Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

V

Браницкий испытывал ненавистное ощущение всепоглощающей скуки; день не задался с самого начала. Утро, наступившее непозволительно рано, ознаменовалось звонком отца, который душным и слегка картавым голосом сообщил в трубку, что намерен приехать не позднее, чем через три дня.

Григорий Константинович выразил, интерес к тому, насколько усердно Александр готовится к предстоящей учебе. По его словам, крайне нежелательно было бы обнаружить, что сын так ни разу и не появился ни на одном из частных занятий у профессора Львова. За уроки преподавателя была внесена солидная сумма, сопоставимая разве что с двухмесячным окладом банковского менеджера. Тем более что за Сашу оплата была внесена в большем размере по настоянию самого профессора, поскольку учеников он брал только при условии прохождения базового тестирования. Браницкий же не сумел набрать нужное количество баллов, поэтому, дабы замять немного щекотливый вопрос, была обговорена дополнительная сумма, за которую светило науки согласился преподавать и ему.

Саша в свою очередь, поступил излюбленным и хорошо проверенным способом, попросту проигнорировав возложенные на него обязательства, решив не ходить на скучные лекции. Теперь его не отпускало чувство легкого беспокойства; сильно ли разозлится отец, узнав об этом. Однако же оно быстро притупилось и становилось все менее значимым, по мере того, как золотая стрелка на циферблате его часов постепенно двигалась вверх, приближаясь к цифре 11.

За это время, он успел насладиться монотонной видеоигрой, посмотрел жаркий веб-танец чернокожей девушки и даже отковырял кусочек настенной лепнины. Далее он планировал поехать в один из любимых ресторанов, где намечалась встреча с Кошелевым и очередной грудастой звездой Instagram, имя которой он не знал. Но замыслы его заметно омрачились, когда Владик проныл в трубку, что отравился диетическим коктейлем и сегодня присутствовать никак не сможет. Следовательно, обещавшее быть веселым мероприятие отменялось, и Саша был вынужден остаться дома.

– Чертова гроза, – бурчал он, досадливо вглядываясь в темноту густых облаков, – почему ее нельзя выключить, даже не погуляешь, сиди теперь тут сычом, хотя и то лень.

Браницкий прижался лбом к запотевшему стеклу и меланхолично наблюдал, как ветер гнет поредевшие сиреневые кусты и безжалостно кромсает поникшие розовые бутоны. Вода в фонтане подернулась легкой рябью и нагнетаемая мелкими дождевыми каплями постепенно перевалила за края мраморного бортика. Перед лицом Саши струились тонкие ручейки, стекавшие вниз по окну, от чего изображение становилось размытым и призрачным.

Спиной он чувствовал приятное дуновение теплого кондиционера, под босыми ступнями стелился мягкий ковер, и все его тело пребывало в состоянии комфорта и покоя.

– Только идиот мог бы оказаться на улице в такую погоду, – хмыкнул он, забывая о том, что сам рвался туда совсем недавно, – умный я, очень умный!

Его безмятежный взгляд продолжал скользить по тонким очертаниям далекой ограды, за которой виднелась голубоватая дымка хвойного леса. Неожиданно он заприметил неоново-рыжее пятно, резко выделявшееся на фоне холодных зарослей. Прищурившись, Саша обнаружил второй менее заметный объект сероватого цвета; определенно, они довольно быстро двигались по направлению к участку Браницких.

– Вот и идиоты проявились, – Саша с интересом прильнул к стеклу еще плотнее, – грибы дороже здравого смысла.

Вскоре, силуэты перестали казаться неясными и по мере приближения явили собой двух существ мужского и женского пола. Внешний вид их заставил Сашу сначала скривиться по своему обыкновению, а затем уже глупо захихикать:

– Даже быдло одевается лучше. Влад бы точно оценил, интересно только, что они здесь забыли?

Как оказалось, парочка, направлялась не иначе как к массивным викторианским воротам, преграждавшим путь к территории Браницкого.

– Вы что, серьезно? – Саша аж подавился воздухом от осознания нелепости сложившейся ситуации. – Кто пропустил их сюда?

В голове Браницкого возникло намерение разузнать, с какой стати у его порога смеют ошиваться личности нереспектабельного вида. Тем более, те уже подошли к воротам и выжидающе замерли, не обращая внимания ни на дождь, ни на пробиравший до костей ветряной шквал.

«Они уверены, что им сейчас откроют? Вот так новости!» Ему даже показалось, что женщина в оранжевой куртке смотрит прямо на него. Ощущение чужого пристального взгляда заставило его испытать неприятное покалывание где-то в грудине. Он торопливо отстранился от окна и направился прочь из комнаты, и, спустившись вниз по лестнице, крикнул горничной.

– Марин! Ты знаешь, кто там стоит у ворот?

Тихий ответ, прозвучавший из недр кладовой, оказался отрицательным.

– Нет, это ну это, определенно, обещает быть интересным, если даже персонал не в курсе, то прийти они могли только ко мне. Но такое ведь невозможно – это абсурд!

Браницкий достал из кармана телефон и набрал внутренний номер охранной компании, осуществлявшей надзор за его территорией. Диспетчер вялым голосом пробурчал, что никакие посторонние лица в районе наблюдаемой зоны не были зафиксированы на камеру. В ответ на это Саша резонно заметил, что вышеупомянутые лица все же стоят практически у него под окнами, и он понятия не имеет, как такое могло получиться.

– Нет, можете не вылезать из своего подвала, я сам разберусь, – сердито сказал он и бросил трубку.

После чего ему пришлось совершить еще один звонок, на этот раз небезызвестному дяде Юре, который в тот момент мирно посапывал в недрах домика для прислуги.

– Приведи их ко мне, – приказал он. – Я жду!

Совсем скоро незваные гости уже топтались в главном холле. Дядя Юра с непроницаемым выражением лица прикрыл входную дверь за ними и молча остался стоять, буравя парочку подозрительным взглядом.

Засунув руки в карманы штанов, Саша с надменным видом замер на верхних ступенях мраморной лестницы. Не торопясь спуститься, он скучающе рассматривал визитеров, отмечая все больше и больше непонятных деталей.

Мужчина казался значительно старше своей юной спутницы; в его спутанных волосах отчетливо проступала седина, а под глазами залегли глубокие морщины. Он сильно сутулился, что умаляло его и так небольшой рост. Возможно, он и не был стар, однако угрюмое выражение на остром смуглом лице было присуще лишь людям, чья молодость давно минула, а зрелость готовилась уступить пожилому возрасту.

Его мутные глаза вяло скользили по роскошному убранству помещения, даже не останавливаясь на Саше, что не могло не разозлить вышеупомянутого. Девушка же не была красавицей и не имела особо выразительных черт, в отличие от старика. Русая, неказистая простушка, казалась незаметной настолько, что Сашу заинтересовала в большей степени куртка, чем та, на ком она была надета. Она беспокойно теребила край синего платья и упорно смотрела прямо в глаза Саше, с какой-то отчаянной уверенностью, пытаясь поймать его взгляд. Браницкого же это не заинтересовало, и он не стал смотреть на нее столь же пристально.

Создавалось ощущение, что эти двое, если уж и пришли именно по какому-то делу, то непременно утратили интерес, едва оказавшись на пороге. Молчание затягивалось, и ни одна сторона так и не сделала шага навстречу.

Было слышно, как старик хрипло дышит и недовольно топчется на месте, чавкая мокрыми ботинками по сверкающему полу, всеми силами демонстрируя свое недовольство, однако упрямо не произносит ни слова.

Саша не выдержал и, придушив в себе чувство гордости, выдавил:

– Юра, отправь Марину за чаем.

VI

Чаепитие проходило в напряженной обстановке. Старик даже не притронулся к ароматному напитку, но не отказался от домашнего печенья. Девчушка же осторожно отхлебывала, крепко вцепившись в чашку обеими руками.

Саша расположился на диване напротив, широко разведя ноги и раскинув руки в стороны. Он запрокинул голову назад, бесцельно смотря в потолок. Минуты тянулись мучительно долго, и Сашу начало клонить в сон. Его веки тяжелели, милосердно прикрывая усталые глаза от резкого света хрустальной люстры. Хриплое дыхание старика смешивалось с шумом дождя за окном. Напряжение отступало, и Браницкого охватило приятное томление. Он блаженно улыбался и наслаждался чувством долгожданного комфорта. Мысленно он покинул стены родного дома и погружался в недры любимой кальянной; ему казалось, что ароматный дым уже наполняет его легкие и блаженство охватывает его будто наяву.

Однако уснуть ему не удалось, ибо старик вдруг раскашлялся. Браницкий скривился и приподнял голову. Его глаза встретились с глазами старика, который впервые за минувший вечер смотрел прямо на него. В его взгляде читалось чувство осуждения и крайней неприязни. Несмотря на свой задор, Браницкий несколько стушевался и даже ощутил некую робость, что было ему крайне несвойственно. Незнакомая эмоция испугала его и заставила, как бы парадоксально это ни было – опустить глаза. По щекам Саши разливалась предательская краснота, а губы плотно сжались. Он уже собирался раскрыть рот и сказануть что-нибудь неприятное в свойственной ему манере. Но старик опередил его, предостерегающе подняв узловатую руку:

– Никогда не произноси слова, которые потом захочешь взять обратно, – он раскашлялся снова, – здесь нет… кхе-кхе, нет ни одного человека, который не уважал бы тебя.

Услышав сие высказывание, Саша задохнулся от гнева.

– Кто тебе разрешал обращаться ко мне не «ты»?! Я что пес бродячий?!

Старик закряхтел и покачал головой, пропустив слова Браницкого мимо ушей:

– Тебя и только тебя мы ценим столь сильно, что всякая низость, на которую ты способен, не будет для нас значительна. Мы любим тебя! Наша любовь безгранична, в ней фальши, нет притворства.

На этот раз Браницкий чуть не подавился и даже слегка подпрыгнул на месте.

– Что ты мне сейчас втираешь, папаша? – захихикал он, прикрывая рукой рот, на бледных щеках выступил красноватый румянец, а на глазах появились слезы, – ты пидарас что ли?

Но словесное оскорбление ничуть не смутило старика.

– Сейчас ты позволил себе грубость, думая, что подобное сойдет тебе с рук, но ты ошибаешься – подала голос девушка, – задумайся хоть на мгновенье о возможных последствиях.

– Какие еще последствия? – Браницкий устремил на нее немигающий и безучастный взгляд, каким он всегда смотрел на тех, кто казался ему примитивным.

Старик горестно покачал головой и задумчиво посмотрел на Браницкого.

– Ты полагаешь, что тебя ожидает скучный, разговор о Боге? Думаешь, я буду истязать твой разум неинтересной чепухой, о которой ты слышал бесконечное количество раз?

Браницкий на секунду завис, а затем разразился оглушительным хохотом, хватаясь за живот.

– Я понял! Ха-ха! Вы эти… как их там… свидетели Иеговы, ха-ха! Как я сразу не догадался, ха-ха!

Старик же снова поднял руку, заставляя Браницкого, невольно умерить свой пыл:

– Ты вновь ошибаешься, ибо мы не имеем никакого отношения ни к кому из перечисленных.

– Так кто вы?

– Мы тень твоих воспоминаний, – вновь заговорила девушка странным, пугающим голосом, – тень давно забытого, утраченного тобой прошлого, о котором ты не догадываешься. Что есть жизнь в настоящем? Это цепочка известных тебе событий, которые подобно бусинам нанизаны на нить существования. Ты можешь проследить ее от момента рождения, до смерти. Однако, – она сделала небольшую паузу и заговорила еще тише, – кто сказал, что есть только одна нить?

По спине Браницкого пробежал холодок, и он нервно сглотнул.

– Нить может оборваться. Часть бусин пропадет в неизвестности. Но можно собрать их заново и надеть на другую нить, поменяв местами.

– Чего ты даже не заметишь, – усмехнулся старик.

Браницкий потер потные ладони и немного приосанился.

– Если так, то кто надевает эти самые бусины? И кто держит нить?

Старик ничего не ответил и повернул голову в сторону окна за спиной Браницкого, где ураган беспощадно ломал ветви деревьев.

Саша обернулся. Ему потребовалось не более трех секунд, чтобы разглядеть то, что заставило его побелеть. Он не сумел сдержать истошный вопль, больше похожий на визг, и часто задышал, прикрывая ладонью рот.

Сквозь запотевшее стекло, проступал черный силуэт тощего человека. Руки его шарили по поверхности окна, пытаясь открыть замок снаружи. Кожа человека казалась серой, а спутанные волосы облепили острое лицо. Одет он был в грязный суконный плащ, насквозь промокший. Несмотря на болезненный вид, он был молод, едва старше самого Браницкого. Рот его нагло ухмылялся, причем поднимался лишь правый уголок губы, обнажая гнилые зубы. По настоящему жутким его делал глубокий шрам, рассекавший глаз и бровь точно по центру. Левый же глаз был прикрыт таким – же рваным веком.

Незнакомец был слеп, но лишь безумец, мог бы посчитать этого человека слабым или беспомощным. Поистине Браницкий испытал чувство животного страха. Он оглянулся обратно, но с ужасом обнаружил, что ни старика, ни девушки уже нет в комнате, а вязкая темнота затопила гостиную.

VII

Саша попытался закричать, позвать на помощь Юру, но не смог этого сделать. Горло будто сжала ледяная удавка, а ноги отказались слушаться. Он с трудом скатился на пол с дивана и пополз в сторону коридора, опираясь на локти. Бормоча что-то невразумительное и захлебываясь истерическими слезами, он в отчаянии прокладывал дорогу, расталкивая в сторону пуфики и отодвигая резные стулья. Случайно задетый столик на ножке с грохотом обрушился на пол. Стеклянная поверхность разбилась на осколки; часть из них задела руки и лицо Александра, но он не почувствовал боли, ибо страх притуплял ее. Не оглядываясь, он полз, подгоняемый запредельным ужасом.

За спиной послышался скрип открываемой оконной створки и мокрое чавканье. Спину Браницкого обдало порывом ледяного ветра с улицы. Он зажмурился и все равно продолжал ползти, с отчаянием пытаясь покинуть пределы гостиной. Дышать было тяжело. Хруст осколков под ногами слепого оборвал надежду Браницкого спастись. В какой-то миг кошмарный звук оборвался, и буквально на несколько мгновений воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Александра. Но уже через секунду холодная жилистая рука мертвой хваткой вцепилась в его волосы и одним мощным рывком дернула вверх.

Браницкий заверещал от боли, распахивая глаза, и, наконец, увидел лицо преследователя вблизи. Кривой рот его слабо приоткрылся, втягивая воздух свистящим звуком. До ушей Браницкого донесся слабый отголосок шепота, раз за разом повторявшего одно-единственное слово: «Лагеш! Лагеш! Лагеш!»

В тот же миг, мир перед глазами Александра померк.

***

Он оказался в странном месте. Место это не было похоже ни на одно из футуристических воплощений больного подсознания человека. Со всех сторон его окружало размытое пространство; будто маленький кусочек земли загородили мутными стеклами. Сквозь их толщину он видел темные силуэты, отдаленно напоминавшие человеческие. А были ли это люди?

Браницкий посмотрел под ноги и обнаружил, что его ступни утопают в искрящейся серебристо-ртутной массе. Над головой слышались громовые раскаты и слабый шум дождя. Но все это оставалось где-то наверху, за импровизированным стеклянным барьером. Дышать стало легко, воздух был свежим. Браницкий чувствовал необъяснимое спокойствие, несмотря на всю нереальность данной ситуации.

В нескольких метрах от себя, он различил фигуру того самого слепца, который стоял неподвижно спиной к нему, обнаженный по пояс и босой. Его тощие лопатки сильно выпирали, натягивая тонкую кожу, грязные черные лохмы доходили почти до плеч. Теперь он не вызывал у Александра прежнего ужаса, поскольку при нынешнем освещении имел гораздо меньшую схожесть с персонажем из американского фильма ужасов.

Осмелев, Браницкий сделал несколько шагов вперед и обошел его спереди. Человек же продолжал стоять неподвижно, низко опустив голову, так, что лицо его было практически неразличимо под волосами. Он хрипло бормотал что-то на непонятном языке, периодически переходя на шепот.

Александр поежился, но все же поборол наступающий страх и решился тронуть слепца, но не успел этого сделать. Стоило ему поднять руку, как тот вздрогнул и резко перехватил запястье Браницкого. Хватка его оказалась на удивление крепкой. Александр зашипел и попытался высвободиться, но это оказалось ему не по силам.

Слепой поднял голову, глубоко втянул ноздрями воздух и поцокал языком, как это делают многие незрячие. Свободная рука его вытянулась вперед, прямо к лицу Браницкого. Тот инстинктивно зажмурился и в ту же секунду ощутил прикосновение прохладных пальцев к своим векам. Слепой методично ощупывал каждый миллиметр кожи Александра. Когда очередь дошла до висков, пальцы дрогнули и замерли.

– Ты изменился, – прошептал слепой и вновь продолжил ощупывать лицо, – похож на себя прежнего; столь же молод. Но рука моя не чувствует шрамов, грубой обветренной кожи, рубцов или хотя бы щетины. Ты нежен, словно девица. Что произошло с тобой? Что заставило тебя стать таким? Что размягчило твои черты?

Саша не нашелся, что ответить.

– Сила. Доблесть. Что осталось в тебе от этих качеств? – продолжал слепой, криво улыбаясь. – Твердое стало мягким, железо превратилось в золото. Чистая прежде душа сочится гнилью, словно неизлечимая болезнь, отравляет тебя. Тот, кто прежде славился бесстрашием, сделался трусом. Я чувствую липкий страх и злобу, слышу, как звенят напряженные нервы, испуганное сердце бьется так громко и отчаянно, что твои ноги сгибаются от дрожи, готовые вот-вот отказать. Рад ли ты слышать это, Каим Эхнади? В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь – пустота.

Едва он произнес последнее слово, как окружающее пространство вновь растворилось в непроглядной черноте. Голос его потонул в ней, уши Браницкого словно заложило ватой и его сознание померкло. Его буквально подбросило на кровати. Он закашлялся и бешено завертел головой, с облегчением узнавая очертания родной спальни. Хрипло дыша и не переставая кашлять, Браницкий растерянно моргал, пытаясь сконцентрироваться. Затем он замер, что-то обдумывая, резко вскочил на ноги и обошел комнату по периметру, заглядывая в каждый угол. Он даже включил свет в ванной и отдернул ширму в душевой кабинке. Вернувшись в комнату, выглянул в окно и только после этого успокоился, ибо нигде ранее упомянутых персонажей не было.

Браницкий облегченно вздохнул и упал обратно на кровать.

– Нет, ну это полная задница, больше никогда в жизни не буду бухать, – он задумался, – до следующего понедельника точно.

Он достал телефон. Часы показывали 4:40 утра, а на календаре стояла отметка 27.08.2018.Александр хмыкнул и откинул телефон в сторону. Затем он зажмурился и завернулся в одеяло, погружаясь в сон, на этот раз здоровый и крепкий.

VIII

Август сменился солнечным, но прохладным сентябрем. Пришло время необременительной для Браницкого учебы. Юридический факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова гостеприимно распахнул стеклянные двери для кучерявого первокурсника. На поясе студента игриво блестела золотая пряжка LV, а на руке столь же заманчиво сиялиVC.

– Золото тяжелое, – с улыбкой повторял Браницкий, раз за разом демонстрируя побрякушку стайке девочек-однокурсниц, – приходится держать на весу, для баланса.

На занятия он приезжал практически всегда с опозданием, но зато прямиком к главному входу. Юра открывал лакированную дверь черного майбаха и Александр, почти с тигриной грацией вылезал из недр бежевого салона, левой рукой поправляя солнцезащитные очки. С пренебрежением ловил завистливые взгляды других студентов, которые вынуждены были брести от метро на своих двоих.

Иногда, он приводил на лекции Владика и других приятелей; вместе они садились на задние парты и смотрели интересные видеоролики или же обсуждали что-то. Преподаватели если и порицали подобное поведение у студентов, но не открыто. Вслух лишь просили быть малость тише и иметь уважение к остальным учащимся, в виду того, что некоторым из них действительно хотелось узнать что-то новое.

После окончания учебного дня шла вереница увлекательных событий, наполняемая музыкой, ароматными паровыми коктейлями, игрой в приставку и азотными шариками. Дружище Владик испытывал самые нежные чувства к тем самым шарикам. Бывали случаи, когда на какой-то вечеринке, он мог пролежать на полу несколько часов подряд в обнимку с баллоном. Пока все остальные, включая Браницкого, наслаждались более изысканными удовольствиями.

Бары встречали юных последователей Аль Капоне не менее приветливо, чем университеты.

– Я никогда, клянусь! – орал Браницкий на ухо своему новому другу Арсену, – никогда не буду дуть, как Кошелев! Только бухать!

Но все же вдыхал теплый азот и уносился в мир, полный смазанных неоновых картинок – полуголых женских тел и моря дорогого алкоголя, в котором Браницкий с наслаждением растворялся.

Иногда его дергало, словно током, он бросался в танцующую толпу и принимался бесноваться в такт музыке.

Предприимчивые бородатые ребята угрожающей наружности пытались обчистить карманы Александра. И сказать честно – пару раз им это удавалось, но Браницкий этого не помнил, в силу своего безвольного состояния. Зато, когда однажды, другой не менее бородатый гражданин, назвавший себя Орханом, вмешался и не позволил им этого сделать, Браницкий приписал эту маленькую победу на свой счет. Лица своего благодетеля он не запомнил, но зато рассказал всем знакомым о том, как избил трех человек, значительно превосходящих его в силе.

Многие тихонько посмеивались и переглядывались в процессе повествования, поскольку знали об истинном положении вещей. Но травмировать самолюбие кудрявого принца никто не решался.

Так, играючи, легко сентябрь рассыпался ярко-красными кленовыми листьями октября, явив золотое начало месяца дождливой погодой и ледяными ветрами.

Учеба постепенно наскучила, и Браницкого одолело незнакомое доселе беспокойство. Беспокойство это сменилось плохим настроением. Ощущение смутной неопределенности крепко засело в его мыслях, все сильнее загоняя Александра в неприятное состояние, избавиться от которого можно было лишь с помощью наркотиков. Препараты немного облегчали симптомы депрессии, но не подавляли её.

Он мог часами валяться на диване в гостиной, слушая музыку и пытаясь заснуть. Однако просторный янтарный зал опротивел ему после того, как Браницкий стал отождествлять его с событиями ночного кошмара. Странные сны повторялись с завидной регулярностью и в какой-то момент стали приходить каждую ночь.

Постоянно один и тот же образ преследовал его, лишая сил и покоя. Костлявый слепой юноша с уродливыми шрамами являлся Браницкому в каждом сне. Страха Александр не испытывал, его просто не было. Но всепоглощающая тоска все сильнее и сильнее охватывала его при виде этого человека. Тоска непонятная, неподкрепленная какими-либо доводами, с точки зрения высококвалифицированного психолога.

– Я устал, – бурчал он, сидя в мягком кресле напротив субтильной женщины располагающей наружности, – мне лень все это.

– Александр Григорьевич, – она мягко улыбалась и проникновенно заглядывала ему в глаза, всеми силами демонстрируя участие и сочувствие. – Сейчас вы не пытаетесь уйти от проблемы, а наоборот погружаетесь в нее. Как я говорила ранее, это неплохо, но не в вашем случае. Вы слишком эмоционально подавляете себя, даже судя по вашим рисункам…, – она встала, зашуршав элегантными расклешенными брюками, и ненадолго ушла в соседнее помещение.