Птичка в ладонях

Пока ты чувствуешь себя жертвой, он будет охотиться на тебя…

Зверь жадно втянул носом воздух, будто надеялся тут же, в чудовищной смеси запахов, уловить сладкий аромат жертвы. «Где ты, тварь?» – подумал зверь и огляделся. Каменные джунгли обступали его со всех сторон прямоугольными коробками зданий, лезли в глаза яркими пятнами рекламных плакатов и витрин. Мимо непрерывным потоком текла транспортная река, оглушая гудками клаксонов, грохотом трамваев, визгом шин по асфальту, и терялась в глубоких ущельях улиц. Человеческое стадо толкалось на тротуарах, вклинивая в уличный шум разноязыкую, многоголосую людскую речь.

«Я знаю, я чувствую – ты где-то здесь!» Он прищурил серые волчьи глаза, всматриваясь в толпу. Но лиц было так много, что все они сливались в вязкую, однородную массу. Разум подсказывал ему, что искать вслепую человека в этом десятимиллионном муравейнике бессмысленно. Но зверь в его душе только фыркал и ухмылялся: «Я найду тебя, тварь, из-под земли достану, а потом загрызу, но не насмерть. Я зубами разорву твои сухожилия, лишив возможности двигаться, и буду с наслаждением наблюдать, как ты истекаешь кровью!»

Он повернул голову вправо и увидел метрах в пятидесяти «зебру» пешеходного перехода и мигающий хитрый глаз светофора, поправил на плече спортивную сумку и двинулся сквозь толпу. В нем уже включился инстинкт охотника. В крови вскипал пузырьками азарт ищейки, идущей по следу. Чем сложнее, чем невыполнимее казалась задача по поиску иголки в стоге сена, тем быстрее стучало сердце, разгоняя кровь по всему организму, наполняя мышцы упругой силой и выносливостью. И пусть в нос бьет запах пыли, горячего асфальта и выхлопных газов, смешиваясь с вонью тысяч потных человеческих тел. Звериный нюх поможет ему уловить запах страха, идущий от жертвы.

Вместе с десятками других пешеходов он пересек проспект и зашел в большой супермаркет, чтобы купить бутылку воды. Его мучила жажда. Он сомневался, что ее можно будет утолить простой минералкой, потому что это была жажда крови. Эта тварь сбежала от него, прихватив щенков, решила спрятаться в мегаполисе. Наивная дура! Она так и не поняла, что уйти от НЕГО нельзя, разве что в могилу. И теперь он ее найдет и уничтожит. Взяв с полки бутылку «Бонаквы», он открутил крышку и жадными глотками стал пить прямо из горла, пытаясь притушить бушующий внутри огонь ненависти. Выпив бутылку до дна, он снова закрутил крышку и пошел к кассам, незаметно сунув пустую бутылку между стеллажами с крупами.

Так и не заплатив, он вышел на улицу и улыбнулся хищной улыбкой людоеда: охота началась…

Александр Плужников нажал на кнопку пульта, и створка ворот плавно поехала в сторону, открывая проезд на территорию участка. Большой темно-синий «рендж ровер» медленно подкатил к современному двухэтажному коттеджу из стекла и бетона. Закатное солнце отражалось в огромных, во всю стену, окнах слепящими оранжевыми бликами, превращая обычный жилой дом в хрустальный дворец таинственного волшебника.

Оставив машину возле гаража, Александр прихватил папку с документами и усталой походкой направился к дому. В окно кухни, слегка отодвинув занавески, выглядывала миловидная пожилая женщина и счастливо улыбалась.

– Наконец-то, сыночка! – Аделина Сергеевна всплеснула пухлыми ухоженными ручками, встречая сына на пороге.

– Привет, мам! – кивнул тридцатишестилетний «сыночка» с высоты своих метр девяносто. – Как дела?

– Ну как у меня могут быть дела, – вздохнула мама, скорбно поджав губы. – Ты весь день на работе, все время занят, а я тут скучаю совсем одна!

Он скинул в прихожей ботинки, прошел в гостиную, положил папку с документами на журнальный столик и отправился на кухню, влекомый аппетитными запахами. Ужасно хотелось есть, ведь за весь долгий, суетливый рабочий день ему так и не удалось выкроить время на полноценный обед.

– Мам, если тебе здесь скучно, зачем надо было сдавать свою городскую квартиру? Ходила бы сейчас по театрам и музеям, а не сидела в глуши за забором, – сказал Плужников, с любопытством заглядывая под крышку сковороды, стоящей на плите. – Что у нас на ужин? О, котлетки!..

– Как это зачем?! Ты знаешь, какая пенсия у педагога с сорокалетним стажем? Слезы, а не пенсия! А тут хоть какая-то дополнительная копеечка, – с нотками обиды в голосе ответила мама.

– Ну что ты говоришь, мама! Разве я когда-нибудь отказывал тебе в деньгах?

– Я не хочу сидеть на твоей шее! Подожди, еще наступит время, когда я стану совсем старой и беспомощной. Вот тогда и будешь тратить на меня деньги. А пока я в состоянии позаботиться о себе сама.

Он сел за стол и потянулся за хлебом. Но Аделина Сергеевна хлопнула сына по руке пухлой ладошкой и строго добавила:

– Сначала руки помой, а потом садись за стол! Сколько тебя учить надо?

Спорить, как всегда, совсем не хотелось. Пришлось вставать и тащиться в ванную, мыть руки. Плужников подозревал, что до глубокой старости будет ощущать себя ребенком в присутствии мамы. Но сдаваться без боя не собирался.

– Мам, а почему ты отказалась взять банковскую карту, когда я открыл тебе счет в банке? Это же так удобно.

– Вот еще, – фыркнула Аделина Сергеевна, – связываться с банковскими картами! Чтобы на меня напали какие-нибудь бандиты у банкомата и ограбили? Ты этого хочешь?!

Александр мысленно закатил глаза к потолку.

– Хорошо, давай я буду давать тебе наличные. Неужели я не смогу обеспечить собственную мать?! – Плужников вернулся за стол и принялся с аппетитом за ужин.

Аделина Сергеевна с увлажнившимися глазами подошла к сыну и поцеловала его в светловолосую макушку.

– Золотце ты мое, Сашенька… Не надо мне твоих денег, обойдусь. Буду сдавать квартиру. Мне на карманные расходы хватит. Вот только неудобно мне… Я чувствую, что мешаю тебе здесь.

– Мам, что за глупости? – Плужников даже вилку отложил, подняв на мать укоризненный взгляд. – В этом доме два этажа и чертова прорва комнат. Здесь можно разместить роту солдат на постой, и всем места хватит. Как ты мне можешь помешать?

– Сыночка, но ты ведь взрослый мужчина. Вдруг у тебя появится девушка, ты захочешь привести ее в свой дом, а тут я… Ты постесняешься. А я так хочу, чтобы ты наконец женился. Внуков понянчить хочется.

Умильно-трогательное выражение лица матери рассмешило Плужникова. К тридцати шести годам он понял, что на свете просто не существует женщины, способной понравиться придирчивой до мелочности Аделине Сергеевне. Перечень требований к будущей избраннице сына был столь велик, что никто, решительно никто не мог ему соответствовать.

– Мамуль, но ты же сама говорила, что вокруг меня вьются только охотницы за моими деньгами.

– А разве это не так?

– Так, – кивнул, соглашаясь, Плужников, – все так. Но чтобы быть уверенным, что любят именно меня, а не мои деньги, я должен быть нищим. А этого я совсем не хочу. Поэтому предпочитаю оставаться холостяком. В этой холостяцкой жизни меня все устраивает! К тому же ты готовишь лучше всех.

Аделина Сергеевна, пойманная в собственную ловушку, сокрушенно покачала головой.

– Но это неправильно, Саша! У человека должна быть семья, дети.

– Успокойся, мамуля, я еще лет восемь-десять погуляю на воле, а потом женюсь.

– С ума сошел? Десять лет – это же слишком много. Через десять лет мне уже не до внуков будет.

– Мам, успокойся, не переживай. Все будет хорошо! Лучше приготовь завтра на ужин курицу с грибами, как ты всегда делаешь, – увел разговор в более безопасное русло Плужников.

– В сливочном соусе? – воодушевилась Аделина Сергеевна.

– В сливочном соусе.

Пожилая женщина тут же переключилась на любимую кулинарную тему, а Плужников мысленно похвалил себя за дипломатичность. Еще в детстве от отца он усвоил, что мать – главная женщина в жизни каждого мужчины. Для него было важным не расстраивать маму, оберегать от лишних переживаний. Особенно это стало важным после смерти отца.

Аделина Сергеевна, выйдя на пенсию десять лет назад, с большим энтузиазмом составила для себя культурную программу и с радостью окунулась в изучение коллекций музеев, посещение концертов и спектаклей. Но неожиданная смерть мужа стала для нее таким ударом, что она мгновенно постарела лет на двадцать, превратившись из холеной, элегантной и энергичной дамы в несчастную одинокую старушку. У Саши, тоже тяжело переживавшего уход отца, сердце кровью обливалось от сострадания, глядя на мать. Тогда он постарался проводить как можно больше времени вместе с ней. Но работы было много, кроме того, активно строился его загородный дом. Всему этому надо было уделять время и внимание.

А мама, страдающая от одиночества, стала цепляться за сына. Если он не успевал ей позвонить до конца рабочего дня, она звонила сама и плакала в телефонную трубку, жалуясь на сыновнюю невнимательность и безразличие. После постройки дома могла неожиданно, без всякого предупреждения нагрянуть к нему с визитом. И если заставала в доме очередную подругу сына, то устраивала громкий скандал. Ну какая личная жизнь выдержит такой напор материнской любви?

Саша старался загасить скандал, сгладить неловкость, но всегда вставал на сторону матери, чего не прощала ему подруга. Очередные отношения рушились. А он молча удивлялся себе: почему он с такой легкостью жертвовал собственными чувствами к женщине? Может быть, они были не столь глубоки, чтобы из-за них ссориться с единственным родным человеком на свете?

Теперь все его увлечения застревали на стадии «букетно-конфетного» периода, не перетекая во что-то более серьезное. Встречаться с подругами Плужников старался на нейтральной территории, не рискуя приводить их домой. Но любопытной Аделине Сергеевне все равно удавалось окольными путями разузнать об избраннице сына и составить свое строгое мнение. Вердикт «она тебе не подходит!» регулярно звучал смертным приговором над каждой новой симпатией сына. И сын смирялся, подчиняясь воле судьи, но тут же переключался на поиски новой подружки.

Прошла неделя. Не успел Плужников переступить порог собственного дома с твердым намерением отдохнуть после тяжелого трудового дня, как ему навстречу выбежала Аделина Сергеевна… в уличной одежде и с зонтиком в руках.

– Саша, мне нужна твоя помощь. Это безобразие какое-то, просто безобразие! – Она пыталась всунуть сложенный зонт в дамскую сумочку, но зонт не помещался. От волнения руки Аделины Сергеевны мелко дрожали.

– Что случилось, мам?

Плужников уже лет десять не видел мать в таких растрепанных чувствах.

– Две недели, Саша, целых две недели эта дрянь водит меня за нос и кормит завтраками! До чего пошла наглая, беспардонная молодежь! Обманывать пожилую беззащитную женщину! И ведь хватает совести, – продолжая сокрушаться, Аделина Сергеевна стала энергично выталкивать сына из прихожей обратно на улицу.

– Мам, я ничего не понимаю, – растерялся тот, – объясни, что стряслось!

– Моя квартирантка не платит за квартиру! – возмущенно выпалила Аделина Сергеевна. – Уже две недели обещает и не платит. Это возмутительно! Ты должен поехать со мной и поговорить с этой нахалкой.

Плужников попытался возразить, уже открыл рот, но прервать поток возмущенных слов не удалось. Аделина Сергеевна кипела и булькала:

– Какое хамство! В наше время молодые люди не позволяли себе такого. А теперь обмануть, обвести вокруг пальца того, кто слабее, беззащитнее, считается особой доблестью. Ты не волнуйся, Сашенька, тебе даже говорить с ней не придется. Ты просто постоишь за моей спиной, я все выскажу ей сама, не стесняясь в выражениях. А ты будешь просто смотреть на нее с грозным видом. Ты умеешь делать грозный вид? – Аделина Сергеевна бросила испытующий взгляд на взрослого сына: высоченный рост, косая сажень в плечах, мужественные черты лица, волевой подбородок. Удовлетворенно кивнула: – Умеешь! Пусть она почувствует, что у меня есть надежный тыл, что меня есть кому защитить. И пусть не надеется, что ей это сойдет с рук.

Плужников хотел сказать, что очень устал, что голоден, что сегодня вечером по телевизору футбольный матч лиги чемпионов и ему совсем не хочется тащиться по залитой дождем дороге в город, в суету и толкотню, но промолчал. Он точно знал, что лучше выполнить мамину просьбу. Для него же лучше. Взволнованная Аделина Сергеевна не даст ему покоя, и запах корвалола, надоедливый, вездесущий, проникающий во все щели, заполнит собой весь дом и будет терзать его сыновью совесть.

– Хорошо, мама, поехали, – обреченно вздохнул Плужников и достал из кармана ключи от машины.

Дорога заняла сорок минут. Под неумолчное возмущенное ворчание матушки Плужников вел машину сквозь наступающую осень. Мелкие капли дождя сливались в прозрачные ручейки и косыми потоками стекали по лобовому стеклу. Тихо и равномерно стучали «дворники», разгоняя эти дорожки. За окнами машины проносились бесконечные вереницы городских домов. Сознание, ведомое чувством голода, выхватывало из сияющих неоном вывесок названия кафе и ресторанов. «Ох уж эта мама!» – подумал Плужников и тяжело вздохнул.

Он с большим трудом припарковал машину в забитом легковушками дворе, вылез из машины, обошел ее по кругу и распахнул дверь перед Аделиной Сергеевной. Та, цепко ухватив сына за руку, выбралась из глубокого мягкого кресла и, выпрямив спину, решительно зашагала к дверям подъезда.

– Мам, давай я с ней сам поговорю, а ты посидишь в машине. Ну зачем тебе нервы мотать? Давление еще поднимется, – попытался повлиять на мать Александр.

– Нет. Я сама. Ты просто стой сзади и молчи. Я разберусь с этой нахалкой!

Долго ждали лифт. Пока поднимались на седьмой этаж, воображение Плужникова нарисовало портрет возмутительницы спокойствия: молодая девица с наглой кривоватой усмешкой на ярко размалеванной физиономии, в облегающем тело, как вторая кожа, платье с короткой юбкой и возмутительно глубоким декольте. Воображаемая девица стояла, уперев руки в бока, и нахально чавкала жевательной резинкой…

На лестничной площадке Плужников подошел к двери первым и нажал на кнопку звонка.

– Убери руку! – скомандовала Аделина Сергеевна и вытащила из сумочки связку ключей. – Это моя квартира, и я открою ее своим ключом!

Когда ключ в замке, звякнув, сделал последний поворот, дверь неожиданно распахнулась. На пороге стояла девушка лет двадцати восьми, невысокая, хрупкая, с распущенными темными волосами, в домашнем фланелевом халатике с каким-то детским рисунком (то ли мячики, то ли воздушные шарики!) и большими испуганными глазами. Весь ее вид так сильно отличался от нарисованного воображением, что Плужников замер с раскрытым ртом, но так и не произнес ни слова.

Зато Аделина Сергеевна решительно шагнула в коридор, заставив квартирантку отступить на пару шагов, и заявила:

– Вот, милочка, прошу познакомиться: мой сын Александр! Он бизнесмен и весьма влиятельный человек. – Плужников мгновенно почувствовал себя свадебным генералом и еще больше растерялся. – Мы пришли за моими деньгами.

– Я же вам сказала, Аделина Сергеевна, что отдам деньги, как только смогу – отдам… – голос ее был похож на голос предназначенного в жертву ягненка, которого уже подвели к человеку с большим острым ножом в руке.

– А я вам не верю, милочка! – заявила квартирная хозяйка и стала наступать на квартирантку. – Вы пытаетесь водить меня за нос, но это вам с рук не сойдет! Александр, что ты молчишь?!

Женщина перевела испуганный взгляд на здоровенного мужика, маячившего за спиной Аделины Сергеевны. Голубоглазый и светловолосый, он был похож на скандинавского викинга, возвышавшегося над маленькой пожилой женщиной с угрожающим видом, только боевого топора и рогатого шлема не хватало. Квартирантка отступила еще на шаг и побледнела. Хотя куда уж было бледнеть!

Лицо ее с впалыми щеками, с темными кругами под глазами стало почти прозрачным. Плужникову померещилось, что он видит тоненькую синюю жилку, косо пересекающую висок, и жилка эта трепещет, пульсирует с сумасшедшей скоростью. «Сейчас в обморок упадет», – понял он и сделал два шага по направлению к квартирантке с намерением подхватить, не дать упасть на пол.

Из груди девушки вырвался испуганный всхлип, и она прижалась спиной к стене, тиская в кулачках воротник своего халатика. Вдруг глаза ее, густо-карие, огромные из-за темных кругов под ними, вспыхнули лихорадочным огнем и замерцали в коридорном сумраке. И весь ее облик напомнил маленького зверька, загнанного в угол, из которого нет выхода – только смерть.

– Ну что вы за люди, москвичи! – воскликнула она звенящим голосом. – Сами живете в загородных домах, в деньгах не нуждаетесь, а квартиру сдаете из жадности, чтобы не упустить копейку. А меня с работы уволили, потому что прописки нет, потому что приезжая. Но я найду работу, обязательно найду и отдам вам ваши чертовы деньги! Что вам стоит подождать немного?

– Не пытайтесь бить на жалость. Знаем мы эту песню, милочка! – заявила непробиваемая Аделина Сергеевна. – Отдайте деньги и выметайтесь из моей квартиры!

– Нет! – с отчаянием выкрикнула квартирантка в лицо возмущенной хозяйке. – Не выметусь!

– Что значит «не выметусь»?.. – брошенный в сторону сына взгляд говорил о явной растерянности.

Вдруг дверь комнаты, выходящая в коридор, тихонько скрипнула, и на пороге показались два малыша трех-пяти лет. Прижимаясь к друг другу, словно это могло их уберечь от чего-то страшного, мальчишки в застиранных трикотажных пижамках уставились испуганными глазенками на незнакомых людей.

– Мам, это кто? – спросил старший, обнимая одной рукой младшего и слегка отодвигая его себе за спину, защищая.

Аделина Сергеевна вытянула дрожащий указательный палец в сторону малышей и с трудом выдавила из себя:

– Дети? Чьи это дети?..

– Мои! – квартирантка бросилась к детям и быстро увела их в комнату, прикрыв за собой дверь.

– Саша, что это значит?.. – бормотала Аделина Сергеевна, хватаясь за сердце и хлопая глазами.

Плужников подхватил мать под локоть и увел в кухню. Усадив там на табуретку, распахнул настежь форточку, впуская свежий воздух, и быстро налил в чашку воды из-под крана, сунул чашку матери в руку.

– Пей, мама, и успокойся. Сейчас мы во всем разберемся.

– Она же из-под крана, Саша, а я не пью некипяченую воду, – проблеяла капризно пожилая дама, – там могут быть микробы.

Плужников быстро осмотрелся в кухне в поисках графина с кипяченой водой. Когда-то на столе стоял хрустальный графин. Но теперь в доме жили чужие люди и все стало по-другому. Графин исчез, а Плужников почувствовал себя незаконно вторгшимся на чужую территорию. Пока он судорожно искал кипяченую воду, распахивая одну за одной дверцы кухонных шкафов, в кухню вошла квартирантка. Она больше не выглядела испуганной, наоборот, глаза ее пылали отчаянным огнем, а голос перестал дрожать.

– Откуда здесь дети? – вопрошала растерянно Аделина Сергеевна. – Я же сдавала вам квартиру без всяких детей.

– Да, – заявила девушка с вызовом, сложив руки на груди и остановившись напротив хозяйки, – я утаила от вас, что буду жить в вашей квартире с детьми! А разве бы вы сдали мне квартиру, если бы знали про детей?

Аделина Сергеевна отрицательно замотала головой, но промолчала, переводя растерянный взгляд то на квартирантку, то на сына.

– И никто бы не сдал. Зачем вам, москвичам, лишняя морока с детьми, тем более чужими? Вам нужно деньги содрать, ничем не рискуя. А дети, они же бегают, шумят, играют, могут что-то сломать, испортить. Не-е-т, дети вам не нужны, они лишние! А мне что делать? Сдать в багажное отделение на вокзале?!

Она подошла к столу вплотную, оказавшись прямо напротив квартирной хозяйки, отчего та невольно отодвинулась, скрипнув ножками табуретки по полу.

– Я сбежала от мужа-алкоголика и садиста, который меня бил, измывался, как мог, унижал. Я, дура, долго терпела, все надеялась, что образумится, пока он не взялся за детей. Вот тут уж я схватила самое необходимое и рванула с детьми в эту вашу Москву. Здесь, как в густом лесу, надеялась спрятаться от урода и спасти детей.

Девушка глубоко и шумно вздохнула, переводя дыхание, потом продолжила:

– Приехали в Москву. Город огромный, чужой, совершенно незнакомый. Куда идти? У кого искать помощи? Деньги с собой были, но их хватило бы ненадолго. Я быстро поняла, что одинокой женщине с детьми никто квартиру не сдаст, а если и сдаст, то цену раза в три накрутит. Пришлось соврать. Работу кое-какую нашла, договорилась с пожилой соседкой, что за детьми присмотрит за небольшую плату. Но с работы меня вышвырнули, предпочли человека с московской пропиской. Но я не сдамся! Я найду другую работу. А выгонять меня с детьми из квартиры вы не смеете! Куда мне идти, на улицу? Дети и так голодные сидят, на одних макаронах. А вы меня на улицу?! Не посмеете! Потому что это бесчеловечно. Вы же люди. Или уже не люди? Или вам жажда наживы все человеческое в душе вытравила?

Голос ее зазвенел натянутой до предела струной. «Сейчас лопнет», – понял Александр и насторожился. Женщина с усилием втягивала в себя воздух, пытаясь еще что-то выкрикнуть в лицо своей квартирной хозяйке, но воздуха не хватало. Она прижала правую руку к груди и всхлипнула.

Плужников схватил ее за плечи и усадил напротив матери. А та причитала, как несправедливо обиженная девочка:

– Саша, что же это?.. Как же это?..

– Успокойтесь, – заговорил Плужников, доставая еще одну чашку, наливая в нее воду и ставя перед женщиной, – у вас истерика. Выпейте и успокойтесь.

Девушка, шумно глотая, осушила чашку и поставила ее на стол трясущимися руками. Она подняла свои огромные пылающие глаза на Александра и прошептала:

– Вы не посмеете выгнать меня с детьми на улицу.

– Да никто вас не выгоняет из квартиры! – твердо заверил Плужников и налил воды себе, сделал большой глоток. Холодная вода потекла вниз по пищеводу, не гася, но хоть немного успокаивая что-то горячее, жгучее, что, как вулкан, глухо бурлило внутри.

– Что ты говоришь, Саша? – пролепетала Аделина Сергеевна и уставилась на сына удивленно-непонимающим взглядом.

– Так, – Плужников вытащил из-под стола еще одну табуретку, уселся на нее, оказавшись между двух женщин, достал из внутреннего кармана свой «паркер» с золотым пером и завалявшийся в кармане чек из супермаркета, – слушайте меня внимательно!

Обе женщины притихли и подняли на него глаза.

– Как вас зовут? – спросил он, ни на кого не глядя и что-то чиркая на обратной стороне чека.

– Евгения, – ответила за квартирантку Аделина Сергеевна.

– Так вот, Евгения, завтра утром вы позвоните по этому телефону Алле Ефимовне и скажете, что от Александра Сергеевича.

– Какого Александра Сергеевича? – растерянно наблюдая за появляющимися из-под золотого пера цифрами, спросила девушка.

– Не волнуйтесь, не Пушкина, – ответил Плужников совершенно серьезно. – Александр Сергеевич – это я. А Алла Ефимовна начальник отдела кадров. Вы кто по специальности?

– Экономист.

– И диплом есть? – Плужников уже превратился в сурового начальника, руководителя крупной строительной фирмы. Евгения кивнула. – Хорошо. Работу по специальности не обещаю, но что-нибудь найдем. На первое время хоть что-то подыщем.

Он положил перед ней листок с телефонным номером и убрал «паркер» в карман.

– Пойдем, мама, – скомандовал он, поднимаясь из-за стола. – А вы, Евгения, не забудьте, обязательно позвоните.

Он силой выволок из квартиры упирающуюся матушку, пока ехали в лифте, пропускал мимо ушей возмущенное кудахтанье и обвинения в непонимании, потом быстрым шагом подвел Аделину Сергеевну к машине и буквально впихнул ее на переднее сиденье.

– Саша, что все это значит?! – взывая к его совести воскликнула мать. – Почему ты не выгнал ее из квартиры? Почему не вытряс деньги?

Плужников, нахмурившись и сцепив зубы, чтобы не сорваться на мат, сел за руль и вытащил из кармана портмоне.

– Сколько она тебе задолжала? – спросил он, пересчитывая деньги и даже не повернувшись в сторону матери.

– Двадцать тысяч…

– Вот тебе сорок, – он всунул хрустящие красноватые купюры в ее ладонь и убрал портмоне обратно в карман, – больше она тебе ничего не должна. В следующий раз за квартплатой обращайся ко мне. Если тебе так нужны деньги, я буду платить вперед.

Машина рывком тронулась с места, чуть не зацепив соседнюю иномарку. Аделина Сергеевна бросила удивленный взгляд на сына: он больше не был похож на ее послушного, доброго мальчика, на ее сыночку. За рулем сидел чужой злой до чертиков суровый мужик, так что она даже отодвинулась подальше. Но чувство оскорбленной гордости требовало компенсации.