Живые души. Роман-фантасмагория
– То есть как? – не поверила Нина.
– Всё просто. Я беру твой волосок, анализирую на специальном оборудовании, потом мы вместе определяем набор образов и задаём временные интервалы. Вся информация закладывается в волновую структуру эликсира. Нанотехнологии – и никаких чудес! – улыбнулась Лариса и тряхнула копной оливковых кудрей, красноречиво свидетельствующих об их возможностях.
Задетая повышенным вниманием в адрес Нины, клиентка поинтересовалась:
– Ларочка, а прошлые заказы можно уже получить? Или будем весь день обсуждать причёску Бобровой?
– Конечно же, дорогая! – Болотова поставила на стол перед Кривоносовой изящную плоскую коробку, обтянутую тёмно-зелёным атласом.
Директриса бутика нетерпеливо разодрала бант и сорвала крышку. В устланном бархатным мхом чреве мерцали пузатые баночки и толстостенные склянки без этикеток. Касаясь каждого точёным пальцем, Лариса перечисляла: для лица, для бюста, для шеи, для интимных зон… Кривоносова кивала, алчно поглядывая на банки со снадобьями.
– А у меня был специальный заказ! – подала голос полная дама с короткой стрижкой. Голос у неё был тихим, неуверенным и никак не вязался с её внушительной фактурой.
– Помню, Олечка, – обворожительно улыбнулась Болотова, – капли №6 – верно?
Дама смущённо кивнула. Лариса аккуратно извлекла из сумочки узкий пузырек с маслянистой жидкостью, цветом напоминавшей болотную жижу.
– Только неси осторожно, не взбалтывай, – предупредила она.
– Кто-нибудь объяснит мне, наконец, что здесь происходит? – патетически воздел руки Никита. – Какой бренд мы обсуждаем? Кто производитель косметики? Что за капли №6?
– Капли для чтения мыслей, – буднично пояснила Лариса, – радиус действия полтора-два метра. А производитель – компания «Дарина».
Мано нервно сглотнул слюну.
– А мне можно такие же? – он представил, какие горизонты могут открыться перед ним с применением этих чудо-капель.
– Можно! – легко согласилась Лариса, – только готовятся они небыстро и стоят недешево.
– Сколько?
– Год.
– Чего год? – не понял Мано. – Целый год готовятся?
– Год жизни – цена этого препарата.
Никита умолк.
Тут из-под пальмы раздались всхлипывания. Все повернулись к источнику звука. Возле кадки сидела жена главы департамента экологии и природопользования Трепакова – Ирина и прикладывала к глазам скомканную салфетку.
– Опять? – сочувственно спросила её Кривоносова.
Ирина кивнула, высморкалась и взяла себя в руки.
– Значит так, – твёрдо произнесла она, обращаясь к Ларисе, – микстура №3, два флакона. Я его, подлеца, выведу на чистую воду! Он мне во всём сознается!
– Микстура уже готова, – так же твёрдо ответила консультантка, – цену ты знаешь.
Никите вдруг показалось, что вместе со словом «знаешь» изо рта Ларисы вырвалось приглушенное змеиное шипение, и тонкая струйка ядовитого газа, как сигаретный дым, скользнула из уголков её безупречных губ.
С обворожительной улыбкой, как ни в чём не бывало, Болотова повернулась к Никите:
– Это микстура правды. Способствует спонтанной честности. Альтернатива детектору лжи.
Когда все заказы были розданы, а новые сформированы, компания приступила к самому приятному – чаепитию. Из-за пальмы неожиданно появился директор Центра Смирных и галантно поприветствовал женщин, приложившись к руке каждой. Усадили за стол и его.
Разлили по чашкам чай и, прежде чем пить, долго и жадно вдыхали острый аромат, не похожий ни на один из известных чаев. Даже такой завсегдатай чайных церемоний, как Смирных, не мог опознать в букете ни признаков белых улунов, ни дымных нот пуэра, ни хвойных сушонгов. Никита отпил большой глоток и задержал его во рту. Тысячи жгучих иголочек впились в нёбо и язык, в голове ударил гонг, а по телу разлилось сладкое тягучее томление, сменившееся вскоре лёгкостью, почти невесомостью – так, что хотелось взмахнуть руками и взлететь! Послевкусие было горьковатым и отдавало речной тиной. Но новый глоток перебивал неприятный осадок и вновь ввергал в водоворот неведомых ощущений. По рукам и ногам пробежали щекочущие разряды. В области солнечного сплетения образовалась воронка, всасывающая в себя усталость и следы вчерашнего ночного веселья. Никита присмотрелся к соседкам по столику – женщины преобразились: спины их гибко изогнулись, тела налились упругостью, лица засияли, глаза подёрнулись колдовской поволокой. Прямо шабаш какой-то! Ещё один глоток, ещё и ещё… Воздух вокруг стал густеть, а силуэты, напротив, сделались зыбкими и прозрачными, и вот в какой-то момент Никите показалось, что все чаёвницы воспарили, отделившись от плюшевых подушек, оторвав от пола остро отточенные каблучки. Лариса, прикрыв глаза, висела над стулом. Блестящие скользкие локоны шевелились сами по себе, как бурые лесные медянки. Смирных бесследно исчез – Мано не заметил когда и как. На дне чайника оставалось несколько глотков, когда видения рассеялись.
Разом зазвонили мобильники, распахнулась парадная дверь, заиграло радио и городская жизнь, быстрая и пружинистая, заявила свои права на драгоценное время наших героинь. Они подхватили сумочки, спешно расцеловали друг друга в воздух возле щёк и распрощались до следующего чаепития.
Спустя несколько дней жителей Верхнедонска потрясли одна за другой две сенсации. Первая из них – чистосердечное признание чиновника Трепакова, сделанное им на ступенях обладминистрации за полчаса до заседания Общественного совета. В считанные часы оно разлетелось по всем информагентствам, газетам и телеканалам города, не только нанеся ощутимый урон репутации вышеозначенного чиновника, но и подняв рейтинги расторопных СМИ, успевших вовремя сверстать новость. Дело было так.
Олег Борисович Трепаков, глава департамента экологии и природопользования, во вторник, в половине девятого, как обычно шествовал на службу. Пройдя первые шесть из четырнадцати ступеней ведущих в покои губернской управы, он вдруг остановился как вкопанный и заговорил сам с собой: «А что ж я так спешу? До заседания ещё полчаса. Почему бы мне не поговорить с жителями Верхнедонска? Сколько можно прятаться в кабинетной тиши да за тонированными стёклами служебных машин?».
– Эй! – крикнул он зычно. – Уважаемые верхнедончане! Прошу внимания!
Несколько прохожих испуганно шарахнулись в сторону.
– Я, Олег Борисович Трепаков, не далее как вчера получил предложение, от которого не смог отказаться. А кто бы из вас отказался от виллы на берегу средиземного моря? – обратился он в пустоту. – То-то же!
Вокруг оратора стали собираться зеваки. Некоторые снимали чиновника на телефон.
– Взятка ли это? – спросите вы, и я отвечу: да! – злорадно воскликнул Трепаков, хотя никто его ни о чём не спрашивал. Собравшиеся, разинув рты, дивились разоблачительной откровенности солидного господина с дорогим портфелем.
– Вилла в Сан-Марино – это вам не трёхкомнатная квартира на Воробьёвке! – не унимался Трепаков. – Можно и засунуть свою принципиальность куда подальше! Вот сюда! – чиновник развернулся и убедительно похлопал себя по толстому заду.
В толпе зашушукались, раздались предположения – «пьяный», «стресс», «сгорел на работе»… Появился первый фотограф. Аудитория прибывала.
– Всё равно я собирался уезжать, – доверительно сообщил Трепаков стоящей напротив старушке в вязаном берете. – Что мне делать в этой дыре? Денег я откачал достаточно, сбережения кое-какие, слава Богу, имеются.
Свидетельницей публичного приступа честности чиновника Трепакова стала оказавшаяся поблизости Нина Боброва. Сразу сообразив что к чему, она набрала номер Никиты: «Не знаю, где ты сейчас, – выпалила она скороговоркой, – но если через минуту не будешь у Красного дома, то лавры самого сенсационного репортёра Верхнедонска достанутся кому-то еще».
Вскоре запыхавшийся Никита вместе с оператором, расталкивая толпу, пробирались поближе к оратору.
– Никита Мано, телеканал «ЖЖЖ». Олег Борисович, расскажите подробнее о вашей вилле в Сан-Марино, – взял он с места в карьер.
– О! Вот и пресса! Тут как тут! – расцвёл Трепаков, и сразу переменился в лице. – Как же я вас ненавижу! – он с отвращением сплюнул на ступеньку. – Но что делать – придётся отвечать, – и чиновник добросовестно перечислил количество этажей, комнат, метраж и высоту потолков, упомянул также о рыночной стоимости дома и наличии собственного причала.
– Назовите сумму ваших сбережений! – раздался очередной вопрос.
Трепаков честно обнародовал суммы депозитов во всех шести банках. И даже признался, что четыре вклада открыл втайне от жены.
– Знает ли семья о ваших планах?
– Детей поставлю в известность, когда надо будет, а Ирка – пусть катится ко всем чертям! Достала она меня за тридцать лет! Во как! – Трепаков полосонул себя ребром ладони по горлу.
– Когда вы планируете переехать в Испанию?
– Сразу после утверждения проекта Чернавского горно-обогатительного комбината.
Скрипнули тормоза, у ступеней обладминистрации остановились два тонированных автомобиля. Пятеро молодцев в штатском принялись вежливо рассеивать толпу. Лысый коротышка в льняной паре с печальными глазами и саквояжем в руке ласково обхватил Трепакова за талию и мягко увлёк внутрь здания. Тот не сопротивлялся, а лишь повторял потерянно: «А кто бы отказался? Вот вы бы отказались? Скажите честно!». Обладатель печальных глаз каждый раз отвечал: «Ну что вы?» – и продолжал бережно придерживать Трепакова за локоток, пока не доставил в его собственный кабинет и не усадил в вишнёвое кресло. Там коротышка раскрыл саквояж и принялся производить обычные медицинские формальности, предшествующие долгому и обстоятельному разговору с новым пациентом.
Не успел Никита смонтировать сюжет с признанием Трепакова и поставить его в сетку вечерних новостей, как позвонил директор Центра эволюции Смирных и взволнованно сообщил, что имеет эксклюзивное заявление. Обнародовать его он доверяет телеканалу «ЖЖЖ» и персонально Никите Мано. Дело не терпит отлагательств – явиться нужно завтра к десяти. Смирных дико хохотнул и добавил, понизив голос: «Это прорыв, переворачивающий нынешние представления о возможностях человека». Никита аж вспотел: после саморазоблачения областного чиновника трудно было представить себе новость, способную переплюнуть эту. Однако от приглашения не отказался.
В десять утра Мано был в приёмной Смирных. Знакомая секретарша с лисьим личиком, не отрываясь, смотрела на дверь кабинета расширенными от ужаса глазами. На вопрос, на месте ли директор, лишь пожала плечами и уткнулась в чистый лист бумаги. Никита стукнул костяшками пальцев по косяку и отворил дверь. Виталий Смирных ждал съёмочную группу, замерев в торжественной позе. Директор был чисто выбрит и облачён в строгий, как у покойника, костюм. Белая рубаха, стянутая у горла полосатым галстуком, подпирала раздувшиеся от важности щёки. Сжатый в нитку рот был занят удержанием страшной тайны, рвущейся раньше времени наружу.
Но вот камеры настроили, микрофоны подключили. «Готово! Говорите!» – скомандовал Никита и кивнул оператору.
– Дамы и господа! Уважаемые жители и гости Верхнедонска! – начал Смирных сдавленным от волнения голосом, – в нашем Центре эволюции человека, хорошо известном как в городе, так и за его пределами, зафиксирован первый в истории случай телепортации – явления малоизученного, но перспективного с точки зрения управления пространством и временем.
Никита поддержал директора ободряющей улыбкой и поднятым вверх большим пальцем. Голос Смирных окреп.
– Напомню, что телепортация – это изменение местоположения объекта, при котором траектория его движения не может быть описана в принятой системе математических функций. Иначе говоря, это сверхбыстрое перемещение сквозь виртуальные коридоры в пространстве. Расположение и размер этих коридоров, равно как и время прохождения сквозь них, наукой до конца не исследованы, что не мешает наблюдать явление исчезновения объектов в одном месте и их появление в другом, удалённом от первого на десятки, сотни и тысячи метров, а иногда и сотни километров. Объектом телепортации может стать как неодушевленный предмет, так и живое существо, в том числе человек.
Директор окончательно раскрепостился и ослабил галстук.
– А теперь самое интересное! Ваш покорный слуга, – Смирных элегантно склонил голову и широко улыбнулся в камеру, – приступил к экспериментальной программе по освоению телепортации. Конечно, пока это спонтанные, неуправляемые случаи перемещения, но я уверен: это только начало. Наш Центр ориентирован на планомерное и всестороннее развитие человека, в том числе его сверхвозможностей, изначально заложенных природой в каждом из нас. Вот только несколько цифр, – Смирных придвинул к себе лист, – коэффициент интеллектуального развития после года регулярных тренировок в нашем Центре увеличивается в среднем на 55% у мужчин и почти на 70% у женщин. Скорость запоминания информации возрастает…
Раздались помехи как при плохой радиосвязи. Фигура директора поблекла и лопнула, словно трухлявый дождевик, оставив после себя лёгкое бурое облачко. Камера всё ещё продолжала мигать, петличка микрофона покачивалась на столе, но кресло руководителя зияло пустотой. Директор бесследно исчез. Никита заглянул на всякий случай под стол – никого. Оператор стоял, отвесив нижнюю губу, и продолжал снимать пустое кресло, пока Никита не сказал раздражённо: «Стоп». «Дурацкая шутка», – подумал Мано и вышел в приёмную.
– Ничего не знаю, даже не спрашивайте! – замахала руками лисичка и выскочила в коридор.
Мано вышел в фойе, пугливо озираясь по сторонам, всё ещё в надежде увидеть злостного шутника. В это время по лестнице со второго этажа спускался тренер по бесстрашию и креативности Михаил Бубен. К нему и обратился в смятении Никита. Из рассказа Бубена следовало, что началось это в прошлую субботу. В разгар тренинга, около полудня, он вдруг обнаружил директора, сидящим в заднем ряду его класса, в довольно помятом виде, словно тот прошёл сквозь строй митингующих. По лицу Смирных было заметно, что появление в стенах класса для него такая же неожиданность, как и для самого Бубена. Мало того – через день директор исчез надолго. Вернулся только к вечеру с лукошком грибов, утверждая, что был в чернавском лесу, хотя где именно и зачем ответить затруднился. Несмотря на странные исчезновения, бодрость духа Смирных не терял, а на планёрке объявил, что изучает на себе практику телепортации и намерен вскоре открыть специальную группу для освоения этого малоизученного явления. Большинство тренеров и сотрудников Центра горячо поддерживали идеи своего директора, поддержали и эту, причислив руководителя к плеяде блестящих и отважных первоиспытателей, таких как Луи Пастер и Никола Тесла.
После слов Бубена Никите не оставалось ничего другого, как свернуть съёмку и довольствоваться трёхминутной записью. Зато! – как же он сразу не сообразил? – зато у него в руках теперь была медиа-бомба – видеозапись исчезновения человека в процессе телепортации, а это, извините, похлеще чем приступ самобичевания проворовавшегося чиновника. Это тянет на мировую сенсацию!
С такими жизнеутверждающими мыслями Никита Мано покинул стены Центра эволюции человека, миновал припорошенную лепестками каштановую аллею и вернулся в студию, полный смелых прожектов и радужных планов на будущее.
Глава 8. Предупреждение профессора Сидоренко
Вернувшись из чернавского леса, Перцев первым делом разложил имеющуюся на руках фактуру по никелю на две стопки. В одной оказались официальные выкладки «Траст-Никеля», заключение с кафедры геологии и интервью академика Эпштейна, в котором тот говорит об отработке новых шахтных технологий и продвигает теорию комплексного освоения месторождений сульфидных руд, автором которой является. В другой стопке – расшифровка монолога Кузьмина, архивные материалы следствия полувековой давности о пропаже геологов и решение Чернавского Казачьего Круга. Отдельно лежала подшивка материалов СМИ за всё время существования месторождения, в особенности его новейшей истории, начатой с конфликта потенциального добытчика руды с местным населением. У Перцева не появилось ни одной зацепки, с помощью которой можно было бы начать переворот общественного сознания от резкого неприятия к благосклонной лояльности по отношению к компании «Траст-Никель». И атаман Черпак, и бывший лесничий Кузьмин пользовались среди чернавских жителей непререкаемым авторитетом и уважением. Лишь только журналист попытался сунуться к директору заповедника Климову с намёками о психическом состоянии старика, сразу же получил возмущённый отпор. Та же участь постигла его при попытке раскопать компромат на казачьего атамана. Журналисту ничего не оставалось делать, как прибегнуть к проверенному способу – использовать своё законное право интерпретации материала под видимым ему углом зрения, а затем постараться этот «угол» встроить в глаза читателей.
В понедельник на сайте информагентства «Край» появилась заметка под заголовком «Сказки деда Тихона». Двумя днями позже ещё одна – «Чернавские казаки грозят геологам физической расправой». Верхнедонск забурлил. Страницу Перцева атаковали возмущённые верхнедончане и жители области. Экоактивисты забросали статью гневными комментариями, привешивая журналисту ярлыки «продажный писака», «лизоблюд заезжего олигарха». Пришло анонимное письмо от жителя Чернавска, в котором тот жаловался, что его и трёх его товарищей выгнали с работы за участие в антиникелевых митингах. От казаков посыпались угрозы расправиться с обнаглевшим журналистом. С ним одним, а не с геологами – так будет проще!
Перцев был удовлетворён. Отклик оказался бурным, тема зацепила людей. Он знал по опыту, что пена возмущения скоро уйдет, а ложь, повторённая сотню раз, рано или поздно становится правдой.
В поисках новых зацепок по никелевому делу Перцев добрался до контакта, который всё время откладывал. Григорий Васильевич Сидоренко – тот самый неподкупный учёный с добрым сердцем, что рвался на приём к Рубину. Андрей набрал его номер и услышал в трубке бодрый голос профессора. На предложение встретиться Сидоренко отреагировал благосклонно, но предупредил об условии: заблаговременное знакомство с материалом до его публикации. Перцев поморщился, но согласился. Договорились на пять вечера у фонтана в Гоголевском сквере.
Жара спала. Небо заволокло обрывками кучерявых облаков, и оттого оно казалось похожим на бескрайнюю отару тонкорунных барашков. В парке царило предвечернее затишье – как раз то, что надо для неторопливой «пристрелочной» беседы. Андрей рассчитывал в этот раз произвести положительное первое впечатление. Учёного нужно было расслабить и расположить к себе. Заодно присмотреться к нему. А уж потом, в следующую встречу копать глубже. Но всё получилось не так, как планировал Перцев.
Сидоренко пришёл на встречу с неразлучным дерматиновым портфелем, который выставил на самом видном месте – условились, что тот будет опознавательным знаком, по которому журналист узнает профессора. Но в этом не было необходимости: кроме Сидоренко у фонтана сидели лишь две студентки с мороженым и старушка в берете. Журналист и эколог встретились.
– Интересный у вас портфель, – улыбнулся Перцев. – Сколько же ему лет?
– Всего на двадцать лет моложе меня самого, – учёный ласково погладил потрескавшиеся бока, – уже и капремонт прошёл, и клиническую смерть, и воскрешение!
– Наверное, много открытий и оригинальных идей выносил он в своём потрёпанном мудром чреве? – молвил проснувшийся в Перцеве поэт.
Сидоренко рассмеялся. Снял очки, потёр пальцами переносицу со следами дужки.
– Никак не ожидал услышать подобное от современного работника пера и диктофона!
– Ну почему же? Современные, как вы говорите, работники пера и диктофона не лишены романтики и даже где-то сентиментальны, – заметил журналист.
– Но вы-то меня пригласили не за тем, чтобы петь оды моему дряхлому приятелю, не так ли?
– Верно, – согласился Перцев. – Тема намного серьёзнее и масштабнее. Я хотел бы поговорить с вами о чернавском месторождении. Извините, если некоторые из моих вопросов покажутся вам примитивными или некорректными, я потому и обратился к эксперту высокого уровня, чтобы восполнить пробелы, простительные для моего гуманитарного образования.
Сидоренко склонил голову набок, давая понять, что по достоинству оценил вступительное слово собеседника.
– Итак, что бы вы хотели узнать, молодой человек?
– Всё. Абсолютно всё, – Перцев пристально посмотрел в выцветшие профессорские глаза, увеличенные вдвое толстыми линзами.
Профессор Сидоренко еле заметно кивнул.
– Давайте сразу назовем вещи своими именами: добыча медно-никелевой руды не может в принципе быть ни безвредной, ни безопасной. «Экологический рудник» – такая же утопия, как добрый злодей или мирная война! Речь идёт о большей или меньшей степени ущерба для экологии, о большей или меньшей скорости уничтожения природы. А в том, что она будет уничтожена, у меня нет ни малейших сомнений. Если подходить к вопросу с точки зрения инвестиционной выгоды, то да – разработка месторождений гораздо проще и прибыльнее, чем создание сложных инновационных проектов. Но не всё можно измерить в процентах и миллиардах рублей. Есть и другие системы исчислений. В каких, например, единицах измерить количество нерождённых детей, преждевременно оборвавшихся жизней, исчезнувших видов животных и растений?
– Григорий Васильевич, – осторожно возразил Перцев, – но вот ваш оппонент – академик Эпштейн – считает, что применение новейшей технологии комплексного освоения недр даст возможность избежать многих печальных последствий.
– Я вам приведу простой пример. Когда разрабатывается новое лекарство, проходит не один десяток лет, прежде чем исследования от стадии опытов на мышах переходят к испытаниям на человеческом организме, да и то проводятся они исключительно среди добровольцев. Здесь же нам предлагают провести массовый эксперимент на целой экосистеме, внедрять новую технологию со всеми сопутствующими рисками, не спрашивая согласия у людей, а тем более у природы. Не кажется ли вам это странным?
– Но так ли уж велики риски? – усомнился журналист.
– Вы знаете, молодой человек, риски можно считать по-разному. Один способ – теория вероятностей: получится – не получится. Но пропасть нельзя перепрыгнуть на 99%. Или перепрыгнешь – или погибнешь. Другой способ – прогностический, с помощью метода математического моделирования, однако современный уровень научных знаний и разобщённость отдельных отраслей науки не позволяют включить в модель необходимое количество факторов, а значит, погрешность моделирования может перекрыть реальную картину опасности. И, наконец, третий способ определения рисков – личностный. Вот вы лично готовы рискнуть? Сможете ли подписать контракт, в котором будет зафиксирована ваша готовность пожертвовать своим здоровьем, годами жизни, возможностью иметь детей в обмен на энную сумму денег? Каков должен быть процент риска и какова сумма компенсации, при которых вы подпишете такой документ?
Сидоренко умолк. Перцев задумался.
– Когда идут войны на чужих территориях, – продолжал профессор, – в военных действиях участвуют контрактники и призывники. Как вы думаете, кто из них рискует больше? С какими мыслями и чувствами идут они на риск? И на чьем бы месте могли оказаться вы?
Перцев в армии не служил. Но вспомнил одноклассника Сашку Силина, воевавшего в Чечне, который вернулся без обеих ног – подорвался на мине. Наверняка, подписывая контракт, не думал, что так выйдет, что риск настолько велик. Возможно, в масштабах всей армии вероятность вернуться с войны инвалидом ничтожно мала, но для него лично умозрительная опасность стала фатальной.
– Давайте не будем о войне, – стряхнул воспоминания Перцев, – всё-таки мы с вами говорим о мирном освоении земных недр. Вы упомянули о разобщённости отраслей науки. Что вы имели в виду?
– В своё время я лишился должности заведующего кафедрой после того, как выступил на конференции с докладом о симбиозе наук. В результате моего демарша – так это назвали коллеги – кафедра лишилась финансирования, деньги ушли в Финляндию. Но я нисколько не сожалею об этом. Я и сейчас считаю, что на нынешней ступени развития цивилизации крайне важно, чтобы отдельные научные и технологические разработки не шли вразрез со здравым смыслом, с общечеловеческими ценностями. Да-да, я знаю, что говорю нетипичные для учёного вещи, – замахал руками Сидоренко, поймав изумлённый взгляд Перцева, – но поймите, молодой человек, иногда стоит отказаться от денег, от славы, от научных амбиций, наконец, во имя сохранения жизни.
– Позвольте, но какое отношение всё это имеет к разработке никеля?
– Самое прямое. Видите ли, Илья Вениаминович Эпштейн, мой преемник по кафедре и оппонент, многие годы жизни посвятил разработке технологии комплексного освоения сульфидных месторождений. Он пережил и развал академической науки, и роспуск лаборатории. Его проекты не раз закрывались из-за недостатка финансирования, а сам он был вынужден заниматься, чёрт знает чем. Время было такое. Но он не прекращал ни на минуту своих исследований. Это один из лучших учёных-геологов в стране – не могу этого не признать. И вот теперь, когда появились структуры, готовые щедро финансировать его исследования – а они вплотную подошли к этапу апробации и внедрения – он, как истинный учёный, с ликованием принимает сей подарок судьбы.