Кофе для Яны

Вдруг она услышала пыхтение под рукой и почувствовала, что кто-то покушается на ее чипсы. Повернув голову, она увидела огромную собаку, породы вроде мастиф, который пытался подобраться к пакетику, лежащему между ее коленом и рукой на скамейке. В этот же момент она услышала громкое

–Фу! Нельзя! Сидеть!..

Собака, обалдевши, села, Яна не успела испугаться собаки, зато испугалась этого оклика.

– Простите, извините! Не испугались? Он щенок еще. Невоспитанный. Ничего не сделает. Вот подумал, раз поздно, никого нет, спущу его с поводка не на площадке, а на подходе.

– Ничего, я не боюсь собак. Но чипсов ему не дам! – пришла в себя Яна. Она обожала всех собак, совершенно их не боялась и иногда даже пыталась разговаривать с ними.

– Конечно, ни в коем случае! Ему нельзя. И вам бы я тоже их есть не советовал. Я вас, кажется, где-то уже видел?

В незнакомце Яна вдруг узнала мужчину, который сидел в ресторане за соседним столиком и там внимательно ее разглядывал. Она одновременно и испугалась, и обрадовалась. Ей стало очень стыдно от того, что вот она тут сидит – на скамейке в сквере, как алкаш, ночью пьет пиво в одиночку, в домашнем платье. Еще и плачет. Яна надеялась, что последнего он не заметил, еще подумает, что напилась и теперь раскисла. Фу. Она не знала, плачут ли алкоголики, когда выпьют, но ей почему-то подумалось, что должны.

– Да, – сконфузилась Яна. – Мы встречались в столовой, сегодня, на обеде.

– О! Вот это здорово! Я вас запомнил, но не ожидал, что увижу на улице рядом с моим домом. Вы здесь живете?

– Да. Вон в том доме. Мне стало грустно и ужасно захотелось погрустить на улице. У вас бывает такое?

– Конечно. Вот – стало грустно и пошел гулять с собакой.

– Вам хорошо. Есть с кем погулять.

– Вам разве нет? Судя по кольцу, вы можете погулять с мужем.

– Он очень занят. Я уже и не помню, когда мы проводили вместе время. Вот сегодня впервые за месяц вместе поужинали полчаса, и он побежал спать. Даже не спросил, что у меня нового. Точнее, спросил, но я и рассказать толком ничего не успела…

– И правильно, что не успели. Вы же помните, о работе нашей нельзя рассказывать даже мужьям!

– Да, но так хочется…

– Поэтому вам и стало грустно?

– Не только. Столько всего навалилось. С этой работой, с этими тестами. Интересно, с вами-то я могу это обсуждать?

– Со мной конечно. Я же и так все про нее знаю. Мы обсуждаем это на семинарах, которые проводятся очень часто. Кстати, Вас как зовут? Я Андрей.

– Яна. – ответила девушка. – А не тот ли вы Андрей, который ведущий историк и проводит семинары?

– Да, я он и есть. Приятно, что хоть кто-то про меня помнит. А то работа инсепторов считается главной, а наша подготовительная вся остается за кадром…

– Я вообще-то так не делаю никогда. Я сплю ночами, пива практически не пью, и курю раз в пятилетку. Я не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне ложное впечатление.

– У меня абсолютно нормальное впечатление о вас. Прогуляемся вместе? Я представляю, в каком вы как стрессе, попав к нам. Вас же уже сажали на тренажер?

– Да, еще вчера.

– Ого! И получилось?

– Говорят, что да.

– Не у всех получается в первую неделю даже.

– Но я так поняла, что, если бы у меня не получилось, меня и не взяли бы?

– Думаю, взяли бы. Они же сразу видят, подходит им человек или нет. Просто тренажер показывает ваши возможности, чего от вас ожидать. Ну и конечно, они хотят, чтобы человек показал класс, поработал, так скажем, в полную силу, сразу. Поэтому и стращают. Я там уже год работаю. Пару раз был на тренажере, но просто так, провериться. У меня не получилось ничего, не мое. Однажды получилось, будто случайно. Но теперь забыть не могу, такие тяжелые мысли, что просил больше меня к этому не привлекать. Тем более что это не моя специализация. Я историк и занимаюсь анализом исторических процессов.

– Интересно?

– Вы себе не представляете, как. – Андрей замахал в энтузиазме руками. Видно было, что он в полном восторге от возможности обсудить это с кем-то, от самих этих возможностей, которые существуют перед ним. – Мы исследуем множество исторических вопросов, не исследованных теорий, когда кто-то может вот так проникнуть и посмотреть, что там на самом деле было – это, конечно, совсем не то, чему нас учили в институте. Мы находимся на первой ступени к новой исторической эпохе, где не будет фальсификаций, где мы сможем узнавать все из первых уст. Пока это только начало, конечно, слабые попытки собрать первую схему. Наши путешественники инсепторы попадают часто не туда, куда мы их просим, и видят не совсем то, что нужно. Но это все человеческий фактор. Научатся.

– И менять научатся?

– Что?

– Историю?

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Но мне сказали, мы можем влиять на мысли…

– Если вы путешественник, то вас будут этому учить. К сожалению, финансируют нас именно для этого. Я, конечно, могу чего-то не знать, но пока удалось только переставить местами парочку мыслей, чтобы наладить эмоциональный баланс в голове у человека. Ну, парочку писем заставить написать как-то по-другому. Сказать что-то иначе – и то, мы не всегда знаем, что это получилось. Откуда бы? Ну, а внедрить свое – это такой высший пилотаж, что пока даже непонятно, как к этому подступиться.

– Зачем же тогда говорят, что мы пробуем влиять на историю?

– Да потому что пробуем. Пока что цель исследования – само исследование. К чему оно приведет – я не знаю. К тому же, это опасно. А говорят так, потому что финансирование государство будет обеспечивать только под определенные цели и задачи, вы же понимаете. Будем называть это задачей максимум. Вообще в науке не бывает так, что просто ставишь цель и идешь к ней. Противоречие заключается в том, что цели постоянно меняются и надо уметь вовремя это понять. Понимаете?

– Честно говоря, нет. Я училась на экономическом. Нас не учили исследовать, нас учили считать деньги.

– Тоже хорошо. Когда есть что считать!

– Да уж. Пока особо нечего. Так что там с целями?

– Ну сначала ученый просто находит тему, интересную ему лично. Ему кажется, что он нашел новую идею, которую было бы полезно провентилировать. У него возникают догадки, предположения. Которые могут вообще не увенчаться успехом! Но на пути к любому результату проводится множество параллельных гипотез, догадок, опытов, что возникают еще цели, новые и новые, и уже, даже понимая, что первоначальная цель недоступна, или вообще фейк, уже глаза разбегаются от обилия новых идей и предположений, порой даже противоположных той гипотезе, что была. Например, наш институт, точнее, та отрасль, в которой оказались вы, изначально базировалась на изучении гипноза. Даже не гипноза, а взаимовоздействия между людьми. Затем обнаружился энергообмен, затем энергообмен на расстоянии. А потом один чудик вдруг впал в транс и почувствовал, что его разум вселился в какого-то чувака сто лет назад. Причем, без всяких тренажеров, какие нам сейчас предлагают. Вот что тогда началось! И срочно стали расширять все, началось финансирование, это было-то года четыре назад. Тогда стали набирать историков, чтобы изучать эти явления, – в общем, сразу стало интересно. А изначально просто кучка энтузиастов ставили психологические эксперименты на добровольцах. Какая была цель тогда? Если бы к ней так прямо и шли, ничего не получилось бы в итоге. Никто бы ничего не придумал. Даже в голову бы не пришло. Вот так вот.

– Андрей, а скажите, как вы попали на этот проект?

– Я пришел сюда по объявлению. На хедхантере. До этого я работал школьным учителем истории. Мне очень нравилась моя работа. Честно говоря, всегда мечтал работать с детьми, с большими и маленькими, учить их, делиться с ними своими мыслями. Мне казалось, я смог бы научить их думать, анализировать, и таким бы был мой маленький вклад в новое поколение нашей страны – какое-то количество думающей молодежи. Я пришел в школу идеалистом, с горящими глазами, и встретил не совсем то, что ожидал. То есть я, конечно, был готов к тому, что не все меня захотят слушать, будут отвлекаться и валять дурака, ожидал, что много времени и сил уйдет на банальное наведение дисциплины. При этом я старался не применять никаких силовых методов, не унижать, не ставить двоек, и даже умудрился добиться определенного авторитета среди старшеклассников. Дети меня любили. А я смотрел на школьную систему изнутри. И с каждым днем все больше и больше разочаровывался.

– В системе? В коллегах?

– И в том, и в другом. Я понял, что та система, что есть, изгоняет лучших. Я видел нескольких учителей, вдохновленных идеей образования, работы со школьниками, внеклассной работы. Система их съедала, с точки зрения бюрократии в них находили множество изъянов и в конечном итоге они все ушли, или собирались уходить. И оставались только те, кому некуда податься. Кто ненавидит любую на свете работу, и на детях можно оттянуться. Накричать, оскорбить. Возможно, с этими учителями дети набирались знаний не меньше, а может и больше. Но только это все не то.

– Как не то? Дети не учились?

– Да в том-то и дело, что знания дети получали. Учились со страху. Но разве этим мы должны заниматься? Мы должны создать питательную среду для становления личностей. Где они будут образовываться не только накапливая информацию, а становясь мудрее, остроумнее. Смелее, хитрее. Где формируется человек?

– Вы хотите сказать, что обучение – это не только знания, а еще и среда?

– Конечно. Мы ведь работаем в школе с человеком, у которого только формируется характер. И почему-то перед школой ставят задачу напичкать ребенка набором знаний, но – заметьте – ни перед кем не ставят задачу сделать его хорошим семьянином, добрым, смелым. Кто этим занимается? Родители? Но не все это могут сами. А педагоги что? Увы, не лучшие образцы человечества. И выходит такой человек из школы, ну знает он набор формул и дат, если не забыл еще. А кто поможет ему вырасти? Встать на ноги? Кто научит как это делать? Почему не мы?

– А вы хотели отвечать еще и за характер?

– Да что значит хотел? Я и отвечаю за него.

– Потому что все взаимосвязано?

– Абсолютно. Всё и все. И мы с вами, и даже собака моя. И муж ваш связан со мной, ведь это он вас расстроил, вы вышли подышать и составили мне такую приятную компанию. И мне больше не грустно. И дети на уроках, слушая учителя, впитывают не только его слова, но и настроение, и интонацию, и подачу. И если этот учитель злой, грубый, дети перенимают эту модель, запоминают, что раз учитель так делает, то так делать можно.

– Выходит, муж мой влияет на поведение вашей собаки. Вот как она мне радуется! Так что про воспитание? Вы стали использовать комплексный подход?

– Да. Я ходил с ними на экскурсии, устраивал внеклассные беседы – семинары на различные темы – жизни, любви, свободы, мы обсуждали простые жизненные идеи на исторических примерах. Я предлагал учителям словесности присоединяться к нам, ведь это было бы очень полезно.

– Дайте угадаю. Русичка сказала, что это не входит в ее обязанности.

– Именно! Она сказала, что внеклассная деятельность не оплачивается и что я скоро доиграюсь.

– Они вас выжили? Учителя?

– Да меня не так-то просто выжить. Меня завалили отчетами, выговорами за неправильно оформленный дневник, плохо расписанный план внеклассной деятельности, недостаточную мотивацию к ней. Мне нужно было письменно обосновать каждое мое слово. Или вот, например – это классика – расписать домашние задания на год вперед для всех классов. Как? Я не всегда уверен, как пройдет урок, как и в каком ключе мы будем работать с детьми – соответственно, я не уверен, какое из домашних заданий я дам им завтра! А на год – разве это возможно? Я расписал все формально, меня стали проверять, делать выговоры… В какой-то момент мне это начало надоедать. И я стал смотреть вакансии для историков, которых, кстати, не так-то и много. В основном это учителя и преподаватели в вузах, и вакансий хороших нет, увы. И вдруг я напал на вакансию в экспериментальный институт. Меня взяли сразу, после первого же собеседования!

– Вам нравится?

– Я в восторге. Я действительно получил возможность исследовать то, что мне всегда было интересно, причем практически из первых рук. У меня прекрасное начальство, хорошая зарплата.

– А как же дети? Ведь вы мечтали их воспитывать?

– Ну, во-первых, по выходным я веду лекции в научном обществе для одаренных школьников. Это совсем другое, не то, что школа. Туда приходят именно те ребята, которым интересно слушать, слышать, вникать. Мне не приходится извлекать курильщиков из-под парты или краснеть перед начальством за то, что они творят на других уроках. В этом есть, конечно, тоже свой кайф, но я переживу. А во-вторых, я надеюсь, у меня будут свои, рано или поздно, и вот тогда я намучаюсь с ними всласть.

– Вы женаты? – Яне ужасно почему-то захотелось, чтобы он оказался неженат. Ей даже страшно было задавать этот вопрос. Хотя какая, казалось бы, разница – она-то замужем!

– Нет. Был женат, но как-то не сложилось.

– Почему?

– Думаю, слишком ярко горело и быстро потухло. Так бывает, наверное?

– Наверное. У меня тоже нет детей. И я не уверена, что будут.

– Почему же? Вы замужем, молодая, красивая. Что-то мешает?

– Наверное, не сильно хочу их.

– А муж хочет?

– Я на знаю. Мы не говорили никогда об этом с ним. Не время еще.

И тут Яна сама удивилась. Она замужем уже вот сколько-то лет, и ни разу не поднимался этот вопрос! Пять лет назад был сделан аборт, но она не уверена, что Сашка вообще был в курсе дела. Все организовала мама, потому что просто «не время».

Словно прочитав ее мысли, Андрей спросил:

– А когда должно наступить это время?

Действительно, когда? Яне тридцать два. Не много, еще время есть, но и не мало. Она не строила карьеру, которой могли бы помешать дети. Была замужем. У нее было жилье. Что мешает задуматься?

– Наверное, когда я повзрослею. И когда повзрослеет мой муж.

– А как вы это поймете?

И правда, как понять? Когда волосы поседеют? Когда прихватит радикулит?

– Я не знаю, как это понять. Может быть, вы знаете?

– Ну, наверное, человека можно считать взрослым, когда он сам готов заботиться о ком-то и принимать за это полную ответственность. И не в годах дело, один в четырнадцать мудр и может, а другой в сорок не в состоянии. Что касается вас, я просто думаю, что вы не встретили своего мужчину.

– Ну как. Я же замужем. Значит, встретила?

– Вы сомневаетесь. Значит, не встретили еще. Вы можете хоть трижды быть замужем, все это ерунда, если нет цели с супругом строить свой новый мир, как хотите, называйте, это не может быть семьей.

– А если не может быть детей? Например? Вы отказываете таким людям в праве на семью?

– Ну что вы, нет. Свой мир – очень обширное понятие. Понимаете, семья это не просто вот два человека съехались и живут вместе, ходят там по квартире, занимаются любовью, плодят детей. Это в принципе можно делать с кем угодно, если откинуть определенные формы морали.

Семья – это мир, понимаете? Единство. И энергетически, в первую очередь. Тебе плохо – мне плохо, и не потому, что ты мне настроение испортил злой, а вот, потому что не может быть в таком случае мне хорошо. Это постоянная связь, которой очень тяжело в нашем сегодняшнем мире одиночек, где каждый для себя все и так может сам. Тяжело эту связь при рождении уловить, она не подкрепляется обычно никакими материальными обязательствами. Это видимость. Не может, и не все. А когда этот мир рождается, вы не можете не чувствовать этого. Это становится важнее всего на свете.

– Я иногда думаю об этом. Легко ли ошибиться, создав мир с тем, кто тебе не подходит?

– Ну тогда мира не получится. Получится такое вот яблоко, пустое внутри.

– И что тогда делать? Если видишь, что яблоко пустое?

– Ну заметил – сам решай. Понятно, что с возрастом нарастают обязательства и трудно все. Не знаю. Наверное, надо просто быть честным перед собой и делать то, что должно. Поэтому, я считаю, если семья не удалась, надо это постараться выявить на самом начальном этапе, потому что потом один обман тянет за собой другой. Бросить человека через 20 лет совместной жизни, при наличии детей и совместной собственности куда более неприятная задача, чем расстаться с ним, скажем, через полгода.

–А другие говорят, что надо нести ответственность за свои поступки и решения.

– Конечно, надо. Но разве не безответственно тратить годы жизни второго человека, не чужого тебе и не безразличного в любом случае, на то, что не оправдывает своего существования? Это как с институтом. Поступил – надо закончить, да?

– Ну, да. Чтобы довести дело до конца.

– А где он, этот конец? Почему он затерялся на получении диплома? Тогда уж получил диплом – иди работай по специальности. Тоже себе логика. А почему не доучись до первой сессии, первой практики, тогда поймешь, надо тебе оно или нет? Тогда и в отношениях, познакомился, взялся за руку – женись. Это вот ответственно?

Яна подумала, что это интересный подход. Где та точка, которая является окончанием какой-то деятельности? Оценка? Диплом? Успех? Почему нельзя сменить, когда хочется тебе, а не когда наступит эта странная точка, раз уж ты с этой деятельностью решил завязать?

Они говорили и говорили, пока в какой-то момент у Яны не стали слипаться глаза.

– Ого, уже три часа ночи! – воскликнула она огорченно. Ей не хотелось заканчивать этот разговор, который лился и лился сам собой, в котором каждое слово было приятно и ценно. Но завтра нужно было рано встать.

Андрей тоже словно бы огорчился, но виду не подал.

– Давайте мы вас проводим, а завтра пообедаем, все же, за одним столиком, а не переглядываясь? – ответил он вопросительно.

Яну эта прогулка взбодрила, придала ей сил, освежила эмоции. Ей давно не было так комфортно и интересно просто идти с мужчиной и разговаривать. Герман тоже интересно рассказывал, но с ним она чувствовала себя подчиненной. С Андреем разговор был интересным, поучительным даже, но не назидательным, а просто разговором, в котором отдыхаешь душой.

Вспомнив об усталости, Яна начала ее все больше и больше ощущать, и эйфория от разговора стихала, усталость гасила энтузиазм, последние шаги они проходили уже практически в молчании. Спокойная уверенность Андрея и сила, исходящая от него, словно окутывала Яну, ей было комфортно просто идти рядом, смотреть на покачивающиеся ветки над головой, вдыхать запахи травы и лета. Как скоро это закончится и наступит осенняя, а за ней и зимняя скука! Нужно наслаждаться сегодняшним вечером во всей его благости.

Вернувшись домой, сонная Яна огляделась. Ей вдруг показалось, что дома что-то изменилось – словно бы немного другой диван стоял в гостиной, над ним висели какие-то картины, которых Яна не помнила. Ей показалось, что она сходит с ума, или ошиблась дверью, чего, конечно, совсем не могло случиться.

В вдоль стены появились новые огромные книжные стеллажи, полностью заставленные антикварными изданиями.

Настала пора удивиться, но так сильно хотелось спать, что все перемены она видела, словно во сне – как будто бы не она это видит, а кто-то другой. Из последних сил Яна подошла к портрету, висевшему над диваном, – его там точно никогда раньше не было, – включив свет, Яна не сразу поняла, что это портрет Ядвиги. Всего лишь репродукция, или фотография картины, напечатанной на холсте – но мастерски сделанной. Это был парадный портрет очень красивой женщины, с уверенным взглядом, а красивом пышном платье, отделанном кружевами. Рядом висел портрет Пушкина, неизвестный ей, но очень тонко прописанный. На нем Пушкин был точно, как в жизни, таким, каким она видела его еще вчера. Лохматым, задорным, лучистым. Каким-то образом художнику удалось передать не просто образ, а образ точно с тем характером, который она увидела и запомнила вчера и сегодня

Яна была абсолютно уверена, что у них дома не было и не могло быть никогда этих портретов. Что за чертовщина? Сашка, что ли, шутит? Не сдержавшись, Яна побежала его будить.

– Сашка! Са-аш! Вставай! – настойчиво трясла его за плечо Яна. Разбудить Сашку всегда было непросто, а сегодня он словно бы отсыпался после длительного загула. Наконец Яна услышала, как изменился ритм его дыхания – это означало начало пробуждения. – Сашкаа!!!

– Что? – мучительно тихо промямлил тот, спросонок.

– Сааш! Ты принес картины? – перешла Яна сразу к делу.

– Какие картины? Зачем? Куда? – пытался не просыпаться муж.

– Ну какие. В гостиной, картины висят. Это ты принес? Откуда?

Сашка наконец проснулся, приподнялся в кровати и посмотрел на часы.

– Яна, ты нормальная? Четыре часа утра. Я сплю.

– Там картины висят в гостиной, которых не было. И шкаф книжный новый. Иди сам посмотри.

Сашка явно не понимал, о чем речь, но отлично видел, что спорить тут бесполезно. Он протер глаза и молча прошлепал босыми пятками в туалет, после чего направился в гостиную. Яна стояла в спальне, ожидая возгласов удивления, но через пару минут муж вернулся в спальню, укоризненно посмотрел на нее, погладил по плечу и измученно добавил:

– Ложись спать лучше. Хватит выдумывать.

С этими словами он лег в кровать, укрылся одеялом с головой и через секунду захрапел.

Яна вернулась в гостиную, там и правда все было как раньше. Старый диван, над ним какая-то репродукция в рамочке и рядом портрет – конечно же, матери. Стеллажи с книгами тоже приняли свой первоначальный вид – их стало меньше, да и содержимым вновь было трудно похвастаться.