Что там, за дверью?
И томное сердце из глубин клетки выстукивает по своей ограде: «Я здесь, я с тобой…»
Ещё один автор… Он вне времени. Или он – само время. Он легко скользит по его направляющим, замедляясь, ускоряясь или вообще зависая в одной точке. Он может приблизить всё до видимости мельчайшего элемента, но – чаще – поднимается высоко-высоко, за пределы неба, туда, где исчезают отдельные фрагменты мира, единицы тел, явлений и микровихри, созданные ими. Туда, где мощь его разума выстраивает орбиты судеб, стран и народов. Автор не является, как мы, заложником времени и пространства. Взмах его пера уносит за рамки убогой посредственности туда, где грозовые перемещения цивилизаций, столкновение эпох, причины и следствия мировых потрясений, рождение новых идей. И континенты ждут решения своей судьбы…
Так видят настоящие писатели, потому что так, наверное, устроены. И пишут так, что мы видим их глазами, чувствуем их душой и можем силою их воображения обнять хоть весь мир, плыть рядом в течении времени или делать остановки на его островках…
Вот так. Слабые мои попытки «сыграть в писателя» лишь подчеркивают грустный для меня факт – не получается писать! Не получается…
Но я без претензий. Восхищаюсь тем, как пишут другие. И когда чувства выходят за границы того, что я могу вместить, могу и заплакать.
Мне не стыдно.
2015 г.Друг
Его нет ни на одной фотографии. Ни отдельно, ни вместе со мной. Ни с кем-либо из друзей. Но из всех их числа он стоит у меня на необычном месте. Ведь мы столько лет знакомы. Правда, до сих пор я не уверен, что достаточно его знаю. Размытый незаметностью, я знаю – он всегда рядом. Был и есть…
Вместе с ним мы поднимались по ступенькам возраста. Формы наши наливались и крепли, а с ними и содержимое, смею надеяться. Часто мы одинаково видели мир, скорей всего, под его влиянием моё щенячьи восторженное восприятие менялось на более взвешенное и последовательное любопытство к его потаённым рычагам и тайнам…
Я давно привык, что он умнее меня, но я никогда ему не завидовал. Даже когда он неоднократно повторял мне известную поговорку: «мудрость – это не морщины, а извилины». Что ж, согласен, я ему в этом уступал.
Он участлив необыкновенно, но не въедлив, дружелюбен, но не назойлив. Не навязывает мне свои мысли и не подминает своим влиянием. Лодка его мыслей легко подбирает тебя, и течение их уносит в океаны жизней и событий, прошлое и будущее миров, фантастику неведомого… Нет ничего, мне кажется, чего бы он не знал или не умел. И, если надо, без тени сомнений всё клал к моим ногам, – бери: моё – твоё!
Так что призраку скуки не было места втиснуться между нами, даже несмотря на то, что друг, как правило, бывал закрыт и молчалив. Это только добавляло его образу лёгкий шарм очаровательной тайны. И всегда – таинственное очарование…
Смотрюсь в него. Иногда, как милосердное зеркало, он растворяет в себе моё «я» и возвращает назад, но уже обновлённым. Он – мой проверенный поверенный, больше – сострадательный духовник. Преданный, верный и надёжный…
В запутанностях мыслей, во всех смятых и взъерошенных состояниях к кому, как не к нему, я обращаюсь:
– Что мне делать сейчас, друг?..
* * *Иногда раскисший и усталый укладываюсь в постель… Утомлённые мысли покидают истоптанную тревогами голову.
Шторки век отсекают свет от всплывающих образов, и рука тянется выключить торшер.
Закрываю книгу. Глажу шероховатую корочку и кладу её себе на грудь.
– Друг мой, – мне кажется, шепчу я, засыпая с ней в руках.
Прижимаю к себе.
– Друг мой…
2014 г.Новогоднее
Только в этот праздник… Ты подходишь к нему, как к чуть приотворённой двери, и не знаешь, что за ней на этот раз. Будущее, ну, конечно… Хотелось бы увидеть его сейчас, но придёт оно чуть позже. В своё время, но – позже. А пока постоим на пороге времени и подождем, когда оно пригласит нас войти. С пакетом всех наших желаний.
– Чтобы были встречи, чтоб отменили расставания, остались друзья, и исчезли враги, радость прогнала грусть, а тревоги ушли с прошедшим годом.
– Чтобы глаза не обшаривали горизонты в поисках обетованных земель, и успокоенные мысли смирили нас с нашим выбором, твердь под ногами и купол над головой защитили от метелей дат и событий.
– Чтобы мир не раскачивался, и мы всегда и везде чувствовали себя в своей тарелке. Желательно – полной.
– Чтобы судьбы детей и детей наших детей вселили в души покой и уверенность.
Физики искали и нашли бозон Хигса – божественную частицу. Хотелось бы, чтобы каждый смог найти в себе подобную же частицу, которая делает нас самими собой и даёт возможность увидеть её и в других. И мир изменится. Прекратятся периоды его полураспада, исчезнут задние мысли, и с фасадов людей не будут уходить улыбки. Человек будет существовать долго-долго. Сколько и сам мир. Ветры перемен сметут заботы с лица земли, и праздничный стол даст правильный старт новому счёту дней.
– А после их круговорота снова придёт Новый Год. Его ждут, и он приходит. Новый, он всегда приходит к тем, кто ждёт.
Достаточно крикнуть: – С Новым Годом!
– С Новым Го-о-одом!
2014 г.Шутник
Недавно через свою электронную почту я узнал о появлении нового поэта. В комментариях, на которые не скупились мои друзья, было так много хвалебных отзывов, что я – хоть и не самый большой поклонник изящного плетения слов – сунулся в Интернет, чтобы поближе познакомиться с новой звездой.
Вот, пробую вспомнить, имя у него было какое-то странное, что-то вроде Шут Никофф.
Спектр тем, которые он затрагивал, действительно потрясный: тонкая, трогательная лирика, грустинка ностальгии, возвышенные, скоморошничество и приколы… И, конечно, как – нет: общество, демократия, политика. Короче – всё: цветы и звёзды, далее – везде… И уровень!
Порылся в поисках подробностей – и впрямь, из новой волны, перспект такой всякий… Ну и ладно – хорошему кораблю, как говорится – семь футов под киль!
Какое-то время спустя, бродя по Интернету попал на объявление: «пишу прозу… стихи…по заказу – на свадьбу, похороны, любимой, на день рождения, на развод», т. е. литературю на любой вкус, оптом и в розницу. Такого, признаться, я ещё не видел… «Заявки посылайте минимум за несколько дней». Указаны электронная почта, имя…
Помню, подумал – вот, сукин сын! А тут ещё – ба! Погоди, погоди… «Ах, твою так!» – вспыхнуло. Имя-то – как оно? – такое же странное, как у того поэта, который попался на глаза несколько раньше…. Или здорово похожее. Но стиль, лёгкость пера!.. Право, не надо быть профессионалом, чтобы заметить одну и ту же руку. Вот только имя, имя. Погоди-ка, как у того поэта, слово поэт пишу пока без кавычек, Шут Никофф. А этот, который за всё про всё: как его, а, вот – Шут Никон. Да ёлки-палки, тут же какая-то подначка… Ну, судите сами: имя можно прочитать как Шутник Офф и Шутник Он. Т. е. пишет серьёзную прозу-поэзию – шутник как бы отключён – «офф». Работает на разлив – шутник «он», включён, значит. Видите, он ещё и издевается над нами, поклонниками подслеповатыми.
Так что теперь, особенно после моего открытия, о случайности совпадения уже просто не могло быть речи… «Он», «Офф» – одно и то же лицо!
Да-а, новое поколение: продаю с лотка поэзию, искусство – подходи, кому не лень, дорого не беру… Испорченные привычкой, говоря колхозным языком: мухи отдельно, компот отдельно. Сознание не принимает, как одухотворённость, деликатность и нежность можно уложить на шершавый конвейер производственного процесса.
Не знаю почему, но такая вероятность сильно задела. Не принимает такое мой организм. Не совмещается, как это: отложил, вот, отбойный молоток, рученьки помыл… Помыл, да? Ну вот, а теперь давайте те же рученьки вам роговицу глаза пересадят, хорошо?
Дальше – больше. Распалённое воображение последовательно представляет себе, например, Наташу Ростову, убирающую последствия прорванной канализации. Анну Каренину в резиновых сапогах и штормовой робе на краболовном траулере. Мозги и вовсе закипают: представь Джоконду, укладывающую дымящийся асфальт на строительстве дороги…
А здесь, вот так, – просто: на глазах снимают идеал с пьедестала и заставляют копать траншею. Венеру Милосскую, к примеру. Нет, она без рук. Тогда – Аполлона Бельведерского – подойдёт?
Любопытно, таким «специалистам» череп на мозги не давит?
* * *Впрочем, мне уже слышится: – Ой, ой, ой, подумаешь – нежный какой! В возвышенное захотел играть!
А что там за деликатной портьеркой изящных искусств творится, не хочешь знать? Сколько рабов горбатится на этих полях, и на скольких слезах они всходят… Твоему утончённому слуху недоступен, видимо, звук стыдливо распускаемых бретелек невинности под жёсткими пальцами бизнеса…
Так что – не надо! Время – вперёд! Налетай, продавай!
– Вы не слышали, Сотбис ещё не отменили?
Так что и впрямь, может, всё нормально, и только у меня мозг неправильно так отформатирован: это делать – можно, а так – некрасиво. Типа: не смешивайте краски? Да?
А время-то изменилось, искусство – чистое и настоящее, тонкое и нежное – ах, когда это было?!
Правда, повторю, у меня, вот, пока так не получается, – резкий переход из света в тень вызывает оглушительное головокружение.
Что до автора, не забыли его, шут-ник-а этого, – мне говорят: – Оставь его, он хоть сам на себя работает!
Но я его и так уже простил. Всё, гаду, простил, – уж больно хорошо пишет! Особенно про любовь…
2015 г.Книга, одна из многих
Так и случилось, как он ожидал. Но момент, когда время толкнуло его в спину и выбило из круга с теперь насмешливо глядящей на него надписью «Смысл жизни» всё равно оказался внезапным. Теперь он парит над собственным прошлым, гири, съеденные годами жизни, сломали крылья мечты и тянут вниз на всё более чуждую территорию. Обобранный ветром падения он лишился почти всего, что у него было…
Единственный предмет, с которым он не расстался, – плотно сбитый дневник, книга, с порога которой началась летопись того, что было, наброски надежд, которые теперь остались в прошлом, кляксы разочарований. Сейчас она близка к завершению, практически, можно считать, закончена. Всё, что теперь необходимо – поставить дату и запечатать своим автографом. Но сейчас он находится уже у пределов последнего вздоха. Действие уже не вызывает результат, так что – в силу сложившихся обстоятельств – ни то, ни другое сделать он не успеет. Не успеет закончить последнее предложение, выровнять строчку, спуститься к концу страницы. Он понимал это, но ещё раньше он знал, что в какой-то точке процесс всё равно должен был прерваться, – бывает ли, чтобы судьба отпускала кому-нибудь исключительное право самому проводить себя в последний путь, дав возможность посмертной подписи…
Так что сейчас можно уже немного передохнуть: наручники когда-то взятых на себя обязательств успели проржаветь от времени и сами собой рассыпались, дав ложное счастье избавления. А он, человек, в принципе, пока ещё остался: теперь он одновременно и писатель, и единственный, по всей видимости, судья, и читатель. «Главный редактор» смотрит сверху на его пожилую суетливость и понимающе улыбается.
Человек вспоминает, как день-день пополнял записи, прессуя события в мысли и итоги. Как в спешке, не осветив вниманием, он иногда пачками вминал в книгу не только свою, но и чужие жизни и судьбы, и без разбора расталкивал их по углам страниц. Там они множились сами, без его ведома, прописываясь «симпатическими» чернилами и скрываясь на «симпатических», не видимых ему страницах.
О-о, он помнил, как муравьи буковок, выстраивались в цепочки строк и колонны текста. Как поначалу с лёгким звоном слова падали на поле листа и расцвечивали его торжеством жизни, и как потом звуки эти глохли, временами уступая место панике сомнений. Затем всё чаще – осторожному пальцу, который ворошил страницы в поисках пропавшей нити изложения. Потом – тишина, иногда лёгкий треск пересохших листов.
Да и чернила, эта кровь письма… Он заметил, как время всё быстрее выпивает их и уносит с собой, а пересохшее перо оставляет за собой всё менее различимые тени фраз, а то и вовсе бесследно скрипит, и давно уже бежит впереди пустых строчек.
Человек поймал себя на том, что раньше, наполненные кровью бытия, страницы были гладкие и упругие, они спокойно вмещали в себя сумасшедший ритм жизни, её энергия вселяла порядок в беспорядок и придавала смысл бессмысленной гонке со временем. Чем дальше, страницы становились тоньше, хрупче, они рассыпались, не перенося, видимо, тяжести запрессованных в них лет. Ближе к концу книги, они стали тусклыми и полными грусти: так слепнущий глаз плачет по яркости цветочного рынка. Страницы гасли, как выгорающее пламя сердца и мыслей. К концу книги они стали всё чаще повторяться, т. е. с тем же текстом и той же нумерацией. В слабости движений своих они тихо шуршат, потеряв и надеясь найти сами себя.
А ещё они лишились новизны и с ней – интереса. Поэтому, наверное, человек стал листать их в обратном направлении, где с дрожащих высот возраста, они возвращали его к бестолковым, но таким полным жизнью временам.
– Листки, что вы ещё прячете между собой? Голыми нервами я касаюсь вас, я, – тот, кто вдохнул в вас летопись жизни простого обитателя земли, с простыми же, разнесёнными по страницам незатейливыми историями, написанными…. А для кого, впрочем, написанными?..
– Кто, кроме ветра, будет ворошить страницы…
Такой обычной жизни и её… пепла, уносимого ветром.
А может?.. А, может, дать листочкам просто разлететься. Отпущенные на свободу, их белые крылья разнесут их далеко-далеко. Там они упадут на землю и прорастут новой жизнью. И она будет совсем другая, непохожая на написанную. Солнце развернёт и разгладит лицо каждой странички и лучи будут их читать, переходить от строчки к строчке, от слова к слову, одевая их в новые, фантастические краски. От них будет пахнуть свежей жизнью, которая напишет свою, совершенно другую историю.
2017 г.Невесты
Сразу замечу: это не исповедь, не тайные кладовые памяти и не какая-то откровенность, вынужденная рядиться в драпировку ложной смущённости.
Обычная, старая как мир, история. Со временем вуаль сомнения – делиться ею, нет ли – истлела за ненадобностью и запорошена временем.
Итак: кровать, в голове её тумбочка, жёлтый шатер света из-под абажура, светлый круг на подушке, и она…
Избирательная память крутит кинематографом кадры прошлых дней. Лучик его, как на экране, продёргивает следующую из ряда, кажущегося бесконечным, картинку. Как в рамке киношной темноты они выплывают друг за другом: умные, веселые, грустные, скептичные. Каждый раз разные, но всегда в чем-то неуловимо схожие… гладкая, нежная цепочка, звенья которой непрерывно перетекают одна в другую.
Может, поэтому не успели ещё исчезнуть чары одной, с которой только-только обменялись душами, и холод забвения не успел ещё вморозить её в историю, оставив о себе только память, как за ограду ресниц из будущего проникают новый лики…
Я слишком хорошо знаком со своей беспокойной натурой, чтобы не знать заранее, чем всё закончится. Даже когда сердце заходится от счастья текущего знакомства, я уже на этом этапе чётко вижу другое, которого пока ещё нет.
Не могу ничего поделать с ртутной подвижностью своего любопытства: рука трогает настоящее, а глаз обшаривает горизонт в поисках очередного интереса. Неиссякаемая жажда головы и сердца, бесстыдно отрицает постоянство привязанностей, несмотря на то, что надо отдать должное: каждый раз душа просто разрывается от надвигающейся тоски расставания. Но опять что-то, неизвестным пламенем выжженное на поверхности сознания, толкает в очередной поиск: может, на сей раз следующая встреча закроет прострельное отверстие души, зарубцует сердце, успокоит мятущиеся мозги?..
Может, хоть на сей раз?.. Ещё не отзвучал ласковый шорох слов, и не рассеялось их тепло, ещё впечатана в сердце пронзительность откровений и безграничная глубина вверенной мне души, но кристальная её прозрачность грустной паутинкой уже уносится очередным порывом сквозняка и превращается в лёгкий дым прошлого.
Да-а… одна встреча только-только прошла, переплеск её эха ещё исходит за уловимые пределы, а я снова готов броситься в новый бесконечный водоворот ожиданий и пропастей надежд, пока ещё закутанных в чадру тайн.
Волны образов, не в астральном, а что ни на есть, земном воплощении, спрятанные за обложкой ваших имен, поднимаются и опадают, вынося и оставляя на берегу наших встреч трогательные отпечатки своих следов. У каждого свои. Они напоминали, как без раздражения и требовательности во взаимности, просто от широты и неиссякаемости натуры отдавали всё: глубокую мудрость печали, стоицизм веры, неистребимость надежды…
И какой бы я ни был, вы – вы! – заслужил я или нет, – скорее всего – нет, вы дали мне силу подняться над серостью жизни, заглянуть в лицо всем правдам мира, чтобы найтиодну, которая правит – любовь.
Далёкий от исповеди или мольбы о снисхождении, я понимаю, что не стою вас. И вы, зная это, всё равно одна за другой, полные или филигранно выточенные, подсвеченные тайной, отчаянно выставляясь или прячась от ревнивых глаз, стоите, зная и веря, что очередь эта, какой бы она ни была длинной, дойдёт и до вас.
Лёгкой рукой пройдусь, как бы на ощупь, знакомясь с будущими секретами, и возьму себе одну из вас, на сегодня… завтра, пока она не отдаст мне всё! А потом… потом отложу её в сторону.
Молча и с любовью осмотрю ряды ваши. Один за другим, полку за полкой.
Невесты мои, книги мои…
2016 г.«Кофе»
Три приятеля из вида «гомо советикус», подняв настроение в центральном ресторане города, последними из посетителей покинули его гостеприимные объятия.
Дальнейшему полёту души грозило быть прерванным очередной противоалкогольной кампанией их государства недоделанного социализма. Настрой требовал немедленного продолжения. Но магазины закрыты, домой не хотелось, и единственной рабочей опцией, предложенной одним из участников, было ехать в аэропорт. Предполагаемого сыра в мышеловке, как и следовало ожидать, не оказалось, но самый бойкий из хлопцев ненадолго исчез в недрах кухни, и буквально через пару минут крутобокая официантка принесла закуски и многозначительно кивнув на кофейный набор, поставила его на стол. Водка, закрашенная портвейном, с лёгким бульканием немедленно перекочевала в маленькие фарфоровые чашечки, а знающие руки кратчайшим путем перенаправили их по нужному адресу:
– Жизнь продолжается, господа!
«Всё стало вокруг голубым и зелёным…», – «кофейные» пары прорастали музыкой и цветом.
Неожиданно, скучавший за соседним столом пассажир с тоскливым стаканом чая в руке, наклонился к ближайшему из ребят:
– Чо пьёте-то, хлопцы? – Ребята, манерно оттопырив мизинцы, как раз поднимали чашечки. С оскорблённым достоинством тот, к кому обратились, показательно подняв её выше, – мол, смотри, – ответил:
– Как что? Не видишь, – кофе-е-е!
– Да, понимаю я, понимаю. Странно только, что как-то очень уж одновременно, да ещё и залпом опрокидываете его в себя!
Тьфу, Штирлицы недоделанные…
2005 г.Эссе
(Только потому, что другое название не приходит в голову. Ну, можно назвать «Размышлизмы»).
Конец света
В Вавилонском Талмуде (6-й век н. э.) есть рассказ о человеке, который неожиданно для себя обратил внимание, что дни от лета к осени и дальше все укорачиваются и укорачиваются. Он стал отмечать про себя, как и насколько это происходит каждый день. Чем ближе ко дню зимнего солнцестояния, тем дни становились короче, и в сердце его закрался страх. Он подумал, что если так будет продолжаться и дальше, день может исчезнуть совсем и над миром воцарится ночь…
* * *За неделю до 22-го декабря встретился в подъезде с соседом. Он был грустным и выглядел подавленно. На вопрос «что случилось?», он обречённо махнул рукой: его уволили. Двадцать с лишним лет на одном месте, и теперь, когда ему около шестидесяти и до пенсионного возраста ещё ого-го, и в таком возрасте уже нет шансов найти приличную работу, пусть даже не приличную – любую – его выпнули. Он затащил меня домой и показал письмо от администрации завода. Да, действительно, там было написано, что с такого-то числа заканчиваются его трудовые отношения с предприятием. Ни обяснений, ни ссылок на какие-либо статьи законодательства не приводилось.
– Конец света, – грустно прокомментировал сосед…
* * *В нынешнем году много разговоров о «конце света». По большому счёту, это не более чем конец какого-то 13-го цикла каледаря майя. На нём календарь заканчивается. Простодушным людям не объяснили, что конец календаря, как любого другого, не больше и не меньше, чем смена одного на другой: снял старый календарь, повесил новый. Друг, с которым мы поддерживаем давние и добрые отношения, позвонил мне по Скайпу и рассказал, что ему накануне звонила дочка. Он рассказывал мне об этом с гордостью. Мало того – он был счастлив. Так у него звучал голос, и так светились глаза. И он выглядел моложе своих немолодых лет. «Так вот, – продолжил он, – ты знаешь, какой больной для меня вопрос моих с ней отношений. Собственно, много лет у нас их вообще не было. Больно, но я привык. Так вот, позвонила. Звонок был неожиданным, я на него уже и не надеялся».
– Папа, я боюсь. Завтра конец света. – И заплакала…
Как мог я её успокоил. Постепенно она перестала плакать, сказала: «Спасибо, папа!» – и положила трубку…
Сегодня, по прошествии уже той даты конца света, вдруг снова звонок.
Дочка:
– Папа, это ты? Спасибо! …Пап, можно я тебе буду звонить?
Вот видишь, а ты говоришь – «конец света» – сказал мне приятель.
«Ничего я такого не говорю», – ответил я ему…
* * *В Вавилонском Талмуде есть рассказ о человеке, который неожиданно для себя обратил внимание, что дни от лета к осени и дальше всё укорачиваются и укорачиваются.
…но прошло солнцестояние. Человек с трепетом ждал, как скоро завеса мрака укроет Землю и что произойдёт. А что произойдёт?
И увидел, что ничего не произошло. Через некоторое время дни начали удлиняться и удлиняться…
Всё вернулось на круги своя. У природы свой календарь. Он не торопится закончиться так скоро.
У людей тоже свой календарь, у каждого свой собственный. С ним он и идёт по жизни или тащится за ним – каждый по своей природе. Но календари – это тот же циферблат. Стрелки кружатся, отматывая часы и годы. Они показывают день и ночь, день и ночь…. Но желающий знать – знает: на каждом витке после конца приходит начало.
Да, у каждого внутри начало и конец света, у каждого свои часы, свой календарь, но желающий знать – знает: на каждом витке после конца снова придёт – начало!
2014 г.Есть только миг…
Конец недели. Сборы нашей компании. Тепло улыбок, рукопожатий – радость души!
Но вечер проходит и возвращаешься домой. Один. И когда остаток вечера прогонит шум, очарование застолья резко меняется оглушающей пустотой. Она съедает все звуки, бывшие и будущие.
Одиночество захлопывает за тобой дверь и бросает наедине с собой. Минуту назад ты ещё был один-из-всех, теперь окунаешься в холодный и липкий морг теней.
Тишина обостряет все чувства. Любой звук или движение, если они и есть, то только твои. Чем шумней и веселей было, тем глубже и острее впиваются в тебя когти тишины. Она лишает всё света и цвета. И не оставляет надежды.
Быстро и молча укладываюсь, засовом сна пытаюсь запереть грустные мысли.
Бросаю взгляд на часы, на движение стрелок: секундная с упрямством палача отсчитывает деления. Она не считает. Это ты считаешь. Со спокойствием отчаяния следишь за ней и видишь, как она, увеличенная до размеров неотвратимости – тик-так! – волочит тебя по наклонной плоскости возраста и времени. В беспрерывном ходе своём она натолкнулась на тебя, зацепила и тащит по плоскости циферблата, пока не сорвёшься с его поверхности и.… исчезнешь. Потому что за его границей времени уже нет вообще…
– Неизбежность или мы сами плетём сеть времени и сами же в неё благополучно попадаемся?
Минута, десять… вспугнутый сон… – всё это лишь незаметный миг на циферблате Вселенной. Всего лишь невидимая царапина на гигантском поле её истории.
Это для тебя бесконечно длинная жизнь. Полная встреч и расставаний, надежд и разочарований, преданности и предательства, рассветы любви и… пропасти последнего прости. Кровь сердца каплет со страниц календаря, и ноги топчут половики обнажённых нервов.
Ночь и одиночество – колеблется кисея забытых страниц жизни… Друзья, дети. Вихрь дней и лет: сначала ты стремительно взмываешь вверх, а вдогонку снизу платочки и смазанные скоростью лица. Торопишься, надо успеть.
– Стой, куда? Не заметил, не обнял, не успел коснуться, вернуть благодарный взгляд, доброе слово. Вперед, – рвутся пространство и связь. Вперед и вверх – там звёзды. Там… звёзды…