Путешествие само по себе
– Это невозможно!
– Я говорю истинную правду, – вскинул голову дед.
– Кто ты, Симеон Ионович?
– Это неважно, да, ты и не поверишь. Однако дело не во мне, а в тебе.
– В каком смысле?
– Слушай внимательно, Артур Романович. Сейчас в этом периоде времени появилось окно, позволяющее устранить негативную аномалию, которая порочно искажает душу и дух этого города и не только его. Сам я вмешиваться не могу… не вправе, к сожалению. А ты можешь. Именно ты, поскольку твоя судьба связана с этим городом и этим местом.
– Стоп, стоп, Симеон Ионович, причём здесь я? Где та доисторическая аномалия, а где я? Дистанция вечность. – Сказать по правде, я слегка оказался не в себе от слов старика.
– Дистанция всего десять метров… вниз. Слушай меня и не перебивай. Внизу на глубине примерно десять метров находится помещение, из которого отходят четыре хода, и ведут они в разное время. Можешь верить, можешь – нет, но это так. Сил создавших эту систему тебе не понять, а я толком объяснить не сумею, а, если попытаюсь, то ты сочтёшь меня сумасшедшим. Знай, первый ход ведёт в 13 век, другие в начало веков 17, 19 и 20, как раз в те времена, когда в этом месте происходили жестокие злодейства. И в силу стечения разных причин именно ты Артур Платонов имеешь возможность предотвратить те массовые злодеяния, и тем самым обезопасить источник губительной силы. Однако делать или не делать, вмешиваться, или нет, решать тебе. Воля личности – высшее право.
– Сказать, что вы меня ошеломили, ничего не сказать, – я потряс головой и с силой потёр руками лоб и глаза. – По-моему, всё это лишено всякого здравого смысла и похоже на выдумки. Я не могу вам поверить, попрошу не обижаться. – Между нами, в тот момент я и впрямь всерьёз задумался о психическом здоровье собеседника. А что бы вы подумали на моём месте?
– Ты прав, – вздохнул дед, сверкнул глазами и поднялся, – с точки зрения современного разумного человека поверить в это невозможно, а принять предложение – тем более. Ход твоих мыслей мне понятен. Ну, что же, продолжай пользоваться своим высокоразвитым здравым смыслом и живи спокойно. В конце концов, забота о своём туловище – тоже смысл жизни, так многие живут. Так проще и спокойнее. Но, если всё-таки случайно надумаешь совершить поступок, вспомни обо мне, и я явлюсь. Окно возможностей будет открыто до конца лета. А до того времени меня не увидишь. Честь имею. – Он кивнул, повернулся и, не прощаясь, вышел, оставив меня в состоянии психической контузии.
Весь следующий день я ходил сам не свой, пытался что-то делать, что-то читать, о чём-то думать. Бесполезно. Старик ненавязчиво, но очень чувствительно повозил меня мордой по моим сомнениям, чем напрочь выбил меня из колеи. Слава богу, имелось важное дело, и немного отойдя от потрясения, два последующих выходных я посвятил новому прибору, который назвал К-генератор. Как выяснилось, работал он отменно. Все расчётные параметры присутствовали, регуляторы регулировали, частоты, режимы и фазы переключались. Оставалось провести натурное испытание на ком-то живом.
Занимаясь составлением таблиц комбинаций частот и фаз тех или иных режимов, я мысленно сочувствовал и вождям, и пехотинцам современной академической науки, поскольку последние сто лет учёному народу жёстко вбивали и необратимо вбили в мозг обязанность колебаться вместе с мнением научных авторитетов. Тех немногих, кто пытался и пытается выскочить из этой колеи, немедленно выслеживают научные критики и окружают плотной ядовитой атмосферой презрения, а особо упрямых бросают в топку публичного осмеяния. И потому правоверное большинство исследователей считает, что терагерцовое излучение не проникает глубже 10 сантиметров. Но они имеют ввиду энергетику и не учитывают резонанс и детекцию клеточных колебательных контуров, ибо не приучены мыслить шире дозволенного. А ведь всё живое работает именно на этих эффектах, и время отклика живых клеток составляет доли миллисекунды, что невозможно при официальном биохимическом объяснении реакций. Согласитесь, что радиоволны тоже никого не греют, но позволяют нам слушать радио, смотреть телевизор и болтать по мобильнику.
Первыми мне подвернулись рыбки в аквариуме. На стимулирующий режим они отреагировали своеобразно: сначала замерли, потом легли на дно, и через минуту зарезвились, и их окраска стала заметно ярче.
Следующим подопытным стал старый подъездный кот, который почти не ходил и лежал на подстилке. На меня он отреагировал вялым подъёмом головы. Я выставил стимулирующее излучение в плавающий режим и начал процедуру. Сначала котяра затаился, потом поднялся и стал озираться, встряхнулся, выгнул спину дугой, громко мявкнул и вылетел пулей из подъезда. Исходя из его поведения я сделал вывод, что больных стариков прибор поднимает.
Мысленно перекрестившись, я, как истинный исследователь, решил испытать К-генератор на себе. Как большинство современных людей, за свою недолгую жизнь я собрал стандартную коллекцию болячек: гастрит, вегетососудистую дистонию, неврастению и кое-что по мелочам. Для себя за основу спектра облучения я взял базовую комбинацию средних частот от 30 до 100 МГц и модулировал их высокими от 0,3 до 3 ТГц. Я не стал заморачиваться с подборкой резонанса и включил плавающий режим.
Вы удивитесь, но на другой день я забыл про боли в области желудка, почувствовал необыкновенный прилив сил и эмоциональный подъём. Ей богу, я себя не узнал! Это я удачно приборчик придумал!
Всю следующую неделю я продолжал исследование К-генератора на знакомых, соседях, собаках и котах. В конце концов, я определил и отметил тёмную сторону воздействия: угнетающие и блокирующие спектры. А испытал я убойный режим всего один раз, когда сшиб излучением наглого голубя, засравшего мне весь балкон. С каждым днём прибор становился мне всё понятнее, но применять его на работе не рискнул, дети не объекты для опытов.
Всё шло, как нельзя лучше. В положенное время май уступил землю июню. И, поскольку дети не имеют привычку болеть летом и в основной своей массе разъезжаются из города, работа превратилась в сплошной отдых. Но вместе с тем у меня не шли из головы слова старика Симеона Ионовича. Барьер недоверия я так и не преодолел, но чувство вины и вопросы никуда не подевались. Как вы наверно уже поняли, сам я по натуре упёртый авантюрист, и в силу природной любознательности, возможно, и принял бы предложение Симеона Ионовича и слазил бы в колодец, чтобы посмотреть, что там к чему. Но хладнокровное сознание, вооружившись здравым смыслом, с утра до ночи бубнило: «Одумайся. Какой к едреням портал в прошлое?! Фантастики начитался? Ты же разумный человек. Уймись и займись делами».
Наконец, внутренний спор между неуёмной натурой и сознанием так меня достал, что однажды вечером я вышел на крыльцо неотложки, огляделся и позвал:
– Симеон Ионович, отзовись!
– Чего разорался? – я повернул голову и увидел стоящего рядом старика, хотя готов был чем угодно поклясться, что секунду назад его там не стояло. – Привет, Артур Романович, что скажешь?
– Рад видеть вас, – ответил я, старательно скрывая удивление. – Понять хочу, как возможен портал в прошлые времена? Как это можно объяснить с точки зрения здравого смысла, физики и логики?
– Эх, молодость, – хмыкнул дед и почесал бровь, – всё понять хочешь, потрогать, внутри в шестерёнках покопаться. Запомни, Артур, всё знать невозможно, а порой и опасно. Ваша передовая наука только чуть-чуть прикоснулась к тайнам вселенной, а уж ваши учёные и носы задрали и готовы в исследовательском азарте и планету уничтожить. А коли ты так любишь конкретику, сходи на ту сторону, почувствуй время наощупь, может быть, что-то и постигнешь.
– Я вас понял, Симеон Ионович, и решил сходить на ту сторону времени. Но опять спрошу, кто вы?
– Вот и прекрасно, что решил, – он виртуозно ушёл от прямого ответа, – а заодно проверишь там свой прибор. Интересная игрушка, и, возможно, там будет полезной. А меня можешь считать здешним смотрителем, – и он пожал плечами, мол, этого объяснения вполне достаточно.
– Стоп. Откуда вы про прибор узнали? Я никому ничего о нём не говорил.
– Так на то я и смотритель, – усмехнулся старик. – Ты, мил человек, как у вас говорят, не парься. На ту сторону пойдёшь не безоружным. Науку то армейскую ещё не забыл?
– Забудешь такое, пожалуй. Таманская дивизия вбивает её на всю жизнь. Ну, хорошо. Допустим, я отправился в 13 век, но я же ничего о том времени не знаю, ни языка, ни культов, ни обычаев, вообще ничего! Не умею обращаться ни с мечом, ни с копьём, ни со щитом. Разве, что с ножом управляюсь неплохо. К тому же, пока не понимаю смысла в моём там присутствии.
– Не сомневайся, я помогу, а смысл похода в том, чтобы не допустить в этом месте избиения невинных людей. Не будет тут массового убийства мирных жителей, не возникнет узел чёрной энергетики, и с аномалией потом будет легче справиться.
– Как-то всё это размыто и расплывчато. Слишком много неопределённости: сходи туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что. – Я поморщился и покачал головой.
– Странно слышать твои слова, – голос старика построжел и звякнул железом. – Ты будто торгуешься, то не то, это не это. С такими мыслями и настроением на той стороне делать нечего. Там нужен умный, решительный, умелый и бесстрашный воин, которого я пока здесь не вижу. Видно, я зря сделал тебе предложение. Извини, что отнял твоё время.
– Э-э, Симеон Ионович, погодите. Вы меня не поняли. Я от своего решения не отказываюсь и не торгуюсь, всего лишь хочу ясности.
– Какая там может быть ясность? Это война! Это нашествие дикарей! Это смерть! Это хаос! Сплошные вероятности и неожиданности. Всё решается на месте. Известна лишь конечная цель, а путей к ней может быть множество.
– Вот теперь понял. Когда идти?
– В следующее твоё дежурство в час ночи. Я позабочусь, чтобы тебя не тревожили. Там будешь сколько потребуется, а здесь пройдёт всего одна минута. С собой возьми всё, что считаешь нужным. В той неразберихе никто не станет удивляться твоему необычному снаряжению. Там разгар зимы, январь месяц, поэтому оденься потеплее в простую прочную военную одежду. Продумай запас энергии для прибора. Что взять из снаряжения решай сам, исходя из того, что там ничего не будет. Позаботься о защите и экипировке. Сейчас ступай, там тебе вызов поступил, а я ухожу.
Я спокойно доработал, сомнения уступили место осмысленной сосредоточенности. Дома я сразу приступил к подготовке. Приобрести спецодежду оказалось совсем нетрудно, только денежки плати. Теперь в моём распоряжении была надёжная зимняя одежда: термобельё, полный комплект зимнего армейского камуфляжа, перчатки, балаклава, шапка, тёплые берцы на носки собачьей шерсти и зимний пятнистый маскхалат. Ко всему этому приобрёл боевой тактический нож, флягу, огниво, фонарик, монокуляр, компас, разную мелочёвку и десяток батончиков «сникерс». К-генератор и два запасных аккума к нему упаковал в плотный чехол. Дольше всего искал бронежилет второго класса с защитой плеч, шеи и паха, общевойсковой шлем, кевларовые налокотники и наколенники. Не смотря на облегчённый доспех из кевлара и арамида, снаряжение потянуло на 12 кило. Напялил на себя всю снарягу. Ничего удобно, не жмёт, не давит. О том, во сколько мне всё это обошлось, даже говорить не хочу, а не то жаба задушит. Я серьёзно готовился идти на войну. А естественный и логичный вопрос: зачем (?) я запихнул подальше на самый край сознания, отвечая себе, как тот Портос: иду, потому что иду.
Подготовка заняла пять дней. Июнь разогрел землю, укутал её буйной зеленью, и лето вступило в свои права. Москва почти опустела, переместившись на дачи, курорты и пляжи. А у меня наступил день, который поделил мою жизнь на «до» и «после».
После полуночи в работе началось обычное затишье. Я дождался часа ночи, вышел во двор и достал из машины туго набитые одеждой и снаряжением баул и рюкзак. Когда я приволок их в зал, там возле открытого люка уже сидел Симеон Ионович. Когда он зашёл и как умудрился поднять тяжеленный люк одному богу известно. Но с некоторых пор я перестал удивляться.
– Ты вот что, Артур, – вместо приветствия произнёс дед, – доспех и маскхалат пока не надевай, там, на месте успеешь. Нынче там потеплело, всего градуса два-три в минусе без ветра, не замёрзнешь. Держи пистоль. – И он протянул мне чёрную кожаную кобуру с пистолетом на чёрном широком ремне и в цвет кожаный патронташ на четыре магазина. Я отстегнул кнопку, откинул крышку и вытащил оружие. Чизет, «Чешска Зброевка 75», хороший ствол, надёжный с магазином на 15 выстрелов. Ощутив в руках тяжесть настоящего оружия, я вдруг осознал серьёзность и опасность предстоящей экспедиции и передёрнул плечами от накативших эмоций.
С полчаса я облачался и снаряжался. На ремень с кобурой и патронташем я нацепил ножны и чехол с К-генератором и запасными аккумуляторами. Потом надел этот обвес на комбинезон под куртку. Разную мелочёвку рассовал по карманам. Остальные вещи, маскхалат, броню и сухпай я переложил в рюкзак, который заметно распух. Баул с моей городской одеждой, мобильником, планшетом, бумажником и ключами остался сиротливо лежать на полу. Дед протянул мне длинную верёвку, размашисто меня перекрестил и, вздохнув, произнёс:
– Здесь ты будешь скоро, а там – сколько потребуется. Не спеши, поступай в соответствии с обстановкой разумно и решительно. И запомни, там всё будет всерьёз. Если убьют, то умрёшь и исчезнешь и там, и здесь. Холод, голод, раны и боль всё испытаешь в полной мере. Поэтому осознай сразу, что там такая же реальность, как и здесь. Такие же живые люди с их чаяниями, бедами и страстями не глупее и не умнее тебя, может быть менее циничные и изощрённые. Там их мир, мир твоих предков и пращуров, который на время станет и твоим. А, коль вернёшься, то ничему не удивляйся. Больших перемен не случится, а те, что произойдут, будут зависеть от размера и пользы твоего вмешательства.
– Эффект бабочки?
– Не совсем. Вернее совсем нет. Историю переделать невозможно, только чуть исправить в ту, или иную сторону. Однако пора. С богом, воин, – и он чуть подтолкнул меня к открытому люку.
Я осторожно спустил на верёвке рюкзак, огляделся и начал спускаться в колодец сам, держась за железные скобы. Путь вниз занял около минуты, и то потому, что, двигаясь на ощупь, я не спешил, опасаясь промахнуться ногой мимо скобы. Пока спускался, испытал лёгкий холодок и озноб, будто бы лез в холодильную камеру. И потряхивало меня вовсе не от холода или страха, а от противных ощущений опасности и злого присутствия.
Внизу я сразу ощутил необычность момента. По непонятной причине подземелье, в котором я оказался, слегка освещалось зеленоватым светом, который позволял видеть детали и ориентироваться. Глаза быстро привыкли, и фонарик не пригодился. Я стоял на сухом ровном полу квадратного в плане помещения. В противоположной стене темнели четыре двери, расположенные на равном расстоянии. Мне нужно было войти в крайнюю левую. Я подтянул рюкзак, машинально перекрестился и толкнул дощатую створку, которая легко и бесшумно открылась в подсвеченный зеленью ход. Я закинул на спину рюкзак и шагнул внутрь. Вот и всё. Теперь только вперёд.
Глава 2
Подземный ход был достаточно просторен, чист, сух и вёл прямо без поворотов. Через полсотни шагов впереди показалось светлое пятно. Ещё через полста шагов я увидел наполовину заложенный камнями выход. Я отвалил внутрь валуны, раздвинул заснеженные кусты и выбрался наружу на дно неглубокого оврага. Только теперь я до конца поверил старику Симеону Ионовичу. Да, и как было не поверить, когда уходил тёплой летней ночью, а пришёл в холодное зимнее утро.
За краями оврага поднимал дремучий лес. Очень старый и заснеженный. Одним словом – дебри. Морозец, обилие снега и окружающая чащоба сначала привели меня в лёгкий ступор, а потом ничего, оклемался. Вокруг было непривычно тихо, однако на всякий случай я достал и натянул зимнюю маскировку, белую с редкими полосками и кляксами.
Как выяснилось, здешний январь сильно отличался от моего времени, начиная с того, что на дне оврага снега намело по пояс и пришлось изрядно повозиться, карабкаясь вверх по склону. Но, и выбравшись из снежного плена, я не сразу сообразил, где оказался. Насколько я понял деда Симеона Ионовича, система переноса смещала время, а не пространство. По идее, я должен был находиться где-то неподалёку от святилища, по крайней мере, в этом районе. А посему в первую очередь я решил определиться на местности, иначе в этих дебрях можно лазать до посинения. Но вокруг поднимались только деревья, и глазу не за что было зацепиться.
Немного подумав, я представил, как и в каком направлении шёл ход, и двинулся от оврага на восток. Проваливаясь в снег и продираясь сквозь валежник, я прошёл с полсотни метров и наткнулся на высоченный неохватный дуб. Ага! Вот и случай выяснить где тут что. Недолго думая, я снял рюкзак и по толстым ветвям полез наверх, что было не так просто в моём облачении. Сверху открылся бескрайний простор зимнего первозданного леса, но примерно в полуверсте на восток виднелся просвет. В монокуляр я разглядел в той стороне дымы и какое-то движение среди деревьев. Похоже, я почти на месте.
Залезть было непросто, а слезать ещё труднее. Внизу, отдышавшись, я собирался уже закинуть за спину рюкзак, нагнулся и получил ощутимый удар сзади по башке. Мля-я! Здравствуй, Русь матушка. Больно то как! Повезло, что башка крепкая, и то, что я наклонился. Удар пришёлся по касательной. Я прислонился к дереву и затряс головой, стараясь избавиться от мгновенного сумрака. Выплёскивая злость и боль я заорал:
–Вы чо тут, совсем одурели?! Чтоб вас леший забрал! Убью, к чёртовой матери!!
Когда в глазах прояснилось, я разглядел перед собой существо, одетое более чем причудливо: большая куча разного меха от головы до пят, длинная седая бородища под меховым колпаком и большая корявая палка в руках. Леший что ли? Только этого мне и не хватало.
– Ты кто такой? – уже спокойнее проговорил я, снимая руку с кобуры и перенося на рукоять ножа.
– Сам то кто, людин, али демон? – пробасило существо.
– Я-то человек, а вот кто ты не ведомо, – продолжил злиться я, – на лешего похож, одет, как чучело огородное.
– Ризы обытные, чай зима на дворе, – ответило басом существо, распрямляясь и опираясь на посох, – а вот твой облик зело чуден и безобразен.
Я ругнулся и стянул флисовые шапку и балаклаву. Существо произнесло: О-о-о, а я представился:
– Звать меня Артур, я издалека. Прослышал о вашей беде и решил помочь людям московским.
– О-о! – опять пробасило существо и тоже стянуло лохматую шапку, оказавшись седым стариком неопределённого возраста.
– Аз Рознег ведающий и хвалящий богов. То моя земля и моя вотчина.
Та-ак, вот свезло, так свезло, сразу нарваться на здешнего волхва, вернее, на его палку. И ведь реально подфартило, вряд ли кто-то лучше него знает здешние места и обстановку? А волхв продолжил:
– И впрямь ноне беда у нас. Поганые одолели. Людин бьют, гнетут и губят в полон согнали, сёла пожгли. Крови-руды пролили жуть скока. Полоняне в неволе без роздыха лес рубят, торную дорогу ладят на Володимир. А поганые станом у святилища встали, полон стерегут, а в излуке за рекой и вовсе их тьма, не управиться мне с ними. – И он опустил седую голову.
– Поведай, мудрый Рознег, что на земле сей творится? – обвёл я рукой юг и восток и опять натянул балаклаву и шапку. А пока облачался, сообразил, что погорячился, спрашивая, поскольку разговор предстоял долгий и обстоятельный и не на ходу и не наспех. Зато волхв это понимал, потому вместо ответа махнул мне рукой, приглашая идти за собой. Я надел рюкзак и направился за ним следом. Но не успел сделать и пяти шагов, как насторожился, заметив справа движение. Там среди деревьев не спеша пробиралась пара крупных волков светлого окраса. Они шли в пятнадцати метрах и изредка бросали на меня настороженные взгляды.
– То мои вои и почады, не страшись их, – не оборачиваясь, пробасил волхв.
Около километра мы продирались через зимний лес, и вышли к лесной прогалине. Старик сразу направился к длинному сугробу на краю поляны. Я понял, что это его хижина, когда старик подошёл к середине сугроба, немного потоптался и начал спускаться куда-то вниз. Я подошёл ближе. Там среди высокого снега там оказались ступеньки, ведущие вниз. От них веером расходились три тропинки. Проводив взглядом скрывшихся в заснеженном лесу волков, я вслед за волхвом спустился по ступенькам, перешагнул через высокий порог, и, низко пригнув голову, шагнул внутрь. Потом я прикрыл за собой створ и опустил откинутый меховой полог, закрывающий вход изнутри.
Глаза не сразу привыкли к темноте и в первую очередь заметили тлеющие угли в обложенном валунами очаге посреди жилища. Волхв пошуршал в темноте, потом бросил на угли несколько колечек бересты и сверху охапку сухого хвороста. Через минуту по сухим веткам побежал огонь. Дым поднимался вверх и утекал в небольшое волочное окошко где-то справа под кровлей. Однако, поскольку над очагом на лагах плотно лежали жерди перекрытия, дым уходил не сразу, а растекался по ним, отдавая тепло. К тем же жердям на палке крепился небольшой котёл, висящий точно над очагом.
К разгоревшемуся огню света добавил пучок горящих смоляных лучин, и тогда я смог рассмотреть жилище волхва. Это была большая, заглублённая в землю метра на полтора полуземлянка, размером шагов шесть на десять. Пол, естественно земляной, а стены из двойного плетня с плотной засыпкой сухой осенней листвой. Справа от входа стояли две кадки с крышками, слева – широкий топчан с разной посудой и утварью. Дальше в правом углу виднелись разные инструменты. Все стены и прилегающие к стенам части потолочных лаг сплошь в несколько слоёв покрывали пучки разных трав и луковиц. Вдоль задней стены, также завешанной пучками трав, тянулись лавки, а слева в дальнем углу виднелся сколоченный из тёсаных горбылей стол. В полумраке у правой стены угадывалась полукруглая сбитая из глины хлебная печь с низким подом.
Между тем огонь в очаге разгорелся, старик подбросил поленья, и холод начал покидать жилище. Я снял шапку и балаклаву и расстегнул куртку. Дед внимательно на меня смотрел, хмыкал и крутил головой.
– Эка чудна одёжа. И где такую ладят, Артур?
– Далеко, уважаемый Рознег, на ином краю мира. «Эх, дед, – подумал я, – разве одежда чудо? Истинное чудо то, что я вообще здесь оказался», а сам продолжил: – А здесь ли твой дом?
– Нет. То лачужка летняя, лесная. Тут травы-муравы готовлю, дичь добываю, да с лесом глаголю. Ноне бытую тут по нужде, або хорм мой в святилище, ано там поганые господуют. Осквернили место святое, проклятые. Людин казнят и пытают. – От ярости и бессилия он тихо зарычал.
Он походил по хижине, успокоился, скинул тулуп и шапку и повесил их на вбитый в стену сучок. Волхв остался в длинной холстиной рубахе, в грубо сшитой душегрейке из овчины и в толстых меховых онучах до колен. Глядя на него, я тоже снял куртку, перчатки, балаклаву и шапку, повесив их на другой сучок, и остался в комбинезоне с боевым обвесом на ремне.
Усадив меня на лавку, хозяин поводил руками над очагом, пошептал, что-то подбросил в огонь какие-то веточки, потом поправил котёл, налил в него воды из деревянного ковша и бросил несколько пучков трав и пару горстей сухих ягод. Я сидел и смотрел, как волхв откуда-то из правого тёмного угла носит снедь и накрывает стол, на котором появилась холодная печёная рыба, чуть зачерствевший серый хлеб, несколько луковиц, мёд и горячий травный отвар. Жестом пригласив меня за стол, Рознег простёр над едой руки и проговорил:
– Сия страва будь чиста и здрава, мати сырой землёй дадена, небом осеянна. Жива жита ести.
Не обнаружив на столе соли, я достал из рюкзака баночку с припасёной приправой и отсыпал половину в пустую глиняную чашку. Старик удивлённо воскликнул, попробовал несколько крупинок, довольно проворчал и бережно присолил еду. Здесь соль ценилась намного дороже серебра.
Угощение мне понравилось, просто и сытно. Я помог деду прибраться, и мы уселись за стол. Волхв принёс откуда-то из тёмного угла масляный светильник из глины в виде фигурки задравшего голову быка и зажёг его от костра.
– А поведай, Артур, что истинно привело тебя в сей край?
– Поведаю, ведающий богов Рознег, но сперва скажи, знаком ли тебе человек по имени Симеон сын Ионы?
– Да, ведаю такого. Сам не зрил, но слышал от брата его единокровного Андрея, коли тот шёл от Киева-града на полночь на Нево-озеро. В те лета аз токмо принял посвящение. Андрей гостевал тут две седьмицы и немало поведал о наставнике своём Исусе, коего распяли ромеи за добро, любовь и истину. Не жалуют ромеи и иже с ними истину, подавай им лжу и покорность. Немало рёк Андрей и о брате старшем Симеоне, коего Исус Распятый прозвал «Камень», сиречь – Пётр.
Я слушал волхва в состоянии полного смятения от того, что в Москве общался с настоящим апостолом, и от слов волхва Рознега, и от его возраста в 12 веков! Всё это не укладывалось в голове, и сознание буквально вопило, что этого не может быть.