– Марин, ну он же столько раз уходил-приходил, и придет еще раз.
– Да, понятно что придет, но мне невыносимо уже, что он с ней постоянно, а пока эту неделю жил с нами, – запрется в туалете, или курить выйдет, так на час-полтора, и строчит ей смс-ки, в вк постоянно, – я ему сказала что ты раз с нами, так будь с нами, а ты как ненормальный куда-то все время уходишь, а он огрызается, ни одного слова хорошего мне не сказал. Я ему и ужин, и белье чистое, и маникюр новый сделала, – ну за что мне это?
– А когда ушел?
– Да вот только что, в обед с работы приехал специально, сумку собрал и уехал.
– Сумку? То есть не все вещи забрал?
– Да нет конечно, я бы и не отдала, он знает, там куртки дорогие, мы вместе покупали, я ему дарила, мне оно надо, чтобы вещи, которые я с любовью покупала, у всякой дряни в шкафу пылились? Пусть попробует только забрать!
– Ну, значит, вернется. Не плачь.
– Ну как же? Яна, что делать? Подскажи, что делать? Я в ужасе просто, как вот так вот можно, она страшная, глупая, в инсте вчера знаешь такую фигню напостила, и улыбается улыбочкой своей идиотской крысиной, смотреть противно. И сейчас вон новый сториз – сердечки, цветочки, ноги свои кривые на песочке сфоткала и радуется. Фу.
– Зачем ты все это смотришь?
– Ну а как не смотреть? Должна же я знать, что у них там происходит.
– Вот узнаешь, а потом плачешь, расстраиваешься. Она ему надоест скоро, ты же знаешь, мужики любят новизну, а его любимое мясо она потушить не сможет. И он вернется к тебе.
– Ага, есть это мясо. И мои нервы.
– Ну ты же хочешь этого.
– Я уже не знаю, чего хочу. Возможно, хочу, чтобы меня просто оставили в покое. И хочу нормальной жизни для себя и ребенка своего. А у ребенка должен быть отец, это нормально, так должно быть, а он, скотина, не понимает, чего лишает сына.
Такой разговор продолжался еще минут 10. Яна выслушивала знакомые фразы подруги, старалась проникнуться ситуацией, сосредоточиться на проблеме и дать действительно дельный совет. Как сделать, чтобы он вернулся и не уходил больше. Но было во всем этом что-то неправильное, и Яна словно бы впервые почти поймала эту неправильность. Но она, как мокрый мышиный хвост, ускользала. Ей показалось, что, если она ее найдет, поймает, ухватит, все встанет на место, придут в голову нужные слова и они все выйдут из этого замкнутого круга – и Марина, и Пашка, и Ленька, и она сама. Особенно жалко было Леньку. Он должен был пойти в школу через месяц, а это такой важный этап. Сосредоточиться бы Марине на нем, так нет! Он начал бояться чужих, и было непонятно, как он там вообще сможет прижиться, в большом новом недружелюбном коллективе, с такими проблемами в голове и дома. И Яна уже ужасно устала от всей этой ситуации, которая застыла как студень с каким-то дьявольским варевом вперемежку.
Наверное, на какой-то момент она как будто даже перестала слушать Марину, потому что все ее фразы, всхлипы – это было так неважно, а важно было ее состояние, которое исправить можно было только какими-то правильными словами, которые не находились, но словно бы уже подбирались. Эти слова уже пришли, но пока были какими-то неясными образами, очертаниями мысли, смеющимися над ней – а ну, догони! В этот момент Яна заметила, что за соседним столиком сидит мужчина и смотрит на нее внимательно, открыто, заинтересованно. Перед ним стоял раскрытый ноутбук и чашка кофе, одет он был очень стильно и дорого, весь был какой-то ухоженный, чистый, отглаженный, и словно бы даже гипнотизировал ее взглядом. Поймав ее взгляд, он не смутился, не отвел глаза, а понимающе поднял бровь, будто бы с одобрением удивленно кивнул.
– Але, Ян, ну что, ты не слушаешь меня, да? Я, наверное, надоела тебе со своими проблемами уже. Звонками своими. А вот что мне делать еще? Наверное, зря я тебе позвонила.
– Ну что ты, нет, я просто думаю, чем тебе помочь.
– Я же говорю тебе, давай попросим Сашу взломать ее страницу и напишем от ее имени Пашке чтобы он уходил.
– Серьезно? Ну ты же знаешь, Саша не будет этого делать, я даже не знаю, как я бы ему это сформулировала даже.
– Это же твой муж, ты что, мужа попросить не можешь? Я подруга же тебе, или нет уже?
– Ну конечно подруга, конечно, но я правда не могу его попросить, он сейчас так занят своим этим проектом, что и по домашним делам я его не отвлекаю.
– Ну сравнила свои проблемы, спасибо. Ну вот что еще, придумай!
– Я правда не знаю, но мне не кажется, что это хорошая мысль. Это уже переходит какие-то границы.
– А они, разве не переходят границы? Должна я как-то действовать, я не могу просто спокойно сидеть и смотреть как она рушит нашу семью!
В Яниной голове опять начали появляться какие-то очертания мыслей о том, что было бы правильно и неправильно. Обычно мыслей было много, и они смешивались в непонятную кашу, но тут они словно бы разбежались и те, правильные, снова появились на пороге. Они выстроились в ряд и Яна четко поняла, что единственное что подруге было бы правильно сделать – послать подальше своего блудного мужа, и забыть о нем, но Марина является человеком, который эту ситуацию и накаляет, и возобновляет, и вдохновляет в каком-то смысле своей суетой, и заставляет всех нервничать и участвовать, делая при этом Яну центром и отдушиной всех своих переживаний. Ее просто поразило, как это может и должно стать просто для всех, и как просто это понимание пришло и показалось таким стройным и простым, а главное самым безболезненным. Все неприятные нюансы и последствия такого выхода меркли перед тем кошмаром, в котором жили все трое (или четверо?), варились и бились головой то о невидимую стену, то друг об друга. Рано или поздно чья-то голова может не выдержать. Она в секунду поняла всю ситуацию, словно бы сама разрулила. Но озвучить такое Марине означало навсегда лишиться ее дружбы.
Странный мужчина все еще смотрел на нее как-то удивленно и внимательно. Яне стало неловко и мысль оборвалась.
– Але! Что ты там молчишь опять? Я не вовремя, да? Тебе некогда сейчас?
Яна подумала, что было бы уместным начать разговор с этого вопроса.
– Прости, Марин, да, сейчас надо бежать. Давай попробуем созвониться через час?
– Ты забудешь. Ты всегда забываешь, – с обидой всхлипывала Марина
И правда. Яна всегда забывала перезвонить. И не потому, что разговор не был важен. Даже если был важен, и очень, в ее голове он уже будто бы состоялся, даже если поговорить не удалось, и в голове не держалось лишних два часа то, что надо перезвонить еще раз.
– Марина, ну я не забуду.
Мужчина перестал смотреть на Яну, а сосредоточился на экране ноутбука.
– Мариночка, ну не плачь, но мне правда не очень удобно, постарайся успокоиться, выпей чего-нибудь, просто подумай, чего ты хочешь, вот просто чего ты хочешь, к чему прийти из всего этого, и мы вечером обсудим.
Странный мужчина опять посмотрел на Яну и снова поднял бровь. Она больше не боялась его, она знала, что скажет Марине вечером. От этого стало и тревожно, и спокойно. А может и не скажет. Может, и звонить не станет.
– Хорошо. Я поняла, что ты меня все равно не слушаешь, – обиделась Марина, – не буду тебе мешать. Пока.
Трубка была повешена, Марина нажала отбой, не дождавшись ответного пока. Это означало, что разговор о муже откладывается на несколько дней и теперь Яна будет виновата в том, что она и плохая подруга, и не умеет слушать, и что может быть важнее…
Яна вдруг заплакала. Сегодня был первый хороший день в ее жизни за последние полгода. Она тоже несчастна, и ей тоже есть, о чем пореветь подруге в трубку. Но ведь та не дает ей и рта раскрыть. По сравнению с ее бедой все вокруг меркнет, Яна прекрасно понимает это, но ведь невозможно постоянно зацикливаться на беде, наслаждаться ей, ища виноватых. Теперь вот она обиделась на Яну и не простит ее, пока та не признает себя виноватой, попросит прощения. За что? На работе точно теперь будут проблемы, до конца рабочего дня осталось меньше часа, идти туда уже будет просто неприлично, да и нет сил придумывать отговорки что да почему. Раз ее не хватились, значит, просто не заметили ее отсутствия. Почему-то это ей показалось совсем обидным, и слезы полились еще.
В этот момент она заметила легкое движение сбоку от себя и даже не сразу поняла, что странный мужчина, смотревший на нее так пристально, садится за ее столик. Ее это и удивило, и возмутило, и немного обрадовало, она собралась с мыслями, чтобы попросит его удалиться, как он очень мягко и как будто нежно, но настойчиво сказал
– Я сяду, вы разрешите? Извините, если помешал, но я не мог не подойти.
У него были очень пронзительно светлые голубые глаза, красивого цвета, холодные, спокойные, такие светлые, что она даже перестала плакать, вглядываясь в них. И от удивления, и от того, что ей очень хотелось смотреть на эти глаза, вглядываясь не в их красоту, а в необычность.
– Вы меня простите, что я вот так вторгаюсь за ваш столик. Мне просто показалось, что вам нужна помощь.
– Мне?
– Да, разве нет?
– Какую помощь вы хотите мне оказать? – Яна постаралась сказать это как можно строже, поигрывая обручальным кольцом, но вышло как-то странно-угрожающе и как будто немного весело.
Яна уже начала жалеть, что улыбалась всем подряд, и вот так непринужденно смотрела на этого мужчину. Что ему нужно? Ей стало страшно и немного не по себе.
– Ну просто вы плакали, и я подумал, что вам не помешает поддержка. Возможно, вам надо с кем-то поделиться чем-то неприятным, или приятным, просто поговорить, близкие вас не слушают или вы не хотите их расстраивать, а меня вы не знаете, возможно, больше не увидите, значит, можете со мной поделиться, облегчить свои тяготы. У меня как раз есть немного свободного времени, и я был бы рад быть полезным такой прекрасной девушке. Мне почему-то кажется, что вы всем помогаете, и эту помощь все с радостью принимают, а взамен ничего?
– Да нет, я с подругой просто разговаривала, у нее очень сложный период в жизни, и она на эмоциях делает всякие глупости. И пытается меня вовлечь, обижается.
– Наверное, она просто привыкла, что вы ее поддерживаете и помогаете, даже когда она не права?
– Ну конечно, поддерживаю и помогаю, мы же с ней подруги, зачем иначе все это, если не поддерживать?
– И в глупостях поддерживаете?
– Я не знаю. Наверное, поддерживала. Но раньше это была ерунда, и мне надо было просто на словах ей сказать, что она молодец, а он подлец. А теперь она жаждет действий, от меня, а я не готова. И обижается.
– Наверное, она привыкла полагаться на ваше мнение во всем, а ваше мнение всегда совпадало с ее. И она привыкла, кто что бы она не сделала, вы поддерживаете, значит, все правильно? Вот признайтесь, вы ведь часто думали – ну что за ерунду она творит, ну зачем это.
– И такое бывало
– А почему вы на этот раз не хотите поддержать?
– Не то, чтобы не хочу. Просто я уже устала от всей этой ситуации. И еще, потому что слова это одно, сказать можно все что угодно. А вмешиваться в чужой конфликт я не хочу. Не хочу участвовать.
– Но дело ведь не в этом. Вы, обсуждая с ней это все, уже вмешиваетесь, и своей поддержкой, получается, одобряете любую глупость.
– Наверное, вы не поняли. Обычно речь шла о прическе, переезде, вопросах быта, отпуска. Зачем я буду ей навязывать свое мнение, раз она все решила?
– Наверняка и там были глупости. А вы, как человек для нее авторитетный, соглашаетесь, что вот так вот можно делать. И получается, что зачет все же ставите вы!
– Боже, какая ответственность, – полушутя возразила Яна, – мне такой не перенести. Зачем мне это?
– Ну вот, вы то хотите помочь, то боитесь ответственности. Тут ведь вашей ответственности не будет. Она за свою жизнь сама решения принимает, правда? Просто вы ей покажете другую дорогу, – например, она хочет поехать в Крым, а вы ей предложите Турцию, например. Или Италию. Может, ей и в голову не приходит больше ничего, кроме Крыма.
– Вы психолог? – засмеялась Яна, – или экстрасенс?
– Не то чтобы. Я просто умею чувствовать людей. Почему вы спросили? Она ездила в Крым?
– Да вот именно, два года назад она именно хотела поехать в Крым в отпуск, я ей сказала, что это прекрасная идея, мне даже в голову не пришло подумать о вариантах! И ведь она именно спрашивала у меня, хотела, и спрашивала совета. А я не хотела навязывать свое мнение, сама бы я туда ни ногой.
– А прекрасная идея – это разве не мнение?
– Прекрасная идея – это в принципе отпуск у моря, сам по себе. И вообще отпуск. Какая мне разница, где он будет, если меня там с ними нет?
– И как ей, понравилось?
– Вообще нет. В следующем году она вообще никуда не поехала.
– Вот видите. Ваша секундная помощь в поднятии ее самооценки позволила ей испортить себе отпуск. И даже еще одно лето. А если бы вы обсудили с ней и предложили варианты, возможно, у нее бы был выбор.
– Так у нее и так есть выбор! Весь шар земной к ее услугам, при их-то финансах! Я не считаю, что должна думать за нее. И тем более принимать участие в том, что я считаю неправильным.
– Видимо, она так считает. А вы же ведь и так глубоко погрузились в проблему, наверняка увидели более здравое решение.
– Вы знаете, я погружаюсь в эту проблему, вернее, меня погружают, уже несколько месяцев. И я только сегодня подумала, что есть простой гениальный выход. Но я даже боюсь ей это озвучить, она меня убьет, морально уничтожит.
– За что? За совет со стороны? Который ей поможет? Неужели настолько она инфантильна, эта странная девушка? Вы же не можете ее заставить следовать вашим советам, все делает она сама, своими руками. Просто мне кажется, что именно это ей от вас и нужно. Простой правильный совет, ведь сложная ситуация многих зашоривает, и мы не видим дороги, можем только мчаться вперед по намеченному маршруту. Прямо. А то, что есть повороты, не видят.
– Я что, человек-перекресток? – хмыкнула Яна. Ей это слово показалось страшно забавным.
– Да. Вы знакомы с этой теорией? Мужчина почему-то не засмеялся предложенному сравнению.
– С теорией?
– Ну да, любая ситуация напоминает перекресток, а вы ее светофор. И всегда будете им для своей подруги. Такова ваша роль в ее жизни. Вам кажется, что будет правильно всегда на перепутье показывать зеленый, и погнали. А бывает, надо притормозить, подумать, и люди это чувствуют, и просят совета. Вы даете красный, он останавливается, оглядывается. Ага, можно направо, налево. И принимает решение. Вы свой светофор уже убрали, человек едет дальше, но повороты увидел. А, возможно, повернул. Конечно, гораздо комфортнее всегда на зеленый ездить, и многие себе подсознательно такие светофоры и ищут. Но, по сути, всем плохо, потому что цель тут и кроется в выборе, и помощь ваша именно такая. А вы мухлюете, делаете как проще. В общем, да, вы – человек-перекресток, или человек светофор. Очень точно вы уловили. Но вы светофор, которому хочется, чтобы его любили. И он все время работает неправильно, что может привести к аварии. Получается, вы, светофор – обманщик!
– Я не представился, вы меня простите. Я Герман.
Такое странное имя. От него веяло мистикой, какими-то рассказами из детства, сказками то ли Пушкина, то ли.. Стоп, точно! Пиковая дама!
– Ой! Три карты, три карты! – засмеялась Яна, – простите, простите… Ох, я же совсем забыла про кофе, про обед! Так расстроилась. Представляете! Я Яна.
– Больше не расстраиваетесь?
– Теперь еще больше, из-за вас. Я не хочу быть ни светофором, – ответила Яна, но уже с некоторой долей лукавства. На самом деле неожиданный совет незнакомца придал ей сил и уверенности в себе, – ни светофором-обманщиком, тем более.
– К сожалению, тут я бессилен. Для вас сказать это – все равно что сказать «я больше не хочу быть красивой девушкой», вы не сможете, это факт.
Так странно было сидеть рядом с незнакомцем, таким интересным, обсуждать с ним такие личные вещи, смеяться, выслушивать комплименты.
– Расскажите еще про вашу теорию, что там есть еще полезного? Для меня, для всех? Вы мне правда очень помогли сегодня, по крайней мере, мне сейчас так кажется.
– Теория, к сожалению, не моя. Рассуждать я могу о ней часами, но, увы, должен вас покинуть, тем более что вы опять забыли про свой кофе.
У Яны внутри все упало. Ну как, он что, уходит? Она столько должна еще у него спросить
– Если вам интересно, я с удовольствием вам о ней расскажу, если захотите, конечно. Вообще ваше мнение мне тоже важно, вы могли бы мне помочь разобраться с некоторыми вопросами.
– Я хочу. И мне интересно. Но так трудно найти время на что-то другое, кроме…. – Яна отмахнулась, не в силах подобрать правильное слово.
– Жизни? – Тихо добавил Герман.
Яна растерянно развела руками.
Герман очень внимательно посмотрел ей снова прямо в глаза, словно хотел увидеть всю ее душу целиком. Пару секунд молчал. И спросил -
– А что вы называете жизнью, Яна? Свою работу? Или семью? Даже если вас все там устраивает, это не должно быть единственным, что занимает вас. Это не вся ваша жизнь. Впустите туда немного нового, я уверен, вам было бы интересно и полезно принять участие в нашем исследовании. Вы очень необычный человек, поверьте мне, это судьба нас столкнула, и мы оба правда могли бы очень друг другу быть полезны.
Яне стало страшно. Вдруг он маньяк, убийца? Она никогда не знакомилась на улице, она не знала, что нужно говорить теперь и как это остановить. Ей показалось, он завлекает ее на какой-то опасный путь, которого было бы мудро избежать. Видимо, ее собеседник почувствовал ее неуверенноать.
– Я просто хочу поговорить с вами не так, на бегу, а серьезно и вдумчиво. Сегодня у вас очень странный день, правда? Не только я тому виной, но вы чувствуете себя по-другому? Сегодня у вас день-перекресток. И вам это должно пойти на пользу, если вы захотите взять на себя ответственность за свою жизнь.
– А если не захочу? Откуда вы знаете про день-перекресток?
– Если не захотите, все пойдет для вас по-старому, и вы даже не узнаете, что были другие пути. Я вижу, что вы этого хотите, но стесняетесь даже себе в этом признаться.
– Какие пути?
– Это вам нужно почувствовать, понять. Самой. А про день перекресток я вижу. Чувствую. Знаю. Вы можете просто забыть про этот день и жить как обычно, по течению. А можете сделать свою жизнь сами.
Яна замолчала и задумалась. Ей всегда хотелось быть особенной, но никогда не удавалось. Этот мужчина, со странным именем Герман, намекал на странные вещи, возможно, это просто был трюк чтобы затащить ее в постель? Но если это так, то что в этом плохого? От ужаса при этой мысли у нее пошли мурашки. Это шло вразрез со всеми правилами, которые ей вплели в косу. Но коса в сумочке, правил больше нет. Почему-то эта мысль показалась ей ужасно смешной, она заулыбалась, Герман в ответ тоже улыбнулся, очень тепло и по-дружески. Страх внезапно рассеялся и даже мысль о том, что он был, показалась Яне глупой.
– Так что? Придете?
– Приду! Но смотря куда!
– Что вы думаете насчет того, чтобы встретиться на этом самом месте, в это же время, ровно через неделю?
– Тоже день перекресток? – Яна уже смеялась в голос
– Не знаю. Про будущее пока никто не знает, к сожалению. Иначе было бы все очень просто. Ну так что?
– Место подходит. Но время не очень, я заканчиваю работу только… – Яна проверила время, – да вот 5 минут назад заканчиваю, кстати. То есть уже, да
– Ну вот, отлично. Хорошо поработали! Очень буду ждать вас в четверг! Кстати, приятного аппетита. – Он заговорщически подмигнул ей, убрал ноутбук со своего стола в портфель и спокойным шагом вышел из кофейни.
На выходе она окликнула его.
– Герман! Он удивленно обернулся, – а вы ведь тоже человек-светофор?
Он неопределенно развел руками и вышел на улицу.
Глава 3 Немного о прошлом
Нашей героине было 32 года. Когда она родилась, родители думали очень долго над самым лучшим именем на свете. У них все должно было быть самое лучшее – квартира, работа, быт и, конечно, дочка. Она была их долгожданным счастьем, плодом их неземной любви, и простое имя ей не пристало носить, поэтому решили окрестить ее Ядвигой. В честь какой-то там прабабушки, которая была и умницей, и проказницей, и легендарной особой во всех отношениях – поговаривают, водила знакомство даже с Пушкиным Александр Сергеичем. Насколько коротко, доподлинно неизвестно, но, возможно, короче, чем это бы было прилично предавать огласке. Конечно, доказательств тому не водилось, но сам факт такой легенды придавал ее личности оттенок порочной загадочности и ….
Мало у кого в доме сохранились семейные реликвии из прошлого. Тем ценнее было то, что далеко на антресолях, в фанерной коробке, оклеенной остатками шелка непонятного цвета, хранились ее вещи – черепаховый веер, с частично сломанными косточками и обломками белых перьев, одна длинная кружевная перчатка, почему-то с оторванным большим пальцем и небольшая ажурная вышитая шаль-накидка, с обтрепанным краем. Еще было письмо – точнее, его обрывок, написанный на французском. Мелким аккуратным почерком очень плотно теснились бисерные строчки, уходя в никуда. У письма не было ни конца, ни начала, – видимо, послание состояло из нескольких страниц, и сохранилась одна из середины, к тому же, при каких-то обстоятельствах письмо намокло, и чернила, с одной стороны, расплылись, так, что прочитать было решительно ничего невозможно. Никто в семье не знал французского, но это письмо считалось самой ценной реликвией, возможно, исходя из его состояния – оно выглядело самым древним.
Еще был девичий альбом, в котором подруги и друзья имели обыкновение что-то писать, какие-то стишки и рисунки, но и это все было на французском, обложка была поломана и многие страницы заметно вырваны. Вот и все.
Девочке не разрешали играть с этими вещами, но иногда, когда родителей не было дома, она доставала коробку и подолгу любовалась предметами старины. Рассматривала, любовалась, поглаживала, представляла. Особенно обидно было то, что она знала, какая яркая была жизнь у обладательницы этого веера, что она любила, тосковала, переживала, путешествовала… А теперь все что осталось, это поломанный веер да старая перчатка. Как-то бесславно ….
Она любовно гладила старинные вещи, представляла себе тайны прошлого, к которым есть доступ лишь у нее одной, словно они говорили с ней, – она закрывала глаза, сосредотачивалась, представляла себя на балу, в толпе красивых танцующих беззаботных людей. Иногда ей казалось, что ей удавалось подсмотреть втихаря переданную в толпе записку из руки в руку, чувствовала, как свечи нагревают комнату, запах пудры на волосах дам, крепких духов, вперемежку с чем-то неприятным, незнакомым. Старухи в бриллиантах опасливо поглядывали на нее, словно бы чувствовали ее нематериальность, принадлежность к другой эпохе, а у нее всего-то в руках был обломок старого веера и обрывок перчатки. Она слышала обрывки фраз на разных языках, которых никогда не учила, но все понимала почему-то, некоторые обращались к ней, и она отвечала им так свободно и уверенно, словно была здесь своей.
Несмотря на все эти блестящие истории, глядя на восхитительные, но старые поломанные вещи, пропахшие то ли нафталином, то ли духами легендарной прапрабабки, Яна не могла представить их в руках юной девушки. Она представляла себе старую женщину в бриллиантах, с клюкой в одной руке и этим самым поломанным веером в другой. Ей не верилось, что они когда-то были целыми и новыми, что перчатка была надета на надушенную женскую руку, которую кто-то вожделел поцеловать – и тут ей представлялось что-то старое, морщинистое, занафталиненное. Будь у нее хоть один портрет прабабки, ей было бы легко представить ее молодой и красивой, но увы, осталось только старое пожелтевшее потрепанное кружево. Это прекрасное загадочное «тогда» не коррелировалось с новеньким чисто вымытым «сейчас», только родившимся, не по-настоящему наступившим. Там правили старухи в бриллиантах и шелках, пусть они и выглядели молодо… когда-то… Она-то знала, что все они давно состарились и умерли, и даже надгробья многих рассыпались от времени. Здесь им не было места. «ТОГДА» пахло крепкими духами, свечами, потом и пылью. «СЕЙЧАС» пахло «ванишем», свежезаваренным кофе и маминым Kenzo jungle, и это не следовало смешивать…
Так, дав волю воображению, она и имя свое – древнее, прекрасное, но необычное в наши дни, захотела спрятать, замаскировать, и ультимативно потребовала дома и на людях всегда называть себя только Яной.
Коробочка была Яниным секретом. Даже родители не знали, что она знает, где та хранится, один только раз ей показанная и не вызвавшая особого интереса. Тем более не знали, как часто Яна ее доставала и рассматривала. Почему-то она не хотела им об этом рассказывать.
Не было у нее с родителями большой близости. Отец был крупным ученым в своей какой-то там секретной отрасли, которую нельзя было даже называть. Работа была для него всем. А семья фоном, местом, где можно выспаться, поесть и помыться.