Мимикрия

Глаза раздражены от слез. Приходится часто моргать, чтобы картинка оставалась четкой и ясной. Я хочу запомнить их лица. Хочу впечатать их в свою память именно такими, какими вижу теперь. Сейчас они более настоящие, чем были в тот день, когда я только пришла сюда. Чем были все то время, что я работала здесь. Маски прочь. Момент истины настал. Я медленно прохожу мимо Отиса. Он смотрит мне в глаза не моргая. Сложно понять: осуждает он меня или, может быть, даже ненавидит. Но мне кажется, что я вызываю у него интерес. Я загадка, которую он хотел бы разгадать. «В другой раз, дружок», – мысленно отвечаю ему я, продолжая идти вперед. Картер, стоит у стены, запустив руку в волосы. В лучшие времена мы бы с Оззи смеялись в голос: Картер и его куриное гнездо. Но сейчас нам не до смеха. Сегодня у нас выходной. Райан. Встречаться с ним взглядом тяжелее всего. Я вижу, как он опускает голову, прячется за монитором компьютера. Я не держу обиду на него за это. Он навсегда останется мне другом. Я знаю, что он пытался меня оправдать. Он рассказал Долорес о моем выкидыше. Думаю, это и повлияло на ее решение. Она не выдала мне «волчий билет». Вероятно, я смогу устроиться в другое издание. Но хочу ли я?

Я чувствую тяжелые шаги Говарда за спиной. У меня нет времени на сантименты. Я ухожу, едва сдерживаясь, чтобы не закричать радостно: «Прощайте!» В коридоре я чувствую, как пальцы Говарда крепко сжимают мой локоть, когда мимо нас проходит девушка из отдела рекламы. Я не пытаюсь просить его ослабить хватку. Достаточно просто посмотреть в его глаза, чтобы понять: дружба закончилась. Жаль. Мне будет его не хватать.

Мы подходим к выходу, и он молча открывает передо мной дверь. Мне тоже нечего ему сказать. Я выхожу на шумную улицу Манхеттена и жадно вдыхаю живительный сентябрьский воздух. Я снова могу дышать. Наверное, теперь я смогу еще и начать жить…

Бриджит не подает на меня в суд. Хотя могла бы. Я знаю, она жаждет моей крови. В этом мы с ней похожи. Если бы Шон не помешал мне, кто знает, может быть, клок волос был бы не единственным моим трофеем в этой схватке. «Зуб за зуб» – это, пожалуй, единственное правило отца, которое прочно вросло в мою ДНК. Есть вещи, которые я не могу простить. Никогда. И все же инцидент в прошлом. Уверена, не без содействия Шона. Все это время он жил с чувством вины передо мной. А теперь мы квиты. Он свободен. Я свободна.

Дэвиду я ничего рассказывать не стала. Ему хватает забот и без этого. Работа над каким-то объектом отнимает у него много сил и времени, оставшиеся часы он без устали тратит на то, чтобы снова впрыснуть в меня свое семя. Второй протокол ЭКО мы сможем сделать только через полгода. Но мы не отчаиваемся. Пьем таблетки и продолжаем попытки. Мы одержимы желанием стать родителями. Здесь и сейчас.

– Ты общаешься со своей бывшей женой? – неожиданно для себя спрашиваю я, когда очередная попытка зачать ребенка прокладывает путь по моим маточным трубам.

Я стою в позе «березки», подняв вдоль стены ноги. Бывалые пользователи форумов счастливого материнства рекомендуют этот способ как самый действенный и надежный.

– Нет, ты же знаешь, – отвечает Дэвид.

Он лежит рядом со мной. Абсолютно голый. Немногие сорокалетние мужчины могут похвастаться такой атлетической фигурой и животом в упругих кубиках пресса. Дэвид три раза в неделю ходит в спортзал, а еще бегает в Центральном парке. В последнее время его расписание нередко дает сбой, как сейчас. По утрам в субботу обычно он бегал, но марафон стать родителями важнее. Он умеет правильно расставлять приоритеты.

– А почему вы расстались? – спрашиваю, чувствуя легкое головокружение: поза «березки» не самая удобная. Но я не жалуюсь. Я терплю.

– Не важно. Это в прошлом.

Я знаю, что он не любит говорить о прошлом. Дэвид вообще мало говорит о себе. Но и обо мне он тоже не спрашивает, особенно после той исповеди насчет Джима. Хотя исповедь – это вроде должна быть правда, а та историю, которую я рассказала ему, гораздо лучше нее. Я сказала, что мой парень заставил меня сделать аборт. Нет, не так. Я сказала, что он накачал меня наркотиками. Аборт был неизбежен. Дэвид мне поверил. Он видел мои слезы. Он видел боль в моих глазах. Он знает, что я, как и он, мечтаю о ребенке. Мы с ним будем самыми лучшими родителями.

– Раз в прошлом, значит, больше не болит. Значит, ты можешь мне довериться. Как сделала я, когда рассказала о Джиме. Мы же договорились с тобой быть честными, разве нет? – спрашиваю я, обиженно складывая губы в трубочку.

Упоминание о моем прошлом дает трещину в его броне. Он волнуется обо мне. Он знает, какую боль доставляют мне эти воспоминания. Ему кажется, он понимает, через какой ужас мне пришлось пройти. А я чувствую, что его развод гораздо больше, чем «не сошлись характерами».

– Я не хочу говорить о Барбаре, – говорит он, вставая с кровати.

Он подходит к окну. Нагота его не смущает, как, впрочем, и меня. Я все еще стою в позе «березки», хотя едва ли это оправдано по прошествии десяти-пятнадцати минут.

– Она меня предала. Она не была той женщиной, какой я ее видел.

Тело гудит от неудобной позы. Но я не двигаюсь. Я жду. Я знаю Дэвида: начав говорить, он уже не остановится.

– Она убила нашего ребенка. Она сделала аборт.

У меня затекло все тело. Я чувствую, как ноги хотят упасть на подушку, но продолжаю удерживать их наверху. Я хочу подарить Дэвиду ребенка. Он должен это знать. Он должен это видеть.

Глава 19

Освежающий ветерок приятно дует мне в спину, раздувая волосы в разные стороны. Они сильно отросли и теперь лезут мне в глаза, рот. Я даже не пытаюсь этому помешать. Мне нравятся их шелковистые прикосновения. Сидя на мокрой траве, я смотрю перед собой, медленно меняя ракурс. Не хочу больше видеть густой темный лес. Нет, меня он не страшит. Я хорошо знаю его тропы. Это мое место силы. Он такой же, как я. Густой. Нелюдимый. Со своими тайнами. Но сейчас мне хочется чего-то ясного и понятного. Я ложусь на землю, не опасаясь испачкать белую майку. Ткань, как и ноги, легко отмыть. Ватные облака висят низко над землей. Я протягиваю к ним руки. Мне хочется дотянуться до небес, почувствовать их легкость и свободу.

Думая про свободу, я вспоминаю о своем маленьком преданном друге. Как я и думала, он пришел ко мне вовремя. Милое перестукивание скорлупок ласкает слух— это мой друг не оставляет попытки найти хотя бы еще одно сладкое ядрышко. Но вместе с этим я слышу шелест травы и шаги. Все ближе и ближе…

Глава 20

Только за последнюю неделю я отправила десять резюме. В графе «Образование» стоит прочерк. В разделе «Краткая биография» нет ничего, о чем я хотела бы рассказать. Я точно знаю, что эти анкеты, как и все предыдущие, полетят сразу в мусорное ведро. Ответа ждать не стоит. Мой телефон молчит уже пять месяцев. Ни предложений о работе, ни звонков от друзей. Дэнис, бывшая соседка по комнате, – моя единственная хорошая знакомая в Нью-Йорке. Мы обещали друг другу поддерживать связь. Но я не помню, когда слышала ее в последний раз. Наверное, Рон был прав: я ужасный человек, я не умею дружить.

Но Дэвида не волнует ни то, что у меня нет подруг, ни то, что я осталась без работы. И так было с первого дня. Я для него открытая книга. Он думает, что я сирота.

Нормальную зарплату в журнале «Фокус» я получала только последние два месяца работы. Но даже этого короткого срока оказалось достаточно, чтобы привыкнуть к деньгам в кошельке. Не копейкам, как раньше, а именно деньгам.

Дэвид знает, что я не работаю, и дважды в неделю оставляет на комоде две стодолларовые купюры. Еще год назад это было целое состояние. Сейчас это тоже хорошие деньги. Я экономна.

В следующем месяце меня снова возьмут в протокол. И мы активно готовимся к этому событию. Я пью таблетки, чтобы обогатить свой организм витаминами. Занимаюсь йогой, чтобы перестать думать. Я много думаю. А еще больше фантазирую. Мое воображение – мой главный враг. Но Дэвид считает, это талант.

– Снова тишина? – спрашивает он, наблюдая за тем, как я проверяю почту в телефоне.

Он садится рядом со мной на диван. Он пьет виски со льдом, а мне протягивает стакан апельсинового сока. В какой-то книге по планированию беременности говорилось, что высокое содержание цитрусовых в рационе питания будущей мамы повышает шанс зачать мальчика. Мы хотим сына. Наследника Герра.

– Не важно. Сейчас все равно не лучшее время, чтобы устраиваться на новую работу, – говорю я, убирая телефон в сторону.

– Это верно. Да и потом тоже. Я хочу, чтобы ты посвятила себя воспитанию наших детей.

– Да, я помню. Но мне нужно чем-то заниматься. Я устала ничего не делать.

Я не лукавлю. Не помню такого времени, чтобы я не работала. Я работала даже в детстве. Но тот труд не оплачивался. Сейчас же я даже не готовлю. Дэвид продолжает заказывать еду на дом. Сегодня у нас будет китайская кухня, и курьер из ресторана скоро постучит в нашу дверь.

– Может быть, пора писать книги? – спрашивает он, и я словно выныриваю из небытия.

Я смотрю на него во все глаза, но уже не слушаю. Его случайно брошенная мысль, словно снежный ком, растет у меня внутри. Набирает силу. Писатель. Писатель. И почему эта мысль пришла ему, а не мне? Почему я сама не додумалась до этого? Я всегда любила читать. Я и сейчас много читаю. В основном, конечно, книги по беременности и планированию, но это тоже литература. Разве нет? Ее кто-то написал. И я смогу. Нет. Писать о планировании или беременности я не смогу. У меня не получится…

– У тебя хорошее воображение. Ты мыслишь нестандартно. Мне кажется, ты сможешь писать. Давай ты напишешь нашему малышу сказку, а лучше сразу сборник.

Дэвид возбужден не меньше меня. Он верит в меня. Я буду писателем.

Я снова беременна. Срок – восемь недель. И мы с Дэвидом верим в успех. В этот раз я много лежу. Не делаю резких движений. А еще я разговариваю с малышом. В книгах пишут, что даже размером с горошину ребенок слышит голос и реагирует на состояние матери. Я не нервничаю. Я спокойна. В этот раз все по-другому. Меня даже не тошнит, как бывало прежде. И я хочу верить, что все получится. Но сегодня ночью я снова проснулась от кошмара и долго шарила рукой по простыням. Они были сухими. Я поняла это сразу, но мой мозг отказывался в это верить. Я включила свет. Все чисто. Сердце стучало в груди, и, только прильнув к груди Дэвида, я смогла успокоиться и уснуть. Мне с ним очень повезло. Иногда мне кажется, что Дэвид был послан мне богом за все страдания и боль, которые мне пришлось пережить раньше. Вообще-то в бога я не верю, хотя мама в детстве таскала меня по воскресеньям в церковь. Но отклика в моей душе религия не нашла ни тогда, ни даже теперь. Я верю в себя. Так надежнее.

Дэвид ушел на работу. Я снова одна. Одиночество меня не пугает. Мне нравится быть одной. Я поудобнее устраиваюсь в постели и ставлю себе на колени лэптоп. Я пытаюсь писать, но у меня ничего не выходит. Ничего стоящего.

Я хотела писать о Зоуи. Мне казалось, она как раз тот нетипичный персонаж, которого так навязчиво рекомендуют мне все учебные пособия по литературному мастерству, которые я только смогла купить в «Барнс энд Ноубл», а также заказать на «Амазоне». Я читаю их пачками, но результата нет. На бумаге Зоуи ведет себя так же нелепо и глупо, как в жизни. Она меня раздражает. Других идей у меня пока нет. Многие авторы предлагают начать с себя, попытаться перенести на бумагу какой-то эпизод из жизни, дополнив его вымыслом. Но мне это не подходит. Мое прошлое и без приукрашиваний похоже на вымысел. Нет, о себе я писать не хочу.

– Как успехи? – за последние две недели Дэвид неустанно задает мне этот вопрос, возвращаясь с работы.

Я не знаю, что ему ответить. Он волнуется за меня. Он любит меня. А я люблю его.

– Все хорошо. Похвастаться пока нечем, но я в процессе. Эти книги обязательно помогут найти правильную мысль, – отвечаю я, когда он наклоняется и целует мой живот.

Я вдыхаю аромат его духов, дополненный запахами любимого города. Весной Нью-Йорк для меня пахнет кофе и свежей выпечкой.

– Это хорошо. Главное, чтобы это была сказка. Мне кажется, так будет правильно, – говорит Дэвид, целуя меня в губы.

Я и забыла о том, что должна писать сказку. Зоуи занозой сидит у меня в голове. Мне не забыть ее затравленный взгляд из-за плеча Лэнса. О ком, если не о такой идиотке, должна быть моя первая книга. И все-таки Дэвид прав. Наш малыш важнее всех и вся. Зоуи подождет. Ее звездный час еще обязательно настанет.

– Давай съездим на выходные в Акрон, – предлагает Дэвид, переодевшись к ужину.

Акрон – это небольшой город в штате Огайо. Но для Дэвида это нечто большее, чем просто населенный пункт, отмеченный на карте. Для него это родительский дом. Дом его детства. За тот год, что я гордо ношу фамилию Герра, мы были там всего однажды. Зимы там снежные и суровые. А дом старый и большой. Он мне напоминает тот, в котором выросла я сама, только мой не был таким темным и фундаментальным. У Дэвида настоящее родовое поместье, с красивым фамильным гербом на фронтоне и колоннами у входа. Когда я увидела его на фотографиях, он мне показался неприступной крепостью. В жизни это не совсем так. Увидев его впервые, я подобрала для него куда более подходящее сравнение: дом-отшельник. Мне там не нравится. Там неуютно. Страшно.

– Я думаю, мне лучше повременить с поездками. Я боюсь, как бы это не навредило малышу, – говорю я, стараясь не выдать своей незаинтересованности в этой затее.

– Да, ты права. Пожалуй, лучше я один съезжу. Хочу проверить, как дом пережил зиму, – говорит Дэвид, усаживаясь на свое привычное место за столом. – Справишься без меня два дня?

– Конечно, – парируя я, открывая коробку с горячей пиццей «Маргарита». – У нас все будет хорошо.

Глава 21

Я слышу, как она подходит и неспешно раскладывает свой тряпичный стул. Она ставит его в паре футов от меня и наконец садится. Приторный аромат ее духов смешивается с запахом травы. Интересное сочетание. Но меня оно не раздражает. Я продолжаю лежать с закрытыми глазами. Наверное, она считает меня спящей, потому что продолжает молчать. Обычно она слишком болтлива. Но меня это устраивает. В тяжелые дни мне не хочется говорить, мне хочется слушать. В такие дни я прихожу к озеру и жду, когда она появится. Она еще ни разу меня не подвела.

Глава 22

Я не справилась. Сегодня ночью меня снова доставили в больницу в карете скорой помощи. Врачи пытались остановить кровотечение. Но даже сейчас, десять часов спустя, я все еще чувствую, как жизнь уверенно вытекает из меня. Мы с Дэвидом сидим в кабинете врача, пытаясь уловить смысл ее мучительно долгой речи. Она оперирует какими-то медицинскими терминами. Постоянно ссылается на исследования и разводит в стороны руки. Ее я не слушаю. Я отрешенно смотрю в окно. Мысленно я далеко за пределами этого просторного кабинета, в котором чувствуется сладковатый запах гниения. Хотя, наверное, это снова игры моего воображения. А может быть, так пахну я? Глаза болезненно реагируют на свет. Я плакала всю ночь. Я бы выла и сейчас, но я не хочу огорчать Дэвида.

– Честно говоря, я ничего не понимаю. Вы можете объяснить, в чем дело, простым языком? Моя жена – молодая и здоровая женщина. Это я понял. Тогда что не так? – Дэвид нервничает.

Его терпение на исходе, и я его не виню. Он имеет право злиться. И я рада, что хотя бы один из нас может не сдерживаться. Может что-то требовать. Этому качеству я так не научилась. Мне проще уступить. Но уступить, не значит проиграть. Уступить – это просто выждать время.

– Простым языком… – растерянно повторяет Аманда. – Хорошо. Полость матки покрыта особым слоем, который обеспечивает безопасное развитие эмбриона. Но в вашем случае среда очень враждебно настроена к зародышу, воспринимает его как инородное тело. В определенный момент матка начинает активно сокращаться, изгоняя из тела все лишнее. В данном случае ребенка. И, как результат, на сегодняшний день вашей супруге поставлен диагноз «привычное невынашивание».

– Матка воспринимает ребенка как инородное тело? – повторяет Дэвид.

Я поворачиваюсь к нему, чувствуя его пронизывающий взгляд. Он смотрит мне в глаза, а потом медленно скользит ниже. Живот – его цель. Моя матка с враждебной средой.

– Да, такое бывает, – пытается снова завладеть нашим вниманием доктор Стюарт. – В данный момент эмбрион воспринимается кем-то вроде захватчика, от которого матка вашей супруги уже научилась успешно избавляться. До этого мы отвергали эту версию, так как такое встречается нечасто. Но, похоже, это как раз тот самый редкий случай.

Голос врача звучит фоном. Она продолжает что-то говорить, и, кажется, мой диагноз не приговор и сегодня это даже лечится. Наверное, мне надо бы попросить рассказать об этом подробнее. Надо бы заострить внимание на лечении. Но я не могу. Я смотрю на Дэвида, и мне становится страшно. Он, не отрываясь, смотрит на мой живот. И я боюсь даже подумать, какие мысли раздирают его душу в этот момент. Впервые я смотрю в его глубокие карие глаза и не вижу там ни искры интереса, ни нежности, ни тем более любви. Его правильные черты лица кажутся мне острыми и резкими. Неужели это конец?

– Я оставлю вас на минутку, – не выдерживает напряжения доктор Стюарт. – Думаю, вам нужно поговорить без свидетелей.

Мы остаемся одни. Нам есть что сказать друг другу. Мы переполнены мыслями и словами. Но продолжаем молчать.

Первая волна шокового оцепенения прошла только к вечеру. Мы начали обмениваться короткими репликами. Теперь, неделю спустя, мне кажется, я уже не вижу в глазах Дэвида былой враждебности. В них одна только боль. И я не знаю, как ее унять.

О том, что случилось, мы с Дэвидом не говорим. У нас на это нет сил. Мы даже сексом больше не занимаемся. Сейчас, наверное, нельзя. А может быть, уже и не нужно. Нам не до удовольствий. Сегодня я сама приготовила ужин. Мне нужно было отвлечься. Хотелось порадовать Дэвида. Семга с овощами под сливочным соусом. Получилось неплохо. Правда, овощи выглядят не так аппетитно, как из любимого итальянского ресторана. Но, кажется, я ему угодила. Он отправляет в рот одну вилку за другой, а я украдкой наблюдаю за ним. Мне нравится чувствовать себя хоть на что-то годной.

Я не успеваю в полную меру насладиться своей новой ролью, когда замечаю на себе его взгляд исподлобья. Его челюсти активно перетирают мягкое мясо рыбы в кашу. И теперь внезапное осознание действительности тяжелой плитой давит мне на плечи. Я начинаю сутулиться. Мне даже тяжело дышать. Дэвиду совершенно не важно, что сейчас лежит у него на тарелке. Это просто еда, и она не поможет мне растопить лед в его сердце. Я ошибалась. Он ничего не забыл.

– Давай поговорим, – не выдерживаю я.

Не знаю, когда это случилось, но у меня появился страх его потерять. Я не хочу возвращаться на улицу. Не хочу начинать все с нуля. Он – это все, что у меня есть. Я не могу его потерять. Не теперь.

– О чем? – спрашивает Дэвид, принимаясь за новую порцию рыбы. Его желваки приходят в движение.

Я натужно улыбаюсь. Я хочу, чтобы он чувствовал мою силу и стойкость духа, но я сломлена. Я его буквально молю:

– Давай куда-нибудь уедем! Поменяем обстановку. Я уверена, положительные эмоции пойдут нам на пользу. Мы ведь с тобой так и не съездили в свадебное путешествие.

Он промакивает губы салфеткой. Делает глоток воды. Я вижу, как в нем борются разные чувства. Я знаю: он любит меня. Главное – не сдаваться. Главное – быть вместе. Всегда.

– Сейчас не самое подходящее время. У меня большой проект. Ты же знаешь.

Я не знаю. О работе он не говорит. О прошлом тоже. А теперь мы не говорим и о нас. Нас как будто и не существует больше. Но это не так!

Я не знаю, что ответить, и молча принимаюсь за рыбу. Есть мне не хочется, но я нервничаю. Рыба – это диетическое блюдо, напоминаю я себе. Я перестала влезать в любимые джинсы, и на каблуках мне тяжело ходить. В погоне за ребенком я совершенно забросила занятия спортом. Подкосили фигуру и гормоны. Я продолжаю их пить и сейчас. Только теперь у них другая направленность. Они должны удобрить мою матку. Сделать ее гостеприимной. Я не сопротивляюсь. Я терпеливо иду к своей цели.

– Знаешь, а мне нравится твоя идея сменить обстановку, – неожиданно говорит Дэвид. Его правая щека раздувается, словно он пытается языком выудить что-то из зуба. – Думаю, это как раз то, что нам сейчас нужно.

Я не верю своим ушам. Я не могу сдержать улыбку:

– Дэвид! Мой Дэвид! Я так тебя люблю!

Я вскакиваю со своего стула и вешаюсь ему на шею. Целую везде. Без разбора. Я счастлива. Я протискиваюсь между столом и плюхаюсь ему на колени. Моя рука соскальзывает ему под майку. Я чувствую жар его кожи. Меня сводит с ума его запах. Я целую его в губы, когда чувствую, как его руки уверенно сомкнулись у меня на предплечьях. Это придает мне сил. Я хочу, чтобы он был груб. Я хочу, чтобы он излил в меня всю свою злость и боль.

– Подожди. Ты меня неправильно поняла, – говорит он с придыханием.

Он возбужден не меньше меня. Я чувствую его желание. Но его слова колоколом звенят в голове. Что я опять неправильно поняла?

– Я не могу сейчас никуда уехать, но ты можешь. Я думаю, тебе пойдет на пользу пожить это лето в нашем доме в Акроне. Там свежий воздух. Уединение. Я думаю, ты там скорее восстановишь силы. Начнешь писать. Ты же еще не отказалась от идеи стать писательницей?

Он говорит со мной приторно ласковым голосом, от которого к горлу подступает тошнота. Я тонко улыбаюсь, чувствуя, как щиплет в глазах. У меня нет причин отказывать ему в этом решении. Я сама заговорила о смене обстановки.

Он смотрит мне в глаза. И мы оба понимаем, зачем ему это нужно.

Глава 23

Я продолжаю лежать с закрытыми глазами. Наслаждаясь последними мгновениями тишины. Она не сможет долго молчать. Я уже чувствую на себе ее цепкий старушечий взгляд.

– А ну, пошел отсюда! Проваливай, паршивец! – ругается она.

Я не могу и дальше притворяться спящей, иначе она напугает до смерти моего друга. Удивительно, но она не жалует ни белок, ни бурундуков, которые водятся в нашем лесу.

– Добрый день, Элайза! – приветствую ее я, щурясь от слепящего солнца.

– Ой, прости. Я не хотела тебя будить. Но эти гады совсем страх потеряли! – жалуется она, показывая рукой на маленького бельчонка, который все никак не поймет, что орешков уже не осталось.

– Я их люблю. Они мои друзья, – отвечаю я.

Достаю из кармана последнее ядро и протягиваю его на ладони. Зверек жадно втягивает воздух носом. Он чует лакомство, но все еще не решается подойти ближе. Тогда я бросаю орех ему, и он радостно хватает его мохнатыми лапками. Он чавкает от удовольствия. И я не могу сдержать улыбку.

– Это же Билли. Ты разве его не узнаешь? – спрашиваю я, хотя точно знаю ответ.

Для Элайзы, единственной знакомой мне соседки, лесные твари все на одно лицо. Именно твари. По-другому она о них еще ни разу не отзывалась. Я не злюсь на нее за это. У нее есть на то свои причины. Так, по словам Элайзы, именно белки и бурундуки гадят у нее на крыльце, грызут провода и расшатывают телевизионную антенну. Вероятно, все это действительно может доставлять ей неудобства, учитывая, что она живет одна и ей уже семьдесят.

– Еще чего не хватало, начать разбираться в сортах дерьма! – огрызнулась она, воинственно скрестив на груди руки.

Она забавная. Мне нравится за ней наблюдать. Может быть, я даже сделаю ее своей героиней. Почему бы и нет. Билли же стал, а он не может произнести ни слова, чего не скажешь про Элайзу. Поначалу я от нее уставала. Я очень быстро переставала ее слушать, погружаясь в свои тягостные мысли. Но постепенно я привыкла к ней, а недавно даже начала слышать. Зря я не сделала этого раньше. Она просто кладезь историй. Она помнит Дэвида таким, каким его уже не знает никто.

Она неспешно проливает мне свет на темные пятна в его биографии. Сегодня я узнаю о том, что мать бросила его через год после трагической смерти мужа. А потому воспитанием Дэвида занималась его бабушка Дора. Элайза – удивительный человек. Она любит читать, наблюдать, а главное, никогда и ничего не забывает.

Сегодня с меня достаточно историй. Я чувствую, как у меня снова начинает урчать в животе. Поднимаюсь с земли и стряхиваю с волос травяной мусор.

– Была рада поболтать, Элайза, – говорю я.

– Всегда рада тебя видеть, Сэм! – отвечает она мне вслед.

Мои ноги приятно утопают в траве. Я не оборачиваюсь. Я уже давно привыкла к тому, что все вокруг зовут меня Сэм, но я точно знаю, что я Сарра!