Последний самурай

Л: Увидишь.

Я: Я знаю.

Л: А ты меня научишь алфавиту, пока я делаю остальное?

Я: Там нет алфавита. Там два вида силлабария, слоговой азбуки, каждая по 46 символов, 1945 иероглифов китайского происхождения, которые в ходу со Второй мировой войны, и где-то 50 000 иероглифов, которые появились еще раньше. Я знаю слоговую азбуку и 262 иероглифа, но я их все время забываю, и поэтому, говоря правду, я вообще-то не готова тебя учить.

Л: Тогда пускай меня учит японец.

Блестящая мысль. Доброжелательный японец будет замещать ему дядю! Доброжелательный двойник Мифунэ станет приходить к Л и болтать про филателию, или футбол, или свою машину на языке, маскирующем отчаянную скуку предмета обсуждения. Но японец, наверное, захочет денег.

Я: Мне кажется, мы не можем себе этого позволить.

Я когда-то читала книжку про австралийскую девочку, которой подарили английского бульдога; послали в город большой грузовик – забрать огромное (предполагали они) животное, и привезли бульдожьего ребенка, который помещался в ладони. Я тогда думала, что и сама бы не отказалась от крошечной бульдожки. Что я понимала? Л прочел «Али-Бабу», и про Моисея в тростнике, и De Amicitia[15] Цицерона, и «Илиаду», которую я подсунула ему по ошибке, + умеет играть «Чистоганом, не шлифуя»[16], которую выучил на слух + пытался воспроизвести раз 500 – он преуспел, и это замечательно, но когда в той же комнате печатаешь «Дайджест вышивки по шерсти» за 62 года, порой нелегко пережить положенный

Ибо кто такой Моцарт? Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) – гениальный австрийский композитор; с пяти лет учился музыке у своего отца Леопольда, выступал перед европейскими монархами, играл на арфе с завязанными глазами, исполнял и другие трюки. Сочинял струнные квартеты, симфонии, фортепианные сонаты, концерт для стеклянной гармоники и несколько опер, в том числе «Дон Жуан» и «Волшебная флейта». Сестра его Наннерль обучалась так же, но музыкальным гением не стала. Я слыхала, как умный человек утверждал – мол, это доказывает, что из женщины не выйдет музыкального гения. Как можно, возражаете вы, утверждать это, ЗНАЯ, что у брата и сестры необязательно есть общие гены, и не подписываться при этом под маловероятной теорией о том, что при надлежащем обучении из любого человека может получиться Моцарт? Вы возражаете, а я только подумала; однако умному человеку так редко приходится думать,

Что такое слоговая азбука?

Слоговая азбука – это набор фонетических символов, которые обозначают слоги

что думать он отвыкает.

Что такое слоги?

Ты знаешь, что такое слоги.

Не знаю

Слог – это фонетический элемент слова, содержащий гласную, скажем, слово «содержащий» можно разбить на «со-дер-жа-щий» и каждому элементу присвоить обозначение. В китайском все слова из одного слога – они односложные. А многосложные – это что?

Когда много слогов?

Exactement[17].

А олигосложные – это когда немного слогов

Это правда, но так обычно не говорят, люди, как правило, противопоставляют одно многому

Дуосложные

Благозвучия ради проще сказать «двусложный» или хотя бы «бисиллабический». Вообще, если составляешь слово, используешь числительные-префиксы. Можно латинские, и тогда выходит «дисиллабический», но обычно люди после «моно» употребляют «би»: моногамия – бигамия, моноплан – биплан. И обычно латинские числительные используются со словами латинского происхождения: универсальный, бивекторный, мультивалентный, биаксиальный, мультимедиа, а греческие числительные – со словами греческого происхождения: тетраэдр, тетралогия, пентаграмма

Трисиллабический

Можно и так

Тетрасиллабический

Да

Пентасиллабический гексасиллабический гептасиллабический октасиллабический энасиллабический декасиллабический гендесиллабический додекасиллабический

Именно

Трискедекасиллабический тессарескедесиллабический пентекедекасиллабический геккедекасиллабический гептакедекасиллабический

А кто такой Бернини? Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) был «величайшим гением итальянского барокко», в семь лет переехал в Рим и учился у своего отца,

ЭЙКОСАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

скульптора Пьетро. Рудольф Виттковер (немецкий историк искусств, бежавший от нацистов [как тут подступиться-то?], автор «Искусства и архитектуры Италии 1600–1750»), сравнивает его талант к нечеловеческому

эннеакейкосасиллабический

ТРИАКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

сосредоточению с Микеланджело ([1475–1564], художником, поэтом, гениальным скульптором…). «В отличие от ужасного, одинокого гиганта XVI века, это был человек бесконечного обаяния, блестящий и остроумный собеседник, очень общительный, аристократ по своим манерам, хороший муж и отец, первоклассный

эннеакетессараконтасиллабический ПЕНТЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ гискепентеконтасиллабический

организатор, наделенный непревзойденным талантом творить быстро и легко»[18].

А Сезанн? Поль Сезанн (1839–1906) – гениальный французский художник, связанный с импрессионистской

трискегексеконтасиллабический

художественной школой. Он был немногословен: люди прозвали его Медведем. Писал очень медленно и с

октокегексеконтасиллабический эннеакегексекон- тасиллабический ГЕБДОМЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

трудом. Прославился своими пейзажами и натюрмортами. Краску на холст наносил блоками, зачастую не кистью, а мастихином. Работал так

гептакегебдомеконтасиллабический

медленно, что не могли стоять неподвижно

ОГДОЭКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

даже фрукты: они гнили,

Какое самое длинное слово в мире?

Я не знаю. Я же не все слова в мире знаю.

А какое ты знаешь самое длинное слово?

Я не знаю.

Как это не знаешь?

Кажется, название полимера. Я его уже не помню.

дуокегдоэконтасиллабический

Погоди. Вот хорошее. ди(2-этилгексил)гексагидрофталат.

Это полимер?

Нет.

А что значит?

Я раньше знала.

А вот папа знает.

Да черта с два он знает (думаю я) – подмывает так и сказать, но я не ЗНАЮ точно, что он не знает, тут действует лишь (на мой взгляд) высочайшая вероятность + пожалуй, не стоит чернить его имя перед Л, если нет неопровержимых доказательств.

МОЖЕТ БЫТЬ, знает. Об этом речь не заходила.

А о чем заходила?

Я говорила о Розеттском камне. Он – о своей машине и любимом писателе.

А какая у него машина?

Он не сказал. Диэтил-диметилметан. Диэтил-диэтилмалонат. Диэтил-метил-этилмалонат.

трискегдоэконтасиллабический тессарескегдоэконтасиллабический пентекегдоэконтасиллабический

не успевал он их дописать. Поэтому он использовал

октокегдоэконтасиллабический эннеакегдоэконтасиллабический ЭНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

восковые муляжи.

А кто был Рильке, а Цвейг, а Музиль? Кто был Ньютон? А Эйнштейн? Рильке

Объясни мне слоговые азбуки!

ОБЪЯСНИ МНЕ СЛОГОВЫЕ АЗБУКИ!

ОБЪЯСНИ МНЕ СЛОГОВЫЕ АЗБУКИ!

Ну

Они трудные?

Не очень

Пожалуйста

Ну

Пожалуйста

Мы же договорились

Гискеэненеконтасиллабический дуокененеконтасиллабический

Гленн Гульд (эксцентричный блестящий канадский пианист середины XX века, специалист по творчеству И. С. Баха [гениального немецкого

ГЕПТАКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

композитора XVIII века]) о «Хорошо темперированном клавире» (даже не думайте) говорил, что прелюдии

ОКТОКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

—это лишь предисловие,

ЭННЕАКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

они не представляют

ГЕКАТОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

подлинного интереса с музыкальной точки зрения. Но

Научи меня ОДНОЙ слоговой азбуке

Мы же договорились

А бывает язык с одной слоговой азбукой?

Тамильскому, кажется, хватает одной

Значит, тамильский – моносиллабарический язык

Да

А японский – дисиллабарический язык, но обычно люди называет его бисиллабарический

Да

трисиллабарический тетрасиллабарический пентасиллабарический гексасиллабарический

читатель

гептасиллабарический

может

октасиллабарический

утешаться

энасиллабарический

и простым

декасиллабарический гендекасиллабарический додекасиллабарический

предисловием.

геккедекасиллабарический

Надеюсь, я не хуже справлюсь с

Гептакедекасиллабарический

ОКТОКЕДЕКАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

ЭННЕАКЕДЕКАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

ЭЙКОСАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

Гиске

Ты пропускаешь шедевр современного кинематографа. Дочитай «Одиссею», и я тебе объясню хирагану, ага?

Идет.

Эмма предложила мне разрешение на работу + работу.

Я сказала: Идет.

* * *

«Одиссея», песнь 1.

* * *

«Одиссея», песнь 2.

* * *

«Одиссея», песнь 3.

* * *

«Одиссея», песнь 4.

* * *

Я ничего такого не задумывала. (Л читает песнь 5-ю «Одиссеи». Прочел четыре книги за четыре дня. Я бы продолжила там, где остановилась, но потеряла свои записи.) Вообще-то я хотела последовать примеру г-на Ма (отца знаменитого виолончелиста), который, я где-то читала, начал учить Йо-Йо, когда тому было 2.

Coupez la difficulté en quatre[19] – таков был его девиз, и это означало, что он разбивал музыкальную пьесу на очень маленькие задачи, а ребенку полагалось одолеть одну задачу в день. Так же г-н Ма поступал с китайскими иероглифами: ребенку полагалось учить один иероглиф в день – по моим подсчетам, выходит две простые задачи, но вы поняли. Я решила, что это сильно поможет Л и мало затруднит меня + когда ему исполнилось 2, я начала работать с карточками.

По-моему, первой простой задачей был кот. Одолев эту простую задачу, Л захотел продолжить, он захотел, чтобы все до единого слова из его лексикона оказались на карточках, он зарыдал ПУРПУРНЫЙ ПУРПУРНЫЙ ПУРПУРНЫЙ, когда я попыталась прекратить, пришлось записывать. На следующий день он взялся за первую свою книжку, «Добб не любит хоп-хоп-хоп»[20] Доктора Сьюза, и заплакал, едва начав, потому что не знал ни Добба, ни Хопа. Я мигом сообразила, что если обучать двухлетнего трудоголика методом «покажи и расскажи», в день на машинопись мне останется минут, может, 6 + поэтому (сомневаясь в нашей способности прожить на 55 пенсов в день) поспешно пробежалась по основным принципам фонетического метода обучения. Он научился произносить «дэ», видя «д», и «ха», видя «х», и к концу недели читал так: Добб. Не. Лю. Бит. Хоп. Хоп. Хоп. Кот. В. Шля. Пе.

Я подумала: Получилось! Получилось!

Он сидел на полу, находил что-нибудь интересное и тащил показать мне.

Гром на ножках. Он откопал сокровище. Так? говорила я И он предъявлял мне страницу – О Радость! – о небесный восторг

Вот

Чудо!

И еще одна находка! Что бы это могло быть? Да неужели… Нет-нет… Да… Да… Это же

Кот

И так он выдергивал со страницы чудо за чудом, пока не научился невозмутимо вынимать из обычного, пустого, как правило, черного цилиндра то кролика, то голубя, то гирлянду разноцветных платков.

Чудо диво чудо диво клево

Я надеялась, что буду успевать работать больше.

В один прекрасный день он сообразил, что на полках стоит куча других книг.

Он выбрал книжку с картинками и пришел ко мне в расстройстве.

Этот письменный прибор из гуттаперчи повествует о многом

Я объяснила письменный прибор, гуттаперчу и повествует

считается, что он изображает Нептуна и создан в память об успешном использовании данного материала для изоляции первого подводного телеграфного кабеля, проложенного из Англии во Францию в 1850 году.

+ я сказала НЕТ.

Я сказала Ты же знаешь много слов, правда, и он сказал Да, и я сказала Давай ты потренируешься читать те слова, которые знаешь, а потом выбери ПЯТЬ СЛОВ, которых не знаешь, и я тебе объясню.

Уж не знаю, что он там понял в нашем уговоре. Спросил про Нептуна, создан, память, успешном, материале, изоляции и подводном. Пусть ваше воображение поведает вам, как я все это объясняла. Он прочел несколько слов, которые знал, и положил книгу на пол. Затем пошел за следующей книгой. Какой приятный сюрприз. В, И, К и наш старый друг Вот в «Истине и других загадках»[21]! Но увы – ни гуттаперчи, ни Нептуна.

Он положил книгу на пол и шагнул к полке.

На 20-й книге я подумала: Ничего не получится.

Я сказала: Поставь книжку на полку

+ он злорадно завопил и положил ее на пол

и я поставила ее на место, а его посадила в манеж, и он разрыдался.

Я сказала: Слушай, давай ты посмотришь красивые картинки в «Классике пластиков», а если знаешь слово, можешь его прочитать, смотри, какое красивое желтое радио

а он прорыдал НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

Я сказала: Ну хорошо, вот тебе «Истина и другие загадки», там целые кучи, горы и моря слов, давай посмотрим, может, на этой странице ты какое-нибудь слово знаешь

+ он прорыдал НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ, выдрал страницу, а книгу кинул подальше.

Я подумала: Сочиним другую простую задачу. Простую задачу, которую можно решать каждый день, но чтобы при этом на полу не валялись сотни книг.

И я отвела его в «Грант и Катлер», купила французскую книжку с картинками, и Yaortu la Tortue[22], и L'Histoire de Babar[23] (а также «Письма к Сезанну» Рильке, которые тоже там нашлись). Каждый день учила его простым словам, и он оставил английские книжки в покое.

Я подумала: Получилось! Получилось!

В один прекрасный день он нашел на полке французские книжки. Я объяснила пять слов из Zadig[24]. Вскоре на полу валялся «Задиг» и еще 20 французских книг. После чего Л вернулся к английским.

Я подумала: Сочиним другую простую задачу.

Я подумала: арифметика – несложная задача. Научила его считать дальше 5, и он за три дня досчитал до 5557 и разрыдался, потому что счет никак не заканчивался + я в отчаянном озарении сказала, что бесконечность тем и хороша: точно знаешь, что тебе всегда хватит чисел. Научила его прибавлять 1 к числу – вроде бы простая задача, + он исписал примерами 20 листов миллиметровки: 1 + 1 = 2, 2 + 1 = 3, 3 + 1 = 4, разрыдался и был унесен в постель. Я однажды читала книжку, где мальчик, который в детстве слишком много учился, заболел воспалением мозга; я ни разу не сталкивалась со случаями воспаления мозга вне литературы, но все равно тревожилась + предпочла бы, чтобы Л прекратил, но он рыдал, едва я пыталась прекратить. Поэтому я научила его прибавлять к числу 2, и он исписал примерами еще 20 листов миллиметровки: 2 + 2 = 4, 3 + 2 = 5.

Сколько ему было лет, спрашивает читатель. Кажется, года 3.

Теперь он поуспокоился: если можно покрыть расчетами 20 листов, к бесконечности не стремится. И таскать книги с полок ему больше не надо. Я научила его перемножать однозначные числа + он на 20 листах составляет таблицы умножения для 1–20. Понятия не имею, как заставить трехлетку заниматься этим, если он не хочет, и равно не имею понятия, как это прекратить, если он хочет, но после пары месяцев таких вот занятий уже легко было объяснить ему переменные + функции + дифференциалы. В общем, к 4 он читал по-английски + немного по-французски + покрывал 20 листов графиками для x + 1, x + 2, x + 3, x + 4, x² + 1, x² + 2 + т. д.

С год назад мне выдалась минутка перечитать 16-ю песнь «Илиады». Я печатала «Мелоди Мейкер» за 1976 год и добралась до интервью с Джоном Денвером[25], где певец объясняет:

Понимаешь, Крис… Я для себя понял, что такое успех, и успех для меня – это когда человек находит то, в чем может выразить себя, находит то, что делает его совершенным, и, занимаясь этим, служит другим людям. Если он нашел такое дело, он добился успеха.

И тут не важно, чем ты занят, – копаешь канавы, выдаешь книжки в библиотеке, работаешь на бензоколонке, избираешься президентом Соединенных Штатов, не важно: если делаешь то, что хотел делать, и привносишь некую ценность в чужие жизни, ты добился успеха как человек.

Так вышло, что в моей области, в шоу-бизнесе, успех много с чем сопряжен, но все это – деньги, слава, удобства, возможность путешествовать, повидать мир, все это – лишь глазурь на торте, а торт у всех одинаковый.

Недавний президент Соединенных Штатов говорил нечто подобное (как и Денвер, взаправду приятный дядька), и поскольку без толку размышлять о том, как именно он привносил ценность в чужие жизни, я решила, что пора прерваться и перечитать 16-ю песнь «Илиады». Я печатала уже часов пять или шесть – день пока что задался.

В 16-й песни убивают Патрокла – он идет в бой, надев доспех Ахилла, дабы приободрить греков + напугать троянцев, поскольку сам Ахилл воевать по-прежнему отказывается. Некоторое время Патрокл побеждает, но слишком увлекается; Аполлон поражает его + мутит ему очи + отнимает у него доспех + Патрокла ранит Евфорб + затем убивает Гектор. Я вдруг вспомнила, что Гомер обращается к Патроклу в звательном падеже + это очень трогательно. К сожалению, я не нашла «Илиаду, песни 13–24», нашла только «1–12» и решила почитать про Гектора + Андромаху в песни 6.

Как только я села, Л подошел и посмотрел в книгу. Все смотрел + смотрел. Сказал, что ничего тут прочитать не может. Это потому, сказала я, что тут по-гречески + другой алфавит + он сказал, что хочет научиться.

Только этого не хватало – учить греческому 4-летку.

Раздался глас Чужого + глас его был сладок, как мед. И молвил тот глас: Он же совсем маленький. Они столько времени торчат в школе – может, ему лучше поиграть?

Я сказала: Ага, еще успеет поскучать в классе со всеми остальными вместе.

Чужой сказал: Он только запутается! Ты подорвешь ему самооценку! Добрее ответить нет!

У Чужого длинная шея, похожая на угря, и рептильные глазки. Я обеими руками стиснула ему горло и сказала: Гори в аду.

Он закашлялся + сладко промурлыкал: Прости, что помешал. Сколь удивительно материнство! Столько времени на развитие младенца. Какая самоотверженность!

Я сказала: Закрой пасть.

Он сказал: Сссссссссссссссссссссссссссс.

Я сказала: Рррррррррррррррррррррррр.

+ составила для Л табличку:

+ сказала: Это алфавит.

Он поглядел на табличку и поглядел в книжку.

Я сказала: Все очень просто. Видишь, многие буквы такие же – ты их уже почти знаешь.

Он поглядел на табличку, поглядел в книжку, поглядел на табличку.

Чужой сказал: Ему всего четыре года

Г-н Ма сказал: Coupez la difficulté en quatre

Я терпеливо сказала:

Я терпеливо сказала много чего, и мне терпения не хватит все это повторять. Я считаю, я не меньше других готова пострадать ради ближнего, и если б знала наверняка, что хоть 10 человек в этом году, в следующем или в ближайшее тысячелетие заинтересуются, как обучить четырехлетку греческому, надеюсь, мне хватило бы совести им объяснить. Но поскольку таких данных у меня нет, я лучше отложу объяснения. По-моему, Л слово за словом переписывает 5-ю песнь «Одиссеи» на розовые картотечные карточки.

* * *

«Одиссея», песнь 6.

* * *

«Одиссея», песнь 7.

* * *

Эмма сдержала слово, и я слово сдержала.

Летом 1985 года я пришла секретарем в маленькое лондонское издательство, выпускавшее словари и неакадемические научные труды. Там издавали словарь английского языка, впервые появившийся в 1812 году и выдержавший девять или десять переизданий, – продавался замечательно – и коллекцию технических словарей для носителей всяких других языков, продававшуюся недурно, а также шикарный словарь литературного бенгальского, с кучей иллюстраций и без никаких конкурентов на рынке – этот вообще почти не продавался. Еще была двухтомная история сахара, трехтомное исследование лондонских дверных молотков (приложение готовится к печати) и всевозможные другие книжки, у которых постепенно за счет сарафанного радио складывалась аудитория. Я не хотела быть секретарем + не очень-то рвалась в издательскую индустрию, но не желала возвращаться в Штаты.

Эмма оказалась немногим лучше Штатов. Она любила Америку, как викторианцы Шотландию, а французские импрессионисты Японию. Она любила бензоколонки «Эссо» на шоссе в луже света, и чтоб на ветру покачивалась красная вывеска «Кока-колы»; она любила мужчину на лошади, который просторечным внутренним монологом описывает волнующие пейзажи; она любила мужчину в шустрой машине на лос-анджелесской автостраде. Она любила книжки, которые меня заставляли читать в школе, она любила книжки, которых мы в школе не читали, потому что они могли задеть чувства новообращенных баптистов. Я не знала, что сказать.

Мне воображалось неброское меццо-тинто, на котором густой штриховкой и чуточкой ручного окрашивания изображалось некое место, где впервые приехавших европейцев опьянили цвета, и затем, сочиняя книгу, европейцы эти решили, что Великий каньон, или Столовая гора, или юг Тихого океана надлежит иллюстрировать цветной гравюрой, на которой ослепительный кобальт передан бледным до белизны голубым, кровавый кармазин и пурпур – бледным до белизны розовым, и такая бледная зелень и бледная желтизна и бледный-бледный розовато-лиловый, дабы в стакане воды читатель ощутил каплю настоящего виски. Про себя я насмехалась над Эммиными сокровищами, но ведь это же глупо, на ум тотчас приходят другие образы, презрения не вызывающие, – черно-белое кино не показывает нам окружающий мир в цвете, и однако черно-белое кино мы не презираем. Проблема была в том, что, хотя дела обстояли лучше, чем в те времена, когда я читала книжки, на которые семьюдесятью годами раньше люди протранжирили целые жизни, страсть готова была вцепиться в гриву первой же попавшейся идее и галопом ускакать прочь ventre à terre[26] – ах, как тихо, как спокойно некоторые умеют формулировать.

От припадков ярости и сардонических смешков в ожидании галопа ventre à terre я нервничала – проще было помалкивать или тихонько произносить банальности. Однако если человек очень умен и обаятелен, произносить банальности неохота, и стараешься сказать что- нибудь осмысленное, сохраняя между тем спокойствие и самоконтроль…

Как это поразительно, сказала я, что в Англии книги на английском + во Франции на французском, через 2000 лет это будет так же поразительно, как Страна Жевунов + Изумрудный город, а пока очень странно, что люди со всего мира съезжаются в одно место выводить нацию английских писателей + в другое – выводить писателей испанских, и это так грустно – наблюдать, как в литературе все языки растворяются в английском, который в Америке – язык забвения. Я утверждала, что тем самым искажается взаправдашнее прошлое, а европейский язык не может исказить европейскую страну, снимать Канзас нужно в черно-белой гамме, а для Страны Оз требуется «Техниколор», + более того (я пришпоривала свою идею рьянее, чем хотела, но останавливаться было поздно), это возмутительно, что люди, которые, в общем и целом, были самыми интересными героическими жестокими иммигрантами в литературе новой своей страны становятся лишь актерами которые говорят на ломаном английском или курсивом + в общем + целом их + их потомков полное незнание собственного языка + обычаев вообще не может быть выражено новым языком, который забыл, что ему было что забывать.

Эмма сказала: То есть ты считаешь, они должны быть не только по-английски.

Вот именно, сказала я. Как только понял – непонятно, почему раньше не сообразил.

Ну, сказала Эмма, говорят же, что будущее – за компьютерной версткой…

Хочешь, я напечатаю письмо на 100 слов за минуту? спросила я, поскольку у меня была работа. Письмо на 50 слов за 30 секунд? Письмо на 5 слов – за 3?

Я надеюсь, тебе не очень скучно, сказала Эмма.

Я сказала: Скучно!

Я понимаю, это не очень интересно, сказала Эмма.

Я хотела было ответить: Но абсолютно завораживает. Однако разум взял верх, и я сказала: Главное, что у меня есть шанс подумать, чем заниматься дальше.

Вот именно таких банальных и скучных замечаний я бы предпочла избегать при умном и обаятельном человеке, но Эмме, похоже, немало полегчало. Я сказала: Этого-то я и хотела. Все совершенно нормально.

Работа была совершенно нормальная, Эмма – умная и обаятельная, а я жила в Лондоне. Я попыталась последовать примеру Рильке, но задача оказалась нелегкой. И дело даже не в преклонении пред чьими-то работами: Рильке преклонялся перед Сезанном, но Сезанну секретарь был без надобности, во всяком случае – платный секретарь. Мне не нравилась идея работать на Родена, чтобы преклоняться перед Сезанном; по-моему, если являешься к человеку под дверь, хорошо бы хоть преклоняться перед его работами.

Иногда я каталась на метро по Кольцевой и читала книжку по органической химии, иногда «Положитесь на Псмита» в 20-й или 21-й раз, иногда смотрела прекрасного и нелепого Шерлока Холмса в исполнении Джереми Бретта[27], а иногда, конечно, «Семь самураев». Иногда ходила в «Жареных кур Теннеси».