Слово закона. О магах и людях
– Какого… какого ты жив? – сделав шаг вперед, натужно ухмыльнулся Андор. – Ну да плевать. Недобитышь, ха-х! Ну и лицемер же ты – мне не давал, а сам с этой шалашовкой развлекаешься. Не по-дружески это. – Его улыбка стала естественной, какую Орен привык видеть, но сейчас она казалась особенно гадкой.
Андор, не стесняясь, сделал еще пару шагов вперед, окинул взглядом комнату.
– М-да. Так вот где теперь живет сын бывшего вэяра… Или бывший сын вэяра, как правильно сказать? Ха-х! Чего ты на меня так уставился? Не так приветствуют друзей, или ты совсем тут с людишками одичал? Нет бы предложить другу… что там у тебя? Ржаной хлеб? Фу! Нет бы, предложить разделить… нашу общую подругу. – Лира скрипнула зубами. – Поскрипи мне еще, человечишка! Побереги зубы, ненавижу беззубых. А поскрипим мы с тобой еще в другом месте. Ты как, Орен, не против же? Ха-х! Еще бы ты был против! Твой отец червей кормит, а мой… А! Кстати. Где мои манеры? Я ж тебя поблагодарить должен за папашу-некроманта. Спасибо ему за то, что сдох, – со дня на день масрэал нового вэяра назначит. Угадай, чей отец им станет?
«Некромант…» – мысль об этой лжи заполонила разум Орена.
– Не слушай его болтовню. Я знаю, о чем ты думаешь. Не вздумай! – закричала Нария.
Орен слушал молча, все больше свирепея с каждым его словом, сжимал кулаки, – голос, ухмылка, слишком ровные черты лица казались ему самым ненавистным, что есть в этом мире, словно это Андор убил его семью. Он жаждал погружения в то состояние, когда голова становится пустой, а тело делается легким, неподконтрольным. Но оно все не наступало.
– А вообще, забавно все это, – медленно подходил все ближе Андор, но, глянув в глаза Орена, почему-то осекся и остановился. – Даже твою сестру-уродца прирезали, а тебя нет. Получается, тебя даже убивать побрезговали, – фальшиво рассмеялся он. – А, не-не, точно! У тебя ж чуйка на собак. А они типа белые псы. Ну ты понял, да? Ха-х! Ладно, в знак нашей дружбы можешь посмотреть, как я эту потаскушку имею. – Андор указал на побелевшую от ненависти и страха Лиру. – А потом, если скулить не будешь и ее уговоришь не рыпаться, возможно, и тебе дам ею попользоваться. Ну а после мы все дружненько отправимся в ратушу, и разойдемся по своим делам: я обедать пойду, ты – в яму к своим родственничкам, а ее на площади Слёз вздернут.
Орен подскочил, с его пальцев сорвался заранее заготовленный конусообразный поток пламени. Как оказалось, Андор тоже был готов. Взмахнул руками – порыв ветра перенаправил огонь на Орена.
Он заслонил лицо руками. Спешно затушил оставшийся на рукаве огонек. Раздался вопль Лиры, но Орен остался глух. Точка невозврата преодолена – теперь существует лишь он и бывший друг, олицетворяющий в себе все мировое зло.
Андора не было. Яркий свет струился из распахнутой двери. Орен выскочил на улицу.
Но там его уже поджидал Андор. Орен только и успел скрестить руки на груди, прежде чем силовой импульс сбил его с ног. Упал он на спину.
– В сторону! – крикнула Нария где-то на задворках его разума.
Не раздумывая, Орен перекатился вправо. Воздух мощным кулаком обрушился на то место, куда он упал. Вздыбленная пыль ударила Орену в глаза, набилась в уши.
Зажмурившись, он подскочил и, беспорядочно размахивая руками, распылял раскаленные сгустки флюид вокруг.
– Успокойся! – пролетел в мыслях голос Нарии. – Выдохнешься! Поставь барьер и протри глаза!
Он попытался заготовить заклинание силовой стены, но не успел. Сильный порыв ветра отбросил его назад. Орен отлетел, рухнул на землю и пару раз перекрутился.
Приподнялся на коленях. Шею дико ломило, вся спина отзывалась болью, в рот набилась пыль, но это мелочи. Сквозь влажную пелену он увидел бегущего на него Андора. Над ладонью того виднелся плотный комок с бушующими смерчами внутри.
– Силовую стену! быстро! – вскрикнула Нария.
Но вместо этого Орен бросил в неприятеля огненный шар.
Андор успел отскочить – хотя это было необязательно: шар рассыпался на тысячи искр, не долетев до цели – метнул воздушный сгусток. Орену повезло – сфера со смерчами со свистом пролетела у его уха и разорвалась о землю позади. Его подхватил поток ветра и засосал внутрь разрыва. Он скрылся в столбе пыли.
– Закрой глаза и готовься! Заготовь огненный шар и жди! – скомандовала Нария.
Орен, быстро поднявшись на ноги, так и поступил. Долго ждать не пришлось. Ветер, выпущенный Андором, унес за собой пыль. Орен открыл глаза и быстро метнул во врага огненный сгусток. Надежно сконструированный шар.
Точно в цель!
Огонь ударил по груди Андора и объял облаком пламени.
Нательная защита. Этого ни Орен, ни Нария ожидать не могли – такому учили только в академии. Огонь исчез, ни ожога не оставив на теле Андора.
Бывший друг взмахнул ногой. Орен не успел среагировать – воздух ударил по ногам. Лишь рефлекторно выставленные руки не дали ему разбить лицо о твердый грунт.
Андор занес руку.
«Конец», – пронеслось в голове у Орена.
На спину Андора накинулась визжащая Лира. Силовой сгусток, непременно бы снесший Орену голову, сорвался с ладони недруга. Пронесся мимо – над его головой. Сзади донесся чей-то истошный вопль.
Андор присел и извернулся, толчком освободился от захвата Лиры. Отпрыгнул назад. С вытянутых им вперед ладоней сорвался ветер, подхватил Лиру и отбросил на несколько сажень назад, ближе к людям. Только сейчас Орен заметил обступивших их с обеих сторон улицы многочисленных зевак. Которые, впрочем, держались на почтительном расстоянии. Мелькавшие в толпе стражники не осмеливались вмешиваться.
Андор, точно забыв о противнике, опустил руки. Орен не преминул воспользоваться замешательством: совместил в шаре пламени огненный взрыв и силовой разрыв, надежно скрепил конструкцию, – получилось самое сложное из известных ему заклинаний; при недостаточной сноровке запросто могущее в лучшем случае оторвать руку незадачливому магу.
Опомнившись, Андор развернулся к оппоненту. Поздно! Нестабильный сгусток за долю мига разорвал его тело на мелкие кусочки. Розовые и красные опаленные ошметки разлетелись по дороге, угодили в стены домов, долетели даже до Орена. Толпа с обеих сторон улицы в одно дыхание охнула и затихла. Голова по траектории плюхнулась на крышу и скатилась вниз, упав меж двух домов. На месте, где стоял Андор, остались лишь похожие на червей бесформенные остатки ног да изорванные части внутренностей, лежащие в огромной алой кляксе, смешавшейся с пылью.
Затмение ярости уступило прозрению рассудка.
Убийца…
Лира пыталась приподняться на левом локте – взвыла – правая рука не работала – вновь рухнула лицом в землю. Больше не шевелилась.
Толпа позади нее беспокойно перешептывалась, между людских плеч замелькали направленные на Орена арбалеты, он обернулся – сзади та же картина.
Отчаяние подкрадывалось к его горлу, страх и отчужденность сжимали грудь, перехватывали дыхание.
«Лира!» – разум словно кинул Орену якорь, не дающий уплыть от расплывающейся реальности.
Он рванул к Лире. Хотел рвануть. Но остался недвижным. Все тело неимоверно ломило, а отдышка была такая, точно он пробежал десять верст.
– Ее уже не спасти. Соберись! Барьер! – быстро пронесся в мыслях голос Нарии.
Из последних сил Орен заключил себя в силовой кокон.
Выпущенные из арбалетов болты со звуком отскочили от него. Ноги – цель стрелков. Ни один простой человек не осмелится убить мага, пусть и отступника.
– Беги! – скомандовала Нария. – Беги к воротам! Быстрее!
И Орен побежал, поддерживая купол. Болты вновь и вновь отскакивали от него – каждый удар в купол колоколом отзывался в его голове. Раскаяние, трепет и усталость всегда отходят на второй план перед жаждой жизни. Бежал он в сторону толпы, пробежал мимо неподвижно лежащей Лиры, стараясь не замечать ее. Люди в панике расступались перед ним, отскакивали, рассеивались, расталкивали впереди стоящих, а те, в свою очередь, других, лишь бы не попасться на пути свихнувшемуся ренегату. Арбалетчики либо присоединялись к хаотичной давке, либо увязали в ней. Упавшие, так и оставались лежать под ногами толпы.
Завернув на другую улицу, он развеял барьер – из носа хлынула кровь, – валился с ног, но продолжал бежать. На его счастье, паника не дала стражникам быстро среагировать, а Западные ворота, ведущие из города, находились буквально через пару кварталов.
Уже за городскими стенами он услышал отдаленный звон колоколов, услышал скрежет стремительно опускающейся массивной решетки, предшествующий медленному закрытию самих ворот.
Орен спотыкался, стесывал в кровь ладони и колени, вставал и мчался под бойкие команды Нарии. Бежал, оставляя позади прошлое, убегал от настоящего и даже думать не хотел о будущем. Он сделал все от него зависящее, чтобы погиб единственный добрый к нему человек, – все для того, чтобы окончательно утвердить себя врагом Ил Ганта, – приложил все усилия, дабы перечеркнуть все пути благополучного исхода.
Уже потом Орена, изнеможенного и голодающего, скитающегося по лесной глуши, события этих дней раздавят как оползень и похоронят под собой, и будет погребен его разум бесконечно тянущимися седмицами внутренних печалей и внешних невзгод.
Глава 5
Дверь
Аэрон раскинулся в изысканном кресле напротив камина, недовольно потрескивающего от сырой древесины. Мягкое мерцание разливалось по орнаментным коврам, расписным фарфоровым вазам, отражалось во внушительном бюсте Этариуса из горного хрусталя и выхватывало из тени рабочий стол из красного дерева. На маленькой столешнице в углу дымили кофейные благовония. Откинув голову на мягкий подголовник, он потягивал сладкое халлийское вино из золотого, обрамленного рубинами кубка. Внезапно пришедшая мысль о том, что его кровным родителям пришлось бы месяц работать за кубок такого вина, вызвала у него непредумышленную улыбку.
Взор его устало скользнул по стенам и остановился на картине в золотистой оправе. На полотне изображался вполне себе заурядный, если не считать четырех высоких башен, замок. Впрочем, для мага искушенного то было самым знаковым и важным местом современного Ил Ганта, символом возрождения Священной Империи, местом, где регулярно решалась дальнейшая его судьба, где собирались Приближенные, их преемники, и сам Божественный. Картина именовалась «На могилах всегда вырастают цветы» – и неспроста: после полного распада Священного Ил Ганта именно в этом замке, замке Вече, впервые избрали первого Божественного; им стал Полесиус Падший, впоследствии едва не погубивший всю надежду на воскрешение Империи и свергнутый уже спустя два года.
Аэрон как заядлый любитель истории, конечно, знал о том, однако мысли его крутились вокруг других событий, там произошедших на исходе марта этого года, событий крайне весомых для его собственной жизни.
Посреди платформы из алебастровой плитки, во внутреннем дворе замка Вече, возвышался белоснежный мраморный алтарь, на нем возлежал труп нагого престарелого, но крепкого мужчины. По обе стороны над ним склонили головы позолоченные изваяния Этариуса и Мавриния – избранные Близнецы – символы всеобъемлющей мудрости Всевышнего и вечной пустоты Бездны. У тела стоял полнотелый, низкорослый лэр, с залысиной на макушке и ввалившимися в распухшее лицо поросячьими глазками. Он взял уже в кишках сидящую у Аэрона ноту:
– Все мы собрались здесь, дабы проводить в мир иной великого мага – Приближенного по внутреннему соглядатайству, фанатического приверженца идей Ил Ганта, неоспоримого мастера водной стихии, преданного исполнителя воли Божественного и непоколебимого защитника баланса мирового, как гласит то мудрость небесная, – лэра Титоса, кой именем фамильным пожертвовал и от родства мирского отказался во благо служения Господу.
Урион, так звали полнотелого лэра, служил Приближенным по вероисповеданию. Этот мастер печатей запомнился Аэрону тем, как грациозно на ежесезонных Вечах по-разному истолковывал в религиозном понимании один и тот же поступок: как обосновывал мудрость Божественного за помилование оклеветанного в некромантии одного мага, так же искусно восхвалял справедливость решения ликвидировать другого. Никогда вслух непроизнесенные догадки Аэрона об этом борове как умелом кукловоде опроверг Титос, покойный наставник, после одного из заседаний: «Клятый подхалим, заискивает, из кожи вон лезет, выказывает лояльность, чтоб лэр Дарвос закрывал глаза на мои отчеты, сколь огромные суммы не доходят из храмов в казну».
Аэрон съежился под порывом северного ветра, от которого не спасали даже стены, что несла с собой непогода Хладного моря, укутался пышным меховым воротником. Флюиды превосходно могли согреть его, если бы не строжайший запрет на использование магии на таких сборах. Мельком огляделся: самые уважаемые лэры и лэрэсы Ил Ганта окружали его – Приближенные и их утвержденные преемники, также облаченные в траурно-черные плащи. Божественный, одиннадцать Приближенных, восемь, не считая его самого, преемников, – по наблюдениям Аэрона, отсутствовал лишь Талус со своей преемницей.
Всех присутствующих на традиционной церемонии прощания взяли в кольцо магистры охранного отдела Белого ордена – о чем свидетельствовали нашивки на плечах: белая крепость на сером фоне, – одетые в свои неизменно белые кожаные плащи-камзолы, скрывающие лица белыми масками, подобно бездушным истуканам не подавали ни намека на движение. Мельком озирая их, Аэрон приходил в невольный восторг, по всему телу проносилась волна гордости за столь дивное, не имеющее аналогов в мире достижение магии Ил Ганта. От них точно исходила некая ледяная аура непоколебимости, самоотверженности и бессердечности, – иными словами, рядом с магистрами Белого ордена можно было чувствовать себя в полной безопасности. Если вообще можно себя так чувствовать рядом с теми, кто был создан специально для умерщвления магов.
– …Творец всего сущего, молим тебя, прими же душу брата нашего к себе, распали искру жизни его в Царствие Небесном, ибо всю жизнь посвятил он воле твоей… – заливался Урион.
Несмотря на то, что время едва ли перевалило за полдень, серый сумрак накрывал землю. Промозглый ветер бил назойливыми каплями в лицо. Как тяжелые серые тучи – предвестники дождя – заслоняли собой голубое небо, так сердце Аэрона окутала скорбь. То была не театральная печаль его коллег, а искренняя грусть о наставнике, – еще седмицу назад пышущем жизнью старике и правдоборце, праведном и верном Империи до мозга костей Приближенном. Тем не менее сквозь завесу горестных переживаний прорывались лучики радости и надежды – неподдельное ликование. Кончина старика – дорога вверх для Аэрона, уж он это понимал отчетливо, и эта мысль окончательно вытеснила скорбь, наполняла согревающим душу предвкушением становления Приближенным. По телу пробежала согревающая рябь.
– …Да огради от тварей безумных из Бездны беспросветной ты душу его…
Стоять и слушать условности традиции вдруг стало невыносимо мучительно для Аэрона – хотелось самому преждевременно поджечь тело. И вновь его разразило нечто укоризненное, печальное, противоречивое, – тоска об утрате вновь овладела им. «Как я могу радоваться кончине того, кто дал мне возможность присутствовать здесь?.. Кто возвысил меня. – Аэрона передернуло. – Тем, кто вершит историю, – жалость неведома! – тут же устыдил он себя». Но укус падальщика, именуемого совестью, порождал укор не за мнимое предательство из-за радости кончины Титоса, а за то, что он не может усилием воли целиком отдаться моменту ликования, отогнать бессмысленную скорбь.
Где-то вдалеке сверкнула неподвластная даже могущественнейшим лэрам – дикая и необузданная – яркая вспышка. Небо разразилось громом на всю округу. Редкие капли западали с неба и быстро переросли в проливной дождь, заглушающий речь Уриона.
– Будто бы знак самого Бога, – тихо обратилась к Аэрону, стоящая справа Приближенная по внешнему соглядатайству, чье лицо не пощадили морщины. Несмотря на почтенный возраст, выглядела она бодро: вороньего цвета крашеные волосы не выдавали седины, идеально прямая осанка, а голос чеканный, грубый и в то же время женственный, без малейшей толики старческой хрипоты. – Словно сам Творец принял душу его… или наоборот, отверг. Вы как считаете?
Аэрон скрестил руки на груди, не понимая, чем раздражен больше: проклятым холодным дождем, мерзким шажочками прокрадывающимся за шиворот, или внезапным обращением Гильды. Он прекрасно помнил наставление покойного наставника – одно из немногих, с которым был всецело солидарен: «Опасайся и сотрудничай всегда с теми, кому до всего есть дело; воинствующие или безразличные ко всему – плохие союзники. В нашем деле лучшие сторонники те, которым нельзя доверять. Ибо доверие вызывают либо чересчур вероломные, либо попросту глупые». Однако с ней сотрудничать Аэрон не спешил. И не беспричинно.
– Всенепременно к себе возвысил. Нет повода душу его отвергать, – напустив увлеченный богослужением вид, придерживаясь тона холодной вежливости, ответил Аэрон. – Почтеннейший лэр Титос верой и правдой служил нашему великому делу. И всем нам, стражам баланса мирового и исполнителям воли Всевышнего, рядом с ним место уготовано, не так ли?
Он не видел лица лэрэсы, но очень надеялся – та колкость оценит, ведь она не могла не знать, за какие «заслуги» неожиданно для всех Титос сделал его своим преемником.
– Безусловно, безусловно, все мы его воли исполнители. В особенности тем стремиться реабилитироваться под его всевидящим оком необходимо, кто по молодой неразумности отважился богохульствовать.
Гильда выдержала паузу. Аэрон вытянул шею, нарочито проявляя крайнюю заинтересованность к богослужению Уриона, а мысленно ликовал, что она так легко заглотила безобидный словесный крючок.
– …И убоится тот кары Творца, кто очернить имя лэра Титоса посмеет, ибо всю жизнь неусыпно следовал он…
– Впрочем, оставим сентенции богослужителям, – с ноткой понимающей усмешки в голосе заключила Приближенная. – Мне кажется, приоритетнее блюсти жизнь настоящую, в которой даже самое невинное ехидство может послужить началом бессмысленного раздора. – Аэрон перевел взгляд на лэрэсу: ее ясные, чуть прищуренные из-за дождя и ветра янтарные очи были устремлены прямиком на него. – Меня всегда занимал вопрос, – отведя взгляд, как ни в чем не бывало, продолжала она. – Если все мы такие святые и любой праведный маг априори будет возложен на подобное ложе пред сожжением, отчего же над алтарем изваян второй близнец, греху поддавшийся?
«Что за глупый разговор? К чему эти философствования посреди церемонии прощания? К чему-то ведет, ведьма, осталось выяснить к чему», – подумал Аэрон, а вслух ответил, придав банальности официальный тон:
– Для устрашения, полагаю. Не всех преступных лэров и лэрэс закон наш мирской на чистую воду выводит, а от суда Божьего никому не уклониться. Вот и здесь символизм – к кому душа отправится после смерти: к святому Этариусу – с разумом Творца сливаться, – или к проклятому Мавринию – вечность в Бездне прозябать.
– Устами книжек старинных глаголете, – усмехнулась Гильда. – Смею предположить, ваш наставник безусловно к Этариусу отправится. Уж я его хорошо знала, благо пути наши зачастую пересекались… – как бы проглатывая последние слова, ответствовала она.
«Слишком дешевая театральщина, – подумалось Аэрону. – Поиграть решила со мной, карга? Может, еще и завербовать попытаешься? Что ж, я согласен, проверим твое искусство ведения диалога. Как там говорится? Дай насладиться жертве своим превосходством, и она добровольно угодит в капкан».
– Так вы с достопочтенным лэром Титосом были в хороших отношениях? Видите ли, премногоуважаемая лэрэса Гильда, мой наставник отлично обучал меня тонкостям своего дела, однако о личных отношениях предпочитал умалчивать. Интересно узнать…
– Вы заткнетесь сегодня, или нет?! – обернувшись, пролаял Крон, Приближенный по военному ремеслу, чьему роду деятельности полностью соответствовала внешность: крепкое, можно сказать, бычье телосложение, рыхлое, с высеченными морщинами, извечно хмурое лицо, редкие вкрапления седины в густой бороде и гриве. – Имейте уважение к покойнику!
Его медный бас, так подходивший к симфонии дождя и ветра, привлек внимание всех Приближенных и преемников, даже Урион на мгновение запнулся.
– Прошу меня простить, – нарочито кротко, склонив голову, произнес Аэрон.
Богослужение продолжилась. Крон отвернулся. Непогода как была, так и осталась.
– Засим, полагаю, нашу беседу лучше отложить, – тихо проговорила Гильда, – Сдается мне, лэр Титос воистину хорошо вас натаскал. И вот еще что… молодой Приближенный лэр Аэрон, примите мои искренние поздравления.
От этих слов Аэрона передернуло. «Приближенный» – как прелестно звучит; это было неизбежно, это было предначертано им самому же себе, и пусть сейчас он искренне скорбел об уходе наставника, но глубоко в душе понимал: смерть старика ознаменовала собой новый этап будущего Вершителя Истории, каким Аэрон заносчиво сам себя нарекал в грезах.
Речь Уриона закончилась. Покорно склонив голову, он уступил место Божественному. К алтарю, держась за грудь, ступил высокий, худощавый, согбенный лэр Дарвос, – его длинная борода и, падающие ниже плеч, волосы сплошь пропитались мудрой, глубокой сединой.
Если доселе то тут, то там еще раздавался шепот, то теперь затихли абсолютно все. Ливень угас, будто видя, что речь ныне возьмет сам Божественный, Первый маг Ил Ганта, выбранный правитель Империи и председатель Веча Приближенных, и перешел в изморось. Старый лэр, дождавшись, пока пройдет окрик грома, взял речь:
– Я, лэр Дарвос, законно избранный шестой Божественный Ил Ганта, имею честь проводить в последний путь нашего брата, – протяжно выдохнув, он продолжил: – Все вы и так знаете заслуги почтенного лэра Титоса, посему не вижу смысла перечислять их. Прискорбно осознавать, что столь преданный и фанатичный приверженец нашего дела покинул этот мир. Но память о лэре Титосе навеки останется в наших сердцах. Его имя и заслуги перед Ил Гантом увековечит орден Летописцев. Однако мы должны отпустить дух его туда, куда попадут все лэры и лэрэсы, почитающие Всевышнего и живущие по законам его, туда, куда попал величайший из нас – Этариус. Так возвысится и переродится же он в царстве разума Божьего, как переродилась Империя наша. – Дарвос зашелся приступом хриплого кашля, но быстро вернул контроль над легкими и продолжил: – Так прославим душу его, как Империю нашу великую. Слава Творцу! Слава Ил Ганту! Слава Этариусу! Слава Титосу!
– Слава Творцу! Слава Ил Ганту! Слава Этариусу! Слава Титосу! – закричал Аэрон в унисон остальным, подняв сжатую в кулак правую руку.
– А теперь, – спокойным жестом призывая магов затихнуть, проговорил Дарвос, – предлагаю каждому проститься с лэром Титосом. Минута молчания, минута мысли, – сбавив тон, скрючившись, держась за грудь, проговорил Дарвос и отошел в сторону.
Небо дождалось окончания его речи и шквалом обрушило град крупных капель. Но никто даже не шелохнулся: все закрыли глаза и потупили головы, покоряясь традиции, дождю и своим собственным мыслям.
Скорбь принимала форму воспоминаний, счастливых образов, но Аэрон сам не уловил, как незаметно тоска перетекла в эйфорию, в судорожное предвкушение самого грандиозного события в его жизни. Сегодня он принесет клятву и займет нишу политической верхушки Ил Ганта.
– Ежесезонное Вече объявляется открытым! Прошу всех занять свои места, – подавляя кашель, торжественно провозгласил Божественный, шурша темно-бордовой мантией.
Аэрон еще не до конца пришел в себя после официального становления Приближенным по внутреннему соглядатайству. Осмотрел рукава мантии. Траурные плащи сменились тривиальными для Веча нарядами. Еще на прошлом заседании он носил алую мантию, как подобает преемнику, теперь же ему выдали рубиново-красную.
Так непривычно…
Сколько раз он бывал в этой просторной, но скромной на убранство зале, с ни чем не украшенными зеркально-обсидиановыми стенами и полом. Лишь огромные, на всю стену, насыщенно-бордовые полотнища гербов с изображением объятого пламенем древа да высокие, поддерживающие своды колонны привносили уют. Впрочем, расставленные у стен и колонн магистры тоже могли сойти за предметы роскоши, если принять их за неодушевленные белые статуи. Обособившийся посреди залы стол по форме напоминал круглодонную колбу с приплюснутым горлышком. Столешницу покрывало абсолютно прозрачное толстое стекло, под ним еще одно, уже тонкое, накрывало полотно. Между стеклами находились чернила, вырисовавшие карту Ил Ганта. Впрочем, любой лэр, знакомый с искусством перемещения воды в иных жидкостных составляющих, мог беспрепятственно изобразить чернилами все: начиная от местности какого-нибудь хутора, заканчивая тактической картой расстановки сил.
Места в обступивших стол, обтянутых кожей мягких креслах-стульях были строго указаны для Приближенных и находились друг от друга на таком расстоянии, чтобы нисколько не стеснять магов. Утвержденные приемники же, как и положено, стояли за спинками кресел-стульев своих наставников. В основании, у «горлышка» стола восседал Божественный. По левую руку от него изящными, ловкими, больше подходящими вору или музыканту пальцами барабанил по губам нахмурившийся Приближенный Секретарь Клетус. За ним стоял и окидывал всех внимательным, ничего не упускающим взором его преемник Ирвин – немногим старше Аэрона маг, статный и высокий, с зачесанными назад черно-янтарными, с влажным отблеском, волосами, и узковатым разрезом глаз. Слева от Клетуса в кресле-стуле раскинулся Аэрон. Следом – Гильда и преемница Пилиция, взлохмачивающая и без того пышные, ниспадающие до поясницы каштановые копны волос. По левое плечо от Гильды, прикрыв ладонью веки, сопел Рикон, Приближенный по общественной безопасности, чей объем чрева превышал все мыслимые пределы. Крон рьяно что-то втолковывал Приближенному по образованию и научной деятельности Натору, почесывающему тянущие до самой челюсти бакенбарды и играющему в пальцах очками с золотой оправой. Из-за его спины, покручивая хвостиком черно-коричневых волос, за полемикой наблюдала преемница Орлена; ее по-детски огромные глаза не выражали ничего, кроме скуки.