Королева Аттолии

– Войдите, – разрешил Эвгенидес.

– Я привел портного, – сказал секретарь. – Ваш отец считает, что вам надо бы перешить парадный костюм или сшить новый, чтобы спускаться к обеду.

– А я должен спускаться к обеду? – удивился Эвгенидес. Ему это и в голову не приходило. Надо бы придумать какой-нибудь постоянный предлог, чтобы навсегда избавиться от торжественных обедов с королевой и ее двором.

Секретарь смотрел на него, не говоря ни слова. Портной терпеливо ждал.

– Да, рано или поздно, наверное, придется, – признал Эвгенидес и ополоснул перо. – А разве старый не годится?

Портной помог ему одеться, застегнул пуговицы нижней рубахи. Эвгенидес сжал в кулаке немалый избыток ткани. А ведь раньше рубаха сидела как влитая.

– Я похудел, – удивился он.

– Потому что ничего не ешь, – буркнул портной, не вынимая булавок изо рта, потом поднял глаза и поймал предостерегающий взгляд секретаря. Снова принялся усердно втыкать булавки в ткань, хотя в голове крутились недавно услышанные сплетни. Увидев королевского вора своими глазами, он подумал, что молва не врет: вор действительно, даже не притронувшись, отсылает еду на дворцовую кухню, сидит в своей комнате, ни с кем не видится, и вообще дни его сочтены, и весь город оплакивает его и винит эту злобную дрянь Аттолию. Портной пожал плечами и углубился в работу. – Рубашку придется перекроить, – сказал он. – На это уйдет несколько дней.

– Торопиться некуда, – сказал Эвгенидес.

* * *

В ясном небе над королевским дворцом Аттолии сиял чуть припухший полумесяц. Летом, когда во дворце распахивали окна, королева любила лежать в темноте своей спальни и слушать, как стучат по улице колеса тяжелых телег, в которых крестьяне везли свой товар на утренний рынок. Но сейчас стояла зима и окна были закрыты. Она проснулась, огляделась: в комнате было очень тихо. Сердито вздохнув, королева скинула одеяло и встала. В дверях появилась служанка, принесла халат и изящно набросила его на протянутые руки госпожи.

– Вашему величеству что-нибудь нужно? – осведомилась она.

– Одиночество, – вздохнула королева Аттолии. – Оставь меня.

Служанка послушно покинула свой пост и осталась стоять в коридоре за дверями королевских покоев. Королева подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и посмотрела на луну. Еще одна бессонная ночь, не первая и не последняя.

* * *

Эвгенидес остановился в дверях малого тронного зала. Те, кто сидел ближе, прервали разговор и в недоумении уставились на странного незнакомца, потом узнали его и вздрогнули от ужаса. Он выглядел старше и после долгого отсутствия стал неузнаваем. Велел цирюльнику коротко подстричь волосы, а правую руку прятал в перевязи. Молчание вязкой волной растекалось по тронному залу, все глаза устремились на него, и он стоял у подножия лестницы, пригвожденный к месту этими взглядами.

– Эвгенидес, – позвала королева.

Он отыскал ее глазами. Она протянула руку, Эвгенидес спустился с лестницы, пересек тронный зал и поклонился.

– Моя королева, – молвил он.

– Мой вор, – откликнулась она.

Он поднял голову. Она стиснула его руку, и он не стал спорить.

– Пора ужинать, – сказала королева, и придворные направились в церемониальный зал, где по повелению королевы накрыли ужин – чуть раньше, чем планировала кухня. Повар, ругаясь про себя, с честью справился с ситуацией.

Эвгенидес сел между баронессой и герцогиней, младшей сестрой королевы. Самыми громкими звуками в зале были шаги слуг, разносящих еду. Каждый из гостей переводил взгляд сначала на Эвгенидеса, потом на королеву, потом в собственную тарелку. Некоторые покашливали или прочищали горло. Кто-то на дальнем конце стола заговорил об урожае, который выдался хорошим, и герцогиня по правую руку подхватила нить беседы. Она завела разговор о погоде, которая выдалась холодной, что неудивительно, поскольку стояла зима. Наконец принесли блюда. Эвгенидес съел овощи, а мясо оставил, потому что не мог нарезать. Съел маленький кусочек хлеба, не намазывая сыром, потому что и этого не мог сделать.

За обедом подавали вино. Когда он выпил первый кубок, его вновь наполнили. Кубок был керамический, с высокой тонкой ножкой и широким верхом. Отпив немного, Эвгенидес залюбовался рисунком по внутреннему ободку. Кентавры гнались друг за другом, натягивая тетиву. Двумя руками, подумал он и выпил до дна.

Обед закончился, королева встала, и Эвгенидес встал вместе с остальными придворными. Чтобы не покачиваться, он незаметно уперся тремя пальцами в стол, да так, что побелели костяшки. Стоял так, пока соседи по столу откланивались и расходились. Подошел отец, взял Эвгенидеса под здоровую руку, и тот с благодарностью повис на нем.

– Разве сегодня не разбавляли вино? – спросил вор.

– Как обычно, две части воды. – Только так пили вино в цивилизованном мире.

Когда зал опустел, отец оторвал Эвгенидеса от стола и проводил наверх.

– Сегодня мне не понадобится никакой летиум, – сказал в дверях Эвгенидес. – Вино прекрасно заменяет его. – Отец напрягся. – Шучу, шучу. – Хотя сам был в этом не уверен.

* * *

Второй обед прошел примерно так же. Эвгенидесу подавали еду уже нарезанной на кусочки, и вместо сыра перед каждым поставили чашечку оливкового масла, чтобы макать туда хлеб. Если не считать того, что ему приходилось тянуться через тарелку, чтобы обмакнуть хлеб, все шло хорошо. Разговоры были примерно такими же – об урожае и о погоде. За дальней частью стола беседа шла вполголоса, трудно было уловить хоть слово. Эвгенидес пил меньше и глядел в тарелку, не желая замечать, что королева старательно избегает смотреть на него.

На третий вечер он не спустился. Его место за столом осталось пустым. Когда обед закончился, отец поднялся проведать его. Эвгенидес в парадном платье сидел на кровати, прислонившись к изголовью, вытянув ноги в сапогах поверх простыней. На коленях лежала пустая перевязь. Он поднял на отца унылый взгляд.

– Я больше не могу это выносить, – сказал он и опустил глаза. – Я уже знаю, что урожай хорош, что погода холодная. Попробую еще раз весной.

– Завтра, – сказал отец и вышел.

Эвгенидес стал клониться набок, пока не уткнулся лицом в подушки.

* * *

Он уснул, и ему приснилась королева Аттолии. Она в зеленом платье с белыми вышитыми цветами танцевала в саду. Пошел снег, собаки гнались за ним сквозь тьму, и сабля, сверкнув красным в отблесках пламени, взметнулась и упала. Королева прекратила танцевать и стала смотреть. Он проснулся, захлебываясь от крика, и обнаружил, что, одетый, так и лежит поверх простыней.

Он проковылял в библиотеку и сел перед потухшим камином. В комнате было холодно. Случись это месяц назад, в библиотеке ночевал бы кто-нибудь из помощников Галена, он сразу дал бы летиума, и Эвгенидес провалился бы в сон, не дожидаясь, пока под закрытыми веками зародятся мучительные кошмары.

Несколько часов он сидел в холодной библиотеке, ни разу не поворошив потухшие угли. И только под утро перешел в теплую комнату, растянулся на кровати, не раздеваясь, и опять уснул.

* * *

– А что вор?

– Вор, ваше величество?

Аттолия побарабанила пальцами по подлокотнику. Она сидела в малом приемном зале и беседовала с человеком, который собирал для нее сведения из разных источников. Официально он занимал должность архивариуса.

– Вор, Релиус. Он поправляется?

– В настоящее время наш посол в Эддисе может оповещать нас лишь ограниченно, но, по его словам, Эвгенидес постепенно выздоравливает. Примерно раз в неделю он посещает торжественные обеды. Проявляет очень мало интереса к политическому положению. В те вечера, когда он выходит к столу, эти вопросы не затрагиваются. Больше ни для чего он не покидает свою комнату.

– Он видится с королевой?

– Нечасто. Она, разумеется, очень занята.

– А еще с кем-нибудь видится?

– Как я понимаю, время от времени его навещает отец, но больше он никого не приглашает. Говорят, его мучают кошмары, – добавил он.

– Еще бы, – деликатно хмыкнула королева.

Релиус внимательно посмотрел через ее плечо. Аттолия обернулась. За спиной стоял посол Медии, вошедший без объявления.

– Нахусереш. – Она обернулась в кресле и протянула ему обе руки. Посол взял их и склонился. Он очень привлекателен, подумалось ей, – точнее, был бы, если б не борода, которую он красил в багровый цвет, обильно умащивал и разделял посередине на два аккуратных острия. Если бы он остался в Аттолии, то, возможно, рано или поздно перестал бы укладывать бороду в медийском стиле, но он находился при ее дворе уже довольно давно и не выказал ни малейшего желания приспособиться. – Я не заметила, когда вы присоединились к нам.

– Приблизившись к вам незаметно, я совершил величайший проступок, – сказал медиец. – Умоляю ваше величество снисходительнейше простить меня. – Он опять склонился и поцеловал ей руки.

– Ну конечно, – улыбнулась королева. – Но отпустите мои пальцы. Неудобно так сидеть.

Медиец рассмеялся и выпустил ее руки.

– Кажется, вы, ваше величество, очень интересуетесь благополучием того эддисийца, – сказал посол. – Уверен, он не представляет никакой угрозы. На что он способен без одной руки?

– Однажды, много лет назад, я встретилась с его дедом. Он говорил, что у вора, как и у королевы, величайшее достояние – ум.

– Он высказывался слишком фамильярно, – с неодобрением заметил Нахусереш.

– Пожалуй, да. Но тогда я еще не была королевой. И даже как принцесса не представляла особой важности.

– Вы могли бы казнить этого вора.

– Могла бы, – согласилась Аттолия. – Но то, что сделала я, столь же действенно и принесло больше… удовлетворения. – Королева лгала. Она уже жалела, что не покончила с Эвгенидесом раз и навсегда. Она обернулась к секретарю. – Королева все еще называет его своим вором?

– Да, она произнесла это несколько раз перед всем своим двором, – ответил Релиус.

– Прошу прощения, ваше величество, – заговорил медиец. – Ваши обычаи загадочны, и со многими из них я пока плохо знаком. Правильно ли я понимаю, что он получил звание королевского вора за то, что выкрал некую фамильную реликвию и вручил ей?

– Да.

– Вашу реликвию? – уточнил медиец.

– Из храма в моей стране.

– Которая затем была брошена в лаву на вершине Священной горы?

– О небо, Нахусереш, вы прекрасно осведомлены. Чего же вы не понимаете? – рассмеялась королева.

– Кем она сможет заменить его? – спросил Нахусереш.

– Этот титул много лет передавался из поколения в поколение, – задумчиво ответила Аттолия. – Возможно, он перейдет к ребенку одной из его сестер. – Она обернулась к секретарю. – Как его называют при дворе?

– Эвгенидес, – ответил тот.

Королева кивнула:

– Ну конечно.

– Не понимаю, – жалобно произнес Нахусереш.

– Воры часто берут имя своего бога-покровителя, поэтому это не только титул, но и имя.

– Ясно, – сказал медиец.

– Релиус, на сегодня хватит. – Она легким взмахом отпустила архивариуса. Когда он дошел до двери, окликнула: – Еще одно.

– Да, ваше величество. – Он уже знал, какая будет просьба.

– Вы позаботитесь об этом?

– Немедленно, ваше величество.

Командир королевских шпионов осторожно поклонился, выскользнул за дверь и со всей своей немалой энергией принялся выяснять, как медийскому послу удалось прервать королеву и почему о его приходе никто не оповестил.

* * *

Вскоре после этого Нахусереш откланялся и вернулся в покои, отведенные ему и всему его посольству. Там его ждал личный секретарь.

– Гонец из Трех городов принес вам письмо от императора, – предупредил секретарь. – Оно лежит среди бумаг.

Нахусереш отыскал его. Хитроумно свернуто и запечатано, но печать сломана. Нахусереш внимательно осмотрел сгибы, чтобы вскрыть письмо, не порвав. Каждая складка была свежей и аккуратной. Бумагу не разворачивали и не складывали заново. Он взглянул на секретаря, и тот улыбнулся.

– Такая схема мне незнакома, – признал секретарь. – Поэтому я не стал трогать.

– Когда-нибудь я тебя научу, Камет, – пообещал Нахусереш, проглядывая письмо. – Император перечисляет все золото, какое мы передали королеве варваров, и спрашивает, удалось ли нам заключить договор и получить возмещение наших расходов.

– Не рановато ли он требует успеха? – поинтересовался секретарь.

– Он не столько требует, сколько поторапливает нас, – поправил Нахусереш, не отрывая глаз от бумаги.

– Его империя выстроена не на спешке, – заметил Камет.

– На него не похоже, – согласился Нахусереш. – Но, без сомнения, у него есть на то свои причины. – Он свернул письмо и положил на свой стол. – Попробуй сам разобраться, как оно сложено. Если нужна помощь, дай мне знать. Вечером мы отправим императору ответное письмо и сообщим, что, пока королева занята эддисским вором, мы работаем. Ты уже поговорил со слугами барона Эрондитеса?

– Поговорил. Не стал втираться в доверие. Они были немного сдержанны, не понимали, какое место я занимаю в их иерархии.

– Понятно.

– У них тут не очень много рабов, – заметил Камет.

Нахусереш покачал головой:

– Да. Население сравнительно небольшое и не очень богатое.

– Я мог бы убежать и стать свободным человеком, – пошутил Камет.

– Я тебя найду, – с улыбкой пообещал Нахусереш. Миндалевидные глаза и красновато-смуглое лицо выделяли раба среди жителей Аттолии. – Что ты думаешь о бароне Эрондитесе?

– Он нам подошел бы. Очень холеный. Много о себе воображает. А что вы думаете о королеве Аттолии?

– Довольно красива, – ответил Нахусереш.

– И? – поторопил Камет.

– И в ней есть самая важная из женских добродетелей, особенно ценная в королеве. Ею легко управлять, – улыбнулся Нахусереш.

– Она уже довольно давно восседает на троне, – осторожно добавил секретарь.

– Она взошла на престол с помощью блестящей тактики, которую, без сомнения, разработал для нее хороший советчик, возможно, барон Оронус или отец Эрондитеса. Кто бы это ни был, обоих уже давно нет в живых. Она была очень проницательна, а может, ей просто везло на советчиков. И если она хочет найти выход из нынешних трудностей, ей потребуется еще один.

– Тот, у кого больше всего золота? – подсказал Камет.

– Будем надеяться.

* * *

Аттолия переоделась ко сну, ей тщательно расчесали и заплели волосы. Она отослала служанок и медленно прошлась по своим покоям. Провела рукой по одеялу с маняще отогнутым уголком, но не легла. Запахнула халат, села в кресло у окна, глядя в ночное небо. Немного расслабившись, побарабанила пальцами по подлокотнику.

– Надо было его повесить, – сказала вслух.

Больше не произнесла ничего, и в комнате воцарилась тишина. Луна медленно проплыла над крышами дворца и бросила свой луч через окно. Он упал на ковер возле ее ног. Измученная, королева наконец легла. Спала крепко, без сновидений.

Глава Шестая

Зима шла своим чередом. По утрам он заставлял себя встать с постели – хотя бы для того, чтобы сидеть в кресле и смотреть в огонь. Иногда упражнялся в чистописании. По ночам, когда дворец затихал, он просыпался и часами лежал, разглядывая тени, пляшущие на потолке. Середина ночи – время воров. Привычки – штука упрямая, и ему не спалось. Он считал себя счастливчиком, если не просыпался с криком, и, когда снились кошмары, был рад, что рядом с библиотекой нет других помещений, где его могли бы услышать.

В конце зимы он все еще учился писать и изучал книги и свитки в библиотеке. Однажды, когда он углубился в книгу по систематике растений и животных, в дверь постучали. Он оглянулся и увидел незнакомого гостя. Рядом с ним стоял квадратный кожаный чемоданчик.

– Чем могу служить? – озадаченно спросил Эвгенидес.

– Меня послали кое-что вам показать, – с неловкостью ответил гость.

Эвгенидес с легкостью вычислил, кто мог его послать.

– Что показать?

Гость придвинул чемодан и открыл крышку. Внутри, аккуратно пристегнутые кожаными петельками, лежали разнообразные протезы. Искусственные ладони и крюки. Ладони были вырезаны из дерева – одни сжатые в кулаки, другие полураскрытые. Крюки прикреплялись к латунным или серебряным чашкам, чеканным или гладким.

– Убирайтесь, – процедил Эвгенидес.

– Но, молодой господин… – возразил гость.

– Убирайтесь!

– Только после того, как вы посмотрите, – упорствовал мастер.

Эвгенидес встал с кресла, бросил короткий взгляд в чемодан и отпрянул. Промчался через всю библиотеку, захлопнул за собой дверь.

* * *

Эвгенидес прошагал по коридору мимо испуганных слуг, взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и вдруг понял, что идти на крышу совсем не хочется. Погожими днями в конце зимы там бывает много народу. Дамы, уставшие прятаться от холода, выходят полюбоваться видами. Он задумался: где же укрыться? Обычным его убежищем была библиотека, но оттуда его выгнали. Через мгновение он развернулся, бегом спустился по лестнице, промчался по коридору, не заговаривая со встречными, радуясь, что одет прилично, а не в халат, как частенько бывало по утрам, потом вспомнил, что оделся только потому, что его уговорил отцовский лакей, без сомнения, знавший о визите. От этой мысли он рассвирепел; счастье, что лакей тот был далеко.

Он вышел из дворца в крохотный дворик, и дверь в каменной стене вывела его оттуда на травянистую поляну.

Дорожка, мощенная белым камнем, взбегала от ворот и выводила на более широкую Священную дорогу. А та, петляя, поднималась по склону холма к храму Гефестии, высившемуся над дворцом.

В тени еще кое-где лежал снег, тонкую рубашку продувало насквозь. Холм был крутой, и Эвгенидес быстро запыхался, но упрямо карабкался вверх, пока не вышел на пустую храмовую террасу. Оглянулся, посмотрел оттуда на дворец – по Священной дороге вдогонку за ним никто не шел. Парадные двери футов двадцати высотой вели в холодный пронаос храма. Он вошел. Двери поменьше, ведущие в наос, тоже были открыты.

Входя из пронаоса в наос, он по привычке замедлил шаг. Алтарь был пуст: ни молельщиков, ни недавних подношений. В светильниках горел оставленный жрецами ладан. Огромная позолоченная статуя Гефестии смотрела только на Эвгенидеса и больше ни на кого. Он подошел к нише перед главным алтарем. Там стоял алтарь поменьше, посвященный Эвгенидесу, богу воров. Занавес помогал молящимся скрываться от посторонних глаз. Эвгенидес задернул его, сел на мраморную скамью, тянувшуюся вдоль стен ниши. Закинул ноги на скамью, чтобы не заметили под занавесом случайные посетители, обхватил колени руками.

Выбегая из комнаты, он забыл перевязь. Интересно, пригляделся ли кто-нибудь из встречных. Он откинул голову к мраморной стене и закрыл глаза. Даже не посмотрел на алтарь, украшенный бесчисленными дарами – добычей его предков и его собственной. Он пришел сюда не молиться. А прятаться.

* * *

Вечером, когда засияли звезды, Эвгенидес осторожно вышел из храма на дорогу. Дрожа всем телом, проскользнул во внутренний двор и, кивнув гвардейцу, вошел во дворец. В коридорах было пусто, и он вернулся к себе, никого не встретив.

Дверь в библиотеку была открыта, по темному коридору плясали отсветы пламени в камине. Он остановился у дверей, заглянул. В креслах сидели, молча дожидаясь его, отец и королева.

– Что вам тут нужно? – спросил он.

Оба встали. Эвгенидес посмотрел на отца и объяснил:

– Я был в храме.

– Мы так и знали, – ответила королева. – Не могли же мы силком вытащить тебя оттуда, иначе на нас обрушились бы громы и молнии. Тебя целый день никто не тревожил, и ты посинел от холода. Сядь к огню.

Эвгенидес не стал садиться к огню. Он лег прямо перед камином, туда, куда долетали случайные искры, и положил руки под голову, дрожа от холода.

– Трусость вознаграждается, – заметил отец, глядя на него.

– Еще как, – буркнул Эвгенидес. – Больше, чем ты думаешь. Приходила Мойра. Передала мне весточку от богов.

Королева и отец молчали. Эвгенидес перекатился и стал греть другой бок. Лежал, глядя в потолок. Год назад был уничтожен Дар Гамиатеса, и вера в его божественную власть, казавшаяся непоколебимой, стала постепенно угасать. Для большинства людей, даже для его собственного отца, боги из суровой реальности превратились в смутную неопределенность. Он надеялся на Эддис – может быть, она, державшая в руках священный Дар, еще верит в бессмертных богов. Она слушала его внимательно, а отец лишь проявлял вежливый интерес.

– Перестань хныкать, – сказал Эвгенидес.

– Что? – озадаченно спросила Эддис.

– Это сказали мне боги. Мне, единственному из смертных, боги послали вестника и велели перестать хныкать. Впредь мне урок: не надо прятаться в храмах.

– Эвгенидес… – начала Эддис.

– А я-то думал, что неплохо справляюсь, – с горечью произнес он.

– Ты всю зиму сидел взаперти и упражнялся в чистописании, – напомнила Эддис.

– Да, – подтвердил Эвгенидес.

– И что ты планировал делать, когда почерк станет идеальным? – спросил отец.

Эвгенидес сел, прислонился к нагретым камням камина, вытянув ноги перед огнем.

– Хотел поехать в какой-нибудь университет Полуострова, – ответил он наконец. – Думал, если выучусь там, то смогу через несколько лет вернуться и… принести хоть какую-то пользу.

Он подтянул колени к груди.

– Простите. – Он пожал плечами. – Мне казалось, это хороший план.

Эддис беспомощно переводила взгляд с него на отца. Военный министр взял сына под руку и поставил на ноги.

– Пора спать, – сказал он. – Послания богов обсудим завтра, когда выспимся. Иногда, – он поглядел на королеву, – все происходит не так, как мы думаем.

Королева вышла, и министр почти без слов стал укладывать сына. Резким рывком стянул с него тунику, рубашку, подтолкнул к кровати. Велел:

– Сядь.

Эвгенидес сел, отец раздел его и натянул через голову ночную сорочку. Потом уложил и накрыл одеялом.

– Помоешься утром.

Эвгенидес опустил голову на подушку, глядя в потолок.

– Есть хочешь? – спросил отец.

– Перекусил церемониальным хлебом в храме.

Отец изумленно покачал головой:

– И на тебя не обрушились громы и молнии?

– Ни единой, – ответил Эвгенидес.

– Счастливчик. – Отец подошел к двери и остановился. – Эта твоя затея с учебой на Полуострове…

– Что с ней не так?

– Она была разумной.

«Почему “была”?» – задумался Эвгенидес и уснул.

Глава Седьмая

Утром Эвгенидес спал допоздна. Когда проснулся, комната была полна света, а в кресле у изножья кровати сидел волшебник из Сауниса.

– Что вы тут делаете? – спросил Эвгенидес безо всякого удовольствия.

– Решил, что мне не скоро выпадет случай снова нанести визит, вот и приехал. Ты же знаешь, мне нравится Эддис.

– Страна или королева?

– Страну предпочитаю свою, – признал волшебник.

– А королеву – мою, – заключил Эвгенидес. – Впрочем, вам она не достанется.

Волшебник улыбнулся. Он всеми силами пытался завлечь сопротивляющуюся королеву в политический брак со своим королем, но потерпел неудачу, во многом – из-за Эвгенидеса. Несмотря на разницу в возрасте и в целях, они питали друг к другу глубокое уважение.

Волшебник имел доступ к отчетам королевского посла в Эддисе и за осень и зиму тщательно прочитал их все от корки до корки. Его личные взгляды не совпадали с политическими. Король был в восторге от исхода событий в Аттолии. Волшебник горевал, но продолжал работать над планами, которые считал полезными для своей страны. Однако он был осторожен и решил сначала прийти повидаться с Эвгенидесом лично, а уж потом подталкивать своего короля к открытому конфликту с Эддисом.

– Что же вас держит в Саунисе? Почему вы не можете поскорей вернуться и вволю полюбоваться на мою королеву? – спросил Эвгенидес.

Волшебник был готов столкнуться с апатией, но не ожидал подобной неосведомленности.

– Летом Саунис объявит войну Эддису, – ответил он.

Эвгенидес выпучил глаза.

– Может, ты к тому же не знаешь, что твоя страна с осени воюет с Аттолией?

– Не может быть, – решительно ответил Эвгенидес. – С какой стати нам воевать с Аттолией?

Волшебник указал пальцем на правую руку Эвгенидеса.

– Глупости! – Эвгенидес вскочил с кровати, достал из шкафа халат и набросил на плечи. – Если вы вздумали так шутить, я вас убью, – прорычал он.

– Тебя вернули в Эддис, подразумевая, что воды Арактуса снова потекут. Ты это знал? – спокойно спросил волшебник.

Эвгенидес вздохнул, отодвинул стул от письменного стола и сел напротив волшебника.

– Да, – ответил он и стал ждать продолжения.

– Твоя королева согласилась открыть ворота шлюза выше по течению Арактуса. В то же время она приказала конфисковать первые же десять караванов, идущих через ущелье. Аттолия заявила протест. Эддис назвала это репарацией. Аттолия сочла это объявлением войны и потребовала вернуть груз караванов. Эддис предложила судебное разбирательство в Совете десяти стран, но Аттолия отказалась. Послала ультиматум: либо Эддис возвращает караваны, либо начинается война.