Ночь посреди мира

Лунная ночь

– Здесь не курят. Отец Угрим увидит…

Временами Аглая начинала его утомлять.

– Ладно, – Роман убрал папироску. – Пойдём сегодня.

– Луна же полная, – горячо зашептала Аглая, показывая покрасневшей от мороза ладонью на небо, но Роман отмахнулся.

– Сколько уже можно! Полжизни собираемся. Да и сама говоришь, никто туда не ходит.

Аглая ещё поотговаривала, но Роман стоял на своём: сегодня. За ним и так Савелий ходит как привязанный, ждёт, когда пойдёт проситься на поселение. Пока Роману везло – отец Угрим, без которого такие дела не обходились, был нездоров и до простых смертных не снисходил.

Это было на руку – увязать в этом болоте сильнее не хотелось. Роман успел уже выяснить, что и лечатся тут травами да заговорами, и во всем остальном застыли в каких-то дремучих веках. Имевшая в столице некоторое очарование идея поселиться в глуши на свежем воздухе и подальше от всех неприятностей, ласкать на сеновале Аглаю, загорать на солнце, да трескать фрукты-ягоды, – идея эта перед лицом деревенских реалий совершенно заглохла. Понятно, почему Аглая так рвалась из этого обилия кислорода в город.

Но непонятно, что с этим делать, думал он, усаживаясь в тереме на колени в круг: перед ужином непременно шли моления. Сбоку от него была убрана ткань, и богатый оклад иконы вместе с книгой нещадно отвлекал его и от молитв, и даже от собственных мыслей.

Скрипнула дверь.

В дверном проёме замешкались, потом показался невысокий кряжистый мужчина в полицейской форме.

Роман следил за ним взглядом. В голове: бежать, окна, не за ним, а за кем, книга, обогнуть и в дверь, а дальше…

Мужчина тем временем вошёл и встал у стены:

– Мешать намерения не имею, можете продолжать.

Чего он ждёт?

Посмотрел на Аглаю – нервничает ли? Непонятно. Молилась она горячо, но искренне ли на этот раз?

Встал очередной бородатый мужик, похожий на всех остальных, затянул любимую песнь про пророка. Феоктист обладал всеми возможными способностями и добродетелями, пекся неустанно о благе вверенной ему паствы, почитал богов, знал истинную силу земли русской и ещё черт знает, что ещё. Конечно, ему лично был глас небес, на каждом шагу случались вдохновляющие чудеса и знамения, и сам он нёс благодать, воспоём же славу! Славу!

Роман так старательно мимикрировал под окружающих, что чувствовал, как вспотела спина. И что тот смотрит, наслаждается зрелищем? Наверняка приехал на машине. Поймать пешего – дело лёгкое. Разве что в леса…

В глушь. Ночью. Чушь.

Ладно, можно и сдаться… В конце концов, ничего не доказано, он не причём.

Лишь бы Аглая внезапно не струхнула!

Моление тем временем закончилось. Полицейский отделился от стены и отправился к корейцу.

Вместе с ним вышел, дверь за ними закрылась.

Сквозь шум разговоров, тут же возникших после ухода полиции, послышался шум отъезжающей машины.

Роман медленно выдохнул. Аглая лишний раз поцеловала икону.

– Рома, может, не стоит? – завела она, стоило им выйти за дверь.

– Ш-ш-ш! – они дошли до её дома. Оглянувшись по сторонам, он чуть притормозил у калитки:

– Не понимаешь? Всё складывается! Даже этот уехал с корейцем, значит, будет занят. Некому караулить.

Аглая пошла за ним в дом, но он чувствовал, что она колеблется. Черт, некстати!

Он и сам уже сомневался – начинало казаться, что, может, и нет ничего в этих развалинах. Может, она всё сочинила, чтобы его удержать?

– Говорят, корейцы эти перебежчики, – разглагольствовала тетка Аглаи за ужином. Мучая старую картошку, сухую и без приправ, Роман думал о том, что в Москве первым делом пойдёт и поест – в нормальном месте, мяса, лучше даже шашлыков…

Вечером все улеглись спать, и, выждав и дождавшись бодрого храпа с посвистыванием и причмокиванием, Роман поднялся.

Аглая, к счастью, без споров собралась, выскользнула с ним и зашагала по пустой улице. На небе светилась жёлтым пятном луна и обливала дома с заборами бледным светом, освещая им путь. Повезло; но то, что он считал удачной ночью, ей казалось дурным знаком, собранием знаков – всё сплошь дурных.

Эта большая круглая луна, это явление полицейского, эта излишняя спешка. Знаки, знаки, знаки. Нет, Аглая очень хотела, чтобы всё закончилось, чтобы всё получилось – и они уехали отсюда навсегда, навсегда, и никогда бы не возвращались.

Но для этого всё должно было быть правильно. Безукоризненно. Безупречно. Тот самый единственный шанс в жизни, который так любят воспевать певцы и сказки, тот самый шанс выбраться, шанс исчезнуть – и Ромка слишком торопился. Не верил ей что ли? После всего, что было?

Хотя и она ему толком не верила, как не верила никому до самого конца; но выдавать её нет резона, если один попадётся – сдаст другого. Пойдёт ли он на убийство? Ножик – туристический, складной, – она носила в кармане, но обезоружить женщину просто…

Господи, да что она несёт! Аглая бросила взгляд на парня. Нет, он для такого трусоват. Вот что отец Угрим может кого-нибудь прибить, она не сомневалась – из-за взгляда, тёмного, тяжёлого, с затаённым безумием.

Роман как-то спросил:

– За что ты его так ненавидишь?

Спросил легко, словно о мороженом. А она тут же замялась, протрезвела – от вина, дурмана, запаха его тела – и ответила в тон, легко:

– Да иные отцы… к плотским утехам неровно дышат.

Роман хмыкнул:

– Старый хрен. Руки распускал?

– Да, – не стала вдаваться в подробности, – а непослушание в общине не приветствуется. Тётка вступалась…

– Иди ко мне, – он протянул к ней руки, и она поддалась, как всегда поддавалась – и его рукам, и желанию забыть всё, что происходило на берегу под надзором высокого терема. И теперь вот он, шанс уйти, покончить со всем, но почему же она так мечется, почему так неспокойно?

Луна?

Аглая вдохнула, выдохнула. Как-никак она старше Романа, опытнее. Зубы заговаривает мастерски. Да и деваться некуда – никто больше на «проклятую» землю не полезет, а одна она не справится.

И всё же когда они поднялись на холм, она оглянулась на облитую лунным светом деревню, замершую, словно поджидающую чего-то – и дурное предчувствие нахлынуло с новой силой. Не стоит. Не сегодня.

– Ну, что ты встала? – в голосе Романа и злость, и нетерпение. Сколько раз она слышала их в таком союзе! Но Роман, напомнила себе Аглая, Роман на её стороне. Он авантюрист, хулиган, лжец, и поэтому ввязался в эту затею и пойдет до конца – а кто другой? Нет, Роман далеко не худшее, и предчувствиям придется замолчать.

Она отвернулась.

Шли дальше молча, лишь снег хрустел под ногами. Дошли до кладбища и чёрных развалин напротив.

– Зайдём лучше сбоку, – распорядилась Аглая, и они прошли ещё немного вдоль дороги, прежде чем свернули, наконец, в сугробы. Медленно и очень долго пробираясь в снегу, они всё же добрались до первого здания. Роман поднялся внутрь и стал осматриваться.

– Здесь ничего нет, – выдохнула Аглая, прислонившись к уцелевшим стенам. Но Рома всё же обошёл кирпичные развалины, посветил фонарем. Кирпичи, обломки кирпичей, снег.

– Пошли дальше, – и он пошел снова в снег. Порядком подуставшая Аглая поплелась следом.

Шаг, шаг, ещё. Чем ближе подбирались, тем сильнее отгоняла мысль – может, и нет уже ничего.

Не может быть. Есть.

А если может?

Если не одна она знала? Не одна не боится страшных проклятий?

Боги, боги, если вы есть, помогите. Аглая взглянула на луну, большую, яркую, беспощадную. Луна, не выдай. Дай сбежать. Уйти. Больше ничего не попрошу, клянусь.

Добрели к другим развалинам, прошли внутрь. Крыша не уцелела, зато частично выжили перекрытия и лестница на второй этаж.

Пространство, когда-то разделённое на комнаты, было куда больше церкви.

– Колонна! – удивился Роман. Аглая подтвердила:

– Здесь был зал… Главный вход – справа, а на втором этаже – комнаты.

– А неплохо он тут устроился, – Роман ещё раз огляделся. – Так что, подпол?

– Да, – сказала Аглая и почувствовала, что руки у неё дрожат. Глубоко вдохнула, и прошлась сама по тому, что когда-то было паркетом, словно примеряясь, хотя с закрытыми глазами могла сказать, куда идти. Всё, теперь уже не передумать, теперь уже – никуда. Сквозь щели сверху проникали лучи света, луна, луна, зачем ты следишь за мною? Помогаешь? Она добралась до нужного квадрата:

– Здесь.

Роман включил фонарь, посветил вниз. Ничего не было видно за чёрным слоем грязи и мусора, оставшегося тут со времен пожара.

– Ты уверена?

– Да, – Аглая ещё раз огляделась. – Вот тут была дверь в кладовую. А прямо сверху – комната пророка. Я видела, как он спускался…

– И в чем кайф – спать над вареньем и солёными огурцами, – съязвил Ромка. Он отпихнул ногой какие-то железки, куски посуды, Аглая сняла варежки, чтобы не испачкать, и стала помогать; наконец оба они, нагнувшись, в свете фонаря нашли очертания крышки погреба. Ромка яростно сгреб с неё остальное – нашлась старая ручка в форме полумесяца. Он, конечно, дёрнул, и она, конечно, не открылась.

– Он запирал на ключ, – зачем-то пояснила Аглая, и Ромка лишь фыркнул – мол, я понял – и оглянулся по сторонам в поисках подходящей железки. Рядом ничего подходящего не было, и он отправил Аглаю искать по первому этажу, а сам легко взбежал на второй.

Сердце заходилось, но не от страха, а от наслаждения – разом и страх, и неизвестность, и жажда жизни, и жажда сокровищ, и всё то, что описывалось словом «приключение»… Он бы никогда не признался в этом Аглае, чтобы не показаться совсем мальчишкой, но вот такие моменты, упоительные и безумные, он и ценил в жизни. Только тем уже была хороша и эта поездка, и этот поход, что он мог подняться в ночи на второй этаж заброшенного дома и попробовать найти не больше, не меньше, чем настоящий клад.

Под ногами хрустели обломки, припорошенные снегом. Он прошелся под лунным светом и тенями, отбрасываемыми кривовато-зубастыми остатками крыши, пока не зацепился взглядом за знакомый предмет, скалящийся в углу. Роман подошел, наклонился, потирая ладонью замерзающий на морозе кончик носа – и впрямь это был капкан, заржавевший, но ещё узнаваемый. Пасть его была захлопнута, словно кто-то невидимый в него уже попался. Будь тут Аглая, она сочла бы это за дурное предзнаменование, но Роман лишь философски прикинул, что пророк, видимо, был не дурак до охоты. Рядом с капканом была куча досок – он стряхнул их в стороны, показалось обгоревшее чучело, тряпки, хлыст и плеть (воображение его тут же представило способы использования находок), чугунный утюг, а под ним – железный ящик с амбарным замком сбоку. Так-так.