Очень высокие горы. Восхождение
К четырём вошли в Мандару. Отметка: «2720 метров». Возле базы лес перекинулся из экваториального в типичный для средней полосы. Деревья проредились. Похолодало. Путешественники прошли регистрацию и заселились в двухместный скворечник – строение вроде деревянной палатки на сваях. Сменили влажные рубашки и майки, надели флиски и свитера, а тут – раз! – тёплую воду принесли. Вода… Тёплая… После трёхчасового перехода… Счастье!
Ополоснув лица, туристы пошли изучать базу. На площади, равной площади футбольного поля, приблизительно как у эльбрусской «Гарабаши», уместилось довольно много: административное здание, столовая, десяток домиков-скворечников и туалет.
О, туалет! Своей стерильной чистотой туалеты будут поражать и восхищать наших путешественников на протяжении всего подъёма. Это не туалеты, это музеи какие-то, медицинские учреждения.
Пока изучали туалеты и домики, читали на них надписи – с незапамятных времен люди рисуют и пишут на стенах – подошло время ужина. А после него? А после – медосмотр!
«Доктор Килиманджаро», он же Александер, он же Алекс, он же главный гид, мониторил многое – пульс; насыщенность крови кислородом; чистоту дыхания (нет ли хрипов, не дай Бог, отёк легких!). А между делом интересовался: принимают ли путешественники лекарственные препараты? И какие? Как чувствуют себя по десятибалльной шкале? В общем, настоящий медосмотр! А после медосмотра портеры принесли горячие грелки, обшитые плюшем, и жестами показали, мол, в спальники их, в ноги. Благодетели! Кормильцы!.. Грелки в ноги… А-а-а-а…
Забравшись в спальники, туристы долго с непривычки устраивались, ворочались и, не заметили, как разговорились. Слишком много всего произошло за день, слишком много набралось впечатлений, чтобы вот так просто взять и уснуть. И Серов принялся рассказывать Анне про жизнь, про брата, про то, как жили на Севере, как работали, как брат умер и как говорил: «Береги скафандр, Юра! Он – «казённый»…», (умолчал лишь о том, при каких обстоятельствах услышал это!). А потом, вдруг резко сменив тему, взялся вспоминать Эльбрус. И уже совсем было собрался рассказать о «встрече» с братом на Седловине, как услышал тихое и ровное сопение: Анна крепко спала.
«Ну вот, – расстроился Юра. – А говорит, бессонница…»
За стенами домика в темноте о чём-то своём горестно и надрывно кричала африканская птица. Юра послушал-послушал, повернулся в спальнике на один бок, потом на другой, накрыл голову курткой и сокрушённо вздохнул: «Уснёшь тут… ага… как же…»
…По результатам утреннего медосмотра у Юры – высокий пульс. Почему? Хороший вопрос. Зато у Анны – как секундная стрелка. И тут как раз удивляться нечему. Ведь, Анна – не просто бегает десять километров, она их бегает мастерски, Анна – марафонец! Юра узнал об этом только перед самым отлётом, на «Гонках» Анна скромно умолчала о своих способностях. Поэтому в спокойном состоянии у неё пульс сорок пять! Всех врачей пугает. «Брадикардия!» – мечутся эскулапы, думая, как начать спасать пациентку. «Предсмертное состояние!» – даже кричат они. А у человека – просто такая норма.
На Юру посмотрели, ещё раз смерили пульс, пощёлкали пальцем перед носом, (Юра при этом захихикал), и признали годным. У Юры просто нервы. Такая вот он нервическая натура.
Почти сразу после выхода кончились леса. Теперь вокруг простиралась альпийская степь-саванна с редкими кривыми деревцами, горным вереском и цветущими протеями. А на горизонте незаметно вырос Он – величественный пик! Округлый, со срезанной наискось вершиной и совсем маленькой снежной шапкой набекрень. Скоро снега Килиманджаро станут такой же легендой, как хороший клёв на Волге. Странно, но уменьшение снегов Килиманджаро не связывают напрямую с глобальным потеплением, как теперь делают по любому поводу. На Гору уже более ста пятидесяти лет выпадает осадков меньше, чем требуется вулкану для поддержания приличной шапки из снега и льда. Может статься, лет через двадцать на вершине и вовсе не останется глетчеров. Жаль! Шапка из снега и льда весьма к лицу Килиманджаро…
Или нет… Не Килиманджаро… А, может, Кибо?
Да, точно, Кибо!
Или нет…
Так, пора определиться!
Килиманджаро – вулкан с тремя вершинами-кальдерами. (Кальдера – это такой кратер с острыми краями и плоским днищем.) Западная вершина – Шира, самая низкая, высотой всего 3692 метра. Восточная, ощерившаяся крутыми скалами, – Мавензи, значительно выше: 5150 метров. (На Маранге-раут она сопровождает восходителей повсюду.) И центральная – Кибо. Её высшая точка, на самом краю кальдеры – пик Ухуру, 5895 метров. Туда-то и идут наши путешественники. Ширы с Маранги не видать, справа от путешественников – Мавензи, впереди – Кибо. Остатки блистающей под солнцем снежной шапки на Кибо.
Впереди – Кибо со снежной шапкой. Под ногами – дорога, выложенная крупным жёлтым булыжником… Солнце, лёгкий ветерок, теплынь. И туристы шли, бодро вышагивая, Джама даже напевал.
– О чём поёшь? – Анне стало интересно, пел Джама явно не на английском.
– О Килиманджаро, – улыбнулся тот белоснежной улыбкой и громко пропел куплет самой известной в тех краях песни, «Килиманджаро сонг», завершив жизнеутверждающим: – Акуна ма-та-тá!!!
Юра с Анной переглянулись и вдарили: «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной…» Тропа из жёлтого камня навеяла. А чёрные парни не сплоховали, тут же подхватили мотив.
«Напевный народ африканцы, – восхищался про себя Юра, маршируя – музыкальный, добрый, весёлый. Хороший! И вообще, хорошо всё и весело. Господи! Как хорошо-то! А как весело… И погода… И дорога… И люди… И весело…»
«Стоп! – поймал вдруг себя Серов. Кажется, эйфория от „горняшки“… Не сбрендить бы! „Горняшка“ – она такая32, коварная».
Чтобы отвлечь себя, Юра снова завёл разговор с Джамой:
– Помнишь, я рассказывал тебе про народ, который живёт в России?
– Та-та-ры?
– Да. У них «о‘кей» – будет «якши»!
– Як-ши? Хорошее слово, вкусное! Якши! Айда?
Они шли, а Александер не переставая удивлялся: дожди на носу, а тут погода как в разгар сухого сезона.
«Смотри, Джама! – говорил он. – Какие хорошие русские нам достались, даже погода понимает». Юра нечаянно это услышал и кстати рассказал анекдот про бабье лето («Какие бабы – такое лето»). Рассказал, как смог, на ломаном английском, сдобренном жестикуляцией, но все всё поняли и долго смеялись. Юмор у человеков – везде одинаковый: хоть ты белый, хоть чёрный, хоть зелёный в крапинку; хоть христианин, хоть мусульманин, а хоть последователь африканских национальных тотемных верований. Люди всегда могут друг друга понять. Если люди. И если хотят…
…Время в горах съедается быстро, не прошло часа, а уже шли вровень с облаками. Температура падала. Обычные деревья исчезли совсем. Но появились килиманджарские эндемики: гигантские пятиметровые сенецио (древовидный крестовик) и высоченные лобелии с шишкоподобными цветками. Из-под лобелий на край тропы погреться выскакивали мелкие и юркие чёрно-бронзовые ящерки, но поймав тень человека, тут же прятались обратно. Разряжённый воздух терял запахи, дышать становилось труднее, путешественники почти перестали разговаривать. К пятому часу показались антенны Хоромбо-Хат, главной высокогорной базы Килиманджаро. Высота 3720.
У обрыва, на площадке размером сто на сто: две столовые, два больших туалета, несколько бараков для носильщиков и обслуживающего персонала и пара десятков домиков-скворечников. От домика – лишь одна крыша, стены, двери и пол со щелями в палец толщиной, (если залетит ветер, то стены ему не помеха!). В один из скворечников к двум шведам запихнули наших восходителей. Скандинавские туристы этому несказанно «обрадовались», просто пришли в восторг! Впрочем, нашим тоже это «понравилось». Особенно Анне… К Юре она уже вроде стала привыкать, а тут ещё какие-то мужики. Скандинавские. Викинги.
Неуклюже копошась на четырёх квадратных метрах, туристы пытались устроиться, Анна при этом беспрестанно дёргала компаньона: «Скажи им, что я хочу переодеться, пусть выйдут…» – «Сейчас!» – отмахивался Юра, стараясь пристроить свой большой рюкзак. Куда его, заразу? «Would you… а, нет! Could you… А ччч-чёрт… Еxcuse me!» Четыре человека, четыре больших и четыре малых рюкзака на четыре квадратных метра…
А может, всем лучше летать? Не то обязательно кто-нибудь кому-нибудь отдавит ногу или, того хуже, руку – три лежанки на полу, и только четвёртая поднята на второй ярус.
– Скажи им, что я хочу переодеться!!!
– Ну, щас!!!
И тут пришёл Джама и всех спас. Юру и Анну переселили в другой, отдельный скворечник.
– Наш повар… Эдвард! – Александер привёл в столовую симпатичного молодого африканца. Путешественники пришли туда сразу после второй попытки заселения – успокоить нервы и напиться душистого танзанийского чая с джемом, жареным арахисом и воздушной кукурузой.
– Эдик! – переиначила кока Анна на русский лад, прихлёбывая кипяток. – А чем ты, Эдик, будешь нас кормить на ужин?
– Боржч! – Эдвард улыбнулся во все свои сорок восемь (ну, так показалось!) блестящих, как жемчуг, зуба.
– Чем?!! – не поверили путешественники.
– Боржч. Вы русские, и я вам приготовлю боржч!
Только чёрные умеют говорить и широко улыбаться…
– …Представляешь, борщ они нам приготовят! – восхищался Юра, копаясь в вещевом рюкзаке, (нужно же и переодеться, и переобуться!) – Кому расскажешь, не поверят. Ты как?
Анна, брезгливо морщась, обнюхивала свою майку, тринадцать километров по горам – это, скажу я вам…
– Я как? Я тут в туалет поднялась по тропинке… Чуть не сдохла!
– Чего же ты хотела?..
– Ничего я не хотела! Меня это беспокоит! (Господи, зачем я сюда припёрлась…) Я нигде и никогда не сдыхала! Слышишь, Серов? Ни-где! И ни-ког-да! А как на 5895 будет?!
Она зло сунула майку в пакет для грязного белья. Нет, не так она себе представляла этот поход, совсем не так.
– Чего молчишь?! Помыться бы…
– Не-е-е-е. У меня лёгкая головная боль. «Лёгкая и ажурная…» Бред какой… Болит, но не сильно. И одышка… Помыться, говоришь…
Помыться – проблема. Но Юра сэкономил на себе тёплой воды и отдал её Анне. Интересно, размышлял Серов, умываясь в ручье, а как ощущали себя те девчонки из Тольятти на Эльбрусе, живя в палатках целую неделю33?
Вечером до заката они гуляли по базе. Усердно старались акклиматизироваться. Фотографировали. Красота же кругом! Юра пару раз примеривался снять закат, но ракурс был не тот.
И всё-таки горы не из этой реальности, не из нашей. В нашей – всё обыденно и грустно: серый асфальт, серые многоэтажки, серый смог, толпы хмурых, невзрачных, серых и грустных людей… А в горах… В горах – всё не так!
Солнце закатилось быстро, и, как обычно бывает в горах, тут же стало темно. Буквально на ощупь добравшись до столовой, Юра и Анна там встретили русских девчонок, они только пару часов назад вернулись с вершины. Уставшие, с тёмными кругами под глазами, но – победители! Девчонки шумели, веселились и были счастливы. «В Непал! – кричали они и хохотали. – Снова в Непал!» Юра с Аней молча завидовали.
На ужин действительно принесли борщ. Вполне приличный. Даже вкусный! Сметаны только не хватало. В Африке, за экватором, на высоте 3720 – вкусный борщ… То ли сон, то ли коллективные галлюцинации… Анну, кстати, уже с головой накрывало «горняшкой», аппетит у неё пропал, но Юра пока ещё ел и нахваливал.
– …Борщ! Кому расскажешь… – дожидаясь медосмотра и ковыряя в зубе зубочисткой, Юра разглагольствовал и тормошил зеленеющую на глазах Анну. – Холодова, а Холодова, ты умеешь готовить борщ?
– Отвали, Палыч! Тошнит…
– Да ладно. Стошнит – полегчает… И вообще, «горняшку» нужно переживать активно! Вот тебя от неё тошнит, а меня, может, на разговоры тянет… Терпи. – (Аня закатила глаза.) – Не закатывай глаза, не закатывай… Варил я как-то борщ в Киеве… – (Аня легла и закрыла уши руками.) – Слышишь? Не слышишь… В Киеве, говорю, варил! С Софико в 84-м летом летали. К Славке на квартиру. Он до Чернобыля в Киеве жил. Сами старшие тогда в отпуске были, в Самаре, а мы в пустую квартиру нагрянули. Неженатые были. Сама понимаешь… Но по ресторанам не ходили… Студенты… Денег ни фига нет. И вот в один из вечеров в качестве, так сказать, праздничного блюда я придумал борщ! Как потом выяснил, это у нас фамильное, от бати…
Пошёл, значит, на рынок, купил свинины с костью. Настоящий украинский борщ, Холодова, только из свинины. Запомни! Взял, значит, свежей капусты, морковки, свёклы, картошки, лука, чеснока, красного болгарского перца. А ещё два здоровенных – вот таких! – сочных помидора и кучу зелени. Сметаны тоже взял. И сала! Да-а-а-а…
Мясо на борщ варится часа полтора, не больше. Свинина же. Пока варится мясо, готовишь зажарку. Режешь соломкой свёклу и на сковородке с разогретым растительным маслом обжариваешь. Слегка. Потом морковку. Ещё обжариваешь и заливаешь несколькими ложками бульона, накрываешь и, пусть всё тушишься на медленном огне.
Пока варится мясо и тушится свёкла с морковью, чистишь картошку. Картошка должна быть старая. Обязательно! Новая в борщ не пойдёт. Не то! Режешь молодую капусту, картошку. Чистишь лук. Лишняя жидкость тем временем из зажарки выкипает, добавляешь лук. И тут внимательно! Следи, чтобы лук не подгорел! Не дай Бог! Всё испортишь. Как лук слегка обжарится, добавляешь чищенных помидоров… Точнее, один помидор! Если нормальный, крупный – то всего один. Я взял крупных. И столовую – а можно даже две ложки! – сахара: чем-чем, а сахаром борщ не испортишь. Опять накрываешь и оставляешь тушиться.
Не спишь ещё? Холодова! Или спишь? Ну, спи-спи… Зажарка, Холодова, в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём его, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше. А когда картошка сварится, растолочь и вернуть бульону, добавив капусту.
Тем временем зажарка опять выкипела! И к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты, и, помешивая, обжаривать всё вместе ещё минут пять.
Когда зажарка готова, капуста тоже уже сварилась… Остаётся всё быстро заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу. И оставить всё кипеть ещё минут десять.
И всё, Холодова! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав закипеть.
А пока борщ настаивается – пока он доходит! – готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко нарезаем, на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она, стерва, прости Господи, сразу испариной покрывается… Открываем… Водке подышать нужно. Пока водка дышит – слышишь, Холодова? – разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. И… Наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова… Пару минут всего говорим – не больше: чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем залпом, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-ахоньким кусочком сала – и тут же, не пережёвывая сало! – первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую рюмку…
– Палыч! – (Холодова не выдержала.) – Ну что ты врёшь?! Ты же не пьёшь…
Юра сглотнул и осёкся. Почесал затылок и вздохнул.
– Не пью. Теперь не пью. А тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня, Ань… Ну, ладно, отдыхай! Я тоже покемарю, пока наши эскулапы не пришли.
Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию34: «Грамм сто хорошей водочки – запросто!». Но Юра морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься! Пачкаться только…»
Хотя больше имело значение именно «нельзя»: что-то сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане. А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, (а, по всей видимости, в первую очередь – с психикой!), но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда «стресса ради» водка блазнилась. Причём именно она! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять – второй! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже.
Теперь Юра уже даже во сне не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, только пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы я не пил – вот и не пью». В том, что он завязал сам, что хватило личной воли – сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше? Ничем.
Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, (ей вроде немного полегчало!), вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну, то есть абсолютно всё! Что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной – сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) является творцом своего счастья! – митинговала Холодова.
– Понимаешь, Серов! Всё это фигня! Ещё Лабковский говорил…
Спор угас неожиданно. Анна снова уснула на полуслове.
Не спит, да?.. Ну, не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… Бессонными глазами Юра уставился в тёмный потолок. А вообще интересная она. Книжки читает. Кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу! И идея «скафандра» её заинтересовала… «Горняшка» долбит… Даже борщ не ела. Эх, Аня, Аня…
Парни им сварили борщ, хотя портерам еды не хватает. В первый день путешественники возмутились, зачем столько им наготовили? Они же столько не съедят! Но уже на следующий день поняли – всё, что они не доедают, доедают портеры.
…Шесть утра. Ох. Ну хоть бы ещё полчасика! Ну хоть бы ещё четверть часика… Юра повернулся на другой бок и закрыл глаза, сосредоточившись… Один, два, три… десять… пятнадцать… Да хоть двадцать пять! Не получится! Организм требует своё.
Кряхтя и постанывая (голова продолжала умеренно болеть), Юра выбрался из спальника, оделся и вышел, прихватив фотоаппарат.
Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата не выходи – гласит народная мудрость. Про походы по потребностям в ней ничего не говорится, поэтому Юра давно уже решил: место – не помеха для эксклюзивных кадров. Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный – сам пришёл!
На востоке вовсю полыхала заря нового дня, близился восход. Серов вздохнул и поёжился, скорее бы уж – а то холодно, как в Сибири! Африка тут у них, понимаешь… Он пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и вдруг встал как вкопанный. На Килиманджаро – нет-нет, на Кибо! – накрыв вершину ладонью, лежало облако. Юра расстроился. А как же там восходители? В облаке-то? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Им бы так не свезло… А то посмотрят они на Африку с высоты шести километров, ага…
– Что снаружи? – спросила из спальника Аня, когда Серов воротился.
– Облако на Кибо… Представляешь? Как ладонь лежит! Иди глянь.
– Мутит меня, Палыч… – она вынула из спальника страдальческое лицо и заставила его (лицо) улыбнуться. – «Скафандр» мой мутит…
– Здрасьте-приехали! Ночь же прошла… Должно было полегчать…
– Полегчает… Когда-нибудь… Когда-нибудь нам всем полегчает… И ещё… – Аню передёрнуло. – Он грязный!
– Кто?
– «Скафандр»!
И, отвернувшись к стене, она застонала…
Юра смотрел на напарницу с сочувствием. Аня – человек, конечно, тренированный: марафонец… ну и вообще! Но в горах, как это ни странно, – и это совсем нехорошо! – у тренированных людей акклиматизация затягивается. Юра читал об этом. Организм у них до последнего верит, что все мучения, все издевательства, все эти тяжеленные нагрузки – всего лишь интенсивная тренировка. И не запускает механизм горной адаптации… Плохо, если у Ани такое… Времени и так в обрез. Хорошо хоть сегодня есть ещё один день акклиматизации. Сходят к Зебре Рок – два километра туда, два обратно, а потом отдыхать. Может, наладится?
В дверь стукнули, Юра выглянул: принесли воду.
– Холодова, поднимайся! Пошли твой «скафандр» мыть…
Анна присела и отчётливо хмыкнула:
– И как ты это себе представляешь?
– Давай-давай-давай… Уйдём к реке, ты разденешься, а я тебя оболью водой: и твоей, и моей.
С минуту Холодова сидела молча, прикрыв глаза, обдумывая «нескромное» предложение. Но потом желание хоть сколько-нибудь очистить тело пересилило, и она решительно поднялась:
– Айда. Только ты не подглядывай!
Но на завтрак Аня всё равно ничего не съела…
…На акклиматизацию Александер и Джама взяли одного из портеров. На всякий случай. А ещё потому что у Юры снова (так некстати!) зашкаливал пульс. Сам Юра дискомфорта не ощущал, лишь немного побаливала голова. Но Алекс явно тревожился. «Не за того тревожишься», – глядя на Анну, думал Юра. Цвет лица Анны имел характерный оттенок…
Подъём начали не спеша, торопиться было некуда. Тропа на Зебру – тропа в сторону Мавензи: пока идёшь к Скалам, острая вершина всё время маячит перед глазами. Добирались около часа. По дороге их временами накрывало облако, превращая всё вокруг в густое парное молоко, но в целом погода по-прежнему вела себя прилично. Александер третий день как мантру повторял про хороших русских и хорошую погоду.
На скалах повстречали скандинавов, они ползали по огромным камням и фотографировались. Скалы Зебры – уникальное природное явление: выходы белых кварцевых пород, по которым сотни лет (со времён последнего извержения) стекают тонкие струйки воды, насыщенной чёрным оксилом железа. Они и сформировали на вертикальной поверхности скал полосатый, как шкура зебры, рисунок. Красиво и аутентично для Африки. Наши путешественники тоже устроили фотосессию, а потом Александер предложил подняться выше, тысяч до четырёх – для лучшей, так сказать, акклиматизации. Юра вопросительно глянул на Аню, та одобрительно кивнула. На переходе её немного отпустило, не зря говорят, горную болезнь переживать надо в движении. У Юры даже от сердца отлегло…
За эти несколько дней он как-то незаметно для себя проникся к Ане симпатией. В самом начале она его раздражала. Жутко! И не только потому что женщина, а ещё – что упёртая, несговорчивая, рогатая… Потому что всегда и на всё имела своё особое мнение: по любому вопросу, по любому делу – ну, то есть абсолютно по любому! Хотелось ей сказать… В общем, много чего хотелось выговорить… Но её целеустремлённость, терпение и неожиданная эрудированность вызвали у Юры уважение и интерес. А ещё в последние дни она явно сбавила обороты и больше прислушивалась к чёрным парням и к Юре.
А сегодня, как он ни старался, совсем вслепую поливать водой не получилось, и Юра мельком увидал Аню голой… И, о чёрт! Она взволновала ему сердце! Аня, несмотря на своё сумеречное состояние, внимание Серова заметила, но – то ли было ей всё равно, то ли Юра её совсем не интересовал, то ли действительно всё было так плохо – виду не подала.
Обо всём этом Юра думал, пока поднимались. Теперь они сидели на вершине Зибра Рок, отдыхали и осматривали окрестности.
По седловине Кибо, Мавензи и безымянного холма тянулась жёлтая дорога к высокогорной базе Кибо-Хат – последнему форпосту перед штурмом вершины. По дороге туда-сюда сновали крохотные человечки: туда портеры с грузами (восходители ушли раньше), оттуда портеры с большими рюкзаками и те, кто сегодня ночью на штурм не пошёл. Те, кто штурмует, пойдут позже, часов в двенадцать.
Разлили термос с чаем, поделили шоколадку: африканцам нравится русский шоколад. Пока чай остывал, Юра снова взялся фотографировать: скандинавов, гидов, Аню, Мавензи, дорогу, (всё время отвлекаясь на небольшую серую птичку, что юрко сновала между людьми и камнями, однако стоило Юре на неё навести объектив, та тут же исчезала).
Вот скажите, чего это животные так боятся фотографироваться? Коты и собаки, стоит только на них навести объектив, тут же находят кучу «дел» и считают за благо свалить куда подальше. Может, правы представители диких племён, полагающие: сделал фотографию – забрал душу? Ведь предрассудки же. Язычество же. Но факт остаётся фактом, скотина от объектива прячется…
Со скал вернулись к четырём. Погуляли хорошо, но ужин снова прошёл без энтузиазма… А ещё с горы вернулись очередные русские и рассказали, что этой ночью на восхождении на высоте 5200 умер американец… Шёл себе такой… И вдруг умер. А тоже, наверное, готовился, мечтал… Хотя, если философски отнестись, «так лучше, чем от водки и от простуд». Правда, тот же автор утверждал, что «в гости к Богу не бывает опозданий», а уж он-то знал об этом не понаслышке. Но американец не торопился: взял и успел. У некоторых от таких историй пропали последние остатки аппетита. Более того, некоторые капризничали и желали жареной говядины с картошкой…