет, здесь явно не курорт!

За несколько дней жизни в тайге я кое-что начинаю понимать; все красоты окружающего нас мира – ничто без ежедневного (от зари до зари) труда. Чтобы здесь жить и выжить, надо что-то делать, начиная от самого малого – приготовления пиши, заботы о дровах, воде и т. д. Я пока что не говорю о цели нашего пребывания здесь, потому что еще не представляю, что стоит за словом “промысел”. Васька говорит, что это только начало. А начало уже сейчас давит на плечи: то продукты, то мясо, то дрова… И если этого не сделать сейчас, то потом будет еще труднее.

Поражаюсь его работоспособности и выносливости. Встает ни свет ни заря – ложится поздно, и весь день как заводной: набирает гору продуктов, капканов и еще невесть чего и тащит по избушкам, путикам и еще черт знает куда! Говорю ему – отдохни, в ответ смеется: “Отдыхать будем на том свете”. Меня же от непосильной работы ограждает. По путикам не берет – “еще находишься”. Но мне и без того хватает занятий: от бытовых обязанностей начинает кружиться голова. На красоты тайги уже смотрю как на обычное явление: будто так и надо! Но такая жизнь мне почему-то очень нравится, порой кажется, что я уже здесь жила когда-то и это моя родная стихия.

Со смехом вспоминаю слова жен охотников, которые отправляют мужей на “курорт отдыхать”. Хотела бы посмотреть на их лица, когда вместо шезлонга и приятных солнечных лучей на них бы надели рабочую “спецуру” с резиновыми сапогами, навешали котомку и повели бы по косогорам, колодникам и кустарникам».

10

Вот уже второй день Ольга собирала падалку – кедровые шишки, в изобилии валявшиеся по всей тайге. Невелик труд: ходи неподалеку да собирай в холщовый мешок зрелые плоды, коричневым ковром рассыпанные под могучими вековыми кедрами. Казалось бы, что проще? Но от коротких переходов от дерева к дереву, бессчетных сгибаний-разгибаний и мешка заныла спина, зарябило в глазах, свинцом затекли ноги. Ладошки покрылись черным смоляным клеем, доставляя Ольге особую неприятность: все, к чему бы она ни прикасалась, тут же, как магнитом, прихватывало и не отпускало. Не было места на одежде, куда бы капельки душистой кедровой смолы не добрались. Даже волосы, предмет ее гордости, схватились в липкую массу, когда она по привычке поправила ладонью упавшую на лицо прядку.

С каждым разом приходилось заходить все дальше и дальше. Запоминая обратную дорогу, Ольга ориентировалась по видимым макушкам горок, постепенно становившихся знакомыми и почти родными. Она всегда выходила точно и верно к бревенчатому срубу.

Яркое солнце давно перевалило зенит и ускоренно падало в закат. Васьки все не было – он с утра пошел на путик проверить хатки да покричать марала. Девушка заговорила с сидевшей на привязи собакой:

– Что же это наш хозяин так долго задерживается? Уж не заплутал ли где?

Волга подняла на нее свои умные глаза, безмолвно выражающие явное противоречие: «Ты что, глупая, разве же может хозяин заплутать? Лучше бы спустила меня с поводка – я бы его быстро нашла!»

Но во время зверовки на свободу собаки был наложен запрет: несмотря на Васькины старания приучить Волгу к задержке зверя, она угоняла его от охотника, почему и оставалась при избе в гордом одиночестве, ожидая своего часа.

Ольга вздохнула, оглядываясь, куда бы пойти за орехом. Она с завистью посмотрела на ближайший кедр, сплошь усеянный большими шишками, прикипевшими к веткам. Было бы неплохо приобщить их к общей куче, но Васька строго-настрого запретил ей лазить по деревьям. Да и, честно сказать, этого она делать не умела.

Потянувшись за «Белкой», приставленной к стене избушки, Ольга вспомнила о неудобствах, связанных с ружьем во время работы: «вертикалка» скользила по спине, больно била по шее и затылку и была лишним грузом. Махнув рукой и на «Белку», и на слова Васьки, Ольга закинула пустой мешок и пошла к роднику…

Вот уже несколько дней подряд, приходя за водой, Ольга встречала старого знакомого – глухаря, кормящегося орехом на своем излюбленном месте. Крючкоклювая птица некоторое время смотрела на нее, потом грациозной походкой удалялась в чащу.

Но с каждым разом промежутки времени в «приветствии» увеличивались, древняя птица постепенно привыкла к встречам и даже начала интересоваться спокойными и размеренными движениями девушки. Заслышав шаги, глухарь быстро вскакивал на постамент, который заменяла старая колодина, и тут же замирал в гордой позе. Немигающие карие глаза испытующе смотрели, как она, звякая котелком, набирает журчащую воду, медленно моет руки или лицо.

Но чего он не любил, так это прямого взгляда. Не любил – это не то слово. Он очень боялся его! Ольга все это поняла на второй день и поэтому, желая некоторой дружбы, старалась не смотреть в темные бусинки, блестевшие под алыми бровями птицы.

Сегодня глухарь находился чуть повыше своего поста и, вслушиваясь в приближающиеся шаги, хитро выглядывал из-за ствола дерева. Девушка улыбнулась и, делая вид, что не замечает его, стала собирать шишки. Петух удивленно закрутил головой и быстро-быстро захлопал тонкими перепончатыми веками. Заинтересовавшись, он уже не убегал, а с живостью засеменил на месте, приподнимая то одну, то другую лапу и резво показывая то правый, то левый бок.

Видя, что новая знакомая не обращает на него никакого внимания, он тоже принялся за шишки. Поставив свою сильную четырехпалую лапу-крест на одну из шишек, глухарь с удивительной ловкостью начал отщипывать клювом-крючком ромбообразные глазки шелухи, открывая зерна. Казалось, его мощный, по-орлиному загнутый нос приспособлен специально для этой работы. Глухарь отрывал несъедобные лепестки и проворно глотал коричневые зерна, быстро набивая зоб, который заметно топорщился и выделялся на груди сизым оттенком.

Впервые в жизни наблюдая за глухариной кормежкой, Ольга забыла о своей работе и безотрывно смотрела на необычное зрелище, удивляясь всему, что проделывал ее новый знакомый. На одну шишку уходило около пяти минут, затем глухарь принимался за следующую. Не забывая о мерах предосторожности, он периодически вытягивал шею и наблюдал за окружающей обстановкой.

«Так, наверное, не сможет никто: ни воробей, ни курица, ни голубь, – думала девушка. – Скорости и чистоте позавидуют все! А впрочем, что здесь удивительного? Жизнь и тайга научат: ешь быстрее сам – иначе съедят тебя…»

Когда очередная порция шишек заняла треть мешка, Ольга вновь закинула его за спину и понесла к избушке. Дождавшись, когда человек скроется из глаз, глухарь перебежал на то место, где минуту назад была девушка. Покружив и не найдя шишек, недовольно защелкал. Сверху опять послышались шаги человека. Выдерживая недоступное расстояние, петух порхнул на отдельно стоящую пихту и приветствовал возвращение предупредительным скирканьем. Знакомый силуэт успокоил его. Глухарь втянул голову, замигал глазами, нахохлился и затих, подставив левый бок угасающему солнцу. Ольги он уже как будто не боялся и сидел спокойно, лишь иногда настораживаясь, когда она наступала на хрустящие сучки.

Так продолжалось довольно долго. Девушка несколько раз уходила и приходила, а петух все сидел на прогнувшейся от тяжести разлапистой ветке, словно охраняя ее покой.

Солнце все быстрее и быстрее клонилось к горкам. Ольга взглянула на часы – половина пятого. Немного подумав, решила сходить за орехом последний раз.

Глухарь все еще сидел, но как-то странно насторожился и замер, вытянув шею и поглядывая по сторонам. Она решилась на более дальний переход вниз по ключику. Нисколько не задумываясь, девушка заспешила к густому кедрачу. Почти сразу она услышала, а затем и заметила на одном из кедров движение, вызванное каким-то существом. Присмотревшись, увидела человека, сбивающего густо налепленные шишки. Ловко орудуя руками, он резко бил по веткам, отчего коричневые плоды сыпались на землю, как горох.

Даже не сомневаясь в том, кто бы это мог быть (ведь на много километров вокруг никого нет, кроме штатных охотников), девушка улыбнулась. Значит, это Вася сшибает! Подойдя почти вплотную, она подняла голову и, глядя в непроглядные ветки, звонко, на всю тайгу заговорила:

– Вася, спускайся вниз! Зачем сшибать шишки, когда вокруг столько падалки? Я и без того уже натаскала к избушке гору шишек!

Наверху сразу же стало тихо. Ольга не придала этому никакого значения и продолжала:

– Давай быстрее, я уже начинаю собирать орехи! Помогай!

Послушавшись, он стал спускаться вниз. Но как-то слишком быстро спускался человек. Удивляясь ловкости и проворству друга, Оля глянула вверх… На расстоянии каких-то двух метров от нее показалась огромная лохматая башка с круглыми ушами и маленькими поросячьими глазками.

Она никогда раньше не видела медведя, но сейчас сразу поняла – это он. На какие-то секунды возникла шоковая пауза: Ольга видела каждый волосок на его лоснящейся морде, подергивающуюся от напряжения нижнюю губу, нервно расширяющиеся ноздри черного носа, со свистом втягивающие воздух.

Внутри все похолодело и обмерло, руки и ноги обмякли, сделались ватными, лицо побледнело, а прекрасные карие глаза расширились до предела. Горло перехватило судорожным спазмом, не было сил ни вздохнуть, ни крикнуть.

Внезапная мысль пронзила мозг: «Бежать!» Она круто развернулась и опрометью, двухметровыми прыжками поскакала к избушке.

Большие, не по ноге сапоги слетели на втором прыжке, но она не придала этому никакого значения – так бежать было легче.

Возвратившийся к этому времени Васька разводил костер, но, услышав приближающийся треск ломаемых сучьев и резвый топот ног, с удивлением посмотрел вниз. Кто бы это мог быть? Через мгновение в поле зрения попала стремительно бегущая Ольга. Забыв выпустить из рук мешок с шишками, который подгонял и хлопал по спине, она по-олимпийски перемахивала через колодины. Испуганный, сосредоточенный на дверях избушки взгляд, распущенные волосы, развевающиеся на ветру, словно пиратский флаг…