Таланты, которые нас связывают
– Фиона, – спросила она так, словно искренне искала помощи. – Это же неправильно, правда?
– Нет, детка, – тихо ответила Фиона. – Неправильно.
Они исчезли в ее спальне, а мы с Ро сидели внизу и беспокойно размышляли о том, не слишком ли много времени Лили провела в реке. Уж слишком сильной и странной была ее магия. Если наши магические способности проявились лишь после краткого посещения мира Домохозяйки, то какие изменения произошли с ней после нескольких недель пребывания там?
Фиона придумала, как помочь Лили с одеждой. Если все вещи одного цвета, то какие-то ошибки будут не так уж и заметны. Лили выбрала один цвет и теперь ходила во всем синем. Ничего не выбивалось из гаммы и не выглядело странным. Если все синее, то все нормально.
Жаль, что не мне первой пришла в голову эта мысль.
– Ну ладно, Мэйв. Теперь твоя очередь, – говорит Ро.
Я вздыхаю.
– Ну у меня-то не так круто, как у всех вас.
– Кто бы говорил. Ты же можешь читать мысли! – восклицает Фиона.
– Да, знаю, но это… как бы внутреннее состояние, понимаете? Смотреть тут не на что. Это не электричество, не умение обращаться с механическими штуками и не исцеление. Никаких ярких фокусов.
– Я загадаю число, а ты попробуй отгадать, – говорит Фиона. – Давай.
– Это очень утомительно, – протестую я.
– Ты не обретешь силу, если не будешь постоянно упражняться, – возражает она, словно персональный тренер.
– Давай, попробуй, Мэйв, – кивает Ро. – Приступай к Процессу.
В случае с хорошо знакомыми людьми до меня иногда долетают их случайные мысли – это все равно что услышать чей-то секрет, сказанный шепотом. Но обычно мне приходится напрягаться. Очень сильно напрягаться. И прежде чем заглянуть кому-то в сознание, проделывать ряд ментальных упражнений. Ро называет это в шутку «Процессом». Одна из тех штук, о которых мы сначала говорили с иронией, а потом привыкли. Процесс начинается с того, чтобы закрыть глаза и очистить разум.
«Очистить разум» – одна из тех тупых фраз, которые часто повторяют на YouTube те, кто вдруг решил заняться медитацией, но я не могу объяснить по-другому. Я представляю, что мой разум – это экран ноутбука, и я отправляю все значки – друзей, родных, страны, Землю – в мусорную корзину в нижнем правом углу экрана. Когда экран наконец остается пустым, внутри моего сознания царит настоящая тьма. И тогда-то появляются огни.
Огни объяснить труднее. Я миллион раз старалась объяснить Фионе и Ро, на что это похоже, пока однажды не увидела фотографию северного сияния. Полосы и вихри бесконечного света, взрыв цветов, идеально организованных без малейших признаков предварительного планирования.
Вдох. Выдох.
Это легкая часть. Приятная. После этого становится сложнее. Наверное, Ро чувствует, как напряглись мои плечи, поэтому начинает поглаживать меня за ухом большим пальцем. Я наклоняю голову к нему, ощущая, как его прикосновение отдается во всем позвоночнике, словно проходящий по медной проволоке электрический заряд.
Сосредоточься, Мэйв. Сконцентрируйся. Вернись к огням.
Я ищу свет Фионы, стараясь отделить его от бесчисленного количества других лучей: мерцающей синевы Лили, кристально-белого Ро, коричнево-зеленых пятнышек, вероятно олицетворяющих биение сердца каждого крохотного невидимого существа. Комаров, птиц, сидящих в гнездах, лис, прячущихся в кустах. За ними видны пятна и лучи побольше, разноцветные вспышки, спящих вокруг нас жителей города. Я не знаю, как следовать за ними. Я не умею читать мысли незнакомцев, животных или кого угодно, на кого не устремлен непосредственно мой взгляд. Кажущийся безграничным дар на самом деле очень ограничен: я могу проникать в разум только хорошо знакомых мне людей, что кажется пустой тратой времени.
Цвет Фионы – мерцающий оранжевый. Очень важно найти его «хвост», ухватиться за него и последовать за ним, пока не появится ощущение, будто ты сёрфингист, подплывающий на гребне волны к изрезанной береговой линии сознания лучшей подруги. Я объясняю это себе так, как будто пишу справочник для будущих телепатов. Я даже не знаю, существуют ли такие на самом деле.
И вот я нахожу этот кончик луча. На нем две черные цифры, отпечатанные в самом начале сознания Фионы.
– Фиона.
– Да, Мэйв?
– Пятьдесят семь.
Она вскидывает голову, как всегда ошеломленная.
– Я говорила, что ты гений?
– Даже не близко.
– Как ты узнала? Как это выглядит?
– Я уже рассказывала.
– Как северное сияние?
– Именно.
– Ого.
Она ложится обратно на теннисный корт и глядит на звезды, прекрасно понимая, что мы не в той местности, чтобы наблюдать северное сияние, но все равно всматриваясь в ночное небо.
– И какой у меня сегодня цвет?
– Ну, немного поземлистее. Более насыщенный. Более «глиняный», что ли, чем оранжевый. Как цветочный горшок.
– О, обожаю такой. Как ты думаешь, что это значит?
– Без понятия, – отвечаю я, откусывая заусенец с большого пальца. – Мне кажется, что у каждого из нас цвет становится насыщеннее на теннисном корте. Как бы богаче, что ли.
Ро садится и потягивается.
– А я, Мэйв? О чем я думаю?
Теперь, когда мое сознание настроено, я легко забираюсь в разум Ро.
– О завтрашнем выступлении, – отвечаю я.
– Ну это легко. Можно было и догадаться.
Я погружаюсь глубже. Нахожу нечто более особенное и хватаюсь за него. Ощущение такое, будто я держу в руках непоседливого щенка.
«Если «Дети Бригитты» снова объявятся, нам несдобровать», – думает он.
Я выпрямляюсь.
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему ты так беспокоишься о «Детях Бригитты»?
Некоторое время после возвращения Лили «Дети Бригитты» активизировались, что не могло не пугать. Устроили митинг против абортов в Дублине, протестовали против гей-клуба в Корке. Но, похоже, со временем их интерес к Килбегу, чем бы он ни объяснялся, угас. Да, впечатление они производили устрашающее. Но ведь они теперь далеко от нас, и то, чем они сейчас занимаются, не наша забота. И, честно говоря, мы устали. Нам и без того приходилось волноваться за Лили. Религиозная группа на другом конце страны пугает не так, как лучшая подруга, которая забыла, как пользоваться одеждой.
– Я видел его пару дней назад, – отвечает Ро. – Аарона.
Мы все молчим. Стало как будто заметно холоднее.
– Где? – наконец спрашивает Фиона.
– Он… – начинает Ро и замолкает на секунду. – Я видел его в здании городской администрации. Буквально пару секунд. В окружении других людей. Он был в костюме. Как на деловой встрече. Но… не знаю. На мне была юбка ModCloth, и он… так посмотрел на меня, как будто бы точно знал, кто я.
– Конечно, он точно знает, кто ты, – сказала я. – Он же сорвал тебе представление. А ты сорвал его собрание.
– Нет, – поправляет меня Ро и останавливается, словно сам не знает, что имеет в виду. – Ну то есть… он как бы заглянул внутрь меня. Как будто буквально мог увидеть, кто я. Помнишь, как он на собрании заставлял всех признаваться в своих странных якобы «грехах»? Наверное, у них было именно такое ощущение. Как будто бы выставили напоказ все их самые сокровенные мысли. Ужасно.
Я кладу ладонь ему на плечо, прикасаясь рукой к его лопатке.
– Мне жаль.
Если бы не присутствующие здесь девочки, я бы обняла его. Сказала бы, что в нем нет ничего ужасного и отвратительного. Что он спокойнее и добрее любого известного мне человека. Что он воплощает собой самые лучшие черты каждого пола, сделав из них потрясающий коктейль. Глубочайшее проявление рыцарства. Старейший вид красоты.
Но девочки здесь, поэтому я спрашиваю:
– А что ты делал в администрации?
Его лицо заливает краска.
– О… Хотел дождаться нужного момента, – он оглядывается по сторонам. – В общем, я собираюсь поменять имя. Официально то есть.
– Ро! – восклицаем все мы разом.
– Это чудесно!
– Это так по-взрослому!
– А мама знает?
– Нет, мама не знает, – отвечает он сначала Лили. – Но когда я думаю о том, что придется заполнять бумаги в колледже, записываться на разные занятия и везде писать «Рори О’Каллахан», то мне кажется, что это слишком. Уфф. Ну понимаете.
В феврале, когда Лили только что пропала, «Ро» было тайным именем, о котором знали лишь единицы во всем мире. Я, Мил, пара онлайн-знакомых Ро. А теперь почти все знают его как Ро. Ему уже совсем не хочется вести двойную жизнь. Наверное, так и происходит, когда ты почти теряешь ту жизнь, которая у тебя есть.
– Получал кое-какие бланки в мэрии, – продолжает он, повернувшись ко мне. – Придется ехать в Дублин, чтобы оформить все официально. Поедешь со мной?
– Конечно! – говорю я, привлекая его к себе, чтобы обнять. – Дорожное приключение!
– Повод отметить, – говорит Фиона, вскакивая на ноги.
– С меня МакФлурри, – вспоминаю я про мамину десятку.
И мы все направляемся обратно к машине, поздравляя по дороге Ро. Наши мысли устремлены в будущее. Мы смотрим в него с надеждой. А потом затихаем.
Не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться, о чем мы думаем. Об Аароне в городской администрации. Почему он вернулся в Килбег?
– Я вот подумала, – вдруг прерывает молчание Фиона, – что мы получили силы не просто так, а по какой-то причине, правда?
– Я пережил встречу с Домохозяйкой, – усмехается Ро. – А за это мне досталась какая-то вшивая футболка.
– Нет, я имею в виду… – Фиона глядит в окно. – Ну то есть «Дети» возвращаются, да? В Килбег. Их нельзя больше игнорировать.
Снова молчание.
– Нет, – наконец произносит Ро.
Всю дорогу, пока мы ехали, я ощущала, как у меня в животе разрастается темный цветок, а на глаза что-то давит изнутри. Как будто стоит мне выглянуть в окно, как я увижу стоящую на тротуаре Домохозяйку. Или Аарона посреди дороги.
Я кладу голову на плечо Ро и закрываю глаза, чтобы совсем ни на что не смотреть.
3
На следующий день у меня в «Прорицании» утренняя смена, так что времени достаточно, чтобы вернуться домой и подготовиться к выступлению Ро. Но когда я собираюсь, он звонит мне. В его голосе слышна паника.
– Мэйв, тебе сегодня когда на работу?
– К девяти тридцати, – отвечаю я, поглядывая на часы. А сейчас еще только восемь. А что?
– Послушай, вчера вечером я, похоже, потерял одну из сережек на теннисном корте. В машине ее нет. Можно попросить тебя поискать ее там? До начала смены?
– О боже, Ро, – сердито произношу я.
– Знаю, знаю, – он вздыхает извиняющимся тоном. – Я тупой болван.
– Да, ты тупой болван.
– Я бы и сам заехал, но мне еще ехать в глухомань за барабанной установкой Лайама, а я ужасно расстроился из-за сережки. Пожалуйста! Прошу тебя. Ты же все равно будешь в городе.
– Ну ладно, – соглашаюсь я, зевая. – Но лучше, чтобы сегодня мое имя оказалось в списке гостей. Иначе охранник попросит у меня удостоверение личности. Так что не забудь.
Однажды он забыл, и это был кошмар. Нам с Фионой пришлось сидеть в закусочной до самого конца представления.
– Ты супер, – говорит он. – Спасибо тебе огромное.
– М-м-м. Люблю тебя, увидимся позже.
– И я тебя люблю. Ох, и еще…
Он замолкает.
– Что?
– Нет, я и так уже попросил тебя о многом.
– Договаривай уже, – вздыхаю я.
– Ты не могла бы как-нибудь… прорекламировать наше сегодняшнее выступление? Среди ваших посетителей?
– Ро! – взрываюсь я. – Вообще-то это не входит в обязанности продавщицы. Да и покупатели не этого от меня ждут.
– Знаю, знаю, – повторяет он. – Прости. Забудь. Просто, понимаешь, к нам специально приезжает та самая звезда, причем не в рамках тура. Мил целую вечность пытается ее уговорить приехать в Килбег.
Я снова вздыхаю и понимаю, что мне придется выполнить и эту его просьбу. Мил с Ро вне себя от восторга, они уже несколько месяцев восторгаются певицей, которая называет себя Хонор Оун – «Честь Своя». И я их понимаю. Она потрясающая. Несколько лет назад ее звали Джейсоном, и это был ведущий вокалист группы «Джейсон и аэронавты». Группа была крутая по ирландским меркам: выступления на главных сценах музыкальных фестивалей во второй половине дня, объявления о выходе нового альбома по телевидению, иногда даже выступление в рекламе. А потом группа заявила о смене названия: теперь они будут называться просто «Аэронавты». Никто не придал этому особого значения. Потом Хонор продемонстрировала себя уже в женском образе, и так в Ирландии появилась своя первая транс-рок-звезда.
– Ну ладно, я постараюсь.
– Люблю-ю-ю-ю тебя-я-я-я…
– Да-да. Пользуешься моими чувствами.
– Ну да, разве это не замечательно?
Я подвязываю волосы, немного пушистые от статического электричества после расчески, и быстро одеваюсь. Через пять минут выхожу на улицу и направляюсь к автобусной остановке, немного расстраиваясь от того, что не могу как следует насладиться этим прекрасным утром. Ро с Фионой постоянно восторженно рассуждают о Дублине и Лондоне, но я не понимаю, почему они не видят красоты Килбега. Сейчас в самом цвету жимолость, все вокруг зеленое и освещено солнцем, пока не нахлынул полуденный зной. По реке плывет семейство лысух, почти полностью черных, с ярким пятном на лбу и клюве, как будто на них капнули штрих-корректором.
Через сорок минут я уже в школе. Хорошо, что после того как мы нашли дорогу к теннисному корту через переулок на заднем дворе, не нужно проходить через главный вход.
Когда я подхожу к воротам корта, солнце взошло уже настолько высоко, что я замечаю блеск от сережки в пятистах ярдах. Жемчужины мерцают в свете солнечных лучей, золото сверкает. Я выхожу на центр площадки, сажусь на корточки и осторожно поднимаю ее ногтями.
И в этот момент слышу чей-то свист.
Знакомый мне мотив.
Мотив, который я не забыла бы никогда, доживи я даже до годов сестры Ассумпты.
Я замираю, по-прежнему сидя на корточках. И не поворачиваюсь. Я закрываю глаза, но свист продолжается.
Блюзовый мотивчик. Как будто я стою на балконе в Новом Орлеане, а не на теннисном корте в Ирландии. Просто поразительно, насколько знакомой может казаться песня, которую ты даже никогда как следует и не слышала.
– Хватит, – говорю я.
– Я думал, тебе нравится.
В голосе с американским акцентом слышится легкое удивление.
Я поворачиваюсь. Передо мной стоит Аарон, засунув руки в карманы худи, в новеньких, словно только что с полки кроссовках. Я не видела его с марта, но он не изменился. Такой же энергичный блондин, для которого как будто специально сделали этот теннисный корт.
– Не нравится.
– «Дамы, встречайте карту Домохозяйки! – запевает Аарон. – Надежду сулит она всем, а может, печаль».
Он склоняет голову набок. Смотрит на меня.
– Так что там, Мэйв? Надежда или печаль?
– Что ты здесь делаешь?
Я стараюсь не показывать дрожь в голосе. Стараюсь забыть, что в последний раз видела его во сне, где он гладил волосы Домохозяйке, рассуждая о смерти.
Он игнорирует вопрос и вместо ответа начинает расхаживать взад-вперед, изучающе посматривая на утрамбованную почву, поверх которой собираются уложить покрытие для корта.
– Ты только погляди, – говорит он, показывая на что-то.
Поначалу я ничего не вижу, а затем замечаю крохотный стебелек, выбивающийся из оранжевой глины. Зеленый стебелек с самым крохотным торчащим из него желтым лепестком.
Аарон нагибается – едва ли не садится на корточки – раздвигая колени, словно жаба. Крайне осторожно срывает стебелек.
– Хм-м, – тянет он, доставая бумажник, открывает его и кладет цветок в одно из отделений.
– Как ты узнал, что я будут здесь?
Он выпрямляется.
– Мы же оба сенситивы, Мэйв, – бесхитростно отвечает он. – Стоит тебе где-нибудь воспользоваться магией, как я сразу узнаю об этом.
Он говорит это отстраненно, без всякого чувства, словно отвечая на вопрос, какая у Франции столица.
– Это неправда, – возражаю я. – Не может быть правдой. Если бы это было правдой, то и я бы могла…
Что? Узнавать, когда он пользуется магией? Проследить за ним?
– Ты можешь, – отвечает он. – Если бы ты знала, что искать, то смогла бы найти меня.
Его нахальная самоуверенность начинает раздражать меня.
– О, ради всего святого, Аарон, – раздраженно огрызаюсь я. – С каких пор ты говоришь загадками?
Он усмехается, радуясь, что заставил меня выйти из себя.
– Я не говорю загадками. Я просто констатирую факт. А почему ты так враждебно настроена? Лето у тебя выдалось отличное, не правда ли?
Он произносит это таким тоном, как будто именно он позволил мне отлично провести лето.
Я смеюсь. Пустым, холодным, резким смехом.
– Когда мы виделись в последний раз, ты сказал, что хочешь убить меня.
– Нет, неправда, – он как будто обижается на самом деле. – Я сказал, что было бы интересно, если бы ты выжила.
– Почему?
– Потому что мы одинаковые.
– Мы не одинаковые, – в ярости восклицаю я и гневно ухожу с корта, сжимая в кулаке сережку Ро.
Мне хочется сдержаться, но я не могу пересилить себя.
– Во-первых, ты настоящий нацист. Ты угрожал людям, которых я люблю, ты набросился на Ро, напустил своих шавок на мою сестру. И это я еще не говорю о незнакомых мне людях – о том бедном подростке на выступлении, на которого ты напал и которого окунул в ведро с водой.
От воспоминаний мне становится плохо, как от пищевого отравления. Желудок свело. Подростку было не больше тринадцати, и, наверное, ему и без того пришлось нелегко со всеми этими гендерными проблемами. А как сильно повлияло на его психику еще и это нападение?
Аарон продолжает стоять, словно немного смутившись. Как будто я предложила ему разгадать какую-то головоломку. Сложноватую, но это же ради удовольствия, так что какая разница.
– Мы похожи, – повторяет он спокойным тоном. – Гораздо сильнее, чем ты и твои друзья.
Мне хочется ударить его в лицо. На секунду хочется стать большим и высоким парнем. Чтобы решать такие вопросы кулаками. А затем я вспоминаю, почему магией занимается так мало мужчин по сравнению с женщинами. Зачем утруждать себя, если можно просто подраться с кем-то?
– Ты ничего не знаешь обо мне и о моих друзьях.
– Я знаю, что мы с тобой родились с тем, что у нас есть, – отвечает он. – А они получили свои способности иначе. Пролив кровь во время заклинания.
– И что?
– Так что они сто́ят меньше. Без тебя они были бы никем.
Слова Аарона заставляют задуматься меня о том, были ли у него вообще в жизни друзья. Ведь это я бы была никем без них.
– Твоя магия всегда будет отличаться от их магии. По сравнению с тобой это просто дешевые фокусы. Ты хоть представляешь, насколько ты уникальна, Мэйв? Насколько глубокий, древний и редкий твой дар?
Теперь он говорит, словно чародей из мультика, и меня это раздражает еще больше. Мне хочется, чтобы он и сам понял, насколько глупы его слова. Я выгибаю бровь и разворачиваюсь.
– А не слишком много чепухи для девяти утра?
– Знаешь, ты можешь многому научиться. Можешь научиться управлять своей сенситивностью.
Я ухожу, не слушая его. Он продолжает что-то болтать.
– «Дети Бригитты»… – доносится до меня. – Они помогут тебе…
Я начинаю бежать.
Голос его доносится до меня и в переулке. Как слабое эхо, отражающееся от стен.
– Я дал тебе шанс! – говорит он. – Первый. Осталось еще два!
– Что значит «первый шанс»? – спрашиваю я Нуалу. – Шанс на что?
* * *Час спустя после этой встречи я сижу на полу лавки «Прорицание», поставив рядом кружку с дымящимся кофе. На полу свалены книги по нумерологии, и я разбираю их, стараясь подобрать каждой подходящую цену.
– В этой написано, что шесть и восемь – это числа процветания. Может, выставить ее по шесть евро восемьдесят центов?
– Неплохое предложение, – говорит Нуала, надев очки и изучая распечатку о продажах за прошлый месяц.
Лавка оккультных товаров – не такое уж и прибыльное дело.
– Повтори точно, что он сказал. И как именно.
– Он говорил о том, что моя магия отличается от магии Лили, Фионы и Ро, а потом предложил присоединиться к «Детям Бригитты».
– А потом?
– А потом я ушла. Точнее, сбежала.
– И он сказал: «Первый шанс»?
– Да. И что осталось два. Это что-то магическое?
– Хм-м. Не викканское, – задумчиво произносит Нуала. – В некоторых культурах считается вежливым отказываться от чего-либо трижды. Например, от приглашения на обед.
Она смотрит в пустоту, на некоторое время погрузившись в мысли.
– Иисус Христос! – восклицает вдруг она, как будто что-то осознала.
– Что? Что не так!
– Я имею в виду буквально. Апостол Петр трижды отрекся от Иисуса.
Я морщусь.
– И что, в этой аналогии он считает себя Иисусом?
– Наверное, так.
– О боже. Вот это чувство собственной важности.
– Он дает тебе три шанса перейти на хорошую сторону. Или на то, что считает хорошей стороной.
– А что потом? Вечное проклятие?
Нуала озабоченно хмурится.
– Наверное, что-то более буквальное и конкретное.
Нуала – единственный знакомый мне взрослый, с кем я могу поговорить о магии. Любопытно, насколько изменились наши отношения после ритуала. Из зловещей незнакомки она превратилась в наставницу, почти в подругу. Именно она объяснила мне, что такое «сенситивность». А теперь пытается обучить основам магии и управлению лавкой. Викка, травы, кристаллы, все такое. Она говорит, что обладать сверхъестественными силами недостаточно. Что нужно еще и учиться.
Я встаю и потягиваюсь.
– Что же все-таки задумали «Дети Бригитты»? Зачем вернулись в Килбег? И зачем им нужна я?
Лицо Нуалы на минуту застывает, а это, насколько я понимаю, признак того, что она размышляет над чем-то, с чем еще не готова поделиться. Я на секунду задумываюсь, не попробовать ли мне заглянуть в ее мысли, но потом вспоминаю нашу клятву. «Только на теннисной площадке. Только когда мы одни. Только для тренировок».
– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как все это работает? – подает она наконец голос.
Нуала временами бывает настолько странной, что я даже не понимаю, подразумевает ли она под «всем этим» магию, управление лавкой, или капитализм в целом.
– Эм-м…
– Я имею в виду сенситивность.
Я пожимаю плечами. Нуала как-то объясняла туманным, типичным для нее способом о том, что сенситивность – это некая особая связь с магией и с землей.
– Ты сказала, что не все сенситивы ведьмы, но все великие ведьмы сенситивы.
– Да, но…
Она делает паузу, нажимает на кнопку на кассе, чтобы выскочил чек, и достает ручку.
– Это ведь я? – спрашиваю я, стараясь не переборщить с иронией. – Я в этом треугольном платье, которое всегда ношу?
– Тс-с-с, ciúnas[1], – прерывает она меня и продолжает рисовать.
– Вот так, – говорит наконец она. – Представим, что в Килбеге находится некоторое количество магии. Ну подобно ископаемому топливу. Она хранится под землей, и все постоянно ею пользуются.
– Все постоянно пользуются магией?
– Если считать магией все существование – ну, знаешь, свободу воли, веру, выбор, убеждение, желание нарисовать красивую картинку… Все это магия. Понимаешь?
– О… ну да, – неуверенно отвечаю я, все еще не совсем понимая.
Меня охватывает досада, сожаление о собственной тупости, как бывает всякий раз, когда я усваиваю новую информацию.
– Так, значит, когда я выбираю смотреть сериал «Друзья» вместо чего-то нового, то это тоже проявление глубинной магии?
– А заодно проявление интеллектуальной лени, – фыркает Нуала. – Но все это проистекает из того же самого места. Все связано с волей. С желанием быть хозяйкой самой себе.
По-моему, она почувствовала, что отвлекается, поэтому вернулась к рисунку.
– Все эти мелкие точки – люди, неосознанно пользующиеся магией. Каждый раз, когда они решают надеть что-нибудь красное, потому что такая одежда придает им уверенность в себе, – все это крохотные кусочки магии. А теперь перейдем к тебе, Мэйв.
Она постукивает ручкой по девочке с треугольным платьем.
– Ты, как сенситив, обладаешь более широким доступом к этой магии. Она выбрала тебя своей представительницей.
– Круто.
– Так что магия проходит через землю и поступает в тебя; в меньшей степени – во всех остальных. Затем возвращается обратно в землю. Ты произносишь заклинание, оно устремляется в воздух, сквозь деревья, в почву, обратно в землю.
Она еще более решительно постукивает по стрелочке.
– Эм-м… ладно.
Нуала рисует еще несколько самых примитивных фигурок с треугольниками.