313 дней: Агапэ
– В глазах солдата читаются последние мысли, последние воспоминания перед очевидной гибелью, – говорит с британским акцентом.
– И солдат вспоминает радостные моменты жизни, ведь счастье мы всегда только вспоминаем. – Медово-карие глаза наблюдают за мной и однозначно довольны ответом. – Это обыденно лучезарные вспышки. Однажды Гёте спросили, был ли он счастлив за свою жизнь, и он ответил: «Да, две минуты». Эта картина об этом.
– А ты отлично чувствуешь искусство! – восхитился он по-дружески открыто и повел меня в сторону остальных картин в ряду. Мягкие правильные черты лица незнакомца, квадратный, немного острый подбородок и губы, чуть-чуть приоткрытые, словно готовые для поцелуя, не были экзотичными; я бы даже с легкостью забыла этого юношу.
– Искусство только и можно, что прочувствовать, – продолжила я. – И если ты работаешь театральной актрисой, то это просто необходимо уметь делать.
– А твоя игра востребована? Я мог бы получить билет на один из спектаклей с твоим участием.
Мы рассмеялись и, поддерживая разговор, я даже ребячески предложила ему билеты в партер. (Надо же, а мы и не знали друг друга; это и не нужно, и неважно. Знаю лишь, что мы оба не от мира сего) Все светские разговоры затихают в миг, словно сам Бог призвал к очищению здешних обитателей, ведь на импровизированную сцену на балконе вышел ведущий, но мы за обсуждением продолжаем двигаться от одной картины к другой.
– Дорогие дамы и господа! Вы слышали меня сегодняшним вечером уже неоднократно! Но сейчас я хотел бы отступить в тень и…
Пухлый мужчина с дёргающимися подбородками и, кажется, придушившим его галстуком, натянутыми пуговицами рубашки и костюма, такой, что хочется сжать, как игрушку от стресса, скачет перед публикой. Почти вся толпа, насчитывающая четыре дюжины голов за исключением двух, задрала носы и слушает на каждом из двух этажей ведущего. Однако мы с незнакомцем, всё ещё глядя на работу художника, выкидываем чужие голоса из головы и идет дальше, нечаянно сталкиваясь с другой парочкой на углу. И находим мы себя возле картины, описывающей сюжет войны.
– Она одна из моих любимых. Душераздирающая, такая интимная и чувственная. – А он был выше меня. – Боль ужасает и одновременно притягивает людей. И так было всегда.
– А как же красоты Ниццы с той аристократичной француженкой? – интересуюсь я. – Её хитрый взгляд вечно прикован к нам. Я даже и сейчас словно чувствую её глаза.
– Да, я тоже. – Он быстро оглядывается. – У меня к Франции скверное отношение. Серии портретов остальных девушек гораздо ближе сердцу. Они хотя бы не отдают настроениями публичных домов.
Его слова заглушаются чужим, громким голосом ведущего, который всё же перебивает любителя искусства.
– Но сегодняшнего вечера не было бы без нашего художника! – чуть ли не выкрикнул ведущий с большим энтузиазмом.
– Надеюсь, мы ещё увидимся. – Брюнет, любитель искусства, целует мою руку и, обходя меня, дружески проводит пальцами по плечу, отдаляясь. – Ещё увидимся.
Он скрывается в толпе, и я оборачиваюсь к сцене, поправляя голубое платье и проверяя, на месте ли серьги.
– Не было бы сегодняшнего вечера без Дилана Барннетта! Где же он?
– Я прямо перед твоими глазами, милый друг, – отвечает незнакомец, с которым я только что распрощалась, и поднимается по ступеням лестницы.
Люди отшатываются, и все взгляды теперь прикованы к нему. Предавшись мыслям оригинальным и глубоким, он сливается с окружающими в единое гармоническое целое. В свою очередь толпа приняла его, они его начали обожать. А я, в свою очередь, словила ухмылки некоторых отвлечённых зевак возле себя: «Вот она; столкнулась с художником и теперь глядит на него же»; «Довольна собой? Обратила внимание!»; «Возможно, она его подруга, знакомая», – запросто читается в расширенных, обкуренных вечером зрачках. (Забавно, ведь так?)
– И я бы хотел сказать отдельные слова благодарности одному человеку здесь. Алиша! – Имя близкой сердцу так остро врезается вслух, и я каменею. – Отсюда свет так слепит, ни черта не вижу. – В толпе проходит лёгкий смешок. – Поднимайся ко мне, Алиша!
Толпа оживает. Все оглядываются, ищут, кто же это такая. Движение откуда-то сзади, и вот Алиша выскакивает на лестницу. Доносятся аплодисменты.
– Даже и недели не прошло с момента, как я сел на самолёт в Шотландии и оказался в Орегоне. – Али поднялась и подошла к брюнету. – И Али мне помогла с таким трудным решением. Она великодушно полетела на другой конец света и даже ещё до нашей личной встречи помогла мне с организацией первой выставки в Северной Америке.
Али покраснела, Али замялась. Она посмотрела на меня и одновременно поправила кофейного цвета бант в волосах.
– Ты точно преувеличиваешь моё значение в этой истории, Дилан. – Улыбается она.
– Ты не веришь в мою искренность? – В его голосе звучали иронические нотки.
– Не верю.
– Мне пролить слезу перед тобой и перед всеми, чтобы ты поверила?
– Дилан, ты же знаешь, я твоим слезам не поверю, – играет она.
– Алиша действительно не поверит моим слезам, – подтверждает Дилан. – Спасибо тебе, Али, что пришла сегодня.
Дилан продолжает речь, а ко мне подходят Зед, Алекс и Логан, вытесняя из поля ближайшего вида слова художника.
– Какого черта здесь происходит? – спрашиваю я недопонимая и выдвигая предположения в голове.
– По-моему, всё очевидно, – вздыхает Логан. – Она позвала нас на выставку своего любовника.
– Нет! – вскрикиваю я и, вечно скучающий на выставках Алекс, отшатывается в сторону. – Конечно, нет!
– С чего ты взяла? – Логан разворачивает меня за плечи к себе. – Она почти что месяц, без преувеличений, была с ним в Англии. Мало ли что он мог ей наговорить. Соблазнить!
– Но это никак не меняет сути, вундеркинд! Алиша никогда не пойдёт против своего Бога, и ты это великолепно знаешь! – отрезала я настолько строго, чтобы Логан осознал, насколько бредовы его слова. – Отбрось ревность, которую Али бы назвала её человеческим пороком. Она не променяет свой воображаемый рай на земные удовольствия, и будь так добр, никогда не смей подобного заявлять больше!
Зед встревает в наш разговор, пародируя голосом ученых, а я разворачиваюсь спиной к лестнице:
– Мы всегда невольно обращаемся к богу, ведь это ощущение так чисто по своей природе, так сладко, что и не хочется возвращаться в реальность. Если считать веру в Бога наркотиком, то Али обречена на всю жизнь. Хорошо, что нас не трогает религиозность Али.
– Ну почти, – засомневался еврей Логан.
– Верно, Зед. – Я замолкаю. – Итак, это действительно Дилан? – произношу я, хотя сама уже поняла правду. – Между прочим, Зед, выходит он твой будущий однокурсник.
– Действительно он? – повторяет мои слова уже знакомый голос бывшего незнакомца, нынешнего носителя имени Дилан и фамилии Барннетт да в целом просто отважного пирата.
Дьявол! В карих глазах незнакомца читается добрый смех. Мгновение он молча смотрит на меня. Не успеваю я разглядеть какую-то невиданную мной ранее эмоцию в его глазах, ставших тёмными и бурными из прежде спокойных, ожидающих. Его глаза изучают всех и меня, чтобы в дальнейшем писать наши портреты. Внезапно Али подбегает к нам со стороны, рассеивая и оживляя пространство.
– Дилан! – вскрикивает Али, и складки её юбки скачут вверх-вниз, прикрывая и оголяя обувь.
– Что ж, я надеюсь, что оправдал ваши ожидания. Мы с вами сойдемся.
Звёздная Ночь
И гордая внешностью девушка ушла от своей смерти, словно мольберт убежал от художника. Она ушла к очередной из картин с сюжетом нежной дивы и поцеловала другого. Она была юная, но статная; весёлая, но сдержанная; темноволосая и обворожительная. А мощный, неподдельный, сексуальный аромат жасмина разлился в просторе меж картин; это были её пронзительные духи, по которым её и узнают. Она казалась олицетворением артистического темперамента, обречённая на судьбу героини трагического романа. Она входила в дом, и от одного ее «Здравствуйте!» все вздрагивали. Почему она влечёт? Она не стесняется; многие назовут Грейс бессовестной; она глубокая, любопытная, целеустремлённая, работящая, но податливая, энергичная. Именно эта неугомонность и нужна мужчинам.
4
Грейс
– Каждый вечер я прихожу на это место и жду, пока небо станет похожим на моё настроение, – дурачусь я.
Мы с Зедом стоим у маяка. Закат блекнет, и сам воздух кажется фиолетовым. Деревья болтают, цвет еловых иголок преломляется туманом. Ртутные отблески солнца – в белую дружную ночь; всё под голубой шалью. Отличный вид на весь мелкий городишко, на другой его стороне разражается салют, и блондин спрашивает с наигранной серьёзностью:
– И когда ты обычно уходишь?
– Глубокой ночью, – выдыхаю я.
Через секундное затишье мы оба начинаем смеяться.
– Это очень попсово, Грейс, – стонет Зед сквозь слёзы.
– Да, я и сама знаю.
Провожу пальцами по губам и оглядываюсь на его голубую рубашку в клетку, на машину. Зед понимает мой намёк даже сквозь смех и в миг успокаивается. Более не тратим времени и сил ни на что лишнее; садимся в автомобиль, двигаемсядальше по плану. Заехав за Али и Логаном, мы берём курс на дом Алекса и Зеда, на ночь, которую проведём там вместе. Зед расслабленно ведёт автомобиль и обращается с очередной шуткой то ко мне, то к Али. Правой рукой он зацепился за руль, а левую положил на приспущенное окно. Католичка с евреем Логаном на заднем сидении держатся за руки.
– Именно так! – неожиданно вскрикивает опьяневший Логан в ответ на свою же реплику. Немного выпив, Логан стал открыт людям под стать Али. – Я понял, в чем правда!
– И в чем же?
– Люди эгоисты! Пау пау! И правильно некоторые делают, что высмеивают отношения. Алиша, дорогая, это не о нас! Но привязанность как таковая должна быть осмеяна кем-нибудь хорошенько, пускай она и неизбежна.
– Логан, я совсем не согласна. Привязанности важны. А из-за твоих слов здесь стало слишком душно, – поморщилась я.
Я включаю музыку громче, открываю окно и наполовину высовываюсь из него, вытягиваюсь, распрямляюсь, грудиной ощущаю небывалое умиротворение, счастье перед надвигающимся хаосом грядущей ночи. А волны всё бороздят и бороздят берег, рисуя пену. Слышу смех Али и подшучивание Зеда, направленные в мой адрес.
– Не выпади из машины, атеистишка! – кричит Логан.
– Волнуешься за меня?
– Конечно. Во снах мы все видим, как ходим в театр на спектакли с твоим участием, – подхватывает Али.
Машина подъезжает к перекрёстку, и мы останавливаемся. Зед выключает музыку.
– Давай обратно! – отрезает блондин, затягивая меня обратно в салон.
– Ничего не случится, Зед. Я осторожна.
– Грейс, быстро сядь! Иначе пристегну ремнём, как ребёнка.
Приходится забраться обратно в душную духоту душнил.
– Как быстро у тебя меняется настроение. От игривого к накаленному до предела!
Машина заезжает на небольшой полуостров. Слева всё также виднеется океан, а по правую сторону – лес. Нет больше за стеклом ни домов, ни людей. Одинокое здание представляет собой старомодную кирпичную постройку с голландским двориком, в котором уже разгуливают охмелевшие гуляки. Зед глушит двигатель, а Логан вновь выдаёт:
– Итак, я доставил главных королев вечеринки в самый её разгар, когда почти все уже выпили, но ещё не пьяны. Предлагаю пройти в дом.
Мы заходим в помещение. Гостиная – это по-настоящему огромная комната в два этажа, стены которой высоки, а далёкий потолок стеклянно глядит на тех, кто под ним.
– Подруга! – я слышу знакомый голос среди десятков других.
Алекс обнимает двух девушек за плечи, прижимая их к себе, и машет нам рукой. Моему другу всегда были ближе шумные сборища кретинов, чем выставки. Но я всё же следую за Зедом по битком набитой гостиной и в середине пути получаю красный стан.
– Девочки, вы м-можете идти, но недалеко! Мы ещё увидимся сегодня, – говорим Алекс заплетающимся голосом.
Вульгарные особы уходят прочь, и я думаю: подобное пошлое поведение принижает общественный статус женщин. Пара парней подсаживается к пьяному Алексу.
Звёздная Ночь
Ночь сидит одиноко. Она думает о словах Оскара Уайльда: «За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь да трагедия». Да, так оно и есть. Ночь всегда многое угадывала, и особенно что-то такое, что её будоражило и заботило. Сейчас всё со стороны кажется превосходным, таким обычным. Но только одна она понимает значение происходящего, только Ночи та женщина поведала тайну, рассказала о ночном бытии, которое Ночь пыталась разгадать так долго и которое в итоге раскрылось так негаданно. Женщина знает конец истории, она его предвещает. Начало же было положено в той забегаловке: он выходил, а она наблюдала за его движениями.
Грейс
Постепенно от всеобщего хаоса голова начинает невольно кружиться. Я ставлю стакан на рядом стоящий столик и, оглядываясь, встаю на ноги. Но в ту же секунду я чувствую, как Зед хватает меня за руку и тянет к себе, от чего я падаю обратно в кресло.
– Ну и куда это ты вскочила, Грейси?
Всё же вырвавшись из лап Зеда, я что-то бурчу под нос так, что уголок его рта подрагивает в усмешке и, не сказав больше ни слова, бреду на улицу, подальше от его деспотичных наклонностей. Зед мог бы просто спросить меня, куда же я собираюсь, а не хватать за руку, кидать на диван и пристально на меня глядеть. Это ведь любовь Зеда к чрезмерному контролю в сочетании с алкоголем, верно? Всё эта привязанность! Мои ботинки невольно выбивают ритм танцевальной музыки; «Неважно», – твердят они, потому что для нас с Зедом в самом деле остаётся ещё бездна времени. Я вдыхаю прохладный ночной воздух. Заколдованно-тёмная ночь, бесконечно безмолвная, с нескончаемо длинными тенями деревьев обволакивает город, а медовая луна прячется за облаками. Наслаждаясь природой, я неспешно прогуливаюсь до океанической воды. Ну, можно ли возможно высидеть в такой духоте, ведь на улице везде приятная свежесть и аромат цветочного магазина всюду соблазняет?! Замечаю силуэт человека, сидящего на песке и глядящего в даль вод, за океан на Японию. Я снимаю обувь на песке, присоединяясь к молчаливой компании незнакомца на недолгое время, а когда уже собираюсь уходить, врезаюсь во что-то. А точнее, в кого-то. Поднимаю взгляд, и первое, что замечаю, это знакомые карие глаза. Дьявол, как предсказуемо!
– Грейс Хилл, – пытливый, добрый голос Дилана бьёт в голову так же, как и резкий аромат пряного виски, оглушая и сбивая с толку.
– Да, она самая, Дилан Барннетт.
В его руках виднеется бутылка. Но как непостижимо у Дилана изменился голос! Как у неизвестной мне ранее птицы, которая «ноябрьским утром поёт ни о том». Будто Дилан пробовал, искал и в конце концов нашёл струну для нового настроения. Он смотрит так уверенно, но своим тонким чутьём я замечаю радость, трепет и чувства Х, бурлящие внутри него.
– Что ты тут делаешь? – любопытствую я.
– Как видишь, пью.
Дилан еле заметно трясёт бутылью и подносит её к губам; какой односложный ответ в сравнении с прошлыми. Лёгкая хриплость прошла; вернулось прошлое звучание его голоса. Я наблюдаю за тем, как он делает пару глотков, и думаю: с Али они очень сильно различаются. Он пьёт, а Али нет. Вот, бутылка полупуста. Видимо, давно он сидит около океана один. Лишь вдохновленный блеск мечется в его глазах, лишь лунные тени холодно ложатся на его лицо. Обилие общих тем лежит пропастью перед нами, и в итоге я получаю лишь:
– Неужто ты такая же святоша, как и Али, что от виски откажешься? – спросил он, отхлёбывая ещё. – В этом вы уж точно с ней не похожи.
Я взглянула на бутылку и приложилась губами к горлышку, сделала три больших глотка.
– Хороший виски, – сказала я.
– Ещё бы, – посмеялся Дилан. – Чистый, свежий, отвратительно здоровый вкус. Очень отчётливый. Чувствуешь?
– Чувствую, – поморщилась я.
– Всё. Я думаю, для такой нежной особы с сегодняшнего вечера хватит крепких напитков, – пробурчал он.
– Я не наивная принцесса, Дилан, – сказала я и сделала ещё один глоток, прежде чем отдать бутылку.
– Ну, хорошо, – усмехается он. – Королева лучше.
Ощущаю, как румянец разливается на щеках и шее; ощущаю, как алкоголь поджигает плоть изнутри. Настойка действует безотказно, и я делаю вывод, что Дилан мне приятен.
– Нам надо обязательно встретиться, – неожиданно предлагает Дилан. – Алиша много рассказывала о тебе.
Разве я прямо сейчас не являюсь свидетелем желания молодого человека стать ближе? Разве я не вижу рентгеновский снимок (вот ключицы, вот фаланги пальцев) тёмной и отчётливо видимой структуры сквозь волны плоти, что увязли в туманах условностей его острого желания вклиниться в ход жизни?
– Давай сперва пойдём вместе на вечеринку Алекса? – выдыхаю я с улыбкой в попытке избавиться от разного рода мыслей. – Ты пьян, как и все в этом доме. Выделяться мы не будем. И, так или иначе, Али познакомит тебя ближе со всеми остальными.
Дилан запускает пальцы в волосы, поправляя их и пытаясь подчинить своей воле. Такие мягкие и непослушные.
– Пьяны в этом доме все, кроме Али, – отшучивается он в ответ; с противоположным полом мне всегда было проще находить общий язык, чем с женщинами. – Но признаю, это восхитительное предложение.
Направляюсь к двери дома по мягкому холодному песку и выныриваю из линяющей ночи, которая уже лишает объёмности листья и словно взамен одевает гвоздики и розы недалеко от нас в слабое сияние, очарование, какого в них не было днём. Мы заходим в дом и останавливаемся. Всё же что-то неизведанное было в Дилане, тянущее под языком, как дежавю. В нем присутствует такое необычное сочетание чего-то старомодного и метафизического, альтруистического.
– Пойдём сразу к Али, – перекрикивает он громкую музыку. – Я презираю обывателей, – добавил он так же громко, но всем вокруг было плевать; только я услышала его мысль.
– Почему? – наивно спрашиваю я, хотя отлично понимаю его мысль, ведь сама чувствую это на протяжении жизни.
– В их головах только лишь языческие ценности, – откровенно объяснился он. – Они забавляются на вечеринках, подобных этой, и ни к чему, по сути, не стремятся. Они даже не хотят меняться из-за гордости, которую называют культурой.
– То есть тебе по душе Ницше, источник катаклизмов XX века, – начала издеваться я, когда недалеко от нас донёсся аморальный треск, ведь кто-то уронил горшок с несчастным цветком.
– Я хотел бы очистить человечество от языческих ценностей.
– Будто бы тебе так хорошо знакомы высокие ценности.
– Нет. Их невозможно постигнуть до конца. И я не осознаю до конца. И меня тоже тяжело понять до конца. Я знаю лишь это, – Дилан не кричал более, а говорил спокойно, но я все равно его слышала даже лучше, чем если бы он кричал. – А ещё я знаю, что Алиша и Логан – такие же, как и мы с тобой. – Его карий взгляд был удивительно прозрачен. – И что они будут рады увидеть нас сейчас.
Я поняла его намёк, но замерла; оглянулась, прикидывая, кто же это он такой – Дилан Барннетт; прикусила щеку и кивнула в ответ. Пришлось даже взять его руку и, переплетая наши пальцы, плавно поскользить вместе с ним сквозь группки в сторону гостиной. Дилан сжал мою ладонь; его кожа была тепла, пусть и неизвестно, сколько Дилан сидел на берегу до того, как я пришла.
– Возможно, они просты, но мы обесцениваем их страдания, – сказала я, пробегая мимо книжного шкафа.
– Да, быть дураками так сложно, – уперся Дилан.
При встрече Алиша спросила его:
– Ну а ты тут каким образом очутился?
– Мы нечаянно встретились на берегу, – объясняю я нашей просветлённой. – Дилан устроил себе романтическое свидание с бутылкой виски.
– Это уж точно, – засмеялся он.
Зед завидел нас с Диланом уже давно, однако подошёл лишь сейчас. Зед поцеловал меня в висок, спросил что-то мимолётно, и я ответила также бездумно. На долю секунды в глазах Дилана проскальзывает желчь, моментально растворяясь в глади Тихого океана. Я не почувствовала никакого мерзкого стеснения, наоборот – приятное воодушевление, покуда в голове пронесся совет, мол, делай все так, словно это во сне, а не в реальности.
Остаток вечера мне я с интересом наблюдаю за Зедом и его новыми личностями, которые он всегда раскрывает перед теми или иными людьми по мере необходимости.
5
Грейс
Рассудок слегка затуманен алкоголем; смущение прошло, сменившись вкрадчивым любопытством. В этом доме посреди блаженной ночи настойчиво, маняще и лживо собралась толпа; и нашлась лишь одна сила, движущая ею; вовсе уж не такая разумная сила; она переменчиво кренилась, покачивалась из стороны в сторону. Она не вдохновлялась на подвиги торжественными обрядами и песнопениями, а лишь являлась редким талантом позирования каждого и каждой в ней. Видя сладкие муки, горькие радости, нежные страдания и приятное отчаяние других, я наблюдаю за Диланом, а он за мной. И все взгляды – сияющие, угрюмые, любопытные, восхищённые, вызывающие, манящие – обращены на него, потому что его наряд 20-х годов прошлого века и весь его облик выдают в нем поклонника часа веселья, часа удовольствий.
Я бы назвала Дилана сексуальным. Ни пошлым, ни вульгарным. Живым. От него ощущается этот поток энергии; его хочется коснуться. Он говорит с Алексом и незнакомцем, но в перерывах между словами делает небольшие глотки виски, бегло смотрит на проходящих. Когда падала тьма, луч маяка виднелся сквозь стёкла окон и притуплялся в лунном свете, медлил, тайком озирался и возвращался, влюблённый. Кружась с Зедом, я клала руки на его плечи в попытке отмахнуться от всех этих ряженых павлинов, но земля неожиданно ушла из-под ног. Зед возмущается и помогает мне встать.
– Грейс, как ты? – спрашивает Дилан.
Он неожиданно выплыл сбоку, и я почувствовала его руку на плече. Дилан поддерживает меня, ограждая от нового падения. Но Зед разделил нас с Диланом из ревности, буркнул что-то почти хамское под нос и увёл меня к лестнице. Ах! Грубость – это обыденность для него в последнее время! (Но лишь бы не испортить надежды Али на становление Дилана в новом городке) Поднявшись на несколько ступеней выше, я слышу у себя за спиной пожелание Дилана:
– Сладких снов, королева, – сказал он, немного помедлив и глядя на меня, вернулся к Алексу.
В ответ я смогла лишь нарисовать на лице лёгкую улыбку для него, не имеющую в себе ни зла, ни откровения. В белоснежной и воздушной комнате, так контрастирующей с остальным домом, я коснулась рукой кружев покрывала кровати сливочного цвета.
– Удивлена?
– Твоей ревностью или интерьером? И тем, и тем, на самом-то деле, – ответила я и упала на постель.
Зед обходит кровать и садится возле. Я поднимаюсь на локти; гляжу на него.
– Он мне не нравится. Не общайся с Диланом, – приказывает Зед, также ложась на бок рядом.
– Нет, Зед. Ты не можешь указывать мне, с кем общаться, а с кем нет.
– В данном случае могу, – шепчет он, понижая голос.
– Нет. Не можешь. – Я касаюсь его подбородка и заставляю посмотреть на меня. – Я с тобой, Зед. Тебе незачем ревновать.
Помедлив мгновение, Зед кивает с явно наигранной улыбкой и оставляет меня одну в комнате засыпать, сам же уходит неизвестно куда. Сон захватывает целиком, не оставляя места реальности. Я обретаю тихую долгожданную заводь, пока бездна народа танцует всю ночь до утра и тайные страсти маленького городка кипят.
На следующее утро я просыпаюсь от жары. Открываю глаза и отчетливо вспоминаю вчерашний день: Дилана утром, день с Зедом, маяк, дом Алекса и Зеда, вновь Дилана и вновь вечеринку; провожающий взгляд. Зед лежит рядом со мной; он так спокоен под параличом сна. Он мирно дышит, а я отхлёбываю прохладную воду, осматривая широкоплечего блондина и помещение. Волосы Зеда слегка растрёпаны, такие непослушные пряди. Быстро одевшись, я выхожу из комнаты за завтраком. Негромко играющая музыка с первого этажа разливается свинцовыми кругами в воздухе. Сквозь стеклянный потолок в выси виднеются багряные и воздушные далёкие облака; пол покрыт мелким сором; жёлто-красные птицы вспышками мечутся вверху, голося как ведьмы. Почти все комнаты первого этажа объединены арками; кухня со столовой тоже. У тёмной барной стойки замечаю Алекса и Дилана за беседой с чайными кружками в руках.
– Почему ты уже встала? Сейчас лишь шесть утра.
Дилан обнимает меня в качестве приветствия. Он безупречен и прочен. Дилан будто созерцает мир с некой высоты, одет соответственно, но сознаёт сложные обязательства, которые накладывают на него здоровье, рост, богатство, статус и род деятельности. Он скрупулёзно придерживается, даже без нужды, тонкой старомодной учтивости, отчего мне так запоминается и нравится его поведение. И я не хочу говорить о вчерашней грубости Зеда; не портить же разговор.
– Заботливо решила смягчить завтраком ужас похмелья Зеда. – Я открываю кухонные шкафчики.
– Да, ты идеальная девушка, – встревает Алекс несмотря на то, что он не может терпеть неряшливости, олицетворением которой я сейчас являюсь. Алекс питает врождённое почтение к породе, к одежде.