Интроверт

– Конечно, – безразлично кивнул неопрятный мужчина, схватив двумя пальцами протянутую купюру. – Ключи от вашего номера, мисс.

Он шлепнул на столешницу маленький брелок с одним-единственным ключом, а затем отвернулся и нырнул обратно в подсобку. Я осталась в маленьком душном холле придорожного мотеля совершенно одна.

Здесь было грязно и неуютно. В углах под потолком чернела разводами мокрая плесень, а под ногами время от времени испуганно пробегали суетливые тараканы. Но это было единственное место, где я могла ощущать себя в относительной безопасности. В мотеле «Короли автострады» никто не спрашивал ничьих имен и никогда не требовал документов.

Я схватила свой ключ и на ватных ногах вышла наружу. Небо на горизонте уже успело подернуться золотисто-багряными лучами. Заморосил противный мелкий дождь, и я сразу же продрогла до костей. Привет, чертова осень!..

Я сделала небольшую передышку, остановившись у открытой лестницы, ведущей к номерам. Мне нужно было немного остыть, чтобы не сойти с ума от страха и отчаяния, захвативших мой мозг. Еще немного, и моя голова просто вскипит. И пронизывающий сентябрьский ветер был как нельзя кстати – от его влажных щупалец мне будто стало чуточку легче. Проторчав так около десяти минут, я растоптала пяткой кроссовка все опавшие листья в радиусе пары метров. И поняла, что мне нужно двигаться дальше. Во всех смыслах.

Вскарабкавшись по лестнице на второй этаж, я быстро отыскала нужную комнату и сунула ключ в замочную скважину. Обшарпанная темно-зеленая дверь тут же послушно распахнулась, оголив передо мной свое неосвещенное нутро.

В номере оказалось не так паршиво, как я боялась. Постель заправлена свежим бельем, на низкой тумбе в изножье двухспальной кровати чернеет экраном пузатый телек. Из ванной комнаты доносится тихое хлюпанье текущего крана. Во всяком случае, здесь не хуже, чем в железной коробке, в которой я торчала под мостом на протяжении последних семи месяцев.

Захлопнув за собой дверь, я увалилась на кровать, не раздеваясь. Подтянула колени к подбородку и тихо заскулила.

В моем кармане оставалось всего сто два бакса – слишком мало для того, чтобы протянуть еще хотя бы пару суток. Мне было страшно, меня тошнило, а тело била крупная дрожь. Я валялась на постели, тупо таращась на свой испачканный кроссовок, молча рыдала и пыталась понять, как мне теперь выживать. Что же это за мир такой, где детям приходится жестоко расплачиваться за ошибки взрослых?..

Как жаль, что мой ворчливый дедушка давно умер от старости. Он всегда умел подобрать нужные слова, чтобы вселить в меня веру в собственные силы. Смог бы и сейчас.

Однажды, когда я разнесла в кровь коленки, свалившись с детского велика и со слезами на глазах заявила о том, что больше никогда не сяду за его руль, дедушка произнес одну мудрую вещь. Он сказал, что если бы птенцы отказывались от неба каждый раз, когда им не удается взмыть ввысь, то птицы уже давно разучились бы летать. А потом добавил, что любой опыт к нам приходит через боль.

И пусть он был ужасным ворчуном, большую часть времени проводившим за своими черно-белыми газетами, я все равно по нему очень скучаю. Я бы отдала все, что у меня есть (например, свои последние джинсы), чтобы еще хотя бы один раз его увидеть.

Пусть многие советы дедушки казались мне откровенно странными и даже непонятными, они обладали какой-то магической успокаивающей силой. Как в тот раз, когда я твердо решила стать красавицей, намазав на свое лицо всю мамину косметику, раздобытую из ее бирюзовой косметички. Когда дедушка увидел мой вопиюще-безвкусный макияж и услышал, что именно я собираюсь делать, он молча покачал седой головой, а потом заявил, что я в очередной раз пытаюсь продать пять фунтов за шиллинг. Наверное, это что-то означало, вот только я до сих пор не могла понять, что именно… Грустно, что мы с мамой навещали дедушку в Лондоне так редко…

За окном номера понемногу светало, и вскоре по стеклам потекли подсвечиваемые дневным светом ручьи дождевой воды. Разбушевавшийся ливень, словно насмехаясь надо мной, стремился затопить окрестности дешевого мотеля. И ему было совершенно наплевать на то, что у меня на ногах надеты единственные кроссовки. Тряпичные.

Повертев свой телефон в руках, я сделала сдавленный вдох и зашвырнула его в мягкую подушку. Мне некому звонить и не у кого просить помощи. Да и если бы хоть одна живая душа узнала о том, где я сейчас нахожусь, меня незамедлительно передали бы органам опеки. От одной этой мысли меня прошиб ледяной озноб. Я лучше умру самой мучительной смертью, чем вернусь в это адское место…

Я провела в постели несколько часов, то погружаясь в тяжелый поверхностный сон, то вновь просыпаясь. Сквозь дрему мне казалось, что из-за смежной стены доносятся странные звуки. Похожие на те, когда голодному псу бросают целый мешок вкусно пахнущего корма, и он жадно принимается им давиться, даже не разжевывая. Бррр…

А потом я поняла, что и сама умираю от голода. Моему телу было безразлично все то, что терзало мой разум. Оно хотело есть.

– Ладно… – я разложила перед собой оставшиеся деньги и задумчиво прикусила нижнюю губу. – Что-нибудь придумаю. Все будет хорошо, Софи!

Для большей убедительности я даже сама себе кивнула. А затем наскоро приняла душ, почистила зубы и включила телевизор.

Спутниковой тарелки в этой дыре ожидаемо не оказалось, так что доисторический телек транслировал всего три канала – какую-то унылую передачу про религию, частоту с еще более убогими ретро-хитами, и канал для взрослых, с экрана которого громко стонала грудастая блондинка.

– Мерзость… – покраснев, я быстро нажала на кнопку пульта, и телек тут же печально потух. – Как только взрослые могут смотреть это дерьмо?

Поежившись от отвращения, я спрыгнула с постели, набросила на плечи ветровку и шагнула к двери, ведущей на улицу.

Чтобы заглушить панические голоса в моей голове, раз за разом спрашивающие меня о том, что теперь делать и как жить дальше, я включила плеер погромче, и из динамиков наушников тут же полилась знакомая успокаивающая мелодия.

Капюшон сиреневой толстовки помогал прятать лицо от противных холодных капель, но сильно мешал обзору, наползая на глаза. Поэтому, когда в самом низу лестницы я внезапно налетела на чью-то худую фигуру, я даже почти этому не удивилась. Чего нельзя было сказать о прилизанном незнакомце с большим коричневым чемоданом.

Окинув меня надменным взглядом сверху вниз, он демонстративно стряхнул со своего плаща невидимую пылинку, словно брезгуя тем, что я к нему прикоснулась. А затем подхватил за ручку упавший чемодан и молча пошел к лестнице.

– Что ты здесь забыл, мистер Чистюля? – выпалила я, вынув из уха один наушник и провожая его удаляющийся силуэт горящими от злости глазами. – Спутал «Королей автострады» со своей гребанной виллой?

Я знала, что не должна была вести себя подобным образом. И в другой раз не повела бы. Но немое отвращение, зависшее на красивом лице незнакомца, ранило меня острее, чем любое грязное ругательство.

Молчаливый хейт. Очень актуально.

Я разбита, подавлена, а теперь – еще и унижена. Казалось, что еще одна мелочь, любой пустяк, и моя психика не выдержит. Чтобы вновь не разрыдаться, тем более – на глазах у мерзкого незнакомца, я до крови прикусила нижнюю губу. Держись, Софи! Не время раскисать…

Но он так ничего и не ответил. Лишь мельком скосил на ходу глаза в мою сторону, и на мгновение я встретилась взглядом с его черно-желтыми радужками.

А затем он скрылся на лестничном пролете второго этажа, и я вновь осталась одна.

– Да и плевать, – громко произнесла я самой себе. – Плевать на все!

Внутри меня все горело. Мне казалось, что кто-то запустил термоядерную реакцию в недрах моей грудной клетки. Я была так измотана, так испугана и растеряна, что мне внезапно в самом деле стало все равно. Тумблер адекватности в моей голове заклинило, и он с треском сломался.

И я, стащив с себя куртку, швырнула ее прямо в большую лужу, булькающую на обочине асфальтовой тропинки. А затем поглядела вниз – на свои замызганные старые кроссовки.

Ливень хлестал по ним, будто силясь уничтожить их и стереть с лица земли. Грязные капли намертво впитывались в ткань, расползались бесформенными пятнами. И я решила, что от обуви мне тоже пора избавиться. Поэтому стащила с себя сперва один, а затем второй кроссовок. И бросила их туда же, где безвольно трепыхалась рукавами моя единственная осенняя куртка.

Хотя, почему именно осенняя? Моя единственная куртка в принципе.

Чертов мистер Чистюля, одетый с иголочки. Такой надменный, такой опрятный и ухоженный. Сомневаюсь, что он стал бы жрать то дерьмо, которое пылится на полках в магазине Саманты. Определенно нет.

Кто я на его фоне? Жалкий отброс общества. Отрыжка человечества. Просто нищая растрепанная девочка из гетто, которая не может купить себе даже новую пару дешевых кед.

Именно в этот момент своей жизни, наверное, впервые за семнадцать лет, я остро ощутила свою убогость. Этот горький привкус во рту, похожий на тот, что остается на языке после плитки дешевого химического шоколада.

Незнакомец в осеннем плаще, подобный солнцу. Все в его реальности вертится вокруг него самого. А я? Я просто Плутон. Жалкий и отверженный, томящийся на задворках вселенной. Даже моя собственная жизнь проносится мимо меня… Ужасно!..

Я заскочила в холл мотеля босиком, тайно радуясь тому, что моя истерика закончилась с наименьшими потерями. К счастью, вспышка гнева, который пробудил во мне мистер Чистюля, все еще не прошла, а потому холодно мне не было.

Схватив с кособокого металлического стеллажа, стоявшего сбоку от стойки регистрации, большую упаковку попкорна и банку колы, я швырнула одутловатому управляющему мелкие купюры и тут же юркнула обратно за дверь. К слову, он даже ничуть не удивился – должно быть, за время работы в этом месте он успел повидать и не такое.

Ливень бил меня по щекам, затекал в нос и рот, мешал мне смотреть вперед, но я не обращала на это никакого внимания.

Ходить по асфальту без обуви оказалось намного проще, чем мне казалось. Мои ноги неслышно ступали по ледяным лужам, легко перепрыгивая через грязные ручейки. И вскоре я снова оказалась в своем номере.

Я не стала принимать душ и даже не пошла в ванную, чтобы смыть подсыхающие капли со своих ступней. С тихим злорадством я хрустела попкорном на кровати, уложив грязные ноги прямо на белую простынь и представляла себе, в каком приступе, должно быть, бился бы мистер Чистюля, узнай он об этом.

– Я еще и в носу иногда ковыряю, знаете ли, – вальяжно произнесла я, воображая, будто вместо выключенного телевизора передо мной маячило ухоженное лицо незнакомца. – И между пальцами на ногах. Не хотите ли понюхать, мистер Чистюля? У меня много всяких интересных мест, и каждое пахнет по-своему. Ох, кажется, в зубах застряла кукуруза… Мистер Чистюля, можно одолжить у вас ваш гребень, чтобы поковыряться им во рту? Можете забрать себе все, что на нем останется.

Я швырнула в экран телека опустевший пакет из-под попкорна, упала спиной на постель и уставилась в белеющий наверху потолок.

А потом пришел вечер. Одинокий и полный дождя.

Чтобы вновь не впасть в беспросветное уныние, я наконец приняла горячий душ, завернулась в не слишком-то целый махровый халат и включила телевизор. По нему поползли размытые черно-белые полосы – из-за разбушевавшейся грозы экран рябил, и разобрать на нем изображение было невозможно.

– Из полицейского департамента Вашингтона к нам пришло очередное тревожное сообщение, – донесся голос диктора вечерних новостей сквозь натужное шипение. – Молодая женщина по имени Бетси Ходдерс, пропавшая без вести два дня назад, сегодня утром была обнаружена мертвой. Эксперты подозревают, что это преступление может быть связано с похищением Тары Эдмонтон, произошедшим…

– Кому это интересно, – проворчала я, переключая канал. – Мне пока еще не сто пятьдесят лет…

Но остальные два канала сверкали сплошной рябью, и телек пришлось в конце концов выключить.

Полночи я провалялась в постели, раздираемая тревогой и страхом. Мне казалось, что каждый час, отсчитываемый на настенных часах, висящих у входной двери, приближает меня к краю черной пропасти.

Несколько раз я безуспешно пыталась выстроить в своем мозгу оптимальный план для дальнейших действий. Схему, которая позволила бы мне начать свою жизнь заново. И каждый раз я совершенно не понимала, что я могу предпринять, чтобы выкарабкаться из той задницы, в которой я сейчас оказалась.

…Ну конечно, сейчас среди вас найдется тот самый умник, который с пеной у рта примется доказывать, что он бы сумел встать на ноги даже с единственной сотней баксов в своем замызганном кармашке. И что он не только не пропал бы на моем чертовом месте, но еще и смог бы за полтора часа организовать сверхуспешный бизнес, выучить китайский язык и провести своему умирающему дедушке открытую операцию на сердце.

Только чаще всего такие истории не существуют в нашем гребанном мире. И все эти люди, которые с гордостью выпячивают грудь колесом, снисходительно умалчивают о том, что бизнес им подарил щедрый кузен, китайскому они выучились за те пять лет, что торговали дешевыми игрушками на стихийном рынке, а дедушка на самом деле даже не собирался умирать.

В реальной жизни тот, кто остался один на один со своими проблемами, уходит в них с головой и безуспешно дергается в озере дерьма ровно до тех пор, пока кто-нибудь не сжалится над ним и не протянет свою теплую ладонь. Вот только кому охота мараться?..

В конечном итоге, измотанная тяжелыми мыслями, я наконец уснула. Но сон не принес мне ни успокоения, ни отдыха.

Мне чудилось, что я вижу, как мама оглушительно кричит, склоняясь над окровавленным телом Тревора. Как по его татуированной коже стремительно расползаются бурые пятна, пропитывая заношенную одежду насквозь. А потом полицейские со злыми лицами хватают маму за руки, надевают на нее наручники и увозят прочь на машине с мигалками.

После этого дремлющий рассудок перебрасывает меня обратно в мой темный номер, и мне кажется, что я вижу, как за залитым ливнем окном маячит чей-то темный силуэт. А приглядевшись, я вдруг ясно различаю во мраке лицо противного незнакомца.

Стоит мне распахнуть отяжелевшие веки, как до моего слуха тут же доносится странный приглушенный звук. Будто кто-то отчаянно давится рвотными позывами или пытается пропихнуть в свою глотку целый свиной окорок. Но я никак не могу сконцентрироваться на этом омерзительном чавканье – усталое сознание снова скатывается в бездну суетливых сновидений, и меня в очередной раз вырубает.

Проснулась я от того, что кто-то настойчиво колотит в мою дверь.

Вскочив с постели, я испуганно шарахнулась к противоположной стене, замерев от ужаса. Что, если меня нашли? Что, если кто-то сдал меня копам (неужели чертов жирный управляющий?). Возможно, кто-то из гостей догадался о том, что мне еще нет восемнадцати, и сообщил об этом в участок?..

Я заметалась по спальне будто в сумасшедшем бреду, стараясь найти путь для отступления. Но и единственная дверь, и окно вели в одном и том же направлении – на общую лестничную площадку, где сейчас топтался незваный гость. Вот дерьмо!

И тут вдруг до моего слуха донеслось чье-то неразборчивое бормотание, а затем сиплый мужской голос грубо выпалил:

– Открывай уже, Боб! Здесь холодно, твою мать!

– Что вам нужно? – я осторожно приблизилась к двери и выглянула в замочную скважину, но не увидела ровным счетом ничего. – Кто вы такие?

– Боб уже притащил девку, – зашелся хриплым хохотом кто-то за дверью. – Открывай, придурок, мы тоже хотим согреться!

Второй голос согласно заревел. Так, как если бы в задницу носорога попало целое ведро дроби.

Я в нерешительности замерла у двери. Очевидно, эти двое, налакавшись до беспамятства, перепутали дверь номера. Скорее всего, это были дальнобойщики из той большой красной фуры, что была припаркована по другую сторону мотеля «Короли автострады». Я заметила ее, когда сошла с автобуса на остановке неподалеку.

В конце концов, эта дешевая ночлежка предназначалась, по большей мере, именно для уставших в дороге водил грузовиков.

– Разуйте глаза, – сердито прокричала я в скважину. – Вы пытаетесь вломиться в чужой номер!

По ту сторону двери внезапно зависла тишина. А затем один из голосов озадаченно протянул:

– Вот черт, а ведь точно. Гляди, это ж не наши числа!

Они громко захохотали, отпуская какие-то грязные шуточки, а затем наконец убрались прочь. Кретины.

Когда их тяжелые шаги наконец затихли, я облегченно выдохнула и вытерла взмокший от волнения лоб. Если так пойдет и дальше, я скоро сойду с ума.

Быстро одевшись и допив остатки колы, я выбралась на улицу, осторожно оглядываясь по сторонам. За ночь успело похолодать еще больше, и теперь мои стопы больно резал ледяной асфальт. Пока я добежала до холла мотеля, я успела сто раз пожалеть о том, что решила избавиться от своих старых кроссовок. Даже самая отстойная обувь лучше, чем никакая вообще. Особенно, когда за окном сыро и мерзко… Ну почему здравые мысли всегда посещают мою голову слишком поздно?

Я даже бегло огляделась по сторонам в поисках своих размокших кед. Но, конечно же, нигде их не заметила. Ни кроссовок, ни куртки. Просто отлично, Софи!

– Я могу попросить тебя купить мне новую пару обуви? – я с надеждой поглядела в лицо управляющегося, который этим утром показался мне еще толще, чем был вчера. – Пожалуйста!

– Да не вопрос, – кивнул он абсолютно круглой головой. – За пятьдесят баксов я достану тебе что угодно.

– А подешевле никак нельзя? – я судорожно сдавила в ладони последнюю купюру. – Может, скинешь хотя бы пару баксов? Всего-то нужно дойти до ближайшего супермаркета!

– Нет, – категорично заявил он, облокотившись о стойку и многозначительно поглядывая на мои посиневшие от холода стопы. – На твоем месте я бы не торговался, детка. Если только ты не планируешь откинуться от воспаления легких в ближайшие пару дней.

Тяжело вздохнув, я ощутила, как в носу противно защипало. Никогда не выбрасывайте свою одежду, если у вас нет денег на новую – вот чему я буду учить своих детей, если они у меня когда-нибудь будут.

– Ладно, – я протянула ему последнюю сотню. – Тридцать восьмой размер.

Выхватив из моих пальцев купюру, он громко хмыкнул и отвесил мне шутливый поклон.

– Займусь этим сейчас же. Возвращайся в номер, пока не отморозила себе ноги. Я доставлю тебе кеды прямиком под дверь.

– Спасибо.

Я выбежала из холла мотеля и понеслась обратно, взмыв по лестнице будто чертова птица. Босые пятки весело хлюпали по свежим лужам, только мне весело почему-то не было.

(Барабанная дробь и скупые старческие аплодисменты). Теперь у меня не осталось ни цента. И завтра утром мне уже будет нечем платить за номер. И что дальше?..

Я добежала до своей двери, быстро сунула ключ в замочную скважину и провернула его против часовой стрелки. Тихо щелкнув, замок послушно открылся. И в этот самый момент я внезапно осознала, что я на лестничной клетке не одна.

Машинально повернув голову, я тут же наткнулась взглядом на лицо надменного незнакомца. Мистер Чистюля поспешно закрывал за собой дверь, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания. Впрочем, это уже вошло у него в привычку.

Хм. Оказывается, его номер граничит с моим. От этой мысли мое и без того ужасное настроение испортилось окончательно. Что, если он слышал, как я рыдала этой ночью? Гребанные стены в «Королях автострады» сделаны чуть ли не из картона. Вот дерьмище!..

– Доброе утро, – зачем-то произнесла я, нагло таращась в его темные глаза. – Рада, что ты сумел переночевать в таком паршивом месте и не умереть от отвращения. Как спалось?

Он молча посмотрел на меня, слегка нахмурившись, а затем, не проронив ни слова, пошел прочь, на ходу застегивая свой плащ одной рукой. Во второй он держал коричневый чемодан, который я заметила еще вчера. И спустя несколько секунд рядом со мной остался только терпкий запах его одеколона. До чего жуткий сноб (и кто вообще в две тысячи тринадцатом юзает одеколон вместо туалетной воды?).

Не знаю почему, но в памяти внезапно само собой воскресло одно из самых ярких воспоминаний в моей жизни. Как я впервые влюбилась, заметив симпатичного мальчика в синем жилете на пороге младшей школы. Это была та самая чертова любовь с первого взгляда, в которую почти никто из взрослых не верит. Но знаете что? Если у вас этого никогда не было – это ваши сраные проблемы. У меня было. И по ощущениям это так же ужасно, как внезапно провалиться под лед, уйдя с головой в холодную воду.

Не хватает воздуха, ты задыхаешься, а сердце колотится в груди так громко, будто кто-то бьет в гигантский барабан прямо у тебя под носом. БУМ. БУМ. БУМ. А потом твой чертов пульс начинает теряться каждый раз, когда поблизости всплывают знакомые глаза.

Я так разнервничалась в тот раз, что просто стояла и пялилась на мальчика в синем жилете издалека, пока он этого не заметил. А когда он, улыбнувшись, сказал мне «Привет», я не нашла ничего лучше, чем разреветься и броситься прочь. Тогда мне было около шести.

И почему-то сейчас, стоя босиком у распахнутой двери в свой номер (из которого меня завтра вышвырнут) и жадно вдыхая ноздрями незнакомый аромат незнакомого мужчины, мое сердце предательски сделало БУМ. А затем еще раз. И еще…

Захлопнув за собой дверь, я ринулась в ванную и простояла под ледяными струями душа до тех пор, пока кто-то настойчиво не постучал в занавешенное окно спальни.

– Твои кроссовки, детка, – без каких-либо эмоций пробубнил управляющий мотеля, сунув мне в руки бумажный пакет. – Обращайся, если понадобится что-то еще.

Грузно повернувшись, он поспешил прочь, не дожидаясь ответа.

Если бы он только знал, что у меня в кармане больше нет ни цента. Единственное, о чем я теперь могу его попросить – это дать мне возможность досидеть в номере до полудня. Потому что я не имею ни малейшего понятия о том, куда мне идти после того, как срок аренды комнаты истечет. И это пугало больше всего.

Я села на край постели, включила телек, чтобы было не так одиноко, вытряхнула из пакета новую пару кроссовок и грустно вздохнула. Они выглядели еще хуже, чем те, что я зашвырнула в лужу. Очевидно, толстяк не слишком утруждал себя поисками, схватив с прилавка первую попавшуюся пару по самой низкой цене.

В местах, где резиновая подошва сходилась с заменителем кожи, остро пахнущим краской, торчали грубые ошметки клея. Создавалось впечатление, что эти кроссовки отшивали наощупь в полной темноте.

Но, во всяком случае, я теперь могла выбраться из мотеля, не рискуя утонуть босыми ногами в ледяных лужах. А еще эти кроссовки оказались практически того же цвета, что и моя любимая мягкая толстовка. Нежный оттенок сиреневых фиалок. И это было не так уж плохо, если подумать.

– Новая жизнь Софи, – громко заявила я пустой комнате, разглядывая в зеркале свои обутые ноги. – Начинается с новой пары обуви!.. Что ж, надеюсь, что она не будет такой же жуткой и попахивающей, как эти китайские кроссы.

Топчась у зеркала, я краем уха уловила, как из динамиков телека в дешевый номер вновь полились криминальные сводки. Опять эта тягомотина.

– …Теперь у полицейского департамента появились очевидные доказательства. В прессе активно муссируются слухи о том, что на территории штата объявился серийный убийца. Власти призывают…

– Власти призывают нас всех катиться к чертовой матери, – вырубив звук, я стащила с себя новые кроссы и тяжело вздохнула.

Меня не покидали мысли о маме. Неужели в этот раз она действительно не вернется? Она говорила, что Тревор мертв, а полисмен, который попытался их задержать, ранен. Это означает, что ее дела в самом деле очень плохи. А если учесть, что это – далеко не первая ее судимость…

Я снова вздохнула. А затем рухнула на смятую постель с темными следами, оставшимися после моих босоногих прогулок под дождем.

Раньше Тревор всегда брал вину на себя. А если не он – то кто-нибудь другой из его банды. Это давало маме возможность отделываться условными сроками, а мне – избегать неприятностей с органами опеки. Но сейчас Тревор мертв (боже мой, неужели все это происходит на самом деле?). И, наверное, больше никто не станет заботиться о том, чтобы мама поскорее вернулась домой. Ко мне…

Ближе к ночи мне ужасно захотелось есть. Но денег не было, и пришлось залить в желудок холодный кофе, который предлагали в холле мотеля бесплатно (ну, хоть что-то хорошее). А затем я схватила еще один стаканчик, вышла наружу и обогнула здание ночлежки, вынырнув на вечернюю трассу.

Прихлебывая несладкий кофе, я тащилась вдоль оранжевых фонарей, слушая плеер и вдыхая запах приближающейся осени. К моей радости, этим вечером на улицах было не так уж и холодно, так что я вполне могла обойтись без своей утраченной ветровки.