Интроверт
Эта прогулка должна была помочь мне собраться с мыслями и решить наконец, что я собираюсь делать дальше. Оттягивать эти безрадостные размышления было бессмысленно – утром меня выставят на улицу, и после этого пойти мне будет решительно некуда. Я должна была придумать сносный план. Прямо здесь. Сейчас.
Но все пошло как-то не так.
Сначала я запоздало обратила внимание на то, что из припаркованной на обочине фуры на меня пристально глазеет какой-то грязный мужик. Грязный в буквальном смысле – даже в свете фонарей я могла отчетливо разглядеть большие масляные пятна на его белой футболке. Она противно облегала его надутый живот, слегка задираясь кверху и оголяя темную дорожку густой шерсти, исчезающей где-то под резинкой его спортивных штанов. Фу-у-у!
Очевидно, грязный водила что-то выкрикивал, обращаясь ко мне. Во всяком случае, было логично это предположить – его большой рот широко раскрывался, а сощуренные глаза продолжали буравить мое лицо. Но мне было на это наплевать. Сделав музыку в наушниках погромче, я равнодушно прошла мимо, завернула обратно к лестничному пролету мотеля и взобралась на второй этаж, с тоской поглядывая на пасмурное ночное небо. Гребаный сентябрь…
Я слишком поздно осознала, что позади меня кто-то есть – громкий трек, пульсировавший в моих ушах, надежно прятал от меня все звуки внешнего мира.
Я уже почти добралась до двери, ведущей в мой номер, когда чья-то тяжелая и грубая рука легла на мою спину. А затем этот кто-то невежливо толкнул меня под лопатки, и я едва не впечаталась носом в дверной откос, в последнюю секунду выставив обе ладони вперед.
От резкого толчка из правого уха выпал наушник, и я тут же услышала сиплый мужской хохот.
– Куда ты так спешишь, малышка, – произнес водила в той самой грязной белой футболке. – Нужно почтительнее относиться к старшим!
Он мерзко оскалился, оголив свои желтые зубы.
Прижавшись спиной к запертой двери своего номера, я мысленно молилась о том, чтобы все это закончилось мирно и спокойно, хотя нутром осознавала, что умудрилась вляпаться в переделку.
– Ты меня с кем-то путаешь, – холодно ответила я, стараясь скрыть нарастающее волнение.
Грязный мужик, коротко хмыкнув, уставился в мое лицо. Только в этот момент я поняла, что он едва стоял на ногах. От него за милю разило дешевым пойлом, и от этого жуткого запаха меня начало подташнивать.
В этот момент мне стало по-настоящему страшно.
– Идем со мной, – залихватски подмигнул он, очевидно, в самом деле наивно полагая, будто я соглашусь на его предложение. – Я угощу тебя ужином, малышка. А потом покажу тебе кое-что интересное.
Он снова подмигнул мне, после чего зашелся в новом приступе сиплого хохота.
Все это время, внимательно наблюдая за его лоснящейся рожей, я отчаянно пыталась попасть ключом в замочную скважину. Каждой клеткой бешено колотящегося сердца я надеялась на то, что смогу успеть проскользнуть в открытую дверь, а затем быстро захлопну ее за собой, оставив пьяного водилу ни с чем.
Но от неприятного волнения мои руки так сильно дрожали, что ключ постоянно соскальзывал. Дерьмо!
– Я никуда с тобой не пойду. Скоро вернется мой отец.
Чтобы убедительно врать перед лицом опасности, нужно иметь определенные навыки. Разумеется, у меня их не было. Несмотря на то, что я много лет провела в самых низах общества, барахтаясь то в черном гетто, то в хижине для малоимущих, я никогда не контактировала с животными вроде этого водилы. Я вообще всегда предпочитала держаться особняком.
– Зачем ты выдумываешь, малышка? – облизнув пересохшие губы, просипел мерзкий незнакомец. – Мы ведь оба прекрасно знаем, зачем ты здесь. Я предлагаю тебе легкие деньги, а взамен прошу немного твоей любви.
Резко вытянув вперед огромную ручищу, он схватил меня за грудь через тонкую ткань сиреневой олимпийки, больно сдавив мою нежную кожу. Вскрикнув, я отшатнулась назад. А затем инстинктивно хлестнула его наотмашь пальцами по щеке.
– Ах ты маленькая дрянь… – водила схватился за покрасневшую щеку и злобно уставился в мое лицо. – Сейчас ты за это заплатишь!
Я видела, как за его спиной возникла знакомая фигура в осеннем плаще. Как она спокойно скользнула мимо, даже не замедлив шага, когда на пути встал толстый водитель фуры.
Уставившись на мистера Чистюлю, я мысленно умоляла его прийти мне на помощь. Я таращилась в его бледное, красивое лицо, похожее на фарфоровое изваяние, и видела, как переливаются в свете настенного светильника его жемчужно-пепельные волосы. Как по его четко очерченным губам скользят ночные тени, плавно съезжая на гладко выбритые щеки. Как он сжимает белыми пальцами ручку коричневого чемодана.
Но он не остановился. И даже не взглянул в мою сторону. Просто равнодушно прошел мимо, брезгливо убрав плечо в сторону, когда был вынужден обогнуть пьяного водилу, преградившего своим животом узкую площадку коридора.
А затем он подошел к соседней двери, вставил ключ в замочную скважину и потянул ручку вниз.
– Пап, – завопила я от безысходности. – Можно я побуду у тебя? Кажется, в моей спальне сломался телек!
Но мистер Чистюля не собирался мне подыгрывать. Ему было наплевать. Слегка повернув голову в мою сторону, он быстро скользнул по моему лицу своими черными глазами, затем толкнул входную дверь и молча скрылся в соседнем номере.
…Прежде я никогда не задумывалась о том, насколько страшно быть изнасилованной. Так тупо, так грубо и так унизительно. Какой липкий ужас сковывает твое тело, когда чужие грязные ладони проникают под твою любимую толстовку, жадно скользя по обнаженному телу.
Когда его пальцы нашарили под плюшевой тканью цвета весенней сирени мои соски, я снова громко вскрикнула, попытавшись вырваться. Но жесткая мужская хватка не давала сделать даже вдоха.
Я почти не видела его уродливого лица – мои глаза застилали слезы ярости и бессилия.
Толкнув меня на смятую постель, он тут же навалился сверху, до боли вдавив в позвоночник все мои внутренности. Из его рта несло чем-то несвежим, едким и отвратительным.
Ощущая, как к горлу подкатывает новая блевотная волна, я зажмурилась изо всех сил. Мои пальцы пытались нащупать лицо грязного ублюдка, чтобы впиться в его пьяные глаза, но каждый раз он ловко перехватывал мои запястья, больно выкручивая руки.
Когда к моему оголенному животу прикоснулось что-то твердое, горячее и скользкое, я истошно завизжала из последних сил. Но мой крик быстро прервался – жесткая мужская ладонь легла на мои губы, намертво придавив их к передним зубам. И я почувствовала, как на языке появился соленый привкус крови.
Но затем мне выпал шанс – должно быть, уже самый последний. Грязный водила никак не мог справиться с моими узкими джинсами – они просто отказывались сползать с моих бедер, туго обхватывая их со всех сторон.
Тяжело дыша, он силился просунуть свою толстую ладонь в мою расстегнутую ширинку, но для такого унизительного маневра свободного места внутри джинсов оставалось слишком мало.
Резко выпрямив ногу, мне удалось попасть коленом во что-то тяжелое и мягкое, и я наконец ощутила, что железная хватка насильника заметно ослабела.
Вскочив на ноги, я рванула к входной двери, едва не запнувшись на пороге – перед глазами все еще плыли фиолетовые круги, а веки уже успели распухнуть от рыданий.
Скатившись с лестницы кубарем и больно ударившись ребрами о нижнюю ступеньку, я пустилась бежать, не разбирая дороги. Мои ноги несли меня в темноту осеннего шоссе, и в это мгновение мне казалось, что я не бегу, а лечу над мокрым асфальтом.
Растущие на обочине деревья, уличные фонари, припаркованные автомобили – все смазалось в одно невнятное пятно. В ушах настойчиво стучало перепуганное сердце.
И тут случилось настоящее чудо. Во всей этой мазне, мелькавшей перед моими глазами, я внезапно очень четко разобрала знакомый силуэт. Силуэт мужчины в плаще, который захлопнул крышку багажника, опустив внутрь чемодан, а затем проворно нырнул внутрь вишневой машины.
Мрак пустой трассы разрезало два ослепительных желтых луча. И я поняла, что еще всего несколько секунд, и он навсегда канет в темноту, оставив после себя лишь едва различимый аромат мужского одеколона.
Почти не понимая, что я делаю, я с силой оттолкнулась от мокрого асфальта, и время вокруг меня внезапно замедлилось. Будто откуда-то издали, из глубин параллельного мира, донесся жалобный хруст моих новых кроссовок.
Я видела, как позади меня, громко выкрикивая проклятия, смешно зависает в нелепой позе мой преследователь. Как его согнутая ступня замирает в нескольких миллиметрах над лентой шоссе, так и не касаясь ее поверхности.
Как светловолосый мужчина, обхватив обшивку руля своими тонкими пальцами, застывает на месте, вытянув правую руку с зажатыми в ней ключами. Как свет, льющийся из фар его авто, бежит вперед отдельными фрагментами, будто кто-то распылил в воздух миллиард светящихся брызг.
Но все это длилось лишь одно мимолетное мгновение. Потому что уже в следующую секунду вишневая машина внезапно тронулась с места. И я, перестав дышать, вытянула к ней свою ладонь в последнем предсмертном рывке.
И тут мои дрожащие пальцы обхватили рычаг, открывающий переднюю дверцу. Еще сотая доля мгновения – и я пулей влетаю на пустующее соседнее сидение, чудом не сломав себе ни единой кости. Машинально захлопываю за собой дверь и, тяжело дыша, кричу прямо в красивое лицо незнакомца:
– Жми на газ! Прошу тебя!.. Скорее же!
Он молча смотрит в мои глаза, и я лишь могу тайно молиться о том, чтобы ему хватило воспитанности не вышвырнуть меня обратно.
Я слышу, как хриплые вскрики разъяренного водилы становятся все ближе. И осознаю, что если мистер Чистюля не тронется с места прямо сейчас, то уже ничто больше не спасет меня.
– Пожалуйста… – я громко рыдаю, хватая его за плечи. – Помоги мне!
Но он продолжает смотреть в мое лицо, даже не думая сдвигаться с места. Кажется, что каждая секунда тянется невыносимо долго. Так долго, сколько не длится даже целая вечность.
И наконец он отводит свои черные глаза в сторону – туда, где раздаются грязные ругательства. Словно оценивающе окидывает приближающегося к авто водилу взглядом с головы до ног. И я с немым ужасом осознаю тот факт, что в это самое мгновение незнакомец размышляет о том, как ему стоит со мной поступить.
Проходит еще одна бесконечная секунда, и его блестящие глаза снова упираются в мое заплаканное лицо. И тут он резко дергает плечами, отчего мои похолодевшие ладони легко соскальзывают вниз.
«О боже, он сейчас вышвырнет меня… Он не собирается трогаться с места…» – проносится острая до боли мысль внутри моей головы, и лицо гребанного незнакомца тут же окончательно смазывается за пеленой соленой воды.
С трудом набирая в легкие новую порцию воздуха, насквозь пропахшего его одеколоном, я послушно хватаюсь за ручку дверцы, наощупь нашаривая ее дрожащими пальцами.
Плевать. Пусть моя жизнь оборвется прямо здесь и прямо сейчас. В конце концов, кому вообще нужная такая жизнь? Мне все равно некуда идти. И даже не за чем это делать. Может быть, мое время уже пришло.
Но прежде, чем я успеваю толкнуть дверь и вывалиться наружу, вишневое авто резко дергается вперед, и меня бросает ушибленными ребрами о жесткую спинку переднего сидения.
– Закрой дверь, – произносит холодный отрывистый голос, и я впервые слышу, как он говорит.
Ну надо же!.. Оказывается, мистер Чистюля не глухонемой.
Глава 3. Кровь и ветер
Не уверена в том, что вам понравится Нил Морган, но познакомиться с ним придется в любом случае. Дело в том, что этот человек – один из центральных персонажей всей этой мутной истории. Так что без него никак не обойтись. Даже если вам в какой-то момент покажется иначе.
Итак, Нил Морган. Человек неопределенного возраста с неопределенной внешностью. Вот он, прямо перед вами. Стоит у зеркала в ванной, выбривая свой острый подбородок. На вид ему от тридцати до пятидесяти (я пока еще в том самом наивном периоде жизни, когда определить точный возраст взрослого мужика по его виду просто нереально).
У Моргана темные волосы с заметной сединой, отливающей свинцом. И узкие глаза непонятного цвета – то ли болотного, то ли темно-зеленого. Узнать их цвет не легче, чем определиться с его возрастом, потому что тяжелые нависшие веки отбрасывают на радужку сильную тень. Поэтому взгляд Нила Моргана всегда кажется угрюмым.
Он живет на окраине одного из простых рабочих кварталов. Того, что граничит с промышленным районом. Вот почему ночной западный ветер здесь всегда пахнет жженой резиной – все дело в заводе, испускающем в небо едкий черный дым. Квартиры здесь на порядок дешевле, чем в центральной части города. И это ему подходит, ведь Морган из той категории людей, которые всегда живут в дерьме. Даже если нормально зарабатывают.
Нилу Моргану не нужно ничего. Ни большой светлой ванны с окном, ни нового авто. Ни хорошей медицинской страховки, ни нормальной еды. Ему вообще на все плевать. Даже на себя.
Такие, как он – настоящая головная боль современной Америки. Ведь он ничего не покупает, не берет кредитов и не сливает деньги на дорогие товары, которые активно пропихивают в массы с каждого билборда на пыльной улице.
На самом деле, деньги у него есть, ведь агенты ФБР получают не так уж мало. Просто он предпочитает их не тратить.
Да, Нил Морган – агент ФБР. Самый странный и нетипичный из всех, которые только существуют на этой планете. Хотя бы потому, что местные копы, еще не знакомые с его неординарной личностью, зачастую принимают его за бомжа, отирающегося на месте преступления. Однажды патрульные, оцепившие периметр, даже попытались его прогнать.
В отличие от мистера Чистюли, Моргана нельзя назвать красивым. Или хотя бы привлекательным. Возможно, найдется пара-тройка старых отчаявшихся теток, которым бы «зашел» и он. Но обычно женщины стараются держаться от него подальше. Вряд ли кого-то способен привлечь мутный неопрятный мужик в засаленном пальто. Особенно если принять во внимание тот факт, что чаще всего от Моргана еще и заметно попахивает. У него гастрит. Что совсем не удивляет, если заглянуть в недра его помятого холодильника времен палеозоя.
Чаще всего на его полках валяются смятые пакеты с кошмарной жратвой из близлежащего супермаркета, недоеденные бургеры с истекшим сроком годности (которые он позже обязательно доест) и вздувшиеся банки с консервированными супами, которые и в свежем виде вызывают у нормальных людей рвотный рефлекс. Даже в лавке у Саманты продукты выглядят лучше.
В свободные от работы вечера Морган торчит в своем клоповнике, гордо именующемся апартаментами. У него всего одна спальня, да и та таращится крошечным окном в серую стену соседнего здания. Вся кухня Моргана (она же – гостиная, рабочий кабинет и столовая) выкрашена в серо-зеленый цвет, напоминающий оттенок болотной тины. Поэтому в квартире всегда темно и неуютно.
В левом углу кухни-гостиной-столовой стоит небольшой, сильно просевший диван. Именно в нем Морган проводит большую часть свободного времени. А по ночам, когда он не может уснуть, он усаживается сюда с банкой пива и включает на телеке, висящем на противоположной стене, дешевую порнуху со школьницами.
Моргану нравится смотреть на маленькие женские сиськи. Острые и вздернутые, они завораживают его своими нежно-розовыми сосками. Но он настолько ленив и апатичен, что даже не пытается запустить грубую ладонь внутрь застиранных семейных плавок. Просто тупо таращится в экран телека, на котором резвятся развратные юные девки. Не жизнь, а отстой…
За смежной стеной, в соседней квартире, живет молодая мамаша с пятилетним сыном. Раньше она была шлюхой и каждую ночь отиралась на улицах. Но потом забеременела и внезапно решила начать жизнь с чистого листа. Так себе попытка, если честно. Теперь она работает на кассе одного из местных супермаркетов. В ночную смену. Иногда, когда Морган возвращается с работы гораздо позже обычного, он сталкивается с ней на узкой лестничной клетке. От нее всегда пахнет удушающей туалетной водой, напоминающей ароматические таблетки для унитаза.
Ее маленький сын, молчаливый тощий очкарик, недавно пошел в начальную школу. И, судя по тому, что он нередко возвращается домой в синяках и ссадинах, он там не слишком-то прижился.
По пятницам молодая мамаша отвозит куда-то своего пацана на автобусе, а затем возвращается в квартиру одна. И до самого понедельника из-за смежной стены доносятся ее хриплые стоны, перемежающиеся с призывами «трахнуть поглубже» или «кончить прямо в рот». Вот почему Нил Морган ненавидит уикэнды.
Набив перед выходными желудок всякой дрянью (чаще всего он съедает по пятницам две упаковки острой китайской лапши), Морган безвылазно торчит на унитазе, борясь с очередным обострением гастрита. И слышит каждый шорох, доносящийся до него сквозь большую решетку вентиляции. Он даже научился определять, когда молодая мамаша собирается кончать – обычно перед этим она резко затихает, а затем начинает сипло кричать. А спустя несколько минут чертовы соседи принимаются курить прямо в постели – сортир Моргана чуть ли не до потолка заполняется сигаретным дымом.
К утру понедельника его желудок понемногу оживает, и стартует очередная рабочая неделя, сопровождающаяся рассматриванием изнасилованных трупов, длинными скучными отчетами и одинокими вечерами в кухне-гостиной-столовой.
Сегодня утро среды. Так что Морган, выбрив свое лицо, бросает грязное лезвие прямо в раковину, после чего выключает в ванной свет и выходит в узкий коридор. Здесь стоит единственный во всей квартире шкаф. Это двухдверный пенал с темно-коричневыми дверцами, сильно затертыми на углах. Внутри почти ничего нет – только рабочий костюм, две пары сменных рубашек, осенняя куртка цвета верблюжьей шерсти, теплое пальто, зимние ботинки и всесезонные туфли из черной кожи – настолько заношенные, что их стельки успели стать тоньше раза в два. Остальное тряпье Морган хранит в бельевом комоде, стоящем у изголовья кровати.
В отличие от мистера Чистюли, агент ФБР не пахнет дорогим мужским одеколоном. От него несет химчисткой, дешевой пеной для бритья и чем-то кислым. Скорее всего, тем кошмарным томатным супом из жестяной банки, который он разогревал себе на завтрак в микроволновке.
Закрыв за собой входную дверь и на всякий случай подергав ручку (будто кто-то в самом деле посягнет на эту жалкую конуру), он заходит в обветшалый лифт, адски скрипящий металлическими створками. Какой-то кретин выковырял из приборной панели кнопку с цифрой «1», так что доехать на нижний этаж теперь можно лишь следующим образом: выставить вперед расправленный мизинец, затем с трудом просунуть его в узкое отверстие, где раньше была кнопка, изо всех сил ткнуть кончиком пальца (или длинным ногтем, если он есть), в защелку, и тихо помолиться о том, чтобы в этот раз все сработало как надо.
Если все пройдет успешно, после этого маневра дверцы лифта захлопнутся перед носом Моргана с оглушительным лязгом, и, жалобно заскрипев, кабина поползет вниз. Если ничего не выйдет, придется выбираться обратно на этаж и топать вниз по лестнице.
В любом случае, оба пути имели свои весомые недостатки. В кабине лифта регулярно подмачивала пол чья-то собака, а потому в ней круглый год противно попахивало застоявшейся мочой. А иногда (особенно, в грозу или в зимнюю метель) в кабине внезапно начинала мигать единственная лампочка, грозя отрубиться в любой момент.
С лестничным пролетом дела обстояли немного получше. Клетку со ступенями соорудили в боковой части здания, и на каждом этаже здесь имелось большое окно с видом на аллею. Иногда Нил Морган даже находил время для того, чтобы постоять между этажами и поглазеть на переулок, мельтешивший внизу. Поздними вечерами, когда убогий квартал засыпал, и аллея, утыкавшаяся извилистым носом в переулок, озарялась оранжевыми пятнами фонарей, здесь было почти что красиво. Поэтому временами Морган нарочно выбирал именно этот путь. Чтобы, бездумно уставившись в открытое окно, выкурить пару хороших сигарет (хотя обычно он не курил и предпочитал не вдыхать табачный дым).
Но, как я уже упоминала раньше, и у этого пути были свои недочеты. Например, отирающиеся на лестничной клетке подростки. Они нередко шатались здесь, подпирая углы и лакая пиво из банок, пока их родаки гнули спины на работе. Морган терпеть не мог подростков. По его мнению, даже обоссанный собаками лифт был куда лучше, чем стайка прыщавых парней в широких штанах. Или густо размалеванных полуголых девиц, делающих селфи на фоне ободранных подъездных стен цвета вываренного шпината. Агенту ФБР нравились упругие сиськи малолетних школьниц. Вот только глазеть на них он предпочитал не в реале, а с экрана своего телека.
Утром четвертого сентября, в эту ветренную и дождливую среду, удача оказалась на стороне Моргана. И лифт, немного подергавшись и поскрипев тросом, все же послушно захлопнул свои исписанные маркерами дверцы. Перед темными глазами Нила тут же возникла знакомая надпись «Я трахаю в рот Анну Гиленхалл», успевшая обрасти новыми приписками и сносками. В частности, строчка сбоку, для убедительности подведенная ярко-красным фломастером, убеждала в том, что кто-то активно сношает самого автора надписи. Хотя больше остальных в глаза въедалась салатовая мазня «А есть кто-то, кто этого не делал?».
Морган знал Анну Гиленхалл. Два года назад ей было около пятнадцати, и она жила в квартире этажом выше. Кажется, вместе со своим отцом и старшим братом. У Анны были огромные наливные груди (поэтому она не слишком нравилась Моргану) и смазливое личико. Такое наивно-детское, с узким острым подбородком и большими голубыми глазами. Пока она жила здесь, в подъезде регулярно отирались толпы старшеклассников, день и ночь карауливших златокудрую красотку у двери.
Но потом старший брат Анны Гиленхалл в очередной раз оказался за решеткой, и девушка вместе с отцом покинула этот многоэтажный клоповник. Морган понятия не имел о том, куда именно они перебрались и как сложилась дальнейшая жизнь Анны. Да он и не задавался этим вопросом. Все, что осталось от нее здесь – это грязные надписи в лифте. И больше ничего.
Кособокие дома с дешевыми апартаментами, как низкопробные шлюхи. Готовы приютить тебя и впускать в свои недра так долго, как только ты готов за них платить. Но стоит тебе исчезнуть, и о тебе больше никто не вспомнит. Переехать – это то же самое, что превратиться в невидимку. Во всяком случае, в том месте, откуда ты сбежал…
Осень в квартале Нила Моргана – это всегда дико уныло и по-настоящему депрессивно. Это не те теплые дни под пледиком в окружении любимых книг, как бывает у нормальных людей. И не долгие прогулки по парку, когда под ногами шуршат опавшие желтые листья, а в ладони дымится стаканчик со сливочным кофе. Осень здесь – это серо, холодно, очень тоскливо и до невозможности одиноко.
Одиноко настолько, что люди высовываются из своих грязных комнатушек в распахнутые настежь окна, чтобы вдохнуть немного ветра, насквозь пропахшего мокрым асфальтом. В слепой надежде, что это поможет прогнать их тяжелые мысли прочь. И остаются в своих окнах до самой ночи. Просто пялятся часами из ниоткуда в никуда. Как застывшие изваяния из костей, кожи и дерьма, из которых неожиданно улетучилось человеческое сознание. Это жутко.
А самое жуткое в этом то, что так делает и сам Морган. Когда поднимается по бетонным ступеням поздними вечерами. Стоит и таращится в окно, молча вдыхая сигаретный дым, который он ненавидит. Что именно взрослые пытаются рассмотреть в ночном мраке из своих квартир?..
Но этим утром агент ФБР никуда не смотрит, потому что спешит. Так что он выскакивает из подъезда и сразу же ныряет в свое доисторическое авто. Усаживается в водительское кресло, расправляет смятый подол обветшалого пальто с засаленными рукавами, и заводит мотор.
В салоне темно-серой машины пахнет пылью. И отсыревшими газетами, которыми Морган под завязку набил бардачок.
Он никогда их не читает, просто их раздают каждую неделю бесплатно. Тонкая рекламная газетенка с частными объявлениями. Хотите продать щенка, найти сантехника подешевле или снести старый сарай возле своего дома? Тогда она вам точно пригодится. Ну, или если вам сорок семь, а вы до сих пор не встретили любовь всей своей жизни. Такие объявления там тоже есть.
– Доброе утро, Морган, – проносится в динамике сотового бодрый мужской голос, как только агент набирает знакомый номер. – Вы получили мое сообщение?
– Прочел его только что, – гудит в ответ Нил. – Ты уже на месте?
Майкл Коледос – молодой напарник Моргана. И, как нередко кажется агенту ФБР, чересчур жизнерадостный. Майкл слишком громко говорит, слишком громко жует пончики и, что самое кошмарное, умудряется даже слишком громко дышать.