Ordo Novus. Labarum
– Приветствую тебя уважаемый человек! К сожалению, никого нет, у всех работников сегодня выходной…
– Как такое возможно, это общественное заведение! – удивился Ветраний, злоба вновь начала его охватывать.
– Последние три дня здесь творилось что-то невообразимое, – сказал охранник, – из-за отъезда государя, все его палатины, гвардейцы и прочие решили накупаться на дорогу! Сказав это, раб рассмеялся. – Мне показалось, что за три последних дня здесь побывала вся Галлия, в придачу с Германией! Варвары, и те толпами, ходили сюда. Мойщики и бальнеаторы (рабы – банщики) и остальной обслуживающий люд настолько утомились от многочисленных посетителей, что буквально валились с ног! Приходи завтра после полудня.
Центурион, отрезвев полностью, в бессильной злости развернулся и собирался уже покинуть термы, когда услышал хрипловатый низкий женский голос:
– Ты что-то хотел, солдат?
Ветраний быстро обернулся и увидел перед собой женщину среднего роста, лет 30, чьи крупные формы выделялись под длинной накидкой в виде плаща, паллы.
– Я проделал длинный путь с Бингиума, провел бессонную ночь. Хотел помыться и получить растирание маслами, – произнёс Ветраний, затем добавил, – готов щедро заплатить. – Сказав последние слова, он достал золотую монету и бросил его женщине, которая ловко её поймала. Она окинула центуриона оценивающим взглядом, затем произнесла:
– Я вижу ты неплохой человек, к тому же щедрый! Следуй за мной, солдат!
Ветраний последовал за женщиной, большие ягодицы, которой плавно качались при ее неторопливой ходьбе.
– Скажи мне, женщина, куда ты меня ведешь, если термы закрыты?
– Они закрыты для простого люда, но женская часть, предназначенная для императрицы, никогда не закрывается. Мы как раз туда следуем. – Объяснила женщина. – Госпожа редко посещает нас, в основном ее термами пользуются рабы и служанки августы, иногда другие приближенные или гости. Я смотрительница за термами августы. Сегодня там кроме меня никого нет, так что тебе, солдат крупно повезло!
– Благодарю тебя, добрая женщина! Как твоё имя? – спросил центурион.
– Меня все зовут Афиной, я родом из Ахайи. Я вижу ты не простой солдат…
– Я центурион, начальник пограничной заставы Бингиума, Ветраний Метелл.
– Приятно иметь дело с такими важными людьми, – подмигнув, произнесла Афина.
Похотливая смотрительница
Вскоре центурион оказался внутри великолепных терм. Крыло здания, предназначенное для царственной особы, отличалось своим роскошным убранством, большим количеством статуй, отделанных позолотой, стены были украшены мозаиками с изображением богов, пол выстлан белоснежным мрамором. Смотрительница проводила центуриона в аподитерий, предбанник, где Ветраний скинул всю одежду, в предвкушении долгожданных водных процедур. Афина, также освободилась от своего длинного плаща паллы, под которым на ней оказалась только короткая нижняя туника, облегающая ее крупные формы. При свете масляных ламп и факелов Ветраний рассмотрел женщину, главными достоинствами которой были ее крупные формы. Заметив взгляд центуриона, задержавшийся на ее больших грудях, смотрительница с улыбкой произнесла:
– Центурион, твой обжигающий чувственный взгляд, наполняет меня сладострастным желанием.
Она, медленно раскачивая бедрами, подошла вплотную к Ветранию, смотря прямо ему в глаза, скинула свою тунику. Взор женщины был затуманен и увлажнен, что свидетельствовало о возбуждении, охватившем смотрительницу бань. Легким движением она распустила свои собранные густые черные волосы, встряхнув головой и немного откинув ее назад, прильнула к Ветранию своей большой грудью и, продолжая его соблазнять, произнесла томным голосом:
– Я чувствую дикие инстинкты и животную страсть, ты подобно изголодавшемуся волку смотришь на меня! Так мало осталось сильных мужчин, способных доставить наслаждение, и ты явно из их числа!
Ветраний, у которого достаточно давно не было женщин, и возможно по причине большого количества выпитого вина, начал быстро возбуждаться, что не преминула заметить похотливая смотрительница. Она почувствовала, как твердеет его конец и еще сильнее прижалась всем своим телом к центуриону. Кровью налился не только мужской конец Ветрания, но и его шрам, розовая полоска которого стала ярко алого цвета. Не встретив сопротивления со стороны Ветрания, женщина продолжила свой чувственный натиск. В следующее мгновение она схватила его отвердевший от возбуждения конец, сильно сжав, начала тискать его, одновременно провела своим языком по алой полоске шрама Ветрания. Это было последней каплей для переполненного возбуждением центуриона, чьи страстные желания не замедлили выплеснуться на сластолюбивую смотрительницу. Ветраний схватил одной рукой за копну густых волос женщины, резким движением притянул ее голову к себе и с жадностью впился в ее пухлые губы, глубоко запустив в ее рот свой язык. Другой рукой он грубо начал ласкать ее большую грудь, сильно сжимая пальцами ее набухший сосок, к явному удовольствию смотрительницы. Они издавали сладострастные звуки, заглушенные жадными поцелуями, больше напоминающие мурлыканье диких котов во время брачных игр.
Оторвавшись от страстных губ Афины, Ветраний потянул ее голову вниз, произнеся:
– Покажи мне, что еще умеет твой страстный ротик!
Смотрительница быстро опустилась перед Ветранием на колени и страстно, причмокивая начала ласкать своим ртом непристойно торчащий мужской конец центуриона. Начальник заставы, чье возбуждение достигло своего апогея, схватив обеими руками голову Афины, стал силой насаживать ее на свой отвердевший как камень конец, не позволяя любительнице плотских утех перевести дыхание.
– Ты этого хотела похотливая шлюха, получай! – Кричал, словно обезумевший, Ветраний.
Вдоволь насладившись страстным ртом смотрительницы, Ветраний грубым движением поднял ее и впился губами в ее уставший, от усиленных ласк и жестких проникновений, ротик. Не отрываясь от поцелуя, центурион прислонил женщину к мраморной колонне, одной рукой задрал ее ногу, другой ввел свое достоинство в ее истекающую от возбуждения щёлочку, и начал с неистовством долбить распутную смотрительницу.
Рассказ Афины и озарение Ветрания
После продолжительных и бурных совокуплений, продолжавшихся без малого полтора часа, разгоряченный центурион принял водные процедуры, начав с прохладного бассейна фригидария, затем долго парился в кальдарии, удовлетворенный во всех смыслах он направился в роскошную залу тепидария, где его ожидала не менее удовлетворенная смотрительница терм.
Ветраний растянувшись на ложе, предоставил свое разгоряченное тело умелым сильным рукам банщицы, которая делая массаж, обтирала огрубевшую кожу центуриона благоухающими египетскими маслами.
– Давно мне не попадались такие страстные и сильные самцы, – произнесла Афина, втирая масла в мускулистые плечи начальника заставы. – В тебе не один жеребец, а целый табун лошадей. У меня такое ощущение, будто меня ублажал не один центурион, а целая турма!
– Ты, страстная любительница плотских утех, знаешь, как доставить удовольствие мужчине, – сказал тихим голосом Ветраний, наслаждаясь сильными руками смотрительницы, умело растирающими его расслабленное тело. – Клянусь Митрой, с твоими способностями ты одновременно удовлетворила бы нескольких голодных самцов!
– Ты льстишь мне, Ветраний, – смеясь, произнесла женщина, затем смочив спину центуриона очередной порцией масла, она продолжила, – признаюсь тебе, однажды я оказалась втянута в оргию, устроенную одной из рабынь августы, прям здесь в термах. Два молодых красавца ауксилария из паладина (офицеры личной охраны) императора, и мы вдвоем с ней, развлекались до рассвета. Они оказались не плохими жеребцами, но лишь поначалу, не дотянули до рассвета, капитулировали и унесли ноги!
– Я смотрю, вы превратили термы в блудилище, место разгула распутства и разврата! Неужели императрица не знает, что здесь происходят не пристойные оргии!? – с нескрываемым удивлением воскликнул центурион.
– Я уверена, кто-то наверняка доносит, однако госпожа достаточно снисходительно относится к подобным вещам. Такое не каждому позволяется, только приближённым. Раньше она сама частенько посещала термы, – со вздохом сожаления продолжила Афина. – Я лично несколько раз купала и растирала её маслами.
– Почему она перестала посещать термы? – продолжал задавать вопросы Ветраний.
– Пару лет назад, она сопровождала императора в Британию, где очень сильно захворала. Когда они вернулись, она была полностью обессилена болезнью. Лекарь прописал ей водные процедуры и занятия в палестрах. В то время она, если можно так выразиться, прям жила здесь!
– Так почему же она перестала ходить? Что произошло? – не унимался Ветраний, охваченный любопытством.
Афина, не ответив на вопрос, продолжала обтирать маслами спину центуриона.
Ветраний не дождавшись ответа, развернулся и, посмотрев пронзительным взглядом в большие черные глаза смотрительницы, еще раз спросил:
– Почему ты молчишь? Ответь мне, прошу!
Афина тихо произнесла:
– Поклянись, что все, услышанное тобой, останется здесь и не покинет этих стен!
– Клянусь тебе всеми известными богами, даю тебе слово воина, я никому не расскажу! – нетерпеливо воскликнул центурион, который уже начал выходить из себя, от охватившего его сильнейшего любопытства.
Глаза Афины заблестели странными огоньками и почти шепотом она произнесла:
– Никто не знал, что она была в положении, подорванное здоровье и сильные нагрузки прервали ее беременность. Она сильно переживала и очень долго отходила.
Ветраний был потрясён словами смотрительницы. Тем временем, разговорившаяся смотрительница продолжала свой рассказ:
– Об этом никто не знает, кроме 3х самых близких к семье людей.
– Каким образом стало известно тебе? – удивился Ветраний.
– Мне рассказал лекарь, назначивший терапию. – Сказала Афина и добавила, опережая вопрос Ветрания, – мы были любовниками. Несчастного отправили в Колонию Агриппины, там спустя месяц его умертвил, проходивший у него лечение некий варвар, а его рабыня помощница была убита неизвестными.
Затем смотрительница, оглянувшись по сторонам, как будто кто-то еще мог присутствовать в зале терм, наклонилась к уху Ветрания и прошептала:
– Все, кто знал их, считают Фаусту причастной к гибели несчастного лекаря и его помощницы.
Затем, Афина сказала, как будто пытаясь оправдывать императрицу:
– Даже если слухи верны, августу можно понять, ведь с тех пор она не способна зачать наследника императору!
Слова смотрительницы, будто молнией поразили центуриона. В его голове все сложилось, он понял, что дальше делать. Он почувствовал облегчение и громко рассмеялся. Афина с удивлением смотрела на него, не понимая причину его смеха.
– Ты прекрасна, как твоё имя! – воскликнул Ветраний и не дав опомниться женщине, быстрым движением страстно прильнул к ее пухлым губам.
Глава 5. Фауста
Письмо Максенция и коварные мысли императрицы. Зависть Ветрания. Хвастливый Приск. Соблазнительная рабыня
Августа Треверов. Дворец императора Константина. Зима 312 г.н.э
Было около 12 часов пополудни…
Перед главным входом в резиденцию императора стояли несколько гвардейцев палатинов, отвечающих за охрану, внутри дворца было не привычно тихо и безлюдно. Обычно здесь кипела жизнь, в спешке носились рабы и прислуга, почти в любое время суток можно было встретить какого-нибудь военачальника, жреца или священника, а также обычных офицеров, красивых женщин и рабынь. В этот февральский день дворец был полон спокойствия и умиротворения, отсутствовала суматоха, что придавало ощущение того, что он был покинут его обитателями. Только охрана и редкие рабы быстро снующие, словно тени свидетельствовали, что жизнь все-таки еще теплится в этой роскошной обители императора Константина. После отъезда Марцелла, Константин, утром следующего дня, в сопровождении отряда гвардейцев палатин и галльской конницы во главе с Кроком, спешно покинул свою столицу, направляясь в Лугдунум, где располагалась ставка его командования и ставший местом сбора его армии. В Треверах остались две когорты ауксилариев палатинов и чуть более сотни кавалеристов, если быть точнее 119, которым предназначалась охрана столицы и императорского дворца.
В роскошных покоях, посреди комнаты на ложе, украшенной золотом и покрытом мягкими красивыми подушками, возлежала молодая женщина лет 20-22. Рядом с ней, расчесывая ее длинные густые волосы, которые золотыми прядями падали на ее нежные оточенные плечи, стояла жгучая брюнетка привлекательной внешности. Женщины были примерно одного возраста.
С первого взгляда становилось понятно, что одна из них госпожа, а вторая ее служанка. Блондинка, лениво возлежавшая на ложе, была очень красива собой. Тонкая, слегка просвечивающая шелковая туника, словно легкое облако, облегающее ее тело, подчеркивала изящную фигурку и прекрасные округлости красавицы. Женщина была не высокого роста, длинноногая, а тонкая талия и красивые бедра которой, подчёркивали превосходные изгибы её тела. Кожа была нежной бархатистой с мраморным отливом. Небольшое личико с тонким прямым носом, огромные зелено-голубые глаза и ярко красные губы немного большого рта производили неизгладимое впечатление на представителей сильного пола. Её глаза, напоминающие два сапфира, цвета морской пучины, были выразительны и полны чувственности, взгляд которых легко мог вскружить голову.
Красавица, осматривая свои тонкие красивые пальчики, украшенные золотыми кольцами с множеством драгоценных камней, медленно растягивая слова, произнесла почти детским голосом:
– Валерия, долго ты еще будешь укладывать мои волосы?
– Моя госпожа, а куда нам спешить? – Ответила мягким кошачьим голосом та, которую звали Валерией. Затем в очередной раз, аккуратно проведя расческой по золотистым волосам своей хозяйки, продолжила: – с отъездом августа стало так тихо и спокойно во дворце, даже небеса успокоились, и прекратился этот мерзкий мокрый снег.
– Да, спешить и торопиться нам не куда, ты права, Валерия. Знаешь, мне приятно после всей этой суеты, отдохнуть. Я так устала за последние дни. Как мне надоели эти грубые люди, которые постоянно снуют и ходят, как в собственном доме, все эти солдаты, варвары, священники! – Жалуясь своим красивым тонким голоском, продолжала причитать красавица, которая была, как догадался читатель, императрицей и супругой Константина, Флавия Валерия Максима Фауста.
– Особенно эти христиане, до чего же наглый сброд! – воскликнула, после недолгой паузы, императрица. – Если император к ним относится благосклонно и терпимо, это не значит, что нужно превращать дворец августа в храм своего господа Христа! И что, мой муж нашел в этих людях, грубых и неотёсанных, которые не могут даже прилично одеться! С ними невозможно поговорить, с их уст вечно звучат одни глупости! Например, что ты думаешь по поводу: «Возлюби врага своего», или что-то в этом роде, разве не глупо звучит?
– Чистейшая глупость, – согласилась со своей госпожой Валерия, – как например, можно полюбить варвара?
–У нас много друзей варваров, не так ли, Валерия – с улыбкой произнесла Фауста, – и мне иногда кажется, что ты не прочь была бы завести интрижку с кем-нибудь из них, например, с королем Кроком?
– Ну что ты, госпожа – покраснев, произнесла брюнетка, – варвары такие противные и мерзкие, от них всегда пахнет нечистотами и говорят, они моются раз в месяц! Насчет Крока, он ведь римский гражданин и очень близкий друг твоего супруга, госпожа.
– Да, гражданство подарил ему Констанций, в свою очередь, Крок помог моему мужу в Британии, однако – продолжала Фауста, – он был и остается варваром!
– Да, но он все-таки отличается от остальных, – робко возразила Валерия своей госпоже, – он такой мужественный, сильный…
– Хватит о варварах! – Прервала свою служанку императрица. В ее голосе звучали недовольные нотки, которые придали ему надменный тон. – Столько лет провести среди варваров, можно и самой превратиться в одну из них! О всемогущий Юпитер, как я хочу в Рим, самое прекрасное место в мире! – мечтательно вздохнула Фауста, произнеся последние слова.
– Моя августа, не далек тот час, когда твоё желание сбудется, – льстиво произнесла рабыня, нежно обхватив своими пальцами густые волосы императрицы, – ведь таковы предсказания, два дня назад до отъезда августа, жрецы храма Венеры по внутренностям жертвенного бычка увидели знамения, предвещающие блестящую победу Константина!
– Буду рада, если все эти предсказания окажутся правдой, – сказала Фауста, – ты же знаешь наших жрецов, они готовы в своем угодничестве пророчить все, что захочет услышать государь, особенно учитывая, что он, в последнее время, не особо к ним расположен, а больше благоволит галилейским проповедникам!
После небольшой паузы, рассмотрев в красивом золотом зеркальце, украшенном жемчугом, свое прекрасное личико, Фауста продолжила:
– Мой братец, просто так не уступит, несмотря на недовольство его поданных. У него, как я слышала огромное войско. У нас тоже немалые силы, если учесть новые легионы и варваров, которых толпами привлекает мой дорогой муж под свои знамена, – продолжала рассуждать императрица. – Мне кажется, все-таки Константин одержит победу в этой войне. Ему все время везет, не зря он так любит христиан, возможно, их бог действительно ему помогает. Я знала за кого выходить замуж, когда-нибудь я стану великой августой, повелительницей римского мира, – мечтательно произнесла императрица, при последних словах огоньки блеснули в ее зелено-голубых глазах.
Тихий стук в дверь, прервал рассуждения Фаусты, резко выпрямившись и приняв надменную осанку, она махом руки приказала Валерии открыть двери. На пороге появился раб, с низко опущенной головой, робко сделавший несколько шагов внутрь комнаты.
– В чем дело Прокл? – холодным тоном произнесла императрица.
– Прошу меня извинить, светлейшая Фауста, клянусь Сераписом, этот человек очень настаивает на аудиенции, говорит, что это непосредственно касается лично тебя, госпожа, – торопливо проговорил Прокл, не смея поднять взор на госпожу.
– Говори понятно, как образованный человек, ведь ты из Александрии, а не уроженец этой варварской страны, – строго сказала госпожа.
– Он представился как Лоций Ветраний Метелл, центурион 9 когорты 11 германского легиона, начальник гарнизона города Бингиум. Он очень просит, даже настаивает на личной встрече с тобой, светлейшая августа. Говорит, что у него есть очень важное сообщение, имеющее прямое отношение к тебе, моя императрица.
– Какие же интересно, могут быть сообщения ко мне, у какого-то солдата? – сама себя спросила удивленная Фауста, затем обратилась к своему рабу, – а может быть это какая-то ловушка или подстава?
– Городской префект знает его лично, как и начальник дворцовой охраны, поэтому я и осмелился обратиться к тебе, госпожа. Он действительно является тем, кем себя назвал. Он еще сказал, что трибун Марцелл несколькими днями ранее проезжал через его город, и он оказал ему всяческую помощь, которую требовала его высокая миссия.
– Осмотр вала и наем варваров теперь называют высокой миссией!? Звучит достаточно глупо, но в этой глуши и не такие вещи происходят, – произнесла Фауста, а затем, обратившись к Проклу, сказала: – приведи этого, как его там, Ветраниона ко мне и, на всякий случай, приставь снаружи двух охранников.
– Будет сделано, госпожа, – сказал, не поднимая головы раб, и быстро исчез за дверью.
Тем временем, Валерия почти закончила укладку и приступила к украшению головы своей хозяйки. При упоминании имени Марцелла, девушка чуть побледнела, и в ее глазах пробежала тревога. Однако, реакцию Валерии никто из присутствующих не заметил, голова Прокла все время была опущена, взгляд был устремлен в пол, а Фауста сидела спиной к своей служанке. Когда Прокл покинул покои императрицы, Валерия тихо произнесла:
– Нобилиссима, мне наверно следует уйти и не мешать…
– Даже и не думай об этом! Ты прекрасно знаешь, что в этой глуши, я могу доверять только тебе! И не смей оставлять меня наедине с незнакомцем.
–Как прикажешь, августа, – ответила Валерия, явно чувствуя себя не своей тарелке.
О причинах ее столь непонятного поведения, читатель узнает совсем скоро. Подложив удобнее, мягкие подушки под свою госпожу, чтобы последней было комфортно возлежать на них, Валерия накинула пурпурную мантию на красивые плечи императрицы. Госпожа и ее рабыня в молчании ожидали появления Ветрания. Спустя немного времени, дверь отворилась, и на пороге вновь появился склоненный Прокл, который отойдя в сторону, тем самым пропуская в комнату центуриона, торжественным тоном произнес:
– Светлейшая императрица Флавия Максима Фауста Фемина Нобилиссима! – произнеся эти слова, раб тихо покинул покои, затворив за собой двери.
Фауста, всего несколько мгновений назад, лениво подобно персидской кошке, возлежавшая на своем роскошном ложе, теперь выглядела совершенно иначе. Всем своим видом, она подчеркивала свое превосходство и высокое положение – императрицы и супруги великого Константина. Фауста источала холод и надменность. Высокомерно посмотрев на вошедшего, она кивком головы дала знак приблизиться и устремила на Ветрания проницательный взгляд, оценивая центуриона. Видавший виды солдат, был не много смущен столь величественным видом императрицы, и одновременно был сражен ее холодной красотой. Склонив голову, Ветраний сделал несколько шагов и почтительно остановился, держа в одной руке свой шлем, а в другой свиток. Только теперь он осмелился поднять глаза и бросить взор на прекрасного Фауста. В какие-то доли секунды их взгляды встретились. Центурион сильно побледнел и шрам на его лице засиял ярко-красной ленточкой. Ему стало не по себе от взгляда прекрасных глаз императрицы, несмотря на холод, который они источали, он все-таки успел уловить страстную чувственность, скрытую глубоко внутри. «Вот это женщина, – подумал Ветраний – как я хотел бы иметь такую красавицу, а все лучшее достается Константину». «Гнусный тип, – в свою очередь, подумала Фауста, быстрым взглядом оглядев стоящего перед ней центуриона, – а глаза горят необузданным желанием, словно готовы проглотить целиком! Возможно, он может пригодиться», – непроизвольно подумала Фауста, не понимая в тот момент, как была близка к истине.
– Луций Ветраний, центурион 9 когорты 11 германского легиона, светлейшая августа, – дрожащим голосом произнес Ветраний, но затем, быстро взяв себя в руки, продолжил: – Я прибыл сюда в спешке, ибо имею на руках перехваченное моими людьми письмо, – сделав паузу, центурион медленно произнес, – послание Максенция, императора Рима, адресованное тебе, госпожа!
С этими словами, центурион, склонившись, протянул в сторону императрицы свиток, который держал в своей руке. Валерия, словно лань, легким и быстрым движением подскочила к Ветранию, взяв свиток, передала своей госпоже.
Фауста меньше всего ожидала такого поворота событий. Она уже давно не общалась с братом, их отношения охладели после трагической смерти отца, когда Фауста, по ее собственным словам, предпочла быть женой августа, нежели остаться дочерью и сестрой августов. Взяв свиток в руки, она развернула его, и быстро пробежала его глазами.
«Моя дорогая сестра! Прошло немало лет с момента нашей последней встречи, и я в последнее время часто думаю о тебе, вспоминаю время, когда мы вместе росли и проводили дни нашего детства в Медиолане, в царствие нашего покойного отца, божественного Максимиана Геркулия. Мы были столь честолюбивы и мечтали стать владыками Римского мира, если помнишь, мы даже поругались с тобой?»
Читая эти строки Фауста, почувствовала небольшую грусть по тем временам, и волна воспоминаний на некоторое время захлестнула ее. В свое время они действительно были очень близки с Максенцией, часто гуляя в садах императорского дворца, в Медиолане, они мечтали о будущем и спорили, каким оно будет. Однажды повздорили на тему, кто из них первым примерит императорский пурпур. Максенций часто говорил, если бы Фауста была мальчиком, им двоим, стало бы тесно в Римском мире, и что одному из них пришлось бы завоевать себе новое царство. Отогнав воспоминания, императрица продолжила дальше читать письмо брата.
«Боги вняли нашим пожеланиям, и мы оба являемся владыками мира. Все это мы получили благодаря великой мудрости нашего светлейшего отца, которого мы не ценили при жизни. Я всегда, трепетно и с уважением, относился к твоему супругу Константину, пока он жестоко не расправился с нашим отцом! Он не проявил жалость несчастному старику, отцу собственной жены, которому можно было простить ошибки, учитывая его заслуги перед Римом, и который помог самому Константину надеть пурпур и возложить венец на голову! Я возненавидел его, убийцу нашего отца и тебя, дражайшая моя сестра, которая предала его. Однако, время залечило рану, я простил тебя, ибо ты есть моя сестра и в наших жилах течет одна кровь, кровь великого человека, славного императора, нашего отца. Я знаю, твоему мужу чужды и Рим, и Республика, наши славные традиции, он готов погубить весь наш великий Римский мир, наследство, оставленное нам славными предками. Константин уподобился окружающим его варварам и христианам, он презирает нашу культуру, религию, хочет уничтожить величие Рима, которое складывалось веками, и ради которого было отдано много жизней доблестных сынов Отечества. Я не настраиваю тебя против твоего супруга, которого ты видимо безумно любишь, раз ты уже сделала свой выбор. Помни одно и никогда не забывай, как он поступил с нашим отцом, и как он поступит со мной, если одержит победу и то, что может ожидать тебя в будущем, дорогая сестра. Никто не знает, что в голове твоего супруга и что нашепчут ему христианские советчики. Дорогая сестра, я предупреждаю тебя, я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы уничтожить неблагодарного Константина и весь его род, в первую очередь Криспа, его ублюдка от конкубины, которого он хочет представить, как своего наследника, возможно и соправителя, так как тот уже достаточно подрос. Сестра моя Фауста, как мне известно, ты еще не родила своему мужу, возможно, это к лучшему. С моей стороны не будет пощады никому, кто связан с родом Флавиев. Не будет пощады и всем его приспешникам, его близким и друзьям. Я распорядился уничтожить все его статуи в Риме, и навеки сотру и предам проклятию память о нем! Прерву проклятый род незаконнорожденного сына Констанция от гостиничной служанки! Я с удовольствием расправился бы с его единственным сынком, но, к сожалению, он не досягаем для меня. Смерть ублюдка возможно укротила бы дикий нрав Константина, да и ты получила бы больше внимания с его стороны. Крисп находится в Мёзии у Лициния, под его чутким наблюдением, который смотрит на твоего супруга как верный пес на своего хозяина. Сначала, я уничтожу старшего, потом сыночка, в придачу с Лицинием, если их раньше не погубит мой дражайший друг и брат Максимин Даза. Но ты, дорогая сестра можешь не беспокоиться, ты есть и будешь августой, мой гнев и наказание, не затронут тебя и твоих будущих детей. Береги себя и помни, несмотря на то, что ты жена моего врага, ты остаешься мне сестрой и находишься под моей защитой, императора Максенция Августа.