Десять историй любви
Когда мы расставались, он сказал, что моя жизнь очень изменится: появится больше возможностей проявить свои способности.
Я ещё долго бродил по улицам города, думал о предложении случайно встретившегося мне человека.
Вернувшись домой, я взял чистый лист. Не мог припомнить, когда в последний раз писал письмо. Хотел посоветоваться с родителями, но решил съездить к ним, повидаться и поговорить о сделанном мне предложении.
***
Я вылез из постели, чтобы согреть чайник. Деревянный пол холодил ступни. Занимался зябкий рассвет. Отворил деревянную дверь, вошёл в кухню, которая показалась мне меньше, уже и ниже.
Конфорка ожила трепещущим голубым пламенем, отбросившим слабые тени на стене. Я достал сигарету, нагнувшись, прикурил от газового кружка. Жадно затянувшись, сел на кресло. Табачный дым с каждой затяжкой будто посылал сигнал мозгу, сон уходил куда-то вдаль. Чайник свистел, как сирена. Тихо вошла мама.
– А что ты не спишь? – спросила она.
– Не знаю…
– Поспи, – прошептала ласково.
– Ещё успею. Вон, кажется, пассажирский поезд идёт…
Мы долго прислушивались к стуку колёс. Дрожь переходила в шум. Затем все стихало, глохло, точно грохот поглощала земля.
«Прощай ещё один поезд», – подумал я.
Мальчиком я любил на ранней заре, когда кричат петухи, распахнуть окно в прохладный сад: воздух чист и прозрачен, будто его нет. Торопишься умыться: прозрачная, ледяная тяжелая вода мгновенно прогоняла ночную лень. Позавтракав сыром и хлебом из тандыра, бежишь гулять.
Вчера, после долгой разлуки оказавшись, наконец, дома, прежде всего, услышал запах свежевыпеченного хлеба. Всюду тишина и чистота, кажется, кресла, стол, зеркало никогда не трогались с места. И вот встречают меня мать с отцом. На столе уже стоит чечевичный суп и плов.
Все так и напоминало детство. Я сел за стол, проглотил несколько ложек, от волнения даже не мог есть. Мать спросила: не захворал ли я?
– Спасибо, мама! Дай мне сначала насмотреться на вас, – ответил я.
Разговор о переезде в Лондон я решил отложить. Отрезав кусок хлеба, начал медленно жевать. Тем временем мать уговаривала меня: «Сынок, съешь хоть ещё немного. Ведь это твой любимый суп». И вдруг она начала разговор о том, что ее старший брат, который долгое время был главой нашего города, лежит в больнице, и мне надо обязательно навестить его.
***
На следующее утро, когда я проснулся, в доме уже пахло свежевыпеченным хлебом и чаем с чабрецом. Звенела посуда. Я наспех позавтракал и стал собираться к дяде. Мать уже приготовила пакет с гостинцами для него.
…Центральную больницу отремонтировали и покрасили. Теперь она пурпурного цвета. Мне в голову не пришло бы покрасить онкологическую больницу в такой цвет. Видимо, главврач думает иначе… «Где лежит больной? В онкологической больнице пурпурного цвета». Даже немного смешно.
Зашел в здание с центрального входа. Седой охранник с чёрными усами вопросительно посмотрел на меня.
– Извините, – говорю я, – скажите, Аскеров Афган в какой палате лежит?
– Кто? Аскеров Афган? – он надел очки и внимательно посмотрел в журнал. Затем встал. – Вы к нему? А что же сразу не сказали? Он лежит в палате «312», один. Третий этаж. Вы же понимаете, что утром посещать больных нельзя? Думаю, главврач ничего не скажет, если увидит вас, – говорил он с особой гордостью. – Простите, молодой человек, вы кем будете Аскерову Афгану?
– Племянник… Приехал из Баку, – ответил я и направился к лифту.
Мне всегда кажется странным, что мужчина интересуется чужой жизнью. Женщин хоть как-то можно понять, мужчин – нет. На мой взгляд, это одно из отличий мужчины от женщины. Пока лифт спускался на первый этаж, рядом встал мужчина в белом халате.
Закрылись двери лифта. Человек в белом халате нажал на кнопку третьего этажа. Вид у него был озабоченный. А как иначе? Попробуй работать хирургом-онкологом. Это не простая задача.
Кабина медленно ползла вверх, остановилась. Мы оба вышли и оказались на площадке, куда выходили разные двери с золотистыми ручками.
– Где номер 312, вернее палата 312? – бросил я, не глядя в его сторону, в надежде, что он ответит.
– Не знаю, – ответил врач и ушёл.
– Благодарю, – сказал я, скрипя зубами.
Пожилая женщина в форме медсестры в очках медленными шагами прошла мимо, встала перед лифтом и нажала кнопку.
– Скажите, – теперь я смотрю на неё, – где палата 312?
– Прямо, четвёртая дверь.
Я нашёл 312-ю палату, но сразу войти не мог: мои руки похолодели. Немного постояв перед дверью, вошёл. Главное, собраться с духом, поздороваться, а дальше само пойдёт.
Палата была длинная с одним большим окном и дверью в дальнем конце. Дядина койка была прямо посреди палаты, он лежал на левом боку. Кажется, сразу увидел меня, узнал, даже чуть приподнялся.
Из других палат доносились голоса врачей и санитаров. Сквозь жалюзи пробивался серый утренний свет. Я подошёл ближе, подал руку и, не дождавшись ответного движения, взял его за запястье и поцеловал исхудавшую щеку. Затем посмотрел ему в глаза. И встретил пристальный взгляд человека, который прожил почти восемь десятков лет на этом свете и для которого иной мир уже не является тайной. Взгляд, все ещё не потерявший своей остроты и таинственной притягательной силы. Одним движением глаз он предложил мне присесть. Я опустился на край кровати, аккуратно отодвинув одеяло. Несколько минут мы смотрели друг на друга.
Признаюсь, я не знал, с чего начать разговор. Почему-то он мне раньше не нравился. От него веяло каким-то холодом. Во всяком случае, при нашем первом знакомстве мне так показалось. И вот почему. В детстве я мечтал стать матросом, играл во дворе с корабликом. Веревка, к которой крепилась игрушка, запуталась, и я никак не мог развязать ее. Вдруг ко мне подходит мама и говорит, что у нас гость, пусть он мне поможет. Я подчинился, зная, что выбора у меня нет. Он был одет с иголочки. Мне казалось, что его одежду гладили на нем. Обувь у него был начищена до блеска, а густые волосы каштанового цвета зачёсаны набок, от него сильно пахло одеколоном. Он за секунду развязал веревку, отдал ее мне и, погладив меня по головке, сказал:
– Если что обращайся, – а я себя в тот момент почувствовал идиотом.
Сейчас перед собой я вижу измождённого болезнью старика. От того человека остались только глаза. Смотрю на него и думаю: вновь победило неумолимое и беспощадное время.
– Ты в Баку живёшь? Как там жизнь? Говорят, там все поменялось с советских времён, – на его губах появляется улыбка, наверное, он вспомнил молодость. – Давно я там не был. Чем ты там занимаешься? Ну, расскажи мне… Родителям помогаешь? – спросил он спокойным и уверенным голосом.
Я коротко ему ответил, что работаю адвокатом, родителям помогаю. Больше я не знал, о чем ему рассказать.
Наступила тишина, и с каждой минутой она становилась все более гнетущей.
– Знаешь, когда человек неизлечимо болен, он хочет быть один, – слабым голосом заговорил Афган. – Сейчас важно принять свой диагноз достойно, без паники. И ещё я хочу освободить всех от ненужной жалости. У меня осталось много вопросов и понимание, что я не смог сделать все… – он глубоко вздохнул. – Ты не помнишь ее, она была намного старше тебя. Моя дочка, Телли. Она умерла, когда ей было пятнадцать лет. Это было тридцать лет назад. Для меня… – я увидел в его набухших глазах слезы, – это было высшим наказанием бога. Тридцать лет я живу с этой болью.
– Понимаю, – пробормотал я и опустил глаза.
– Мне осталось жить три-четыре месяца, если буду принимать лекарства. Если нет, то месяц. Поэтому я решил отказаться от лечения. Я не хочу быть обузой для сыновей, никогда таким не был. Всегда жил так, как хотел, а сейчас все иначе. Не хочу так… Я смотрю на своё фото, оно последнее с Телли, где мы в обнимку сидим в парке. Сейчас понимаю, что жил, пока она была жива. После я просто считал свои дни. Сказал сыновьям, что меня надо похоронить рядом с любимой дочкой. Хочу видеть ее! Сколько лет живу с этой мыслью. Давным-давно читал одну книгу, где было написано, что если могилы рядом, может быть, души встретятся.
Он поднимает глаза, смотрит на меня и молчит. Всё-таки бог несправедлив: потеря ребёнка – это самое ужасное, что может случиться с человеком.
В этот раз мне дядя Афган показался бесстрашным человеком: он не боится смерти. Правильно говорят, бесстрашным мужество не нужно, мужество нужно людям, которые боятся, но все-таки преодолевают свой страх.
Его мужество усилило мою уверенность, и я, не поговорив с родителями, решил переехать в Англию.
Теперь я живу в Лондоне. За это время я потерял отца. И год назад умер Керим Каримович.
«ТОЛЬКО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ»
Часть первая
Первый день осени… Внезапно над городом прокатился тяжелый раскат грома, по крыше дома забарабанили капли. Старинные часы с интарсированным корпусом показывали восемь утра. Доцент Бауманского университета Борис Гусев проснулся очень рано, мысли ему не давали покоя.
– Дождь запел… – сонным голосом пробормотала Сара.
Борис, ничего не отвечая, продолжал машинально вести счет упавшим каплям дождя. «Одна, две, три, четыре…», – затем повернулся к спящей девушке и поцеловал её.
– Ты лучшая женщина на свете. Твое тело, словно мед, все сладкое, с головы до пальчиков ног, – он ещё раз поцеловал её, теперь уже в лоб.
– Я тебя люблю… – пробормотала она, приоткрыв глаза.
– И я, только тебя… – ответил он. – Прости, что я тебя подвёл вчера… – и Борис отвернулся.
– Не надо об этом, мне с тобой всегда хорошо, ты же знаешь. Достаточно того, что ты рядом, – она поцеловала его в шею. – Рядом с тобой я всегда чувствую себя женщиной, любимой, желанной… Мы с тобой вчера просто любили друг друга… Мне этого довольно. С другой стороны, разве это так важно для тебя? – она открыла глаза.
– Важно… В любви все важно, особенно мелочи.
– Ты же сам мне говорил, что секс – это игра…
Борис улыбнулся, но ничего не сказал в ответ, а лишь глубоко вздохнул.
– Почему у моего мальчика нет настроения? – она прижалась к нему ещё сильнее.
– Ты завтра улетаешь, и я тебя теряю.
– Совсем даже не теряешь. У нас есть сегодня целый день и целая ночь, мы можем провести их вместе. Я просто на время отлучусь, – она пригладила его густые волосы, торчавшие в разные стороны после сна. – Папа с мамой меня ждут, я с лета не была на родине. Мне надо поговорить со своими, объяснить им… Хотя… – И, немного помедлив, добавила: – К тому же в BP все очень строго, меня с работы отпустили только на два дня.
Борис больше не произносил ни слова, а дождь продолжал барабанить по крыше. В комнате стало холодно, ветер гулял по комнате.
– Закрой окно, – попросила Сара. – Холодно.
Он встал, подошел к окну и закрыл его, потом снова лёг в постель, все без единого звука.
– Что молчишь? – она принялась гладить его по голове.
– Не знаю… Впервые в жизни ощущаю такую пустоту внутри. Сейчас лежу с тобой и не могу представить, как я буду без тебя? Как ты там будешь, одна? Восточный город, люди другие, все чужое…
Сару несколько озадачил этот разговор. Какое-то время она лежала тихо, потом сказала:
– Я там буду не одна, а со своими родителями, братьями… И ещё, почему ты говоришь, что там все чужое? Это мой родной город, и самый большой город на Кавказе, – произнесла она твердо.
– Одна, без меня, я имею в виду… А Москва для тебя не родной город?
– Да, но на первом месте стоит Баку. Жизнь там другая, она совсем отличается от здешней, московской. Тебе надо как-нибудь полететь туда со мной.
– Ты этого хочешь? – спросил Борис, быстро взглянув на Сару.
– Ну конечно хочу, дорогой.
– Тогда как-нибудь полетим с тобой туда, – сказал Борис решительно.
– Кстати, ты знаешь, что означает слово Баку?
– Нет, не знаю.
– Есть предположение, что слово «баку» произошло от персидского слова «бад кубе» – обдуваемый ветром.
– Получается, там всегда ветрено?
– Почти всегда дует ветер с Каспийского моря. И пахнет нефтью.
– Сам бы я никогда не догадался, – слегка улыбнулся он.
Борис, конечно, знал все это, но не останавливал Сару. Ему нравилось, с какой гордостью она каждый раз рассказывает о городе, где родилась и выросла.
Сара села на подоконник и с высоты второго этажа стала смотреть во двор. Борис принёс из кухни чашечку кофе и тарелку с клубникой. Поставил рядом с ней, прикоснувшись губами к её щеке.
– Вот, я сам сварил для тебя. Конечно, я не умею варить настоящий восточный кофе, но старался как мог. Only for you…
– Teşekkürler… – кокетливо прищурив глаза, ответила Сара.
– Как? Повтори, пожалуйста…
– Teşekkürler… – улыбнувшись, она выбрала самую большую ягоду, откусила половину, протянув вторую часть Борису.
– Переведи.
– Это означает «благодарю». Ты со мной на английском, я с тобой на своём. А что? Раз ты меня любишь, обязан знать мой язык, я же русский знаю…
– Если ты выйдешь за меня замуж, я обещаю, что выучу азербайджанский!
Она ничего не ответила и отвела взгляд.
– Ну, что молчишь?
Она отпила из чашки, наслаждаясь вкусом крепкого сладкого кофе, и надкусила еще одну ягоду.
– Вкусно… Ты знаешь, наши мужчины не привыкли так ухаживать, я имею в виду – сварить кофе, приготовить еду для любимой женщины. Почти никто из них этого не делает… Одним словом, у нас все наоборот.
Он покачал головой и, улыбнувшись, сказал:
– Но вы сами избаловали своих мужчин…
– Совершенно верно! – согласилась девушка.
Они помолчали. Борис протяжно вздохнул:
– Все меня покидают. Вот и домработница ушла.
– Аманда?
– Да, Аманда. Рано утром ушла, вчера отпросилась у меня. У кого-то из ее многочисленных родственниц сегодня день рождения.
– И что, прямо с утра отмечают? – удивилась Сара.
– Не знаю. Филиппинцы – они из другого мира, нам их не понять, и они нас не понимают. Я даже обрадовался, что она уйдёт сегодня, и мы с тобой останемся одни… – с грустью в голосе добавил он.
– Милый, я улетаю всего лишь на два дня. Перестань грустить, прошу тебя. Люди расстаются на годы…
– Скажи это моему сердцу, если, конечно, оно тебя поймёт…
Они опять долго молчали.
– Дождь все ещё идёт?
– Да. Мне нравится дождь… У нас говорят: если хочешь, чтобы бог услышал твои молитвы, помолись, когда идет дождь. Так всегда говорила моя прабабушка. Это просто пословица.
– Бабушки – как старый сундук, внутри много всяких богатств, имею в виду знаний. Когда они начинают говорить, то все вокруг молчат. Умение рассказывать одну и ту же историю многократно, причем каждый раз по-новому, дано только им…
Она согласно кивнула:
– Ты прав… Прабабушка моя умерла, когда мне было пятнадцать. Я тогда была у нее единственная правнучка, и назвали меня в честь неё, – глаза Сары погрустнели. – У меня был шок, долго не могла в себя прийти. Никогда не думала о том, что она когда-нибудь умрет… Очень мудрая была… До сих пор она как живая перед глазами… Мне ее очень не хватает.
– Тебе повезло, а я не помню ни бабушку, ни прабабушку. Завидую тебе белой завистью, если ты часто вспоминаешь о ней, значит, она все ещё жива для тебя, – грустно улыбнулся он.
– Да, конечно, в моей памяти она жива… Ей было девяносто четыре года. Она была для нас связующим звеном с нашими предками.
На глазах Сары показались слезы. Борис обнял её, пытаясь успокоить.
– Не плачь. Надо молиться за неё. Она прожила достойную жизнь. Дай бог всем так…
– Перед смертью, – продолжала Сара, словно не слыша его, – все собрались вокруг неё. Я села рядом и взяла её руку в свои. Не могла удержать слез, расплакалась… Бабушка посмотрела на меня и сказала: «Будь всегда мужественной, и пусть всемогущий Аллах благословит тебя». Потом она слабым голосом сказала свои последние слова: «Будьте дружными и сохраняйте нашу семью». Вот эти слова – «сохраняйте семью» – запомнились мне навсегда. Её смерть была первой несправедливостью, с которой я столкнулась в жизни.
– Какие у тебя холодные руки, Сара! – Борис сжал её ладони.
– Просто засмотрелась на дождь и вспомнила ее…
Он взял её на руки.
– Одевайся, поехали.
– Куда?
– Просто хочу прокатиться с тобой по Москве. Позавтракаем где-нибудь? – Он уже стоял перед шкафом, решая, что надеть.
Сара подошла к нему и положила голову на плечо. Он провел ладонью по ее щеке, вытирая влажные следы слез.
– Куда ты намерен ехать? На улице холодно и дождь… – голос ее был уже тих и спокоен.
– Когда ты рядом, я не чувствую холода, – Борис поцеловал Сару.
– Поехали, по дороге решим, что делать. И, раз твоя бабушка говорила, что надо молиться, когда идет дождь, мы так и сделаем: будем молиться, держа друг друга за руки.
– И что же мы будем просить у Него?
– Счастливое будущее для нас…
– Нет никакого счастливого будущего. Счастливым может быть только настоящее, и только оно.
Сара тоже начала одеваться.
– Ты просто великолепна! – восхитился он ее синему платью.
Через десять минут они уже сидели в машине. Борис завёл двигатель.
– Надо чуть подождать, три минуты достаточно, чтобы двигатель прогрелся.
– Мой папа вообще не греет мотор, завёл и поехал.
– Какая машина у твоего папы? – он посмотрел на неё.
– Я в них не разбираюсь особо… Сейчас… – она открыла свою коричневую сумку Hermes и достала iPhone. – Я сейчас тебе фото покажу. Вот!
– Это «тойота ленд крузер». Отличная машина, можно сказать, вечная, – он покачал головой в знак одобрения.
– Ну ладно. Поехали. Пристегни ремни. Моя главная забота – доставить тебя целой и невредимой.
Часть вторая
– Проголодалась? – хриплый голос Бориса словно ожил.
– Ужасно, – ответила Сара, улыбаясь.
– Сейчас закажем еду, – он нетерпеливо потер руки, – ты что хочешь?
– Чай с чабрецом…
– Я имею в виду – что будем есть?
– Азербайджанский кю-кю.
Они сидели у большого стеклянного окна на втором этаже круглосуточного кафе Fresh, которое стояло прямо на Садовом кольце, рядом с министерством иностранных дел. Борис оглянулся вокруг в поисках официанта.
– Похоже, мы с тобой тут одни, – улыбнулся он, наклоняясь к ней.
– Ты знаешь, я очень рада, что мы с тобой тут одни, – она хихикнула.
– Извините, – молодой парень лет двадцати трёх быстро подошел к ним и положил меню на стол, – простите за задержку.
У него была несоразмерно длинная, словно вытянутая голова, которой он будто виновато покачивал.
– Принесите нам чай с чабрецом и, если есть, кю-кю азербайджанский, – сказал Борис, посмотрев на его бейджик, и добавил: – Аслан.
– Чай с чабрецом есть, а кю-кю, к сожалению, нет. Может, что-нибудь другое закажете?
– Ладно. Оставьте нам меню и принесите чай, – Борис взял меню и передал Саре.
– У вас есть омлет? – она отложила меню в сторону, даже не взглянув.
– Омлет из яиц, сливок и сыра. Подается с тремя тостами, крем-сыром и сливочным маслом, – мигом отозвался Аслан, словно с самого начала ждал этого вопроса.
– Я буду омлет, Борода! Ты тоже?
Очень часто она звала Бориса Бородой. Он отрицательно покачал головой:
– Мне, пожалуйста, принесите блинчики с творогом.
Официант, повторив заказ, торопливо ушёл.
– Мне надо еще успеть зайти за конфетами, папа очень любит московский шоколад. Говорит, это вкус его юности, особенно «Мишка косолапый» и «Аленка», – улыбнувшись, Сара вздохнула. – Он ведь служил в армии здесь, в Подмосковье, ему даже предлагали остаться, но он не согласился. Родину свою он любит безумно, – она опять вздохнула, – да ещё бабушка настаивала, чтобы он вернулся домой, мол, ты у меня один сын, неужели останешься в России? Вот так материнская любовь очень часто встает у нас на пути…
– Но, мне кажется, он сделал правильный выбор, родина – она одна, как и мать, заменить её нельзя ничем. Я родился в Москве и вырос здесь. Сколько у меня есть возможностей, чтобы иммигрировать в Америку, но я не хочу, моя родина Россия…
Подошедший официант молча поставил на стол чайник с чаем и снова удалился. Борис разлил чай по чашкам.
– Где ты собираешься покупать конфеты?
– Да в любом магазине, лишь бы не забыть. И ещё колбаску, сырокопченую, папа тоже всегда просит ее привозить. Самое смешное, – она взяла чашку с чаем, – он скушает два-три кусочка в первый день, а все остальное лежит в холодильнике, пока мама не выбросит.
– Колбасу?
– Да, она у меня верующая, колбасу не ест. Религия не одобряет.
– Понятно… Значит, папа ждёт от нас колбасу и конфеты. – Борис сразу задумался, где лучше все это купить.
– От нас? Хмм… Не забывай, Борода, гостинец папа ждёт лично от меня. Давай не будем обобщать. Пока не будем, – добавила она, – прошу…
– Ваш омлет и блинчики, – услужливо сказал Аслан. Что-нибудь ещё?
– Нет, пока все. Принесите потом два капучино.
Когда официант ушёл, Борис заметил Саре:
– Почему ты всегда рубишь с плеча? Всегда стараешься замять разговоры на эту тему. Разве я говорю что-то необычное? Мы с тобой уже шесть месяцев вместе… Но когда я говорю «мы» – заметь, я не разделяю нас с тобой, – ты все время меня останавливаешь.
Сара не ответила ни слова.
– Ну, скажи хоть что-нибудь! Очень прошу, не молчи…
– Кстати, – она улыбнулась и подняла на него глаза, – ты во сне кричал сегодня. Даже разбудил меня.
– Я кричал? – переспросил Борис удивленно.
– Первый раз у тебя это?
– Не знаю, я ничего не помню, – он пожал плечами, – наверно, первый… Я, видимо, кричал, потому что ты уходила от меня, а я звал тебя, кричал вдогонку…
– Не кричал – орал изо всех сил.
Борис смущенно улыбнулся.
– Когда от нас уходит любимый человек, мы должны сделать все, чтобы остановить его. Иногда лучше закричать, это больше помогает, чем ласковые слова.
– Да… Ты ешь, ешь, мой любимый человек…
– И ты, моя любимая женщина, тоже ешь, сейчас остынет твой омлет…
Ненадолго за их столиком возникла тишина, слышался только стук вилок, но вскоре ее нарушил официант:
– Ваши два капучино, что-нибудь ещё? – в этот раз он посмотрел на Сару.
– Спасибо, пока всего достаточно, – она поправила непослушные волосы, спадающие на лоб.
– Хорошо, если что, я внизу, – и он удалился.
– Кажется, ты ему понравилась, – насмешливо сказал Борис.
– А он мне нет. Оставь эти иронические разговоры для своих студенток, их у тебя много, так что можешь издеваться над ними сколько хочешь.
– Да? И наорать могу на них?
– Разумеется, можешь…
– А на тебя?
– Только во сне, – она опять улыбнулась, – тем более ты уже это сделал сегодня. Но, заметь, я не обиделась. Я все ещё тебя люблю…
– Только тебя люблю… – эхом отозвался Борис.
– Борода, расскажи мне, пожалуйста, не скрывай. Что ты видел во сне? Я чувствую, ты что-то не договариваешь…
– Мой сон тебе не понравится.
– Почему? Ты и правда на меня кричал во сне?
– Нет.
– А что тогда?
– Убил… – произнеся это, он внимательно следил за реакцией Сары.
– Как? Кого убил?
– Коня… Масти не помню. Помню только, я был в пустыне с группой людей. Нас было много, и мы куда-то шли. Одна из лошадей заболела, и я почему-то решил убить её. Я зарезал коня ножом. А конь этот был самым красивым из всех…
– Зачем же ты зарезал его?
– Не знаю, – он снова пожал плечами, – не знаю, наверно, была причина, но я не помню.
Сара выжидающе молчала.
– Я помню, что он, увидев нож в руке, посмотрел на меня и закрыл глаза. Как бы почувствовал, что его ждет… Ужас! Страшный сон…
– И ты кричал потому, что убивал?
– Не помню… Мне было жалко его, но я не мог ничего поделать. Не могу рассказать более подробно, запомнил только это ощущение пережитого ужаса, – добавил Борис.
– Хорошо, что весь пережитый тобою ужас остался там, – сказала она дрожащим шёпотом.
Внезапно зазвонил телефон Бориса. Увидев номер, он натянуто улыбнулся и быстро перевернул телефон экраном вниз, явно растерявшись, даже заерзал на стуле.
– Почему не отвечаешь? – с любопытством спросила Сара.
– Да так… Ненужный человек, потом перезвоню. Не хочу тратить это утро на пустые разговоры…
– Ты уверен, что это ненужный человек? – она доела остатки омлета.
– Да, уверен, – он поднялся с места, взяв телефон. – Я выйду на улицу.
Спустившись на первый этаж и выйдя на крыльцо, он нажал на кнопку приема вызова:
– Что нужно? – раздраженно спросил Борис.
– Нам надо увидеться. Причём сегодня, днём или вечером, неважно.
– Именно неважно! Все это неважно для меня! – заговорил он в ответ. – Я раньше тебя просил, а теперь требую, чтоб ты больше не звонила мне, никогда! Оставь меня в покое, Алиса, ты что, русского языка не понимаешь?