Земной рай. трилогия

– Это лиственница, еще будете иметь с ней дело. Это кедрач, мало его осталось в тайге. Этот еще лет двадцать должен расти, прежде чем появятся орешки.

Управляющий угрюмо замолчал. Потянуло дымом. Впереди показалась полоса огня.

– Покурите – сказал управляющий, вытащил из-за пояса топор и начал рубить молодые березы. Он срубил штук пятнадцать и подошел к шабашникам.

– Пожар в тайге – страшное дело, вы еще увидете сгоревшие участки. Не приятное и опасное место. Много людей покалечило и даже убило в сгоревшей тайге.

Этот пожар низовой, огонь ползет по земле, но нет никакой гарантии, что не заполыхает во всю.

– Берите по березе, вон я нарубил, становитесь цепью и сбивайте огонь, гасите.

Он взял одну березу, взяли и все шабашники и пошли к огню. Полоса огня тянулась в обе стороны, насколько можно было видеть. Поднимаясь на высоту 50 – 70 сантиметров, огонь медленно полз по земле, сжигая сухую траву, ветки, лапник. Если на пути попадалась береза, огонь быстро и ярко взбирался до самой верхушки, образуя огненный столб. Тут же спадал и неторопливо продолжал ползти по земле. Растянувшись цепью шабашники стали сбивать и гасить огонь. Погасили метров четыреста – пятьсот и присели отдохнуть. Оглянулись назад, в двух местах огонь смог пробраться и продолжал ползти. Двое вернулись и погасили. Такой пожар, его линия, может тянуться на десятки километров. Сколько же нужно людей и времени, чтобы погасить, да и гарантии никто не даст, что где-то огонь опять переползет через погашенное место и снова продолжит свое черное дело. Когда идет верховой пожар в тайге, то это ужасное зрелище. Огонь поднимается на огромную высоту. Как спички вспыхивают молодые хвойные деревья. Огонь очень быстро пожирает вековые кедрачи и сосны, до метра диаметром в комле. И после такого пожара остается сплошная чернота о огромные черные столбы, снизу часто не толще человеческой руки, а в средней части могут быть полуметровые. Такой многотонный столб может упасть от толчка ребенка.

С километр, а может больше шабашники потушили, при этом постоянно приходилось возвращаться.

– Обезьянья работа, мы уйдем, а огонь опять поползет – думали Москвичи

– Не совсем так – поправил управляющий.

– Мы задержали огонь на небольшом участке, но мы не одни, с самолета бросают десант, трактора опахивают. Тайга наш дом, наша жизнь, сгорит, всем будет плохо. Может сгореть и весь Устилим и еще много селений и поселков.

Послышался шум трактора. Управляющий прихватил с собой бригаду шабашников по пути. Ему так итак надо было идти в тайгу на пожар. Рев трактора приближался. Показался огромный гусеничный трелевщик. Впереди у него большая, широкая, наверно больше двух метров лопата, которой он впивался в землю и взревев сдирал кожу с земли, оставляя после себя неглубокую, широкую траншею. Если на пути попадались крупные деревья, тракторист поднимал лопату, упирался в ствол и валил вековые сосны, ели и лиственницы. Потом отодвигали их в сторону и продолжал бороздить землю, отсекая огонь от еще нетронутого пожаром леса. Подъехав к группе, остановился. Трелевщик продолжал тарахтеть. Из машины вылез грязный, лохматый, изможденный тракторист. без слов привалился на кочку. Управляющий подошел к нему, достал из карманов четвертинку, пол буханки хлеба, два яйца и немного сала и они о чем-то поговорили. Увидев удивленные взгляды шабашников, управляющий сказал.

– Механик вторые сутки не слезает с трактора. Иван, как звали механика, тут же из горла осушил почти всю чекушку отломил хлеба и стал закусывать.

– Когда смена будет, Ефремыч? Я засыпаю на ходу.

– Кто-нибудь сможет управлять трелевщиком? – обратился он к Москвичам. Все промолчали.

– Часа два еще поползай, будет тебе смена – пообещал управляющий.

Иван допил водку, съел яйца и сало и опять полез в трактор.

Уставшие и голодные уже под вечер Москвичи вернулись в селение. Управляющий показал им столовую.

– Идите, поешьте, я уже сказал, для вас что-нибудь сделали. Потом к вам подойдет кладовщик, выдаст постели и покажет где разместиться. Завтра к восьми, как штык, я расскажу вам, что будете делать и вас отвезут на место. И нечего толпиться всем сразу. Выбирайте бригадира, я с ним обговорю обо всем. В столовой шабашников довольно прилично покормили без денег, но кухня, как потом выяснилось, учет вела. После ужина, женщина-кладовщица выдала одеяла, подушки и простыни и показала вагончики, в которых Москвичи должны были отдыхать

Жорес с Николаем разместились вместе. В вагончик, в котором они так и спали всю шабашку был разделен на две половины. В каждой половине стояло по две двухярусные железные койки. Они разместились на верхних. Как потом друзья узнали, нижние места были заняты. Собрались в одном помещении. Еле втиснулись, уселись на кровати, обсуждая первый прошедший день. Члены бригады, как оказалось, почти все были мало знакомы. Но договорились, что старшим будет высокий, чернявый, молодой парень. Он был или парикмахером или каким-то служащим, но достаточно шустрым и энергичным.

– Меня зовут Габриэль – представился он – - но можно звать меня просто – Габи, я к этому уже привык.

Уже поздно, в полной темноте друзья-инженеры забрались на верхние койки и уснули. Соседей по вагончику не видели. Позже им пришлось познакомиться. Один из них был еще молодой, лет тридцать. Жуликоватый и угрюмый, говорил мало и не охотно. Друзья так и не узнали как его зовут. Второй, тот который спал под Николаем, как-то рассказал, что он тоже Москвич, но уже давно в Москве не был. Мама его умерла, а он в свои тридцать девять лет, больше половины жизни провел в тюрьме. Пять или семь ходок, он и сам сбился со счета. Он улыбаясь рассказывал.

– После второй или третьей отсидки погулял на свободе несколько дней. Не удержался и гробанул магазинчик.

Виделись Жорес и Николай со своими соседями очень редко. Уходили из вагончика около шести утра, а приходили затемно. Соседи утром еще спали, вечером уже спали. Сосед-Москвич трезвым бывал редко. Частенько его как мешок заволакивали в вагончик и клали на койку, потому и поместили снизу. В дни просветления с инженерами Москвичами вел себя вполне прилично. Шабашники договорились, подъем в пять, пол шестого, завтрак в шесть – - первое, второе третье. В середине дня обед, вечером в десять ужин. На утро все собрались на первый и последний развод. Подъехал бортовой газик, погрузились и поехали. Куда? Зачем? Не известно. Николай вспомнил, что как-то в армии, роту подняли по тревоге, объявили оружие не брать, посадили в машины. Куда везут, зачем, никто не знает. Потом послышались свистки локомотивов, стук на стыках рельсов – - поняли. На станцию – вагоны разгружать. Так и сейчас, посадили четырнадцать Гавриков и повезли. Оказывается и здесь есть дороги. Без покрытия, ухаба на ухабе, но видно, что по ним ходит техника.

Машина остановилась на площади. Два футбольных поля в длину и столько же в ширину, сплошь завалено стволами, или как их звали – - хлыстами вековых деревьев хвойных пород. Задача шабашников оказалась весьма проста. Резать хлысты по рубль двадцать, то есть по метр двадцать сантиметров и складывать в штабель. Расценки по ЕНИРу – единой норме и расценкам. Была названа эта единая норма на один кубометр, но это мало что значило. Сколько можно сделать кубов в день никто не знал. Как позже оказалось, зря платить не собирались.

– Еще мой дед говорил – сказал Жорес.

– С трудов праведных, не наживешь палат каменных.

С машины сгрузили пять бензопил Урал, три канистры с бензином и машина ушла. Леспромхоз обеспечивал древесиной спичечный комбинат – вот для него, на нижнем складе, как именовалась поляна шабашников, изготовили чурки по рубль двадцать. Кроме этого заготавливалась древесина для других предприятий и в леспромхозе было несколько бригад на лесоповале. Народ, в основном, был бывалый, много бывших зеков, севших переселенцев из разных частей союза. Жорес попробовал таскать бензопилу.

– Легкая, можно работать.

Николай возразил.

– Да, один раз, пол часа таскать на пузе двенадцать килограмм – не тяжело. А если с семи утра до десяти вечера?

Десять дней шабашники-Москвичи резали хлысты и складывали их в штабель. Попадались такие рубль двадцать, которые отрезать не просто, а поднять так и вовсе нельзя. Представьте себе. Восемьдесят сантиметров у комля и длиной метр двадцать – да эта чурка весила много больше, чем сто килограмм. Николаю приходилось таскать на плечах деревянные железнодорожные шпалы. Но за шпалу можно ухватиться, а за эту чурку, ну ни как. Хорошо еще, что таких было не так уж и много. Большинство чурок были конечно тоньше. Шабашники иногда менялись местами. Резчики начинали складывать, а укладчики резать. Но и то и другое – весьма тяжелое занятие. К концу десятого дня шабашники, не все привыкшие к тяжелому труду, стали сдавать. Измождены были до крайности. Николай признался Жоресу.

– Я устал друг, сильно устал. Не успеваю восстанавливаться. Ты то как?

– Тяжело, я тоже на пределе.

Подготовленные и физически и морально друзья понимали, еще двадцать пять дней такого напряжения не выдержать. Другие члены бригады были еще более утомлены и кое – кто сник совсем.

Позвали Габи.

– Габи, ты командир, видишь люди уморились до нельзя.

Габриэль и сам выглядел жалко, осунулся, и заметно похудел. Морально он был в еще худшем положении. У наших инженеров это была уже пятая шабашка и они знали на что идут, а Гади, было видно, растерян и подавлен.

– Слабак – про себя подумал Николай, но вслух никому ничего не сказал. Но среди всех в бригаде был человек, который проходил лесоповал и раньше. Он предложил всем посидеть.

– Сейчас я вас всех вмиг поставлю на ноги.

Он тут же разложил костер, достал пачку чая, тюремную валюту, всыпал ее в кружку и пристроил на огонь. Когда чай вскипел он сказал.

– Медленно, по одному глотку, по кругу. Каждому досталось по три небольших глотка. Николай и Жорес тоже приняли свою порцию жгучего, горького пойла. Все закурили. Через несколько минут инженеры и все остальные почувствовали необыкновенное облегчение. Стали шутить, рассказывать анекдоты.

Приехал управляющий. Он то точно знал на какую работу ставил шабашников и сколько они выдержат. Обмерил длиннющий штабель рулеткой и назвал количество кубометров. Вспомнили про расценки. Жорес моментально в уме подсчитал.

– Грубо говоря, на брата по 250 р. Не густо – и сказал об этом управляющему.

– Я вам конечно припишу переноску пеньков на тридцать метров, но больше трехсот на каждого не получится. Вижу вы устали, на этой работе долго никто не выдерживает. Да вы еще не привычны к такому труду. Хватит на этот месяц того, что сделали. Предлагаю другую работу, лучше оплачиваемую, не знаю справитесь ли вы.

– А, что делать – - спросил подошедший Габи.

– Нам нужно жилье, приезжают люди, а жить негде. Зимой в вагончиках замерзнешь. Планируется построить три дома по сто квадратных метров каждый. Один из трех уже начат – это самострой. Рабочие сами делают для себя после работы. Вот рядлм с ними нужно поставить еще два. Сможете? Кто-нибудь рубил дома?

– Я умею – сказал Николай.

– Хорошо. Завтра в восемь на месте, я покажу что и как. Утром на одиннадцатый день собрались на хоздворе. Отошли от поселка метров триста, прямо в тайгу и увидели на поляне строящийся дом. На каждой стене уже положили по три венца. Управляющий разъяснял.

– Смотрите как делают вон тот строящийся дом и делайте так же. Чертежи я вам принесу. Пилы есть. Топоры и лопаты возьмите. Электричество бросим на шестах. Ищите на краю поляны лиственницу, отрезайте по полтора метра и ставьте столбы под фундамент, как на том доме.

Управляющий ушел, а бригаду поделили пополам. В одной половине оказалось семь человек, в другой шесть Четырнадцатый шабашник куда-то пропал. Инженеры, конечно, оказались в одной команде.

Жорес и Николай взяли бензопилу и пошли на край поляны. Свалили сразу несколько лиственниц, порезали, порезали по полтора метра и перетаскали на площадку. Отмерили большими шагами тридцать метров от уже строящегося дома и разметили колышками, где ставить столбы для первого дома. То же сделали и для второго. Выкопали ямы, вставили столбы, засыпали, утрамбовали. Как выровнять по горизонтали? Послали Габи за теодолитом, но он проболтался где-то полдня, а прибора не принес. Вечером пришли рабочие строить свой дом. Спроси у них как установить уровень. Они подсказали.