Казанские юридические школы: эволюция образовательных и научных традиций в современной юриспруденции
§ 2. Зарождение научных юридических школ в Казанском университете
Частичные и в большей степени показные реформы в начале XIX столетия в России несомненно способствовали появлению в мировоззрении и трудах некоторых русских ученых либеральных тенденций. Борьба прогрессивных и реакционных идей во многом обусловлена духом того времени.
После подавления восстания декабристов в России устанавливается полицейский режим беспросветной реакции во всех областях общественной жизни. Наука, литература и просвещение были поставлены под особый контроль «собственной его величества канцелярии» третьего отделения. Но в темной ночи реакции не переставали звучать выстрелы по крепостничеству и деспотизму, отзвуки которых докатывались до далекой провинции Российской империи. Горячими защитниками самоуправления и свободы в 30–40-х гг. XIX столетия выступили так называемые просветители, идеи которых были проникнуты «горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области»65. В более поздний период самыми последовательными критиками верноподданического либерализма и глашатаями коренного преобразования русского общества явились революционные демократы, чья деятельность предопределила в дальнейшем широкое социал-демократическое движение пролетариата и крестьянства.
Среди ученых юридического факультета Казанского университета дооктябрьского периода можно видеть профессоров-реакционеров, службистов царского самодержавия, ординарных преподавателей, опасавшихся за свою карьеру и не высказывавших мыслей вслух, наконец, просто бездарей в юриспруденции. Естественно, честь Казанскому университету делают не они – в его стенах работала плеяда ученых, боровшихся за передовую, прогрессивную науку. В данном параграфе преследуется цель показать борьбу прогрессивных идей с идеями реакционными, а также привести те гуманистические положения, которые развивались в Казанском университете до Октября и ценность которых не утрачена до настоящего времени.
Наряду с буржуазными правоведами юридический факультет Казанского университета знает и других, взгляды которых навеяны идеями Французской буржуазной революции и впоследствии «просветительством». Среди них следует прежде всего назвать И.А. Финке, который начал чтение своих лекций в октябре 1809 г. Вскоре он стал первым деканом нравственно-политического отделения (юридического факультета). Финке долгое время не решался читать естественное право (до 1813 г.) и вел вначале курс положительного права древних и новых народов. Со всей присущей ему тщательностью и строгостью к научно-педагогической деятельности Финке усиленно работал над учебником по естественному праву. Его книга «Естественное, частное, публичное и народное право» вышла на русском языке в 1816 г.; она явилась первым произведением по правоведению, напечатанным в Казани.
Финке был представителем школы естественного права, которая в период разложения феодального общества и борьбы буржуазии за власть, несмотря на свою метафизичность, сыграла известную положительную роль. В учении о естественном праве выражались относительно прогрессивные и даже революционные для той эпохи идеи, отрицающие божественный характер государства и права. Представители естественно-правовой школы доказывали, что государство является результатом соглашения, договора людей и должно обеспечить торжество разума.
Свою книгу Финке посвятил героям, «лишившимся здравия на поле чести и славы» в войне против наполеоновских войск. Самого Наполеона он рисует как тщеславного, упорного, коварного и жестокого человека, вторгшегося в пределы земли русской, чтобы ниспровергнуть и разрушить то, к чему «народы от века в век глубочайше сохранили благоговение». Финке имеет в виду мир и спокойствие людей, установленное естественными законами66.
Книга Финке состоит из пяти разделов. Во введении содержится определение основных понятий и общее учение естественного права. Первая часть посвящена частному естественному праву, вторая – естественному государственному праву, третья – естественному гражданскому и четвертая – естественному народному праву.
Касаясь определения права, Финке популяризирует идеи Канта о различении нравственного закона и закона юридического67. Законы нравственности основаны на свободном внутреннем сознании долга, а «высочайшее правило закона юридического может быть не другое какое, как определение внешней свободы всех»68. Он и в дальнейшем следует Канту в его весьма сложной и во многом неопределенной классификации права.
Отличая естественное право от положительного по абсолютности и «безусловному достоинству» его предписаний, Финке говорит о его полезности философу, законодателю и политику. Полезность естественного права заключается, в частности, в том, что оно помогает избежать запутанности и произвола, служит вспомогательным средством при толковании положительного права и источником пополнения пробелов в законодательстве, составляет часть положительного права, когда сам законодатель на него ссылается69.
В государственном состоянии человек подчинен естественному государственному праву и естественному гражданскому праву. Первое регулирует отношения между государственной властью и подданными, второе – отношения граждан между собой. Здесь же действует еще и народное право, определяющее отношения государств и народов между собой70.
Финке – сторонник договорной теории происхождения государства. Он излагает ее в духе Канта и Руссо, указывая на договор не как на исторический факт, а как на некую идею, помогающую объяснить возникновение государства. В той же части, где договоры действительно существуют, они «поставлены не свободною общею волею народа, но внушением, влиянием и силою господствующей партии»71.
Пропаганда Финке естественно-правовых теорий в таком варианте, сходном с идеями Руссо или, например, Радищева, имела в России того времени поистине прогрессивное значение. Объявление всех людей свободными и равными «по праву» от рождения никак не вязалось с царскими крепостническими порядками. Впоследствии, как известно, под флагом естественно-правовых идей декабристы вышли на Сенатскую площадь. Финке, понятно, не мог открыто выступить за свержение тиранов, он говорит о повиновении «начальствам и государям», но напоминает об идеях Французской революции и не порицает их72.
9 июня 1815 г. экстраординарным профессором по кафедре прав древних и новых знатнейших народов утверждается Г.И. Солнцев.
К чтению общетеоретического курса «Начальные основания естественного частного, публичного и народного права» он приступил в 1820–21 учебном году. Тетради этих лекций состоят из введения и трех частей: 1) о праве естественном частном; 2) о праве естественном публичном или государственном; 3) о праве естественном народном. Содержание лекций во многом обусловлено влиянием книги Финке, в переводе которой Солнцев принимал известное участие. Однако его лекции более осторожны, часто со ссылками на святое писание, хотя в основе их и лежат идеи светского варианта естественно-правовых теорий.
Во введении дается понятие права и его классификации. Правом в объективном смысле Солнцев называет «совокупность законов, наши свободные действия ограничивающих», а право в субъективном смысле «есть нравственная возможность свободно располагать своими действиями…, чтобы оные сообразны были с повелениями нравственного закона»73.
По мнению Солнцева, наука естественного права исследует начала здравого разума, на которых основывается природа человека. Но здесь же он добавляет, что здравый разум не может внушать чего-либо противного божеским законам.
Выделяя в естественном праве соответствующие части и давая им характеристику, Солнцев следует другим представителям естественно-правовых теорий. Особо необходимо обратить внимание на то, как определяет Солнцев права личности. Под правом личности он понимает право быть и почитаться лицом, имеющим собственные цели, а не вещью, не средством для целей других людей. В нем заключается право на существование и самосохранение; право на усовершенствование своего внутреннего состояния, т.е. на развитие ума, сердца и сил телесных; право на усовершенствование внешнего состояния, т.е. на материальное обеспечение своего существования; право естественной свободы, право равенства; право на исполнение своих нравственных обязанностей; право на уважение доброй славы, т.е. свободы от обид и оскорблений74.
Подобные взгляды, конечно же, не гармонировали с крепостническими порядками самодержавной России. Но либо в качестве дани ей, либо специально для прикрытия своих подлинных взглядов (скорее – второе) Солнцев частенько обращается к «верховному законодателю» – Богу, предупреждает против «необузданной вольности и буйства» как следствия «французского революционного сумасбродства», выступает против «вооруженного чудовища, именуемого народная вольность и равенство».
При оценке высказываемых Солнцевым положений очень важно иметь в виду, что тетради по естественному праву тщательно готовились им для представления своим обвинителям.
Государство Солнцев определяет в духе учения Аристотеля, т.е. соединяет естественно-правовые воззрения с патриархальной теорией. Он видит государство как совокупность многих семейств и родов, соединенных под управлением государственной власти для обеспечения внутреннего благоденствия и внешней безопасности. Поэтому следует полагать, что он обратился к священному писанию по вопросу о происхождении государства (нет власти не от Бога), чтобы подготовиться к предстоящему суду.
Менее всего известен Солнцев как криминалист. Только в 1907 г. в Ярославле вышла в свет его книга «Российское уголовное право», представляющая собой обработанный текст лекций перед студентами Казанского университета. Во вступительной статье редактор книги профессор Демидовского юридического лицея Г.С. Фельдштейн называет данный курс первым оригинальным научным курсом русского уголовного права. Ни один из предшественников Солнцева не выполнил столь успешно такой большой работы75.
В обстановке «той мертвящей среды и губительных условий, среди которых приходилось работать Солнцеву»76, пропаганда подлинно прогрессивных идей являлась научным подвигом. В чем же состояли главные из его идей?
Целью уголовной политики Солнцев объявляет безопасность граждан и благоденствие государства. То и другое возможно лишь в «законном состоянии», «сие состояние есть состояние политического равенства и свободы»77.
Далее, со ссылкой на наказ Екатерины II, он раскрывает содержание свободы и равенства: «Свободы граждан состоят в возможности делать все то, что каждому хотеть надлежит и чтобы не быть принужденным того делать, чего хотеть не должно. Равенство в том состоит, чтобы каждый пользовался своим правом, не стесняя законной свободы других и чтобы каждый гражданин подвержен был равномерно силе одних законов»78.
В полном согласии с названными понятиями, не ограничиваясь формальной стороной (противоречие уголовному закону), Солнцев определяет преступление как «внешнее, свободное, положительными законами воспрещаемое, деяние, безопасность и благосостояние государства или частных его граждан, посредственно или непосредственно, нарушающее и правомерное наказание за собой для преступника влекущее»79.
Заслуживают внимания криминалистов представления Солнцева о наказании, относительно прогрессивные и гуманные по тому времени80. Взять, например, его требование законности действий и недопустимости произвольного толкования законов. «Если на какое-либо деяние, – пишет Солнцев, – нет ясного законоположения уголовного, а оным причиняется нарушение прав чьих-либо, в таком случае судья не имеет права полагать произвольного наказания, но в сомнительности случая испрашивает на то разрешение от высшего правительства»81. «…Без суда, – говорит он далее, – никто не наказывается, без исследования и суда ни у кого не отнимают чести и имения, противное тому будет почитаться не приговором судебным, но насилием гражданину причиненным и оскорблением гражданской свободы»82.
Нужно заметить, что приведенные идеи имеют своих авторов, которых Солнцев не называет; он лишь пропагандирует их теории. Тот же Г.С. Фельдштейн дает этому вполне вероятное, на наш взгляд, объяснение. Цензурные условия и тот факт, что Солнцеву пришлось самому пройти горькую школу русской действительности, заставляли его с весьма понятной целью избегать ссылок на иностранных вольнодумцев, заменяя всякие цитаты указанием на наказ Екатерины II83.
Профессор Солнцев в результате ревизии, произведенной Магницким, был обвинен в вольнодумстве и предан суду. Его судили за «оскорбление Духа Святого Господня и власти общественной». Университетский суд постановил: «Удалить его навсегда от профессорского звания и впредь никогда ни в какие должности во всех учебных заведениях не определять». В обвинительном приговоре, в частности, говорилось, что Солнцев «смешал откровенное в Евангелии Божественное учение с мнениями человеческими, проистекающими из поврежденного разума…»84.
Впоследствии, когда сам Магницкий был вынужден уйти в отставку, когда был введен новый университетский устав, разумеется, ни свободы преподавания, ни тем более свободы выражения своих научных идей ученые не получили. Устав 1835 г. требовал сословного характера образования и, главное, был направлен против передовых политических влияний85. Естественное право как специальный предмет упраздняется. Не без связи с европейскими революционными событиями 1848 г. в Казанский университет поступило распоряжение царского правительства о сокращении программ преподавания некоторых политических и юридических наук. Попечитель Казанского университета рекомендовал, со своей стороны, удалять все «излишнее», все «неуместное», «все могущее служить хотя косвенным и неумышленным поводом к заблуждению умов неопытных…»86.
Несмотря на жесткий режим преподавания, прогрессивные ученые продолжали борьбу против схоластики и мракобесия в науке. В числе таких ученых нужно прежде всего назвать Д.И. Мейера, пропагандировавшего в Казани произведения Белинского, смело выступавшего в своих лекциях против крепостного строя, используя университетскую кафедру для воспитания молодежи87.
Деятельность Мейера высоко ценили Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов. Чернышевский называл его одним из лучших профессоров правоведения в России88.
Если большинство профессоров того времени читали свои лекции в отрыве от юридической практики и русской действительности, ограничиваясь простым изложением действующих законоположений, то Мейер стремился к выяснению общих основ развития права, к преподаванию в тесной связи с развитием общественных отношений и существующими воззрениями русской науки.
Пробуждение юридической науки, ее возникновение непосредственно связывается Мейером с успехами общественного развития и законодательной деятельности89. Но ученый прямо выступал против того, чтобы знание законов выдавалось за науку90. Служение законодателю не может принести надлежащей пользы без «ясного сознания юридических начал, которыми управляется общественный труд»91.
Мейер находился в кругу идеалистических воззрений исторической школы права. Однако это не помешало ему высказать ряд ценных идей и выводов. В некоторых из них он поднимается прямо-таки до материалистического объяснения отдельных правовых явлений. Говоря, например, о зависимости юридических наук от действующих законов, Мейер указывает, что содержание последних определяется имущественным бытом в государстве. Имущественный быт определяется законами удовлетворения потребности человека вещами, которые составляют предмет политической экономии92.
Будучи решительным противником сословного неравноправия, Мейер пишет: «Напрасно пытаются иные представить деление граждан на сословия общечеловеческой необходимостью, напрасно пытаются различие прав по состоянию свести к человеческой природе: она не знает неравенства прав, а представляет только неравенство людей по их силам, способностям, понятиям – неравенство, не имеющее никакой логической связи с неравенством прав по состояниям. Не природа человека, а исторические условия развития гражданских обществ создают сословное различие граждан…»93.
В определении права Д.И. Мейер остался на позициях исторической школы права, хотя представление о праве как духовном богатстве нации, на наш взгляд, интересно. «Право, – пишет он, – есть духовное достояние целой нации, неразрывно связанное со всем нравственным ее существом, и вырабатывается из массы воззрений ее на отношение людей между собою, к вещам и обществу»94.
Д.И. Мейер явился основателем казанской школы цивилистов.
Многие его идеи, как наиболее передовые и прогрессивные, намного опередившие правовую мысль западных ученых, вошли в сокровищницу русской науки гражданского права. Это отрицание им теории авторского права как права частной собственности, исследование о юридических фикциях, введение новой системы гражданского права и обоснование метода его изучения, учение о семейных отношениях и др.95
Будучи видным ученым-цивилистом, Мейер сделал много для развития не только русской науки гражданского права, но и для международного частного права.
Известно, что в своих лекциях по русскому гражданскому праву Д.И. Мейер, касаясь действия закона относительно времени, места и лиц, анализировал коллизионные нормы96. Хотя в данном разделе изложение некоторых отдельных проблем международного частного права носило еще схоластический характер, оно имело значение, поскольку было первым изложением вопросов международного частного права в русской юридической литературе97.
Вопросы международного частного права затрагиваются Мейером и в ряде других его работ, в частности, в его произведении «Юридические исследования относительно торгового быта Одессы».
В 1850 г. Д.И. Мейер отправился в Одессу с целью собрать необходимые данные для разработки новой отрасли науки – торгового права, а также познакомиться с методикой преподавания юридических наук в Ришельевском лицее Одессы. В своем донесении Совету Казанского университета Мейер писал: «Как тамошнее торговое сословие представляет смесь людей различных наций, различного образования и с различными юридическими воззрениями, то представляет наблюдателю разрешение задачи, каким образом образовалось и установилось обычное право сего торгового сословия, содержится ли в этом праве стихия национального, преобладающая над другими стихиями, и которой именно принадлежит такой перевес». Все это в глазах Мейера имело бесспорно научное значение. Совет университета утвердил составленную им программу научных изысканий. Результатом поездки были «Юридические исследования относительно торгового быта Одессы». В этой работе обращают на себя внимание не столько специальные моменты, сколько общий подход автора, его высокая оценка правовой науки. Мейер считает, что повязка на глазах богини правосудия – самая нелепая эмблема, ибо «юридический случай есть подлежащая рассмотрению задача», для разрешения которой требуется «утонченное изощрение духа», «употребление самых точных технических приемов…»98.
Вся деятельность Мейера оказала большое влияние на группировавшееся вокруг него передовое студенчество и на передовых ученых университета. Научно-педагогическая работа ученого в области гражданского права оставила глубокий след в развитии этой науки, а в той части, которая связана с коллизионными нормами, имела важное значение для возникновения русской науки международного частного права.
Подъем русской прогрессивной науки протекал в острой борьбе передовых ученых университета против представителей так называемой официальной реакционной науки. Творческая научная мысль прогрессивных ученых пробивала путь русской науке через все препятствия, чинимые реакционерами99.
Видную роль в создании русской науки международного частного права и развитии институтов международного публичного права сыграл ученик Мейера – Николай Павлович Иванов, закончивший Казанский университет в 1860 г. со степенью кандидата юридических наук. Для приобретения степени кандидата им была представлена работа под названием «Дипломатическая практика западноевропейских государств во 2-й половине XVII столетия»100. Научное наследие Н.П. Иванова значительно обогатило русскую науку международного права.
Получив хорошие знания и по гражданскому, и по международному праву, Н.П. Иванов был подготовлен к тому, чтобы заняться научным исследованием актуальных проблем международного частного права, выдвинутых самой жизнью101. Его сочинение «Основание частной международной юрисдикции» является первой работой в русской науке международного частного права, где дана самостоятельная теория коллизионного права102. Отличаясь замечательной ясностью и точностью языка103, книга содержит убедительную критику западноевропейских теорий международного частного права того времени. Придя к выводу, что ни одна из этих теорий не может быть безусловно принята в науке права, Иванов выдвинул собственную теорию международной юрисдикции.
Исходная позиция Н.П. Иванова состоит в том, что принцип государственной самостоятельности, с одной стороны, и обязанность взаимного общения наций – с другой, являются двумя основными началами международной жизни104. Ученый выступает страстным защитником принципа суверенитета государств: «Самостоятельность есть самое священное и дорогое право для государства… каждое государство имеет полное право и даже обязанность отстаивать свою самостоятельность всеми зависящими от него средствами, лишь бы через то не была нарушена самостоятельность других государств»105.
Международный союз, по мнению Иванова, состоит из равноправных субъектов – независимых государств106, которые должны находиться во взаимном общении. Отстаивая принцип международного сотрудничества, Иванов гневно обрушивается на те страны, политика которых направлена на отказ от общения с другими государствами. «Государство, – пишет он, – которое стремится к отчуждению от всех других государств, есть всеобщий враг для человечества и недостойно самого имени государства»107.
В книге дано четкое разграничение между международным публичным и международным частным правом и определение последнего.
Международное частное право, подчеркивает Иванов, определяет юридические отношения между частными лицами, принадлежащие различным государствам или же возникшие за границей108. Через всю книгу проходит мысль, что каждое государство, будучи по природе своей равноправным с другими государствами, решает коллизию прав по собственному усмотрению. Конечно, было бы наивно ожидать от либерального буржуазного ученого подлинно научной разработки основных принципов науки коллизионного права. Этой книге присуща классовая ограниченность, как и остальным работам Иванова. Неоднократно он, например, ссылается на «основание разума» как один из факторов установления известных юридических норм для взаимных сношений государств.
Но важно подчеркнуть, что при всех своих недостатках труд Иванова «Основание частной международной юрисдикции» положил фактическое начало развитию русской науки международного частного права.
Другая работа Н.П. Иванова «Характеристика международных отношений и международного права в историческом развитии» является его магистерской диссертацией. Она была враждебно встречена представителями официальной науки международного права того времени, что не было случайностью. Достаточно рассмотреть основные положения, выдвинутые и отстаиваемые ученым, чтобы стало ясно, почему представители казенной науки не могли с ними согласиться. Сдержанными и скупыми в оценке этой магистерской диссертации были и отзывы официальных оппонентов во время ее защиты109.
Прошло около ста лет после выхода книги Иванова в свет, а ценность многих ее положений сейчас очевидна. Прежде всего следует иметь в виду, что это не обычный курс международного права, в котором рассматриваются все его институты, какими были обычно аналогичные курсы и что это в то же время не история международного права, какой были работы Каченовского, Стоянова и т.д.
Произведение Иванова представляет собой оригинальное исследование основных институтов международного права в их историческом развитии. Ученый предполагал впоследствии продолжить работу над книгой и издать ее вторую часть, специально посвященную вопросам права войны, однако сделать ему это не удалось, Как и подавляющее большинство русских международников, профессор Н.П. Иванов решительно выступает против, так называемых, нигилистов, отрицавших за международным правом характер права. Особенно много нигилистов было тогда среди немецких авторов. Наиболее распространенным доводом их была ссылка на отсутствие надгосударственной международной власти. Иванов пишет по этому поводу, что отсутствие общей власти служит в международном праве причиною существования особенных, своеобразных способов охранения международного права, но все-таки не отвергает его110.
Эта идея об особенных, своеобразных способах «охранения» международного права нашла впоследствии свое развитие в интересной теории видного русского юриста Коркунова.