Глэрд

3

– 3 -

Четкая картина всех событий, произошедших с мальчишкой, «загрузилась» наконец-то полностью, слилась с моей памятью. Точка отсчета находилась приблизительно за пять лет от сегодняшнего дня.

В тот день, после Второй Сумеречной ночи, Харм совершал обход владений в поисках даров местного Посейдона – Карнеса. Одноногому принадлежал кусок берега длиной около трехсот шагов – от рукотворного канала, созданного еще древними мастерами, и до скальной гряды, врезающейся острым шипом метров на пятьдесят в Студеное море.

Калека подумал, что ему улыбнулся сам бог, когда обнаружил после шторма потрепанную лодку и в ней живого представителя какой-то ветви древней аристократии. О чем свидетельствовало родовое кольцо на указательном пальце правой руки. Малолетний пацан, навскидку лет восьми-девяти, настолько натерпелся, пока его носило по волнам, что ничего не помнил, повторял одно слово: «глэрд». Еще он почти не понимал всеобщего языка, являвшимся универсальным для всех и корни которого уходили во времена Древней Империи, подмявшей под себя практически всю Ойкумену.

За такую находку можно было получить солидный куш от родственников или, как вариант, от их врагов. Харм почему-то думал о тысяче полновесных золотых. Вбил себе в голову эту сумму так, как скрайс вколачивал зазубренный средний шип в тело бедолаг. Одна из причин мечты лежала в преданиях. Ведь именно столько получил славный Олаф Бург лет сто назад нашедший в пустыне ребенка, оказавшимся сыном наместника Южной Ренейской провинции. Более того, счастливчик стал одним из самых влиятельных вельмож при дворе и даже удостоился чести предстать перед Императором. Титуловали главу государства именно с большой буквы и произносили с благоговением, а иных имен или прозвищ занимающий трон не имел. Но о социальном лифте калека не мечтал, лишь о деньгах.

Потирая руки от мыслей о будущих гонорарах, тот не только приютил мальчишку, но тряхнув мошной купил козу, чтобы отпаивать инвестицию молоком – в доме спасателя кроме воды и различного по крепости алкоголя других напитков не имелось.

И как только возобновился путь до Северного Демморунга – речной крепости и форпоста Великого герцогства Аринор, находящегося в двадцати лигах от Черноягодья по суше, отправился с мальцом в комендатуру. Представителей властных структур в Черноягодье не просто проигнорировал, а матерно послал подальше.

– Алчные выжиги обязательно обманули бы. И денег бы взяли в три раза больше! А еще награду прикарманили бы! Уж я-то знаю! – потрясая кулаком, часто объяснял собутыльникам причину такого поступка.

Мальчишку опросили насколько это было возможно, точно установили полный возраст – шесть лет, а затем долго колдовали с какими-то непонятными амулетами, и Харма с «находкой» отправили восвояси, приказав ждать результата запроса в Имперскую канцелярию. Предлагался и второй вариант, переправить Глэрда, как записали пацана в документах, в Халдагорд, столицу герцогства, где располагался приют для сирот благородного происхождения. В таком случае калека мог получить пять золотых за хлопоты и неудобства. Со злорадным смехом будущий «миллионер» от предложения отказался. В итоге, по законам пришлось раскошеливаться самому уже на двадцать монет из презренного металла, чтобы по всем правилам оформить опекунство до совершеннолетия, а именно до семнадцати лет. Жадность и вера в близкую удачу сотворили настоящее чудо, превращая скрягу, чья «бережливость» в родном поселении стала притчей во языцех, практически в неудержимого мота.

Обычная судьба таких найденышей незавидна – лучшая доля холопство, худшая рабство, а отнюдь не получение новых родителей на ровном месте. Причем малолетку ни в первом, ни во втором качестве никто не стал бы держать в Черноягодье – сразу продали бы торговцам живым товаром. Оставлять его было невыгодно – местным за каждого невольника приходилось платить дополнительный налог. И не в медяках.

Однако здесь на стороне пацана выступила древняя кровь. В герцогстве, являющимся частью Империи с довольно обширными правами, привилегиями и частично автономией, за надетый на обладателя родового кольца ошейник грозила мучительная смертная казнь. Удачный расклад для такого злодея – петля или топор. Но в большинстве случаев прямой билет до Кровавых островов, где продолжали практиковать жертвоприношения и демонопоклоничество, несмотря на запреты и борьбу с Первородным Злом последователями Трех Святых. Впрочем, воинственный орден из Красной пустоши особыми правами и преференциями в Империи не обладал, а уж на Землях Хаоса тем паче.

Для занимавшихся живым товаром имелось пренеприятное свойство идентификатора аристо – снять или скрыть кольцо было невозможно. Оно по желанию владельца «проявлялось» через перчатки, даже латные, если пациент терял конечность, автоматически возникало на другой и так вплоть до шеи. Видимо, кто-то проводил соответствующие опыты, учитывая однозначные свидетельства. Конечно, многочисленным королевствам, независимым графствам и баронствам людей и нелюдей, как и другим образованиям, не попавшим под эгиду или пяту местного супергосударства, было плевать с высокой колокольни кого заковывать в цепи, если это не противоречило их законам.

Сведения об окружающем большом мире, его истории и географии, мальчишка, обладающий феноменальной памятью, черпал из рассказов «наставника» и других жителей Черноягодья. Харм большую часть времени пребывал в крепких объятиях Бахуса, поэтому ценность информации от него можно смело было делить на два, а то и на три, как вариант, умножать на ноль. Впрочем, недалеко от него ушли и остальные селяне, каких жизнь за пределами их болота не интересовала совершенно.

Однако закон, учитывая статус «опекуна», позволял принуждать к труду мальчишку, чем и воспользовался калека. Уже через полгода после прибытия в Черноягодье, Глэрд довольно хорошо понимал местное наречие и мог взять на себя часть работ.

Например, собирать ту же роску – черную ягоду. Самое интересное, плод Земель Хаоса, похожий на крупную черешню, в девяноста из ста случаев имел радикально красный цвет. Малая часть экземпляров носила синий окрас, и совсем уж редкостью являлись антрацитовые.

Другое дело, что даже плохие родители старались своих чад оградить от такой участи, да и сам Харм, потерял конечность не в многочисленных схватках с мертвецами, орками, пиратами или купцами, а в клешне жука-плавунца.

Кроме опасности от некрофауны, часть которой рождала у меня воспоминания о представителях ксеносов, и агрессивных вполне живых тварей, сам процесс являлся той еще каторгой. Приходилось по десять-двенадцать часов проводить по колено, а где и по пояс в ледяной воде пусть и с частыми перерывами для обогрева на суше.

В памяти мальчишки огромное место отводилось страшным картинам, как от сырости и постоянного холода не спасал костер в общем шатре. Как приходилось разминать и растирать скрюченные пальцы на руках и ноги. Обработанные соком тархира бахилы, сшитые в единое целое с безразмерными штанами, затрудняли движения, но без них и таких же краг, вряд ли кто-то смог продержаться даже день. По вечерам в глотку пацану вливали вонючую горькую настойку, от которой поднимался жар от живота к голове вместе с тошнотой. Когда же он хотел выблевать эту гадость, то получал затрещины, и дополнительную порцию дряни.

– Чтобы лихоманка и харкучка не взяли! А то сдохнешь тут! На тебя и так уже прорва денег ушла, – приговаривал ворчливо калека под довольный хохот собутыльников, которых проживало во времянке семь-восемь человек.

Грязная во всех смыслах артель. Вонючая.

Но вполне возможно некоторые лекарственные свойства зелье имело, ведь несмотря на сырость и антисанитарию, кроме насморка другие напасти обходили Глэрда стороной. Дрянная еда в ограниченном количестве шла дополнительным бонусом, отчего мальчишка постоянно испытывал голод. И так пятнадцать-двадцать дней в году. Ровно столько длился сбор.

Еще одна доходная статья калеки – берег, на который часто выбрасывало обломки судов и содержимое их трюмов. Притаскивало ото всюду и другой «мусор», в виде плавника, морских водорослей – чесменки и брюхожора, первые использовались для производства плотной прочной грубой ткани и веревок, последние составляли львиную часть корма домашней скотины. Порой волны выбрасывали настоящих чудовищ, скорее всего, глубоководных обитателей. Да, всего не перечесть. Но главное, янтарь. Он особенно ценился среди колдунов всех мастей, зельеваров, артефакторов и алхимиков, потому что подходил для создания различного рода магических средств и предметов, но и стоил минимум втрое дороже, чем обычный.

Конечно, Глэрд выполнял и множество другой домашней работы, но в основном, в силу малого возраста и отсутствия домашнего хозяйства – принеси-подай. Здесь его судьба ничем не отличалась от большинства поселковых ребят, тех тоже приучали к труду с самого раннего детства.

Так шли дни и месяцы, затем пролетел год, и второй, но никто не заинтересовался спасенным. Не появились богатые родственники или их недруги. Осложняло ситуацию с поисками, что найденыш оказался древнейших кровей. У тех герб проявлялся только после прохождения некого испытания – Ледяного пути, поэтому точно указать «кто есть кто» без свидетельства близких было крайне затруднительно. И имя оказалось не именем. Глэрд, как выяснилось, это обращение к «высокородным», нечто вроде титула, соотносимого с графским в далеком Тирнаре – континент, на который в здравом уме жители Империи и других государств не совались, за исключением нескольких портовых городов. Там практически на всей территории и вокруг суши на многие и многие лиги отсутствовали «чистые» места, то есть без эманации некротической энергии или хаоса.

Злые духи появляющиеся с заходом Сердца Иратана – местного светила, как и в Сумеречные дни, атаковали любого разумного, вселялись в него. Исключение – носители чистой древней крови. Результат – либо живой мертвец, либо измененный – лишенное разума существо, жаждущее людской крови. И убивающее до тех пор, пока его самого не отправляли в царство Мары.

В ходе естественного отбора на Тирнаре все жители являлись аристо по факту существования, даже обычные крестьяне. Поэтому мальчишка мог оказаться сыном простого моряка, купца или даже наследственным рабом, потерпевшим кораблекрушение. Что же до слова «глэрд», какое твердил и на какое стал откликаться найденыш? Имелась немаленькая вероятность, что мать называла так ласково, наподобие, «ты мой маленький лорд». А может ребенок просил защиты у своего господина, считая именно того спасителем от невзгод. Чем не версия? Но занимали умы жители Черноягодья гаданием на кофейной гуще недолго, посудачили и забыли. Больше досталось калеке, над каким просто надсмехались за просчет и бесперспективные вложения, как итог, новые шрамы от плети на графской спине. И обезглавленная коза.

Харм, вполне возможно, продал бы сразу мальчишку контрабандистам, учитывая «законопослушность» в прошлом, знай он изначально итог поисков родственников. Именно тогда, минуя государственные органы, скрыв факт находки ребенка, сплавить его знакомцам по старым и веселым временам, о каких любил вспоминать после обильных возлияний. А там Глэрд оказался бы в девяноста случаев из ста на Кровавых островах, где очень ценились подобные экземпляры.

Но возможность была упущена, теперь у представителей власти аристо находился на заметке, органы дознания обладали амулетами Истины, позволявшие выявлять правду и ложь. Калека, при всем своем авантюризме, не стремился в объятия Богини Смерти через пыточные герцогства, наоборот, ему нравилось жить, пить, а иногда и петь.

Если бы еще не постоянный имперско-герцогский налог, взымаемый только «дарами» Земель Хаоса за право владения участком на чистой территории за стеной, прикрываемой стражей, то Харм вообще бы ни о чем не задумывался.

Хоть и ворчал порой одноногий про собственную доброту и бескорыстность: «моей милостью живешь», «почему я такой добрый?», «другие бы на улицу выкинули», но Глэрд пришелся ко двору.

Мальчишка развивался гораздо быстрее сверстников, клятая древняя кровь тому виной или нечто другое, но игрища одногодок его абсолютно не интересовали. Отчуждение, которое пролегло между ним и остальными детьми даже возрастом старше, год от года только нарастало. Чему способствовало множество факторов.

Это и непонятный статус, когда он не принадлежал по крови к коренным семействам. И насмешки насмешками над нелюдимым пацаном, но любой носитель древней крови мог убить простого человека невозбранно. Точнее, его должен был судить специальный суд, состоящий из представителей местной знати. Другие органы юридической силы не имели. Более того, возьми на себя мирской суд подобные функции, то всех участников развесили бы на эшафотах. Другой вопрос, что отправь к Маре кого-нибудь Глэрд, он тотчас бы исчез по-тихому – утонул, задрали мертвецы или другая нежить, да и простое зверье не дремало.

Но драться приходилось много и часто. А после того, как его решили избить сразу четверо мальчишек постарше, и он чуть не зарезал одного из них, детишки получили выволочку от родителей, понявших, что их шалости могут привести к трауру в семье. Если Графу терять было нечего, то любимых кровиночек никто не желал видеть на погребальном костре, ибо чаще всего сибаритству и немотивированной агрессии были подвержены дети из состоятельных семей. У них имелось огромное количество свободного времени, которое заполнялось различными забавами.

Многих еще накрывало злоба от понимания, но скорее накачка старшими во время бесед между собой, что несмотря на юный возраст и как бы их папеньки и маменьки не были богаты, сколько бы по сундукам не заныкали средств, по социальному статусу они всегда будут ниже, чем этот полуголодный нищий ронец. Именно так называли всех, не принадлежащих к родам Черноягодья. Детям же из бедных семей было не до подобных разборок – ни сил, ни энергии после трудового дня на шалости и мордобой практически не оставалось.

К концу третьего года калека стал привлекать мальчишку к «службе». Она сводилась к стоянию вместе с ним на Стене, которую порой решалась пробовать на зуб разная нечисть во время Сумеречных дней и ночей, Длинной Зимней ночи и в другое неспокойное время. Глэрд подносил стрелы и дротики стражникам, всматривался и вслушивался в темноту вместо опекуна, и в случае тревоги будил мирно посапывающего пьяного Харма.

Часто после атаки нежити собирал стрелы, снимал доспехи, забирал оружие и другие трофеи с нападавших мертвецов непосредственно за стеной при свете факела. Для остальных это был однозначный конец, кроме мага – мэтра де Лонгвиля и сотника лэрга Турина. Но те подобной ерундой заниматься не собирались. Порой стража расщедривалась и выдавала магический фонарь. Дополнительной работы тоже хватало, приходилось оттаскивать тела подальше от укрепления, дабы они не смердели в погожие деньки. Перемещать многих удавалось только по частям – покойники были тяжелой ношей. Кроме этого, он точил и чистил добытое оружие и доспехи, как и гарнизонное – защитники покоя Черноягодья любили сачкануть. За все Харм получал дополнительную плату, спокойно выпивал, когда другим запрещалось, и, конечно, спал.

Да, после безуспешных поисков родных приемыша одноногий мог с чистым сердцем отправить подопечного в приютский дом. Но… Крючкотворы требовали взятку, чтобы исправить факт «опекунства» на законных основаниях, в противном случае все продай, но мальца до семнадцати выкорми. И не исчезла окончательно, становившаяся призрачной, мечта о тысяче золотых. Хотя, по мнению Глэрда, они совершенно не были тому нужны. Восстановление конечности стоило дороже, гораздо дороже. Данный факт сразу меня навел на мысль – имелись у покойника накопления. Должны были иметься.

Дополнительно пацан приносил все больше и больше прибыли. А сам калека все чаще прикладывался к бутылке. При этом норовил выпить нечто позабористее, хотя денег хватало и на обычный хмельной эль, вино, настойки и другой крепкий алкоголь всех видов, имеющийся в таверне или в погребах и ледниках селян.

По мнению завидовавших одноногому, у мальчишки был «нюх» на солнечный или золотой камень, как чаще всего в этих местах называли янтарь. На деле банальная внимательность, острый взгляд, любопытство и страсть к поиску всего и вся. Так засапожный нож он сделал самостоятельно из обломка неизвестного клинка, который нашел после очередного шторма. Подсмотрев, как работали кожевник и кузнец, при помощи камней и песка, отполировал лезвие, плотно обмотал полосками сырой кожи, предварительно затупив часть клинка, превращая ее во вполне удобную рукоять. Пусть и без гарды.

Год назад он стал готовиться к побегу после того, как нашел шкатулку с двадцатью золотыми монетами, каждая из которых равнялась двадцати пяти серебряным. И за такие деньги можно было спокойно добраться до столицы Империи – Великого Арста. Тут Глэрд в мечтах сразу впадал в ересь, ибо хотел лично заняться поисками родителей, которых так и не вспомнил. На месте лиц отца и матери лишь смутные расплывчатые пятна. Как он решил осуществить задуманное при таких условиях? Черт его знает!

Из всех картин и образов прошлого, в его мозг лишь отчетливо врезался монотонный безликий голос, который твердил и твердил, что если паренька захватят недруги, нужно обязательно активировать вложенное в кольцо заклинание «замещение души». В противном случае имелся почти стопроцентный риск потерять ее, не отправившись в Королевство Мары, где мальчугана с нетерпением ждали близкие и многочисленные родственники, а также новый чудный добрый мир.

Останавливал пуститься в бега на данном этапе здравый смысл, юнец понимал, как он мал и слаб, а любой торговец, покинув воды Империи мог легко и просто нацепить рабский ошейник, ведь предстояло совершить путешествие по морю на другой континент, разделенный с Землями Хаоса и герцогством, проливом в сто двадцать лиг.

В трудах и заботах то медленно, то незаметно пролетало время. И вот не далее, как сегодня с утра в обычный ясный день ранней весны явился Аскольд в последние полгода частый собутыльник Харма.

Невысокий довольно крепкий мужчина около сорока лет от роду, с длинными руками, а также шрамом на щеке, который не могла скрыть даже густая борода. Несмотря на кажущийся степенный вид, тот был суетливым, крикливым, склочным и зловредным, так и норовил выписать леща Глэрду, наградить пинком ниже спины или просто неожиданно швырнуть в мальчишку какой-нибудь дрянью. Например, объеденной костью или деревянной кружкой. Не скупился и на брань: «мерзкое отродье мрока», – самое мягкое выражение. Были и позабористее. Понятно, что такими действиями селянин любви пацана не добился. А мечты прикончить перед побегом урода, перерезав ему глотку, становились все навязчивей.

Как-то мальчишка пробовал ответить, и подкравшись, отоварил куском доски злодея по хребту, но в результате его едва не забил плетью до смерти Харм. Спина заживала очень долго, а калека не спешил к Амелии за лечебной мазью. Ее тайком купил сам аристо, затем немалых мучений стоило нанести лично на глубокие раны.

Так вот, Аскольд предложил сходить за соком торхира, которым покрывали лодки и крыши домов, нанося поверх черепицы. А через месяц на солнце, получавшаяся пленка, еще почти не горела. Еще в этом реагенте вымачивали ткань и покрывали обувь, получалось влаго- и термоустройчивая одежда. Полезное в хозяйстве вещество растительного происхождения, требующееся всегда.

Но это был лишь повод, служащий оправданием для жены, которая несмотря на миниатюрность часто ухватом угощала благоверного бородача и не пускала его в дом.

– Хоть выпьем спокойно! Совсем Миранда житья не дает! А я грон орма добыл, – около пяти литров, сразу пересчитал я в привычные единицы, – Она спрятала, нашел, но в открытую не возьмешь. И в море не выйдешь – неспокойное оно. В твой бурдюк тихонько налью, чтобы совсем ничего не поняла баба. Она может и провожать пойти, а мы спокойно денек отдохнем, пока твой выкидыш мрока сок собирать будет. И дело сделаем, и…

– Должен будешь, – сурово перебил его калека, но смягчившись добавил хваля, – Это хорошо ты придумал! Даже отлично! Вчера услышал, за синецветом Амелия собралась с воспитанницами, ее возьмем с собой. Все же не одним девкам по Серому Лесу шастать. Мало ли… – вспомнил Харм разговор со знахаркой, отчего будущий собутыльник как-то скривил рожу, – Да не думай ты про свою змеюку! Травница ничего ей не расскажет. И девок она в ежовых рукавицах держит, поэтому… За ней зайдем! Или без меня вали!