СОНЯ: (встаёт) Я щас свеженьких подложу.
СТЁПА: Да бляха-муха!… Мы здесь чё, про огурцы собрались или зачем?
СОНЯ: А чего, не надо?
СТЁПА: (опять вскакивает) Не, я так больше не могу! Егор Кузьмич, пойдём на кухню, ну их!
МАНЬКА: Зачем на кухню? Соня сюда огурцы принесёт.
СТЁПА: (хватается за голову) Ну, бля, не могу!
КУЗЬМИЧ: (стучит опять по бутылке) Тихо, тихо, гости дорогие, тихо! Солёные огурцы – это, Стёп, неплохо. Иди, неси, Сонь, иди.
Соня уходит.
Вот я и хочу, чтоб этих огурцов и всякого другого разного у всех у нас вдосталь было. У всех, а не только у Широбоковых! Но и в другую сторону взглянуть – мы же не какие-то там… иностранные акулы! Мы же не можем присвоить себе одним нашего снежного человека! Правильно я выражаюсь, нет?
МИТЬКА: Да ты выразись, чтоб понятней было, Кузьмич! Ни хрена никак не пойму я твоих… карасей!
КУЗЬМИЧ: (тычет в него пальцем) Вот! Вот! То проспали, то просрали! Об чём это говорит?
МАНЬКА: Да об чём же, господи?!
КУЗЬМИЧ: Об том, Манька, что пора поднять свою задницу и пошевелиться, а уж снежный человек своё дело сделает!
Соня приносит миску с огурцами, садится.
МАНЬКА: Сонь, Кузьмич-то… Он чё такое сбуровил?
СОНЯ: Чай, не зря в начальниках ходил.
МАНЬКА: И ты с ним… про задницу-то, согласная?
СОНЯ: На все сто!
МАНЬКА: Батюшки! Да эт как же? чтоб я… Да чтоб я… под этого… под эту волосатую гамадрилу легла?! Митьк, ты… а?
КУЗЬМИЧ: Ф-фу ты, баба! Я за уголь, она за угол! Я об чём? Я об том, что ещё и сам не знаю об чём! Но чую чего-то! А мой нюх меня не подводил, вы знаете! Так не так? Чую: в нём и наш газ, и всякие наши ископаемые!
ДЕД: Да уж, газу-то в нём, поди…
КУЗЬМИЧ: Да, да!.. Эх, скажу напрямки! Снежный человек – это наш…
СТЁПА: (озарено) Титька!
КУЗЬМИЧ: Верно, Степан, верно! Молодец! Вот – молодой, хваткий!
ДЕД: Ну, в титьках-то я и щас не хуже его разберусь.
КУЗЬМИЧ: Ну, это, Сергеич, так сказать, обиняк народной мысли. А вот прямое слово, не люблю я его, не наше какое-то оно, но совремённое, нынешнее – бизнес!
СТЁПА: Во! Во! А вы всё – огурцы, огурцы!
ДЕД: Кузьмич, скажи этому сопляку, что огурцы хороши. Отменные огурцы!
СОНЯ: Спасибо, Сергеич, кушайте на здоровье, принесу ещё.
МАНЬКА: (чуть не плача) Папань, ты уж меня совсем… А мои что?
МИТЬКА: Брось, мать. Твои не хуже тоже. Я их люблю с перцем-то твоим.
ДЕД: И я люблю… Изжога вот только, будь она неладна!
МАНЬКА: (с плачем встаёт) Эт из-за меня, значит? Щас пойду, всю бочку переверну!
Стёпа выбегает из-за стола, перекрывает дверь.
СТЁПА: Всё-о! Хватит про огурцы! Мамань, сядь! Тёть Сонь, больше не приноси!
СОНЯ: Просют же, как не принесть?
СТЁПА: (орёт) Не пущу! Никого никуда не пущу!
ДЕД: Чего он взъелся-то? Выпил, што ль?
МИТЬКА: Я ему выпью! Сопли ещё не доросли.
МАНЬКА: Стёпушка, если выпил украдкой, невзначай, закуси, милый.
ДЕД: На!
Протягивает Стёпе большой огурец.
СТЁПА: Тих-ха всем! (хватает огурец и выбрасывает его в окно) Говори, Егор Кузьмич, говори!
КУЗЬМИЧ: Щас, Стёпа, время собирать огурцы, а не разбрасывать. Да, да, собирать! Человек должен жить богато – вот об чём разговор! А чем нам богатеть, когда все караси промеж наших пальцев да в чужие руки угодили? Так не так? И тут вдруг – снежный человек! (почти шёпотом, оглядываясь) Его веками ищут и не находят, а он у нас!! И нам его упустить?.. Это ж факт исторического чуда, понимаете?! И оно в нашем свинарнике, чудо-то это!.. Начнут к нам ездить, смотреть… Со всех концов, со всего света! Да мы ж… пупком земли станем!.. (грозит пальцем кому-то за окно) Но теперь уж не за просто так – нет, хватит! – а за деньги! За денежки, господа хорошие!
Взволнованный, разгорячённый ходит вокруг стола, восхищённый Стёпа за ним.
Дома себе построим с унитазами… А кто хочет, ставь два, у кого семья большая… Или три даже, чтоб наши пенсионеры, наши ветераны не чувствовали себя в ущемлении! И сиди себе, Сергеич, без всякой очереди на своём унитазе, изучай прессу, или думай о былом!
МИТЬКА: Ёкарный бабай! А? Во-о! А наделы куда, паи-то наши?
КУЗЬМИЧ: Сдадим в аренду! Или объединимся, купим трактора, комбайны… Дом культуры покрасим-побелим, хор соберём… Ну и паши, сей, гуляй – свобода, ёксель-моксель!
СОНЯ: А Широбоковы?
КУЗЬМИЧ: Да куда ж им будет деться против нашей объединённой мощи? К нам побегут.
Все как-то неуверенно смеются.
ДЕД: А я, вот… всё насчёт этой нашей гамадрилы… Эт мы что ж, зоопарк, что ли, устрояим?
КУЗЬМИЧ: Ну, ты тоже, Сергеич, брякнул… в лужу! Он же человек всё-таки, сапиенс какой-нибудь… гомо. Хотя что-то вроде зоопарка и выйдет, но не совсем. Наоборот, я бы сказал – курорт для него с кормёжкой и со всякими услугами. (возбуждённо) Тут и научный интерес, я вам скажу, такой, что… О-о-о! (опять показывает на галстук) Вот галстук его. Об чём он говорит?
МАНЬКА: Ой, да об чём же? Ну, запырял, прям, намёками, Кузьмич!
КУЗЬМИЧ: А своя-то думалка, что, отсохла? Привыкли за спиной у дяди?!
Вешает галстук на гвоздь, внимательно смотрит на каждого по очереди.
Он ведь его не куда-нибудь надел, а на шею. Это ведь через голову. Так не так? Для этого ж мыслить надо, и что характерно, головой! Так кто ж он тогда? (опять почти шёпотом) А если иначе поставить вопрос: а не оттуда откуда (кивает вверх) оно прилетело, существо-то наше? А галстук – вроде знака нам, как пароль, что, мол, знаю, куда чего и на какое место у вас тут некое отличие вешать, и иду на контакт! А?
СТЁПА: Ё-о-о!
МАНЬКА: И чего ж… они все там такие… страхолюдины?
КУЗЬМИЧ: А американцы тебе каких показывают? В кино? С хоботами да с соплями!
СОНЯ: Действительно! Наш-то супротив ихних модельер. И руки, и ноги, и всё, что мужику полагается.
ДЕД: Э-э… Мерину полагается, да кобыла лягается!
КУЗЬМИЧ: Во-во, у баб только на это дело глаз намётан. А моя мысль склоняется к другому.
СОНЯ: И я про другое, Егор, ты чё?!
КУЗЬМИЧ: Да хоть и про это!.. Если причандалы человеческие, а не какая-то там спиралька с колокольчиками… (наклоняется над столом, тихо) Может, он как раз тот, кого не хватает между обезьяной и мной, человеком?
СТЁПА: Недостающее звено в эволюции?
ДЕД: Вот и мы тоже подумали: галстук как у Кузьмича… может, ты, думали… между обезьяной-то и нами…
МАНЬКА: Думали, один галстук и остался… Как признак того, что был… Нет, глядим, живой.
МИТЬКА: Подумали, в уборную пошёл и…
СТЁПА: При чём здесь уборная?
МИТЬКА: Чего?
СТЁПА: Ну, ты – «пошёл в уборную»?
МИТЬКА: Когда? Кто?
СТЁПА: Ты!
МИТЬКА: Когда я? Эт, вон, мать…
МАНЬКА: Да будя вам за столом про уборную-то!
МИТЬКА: Я про галстук! Про то, что был человек, и нет его! Одна тряпочка от него, как… Для музея только!
СТЁПА: Стоп! Молодец, батя! Му-зе-ий! (Кузьмичу) Прям в яблочко, да?
КУЗЬМИЧ: Вот она, народная смётка! Не начали, а уже расширяемся!
СТЁПА: (про галстук) И вот те первый экспонат для будущего музея. Ф-фух, во дела! А, Егор Кузьмич? А-а, господа?!.. Ха-ха-ха! И то, что в пакете, в холодильнике у нас – экспонат номер два! А может, даже, номер один?!
КУЗЬМИЧ: Да, Стёпа, да! Часть из пакета отправим в науку для изучения, а часть приберём. Кому что, а нам дивидент! Галстук и кал – это уже музей!
ДЕД: А между имя чего?
КУЗЬМИЧ: Между кем?
ДЕД: Между галстуком и тем, что ка… кал?
СТЁПА: Какой ты тёмный, дед! Между, между!… Потом скелет поставим!
СОНЯ: Ой, господи!
МАНЬКА: Стёпка, обалдуй, за столом ты!
ДЕД: (встаёт, с подозрением) Чей скелет?
КУЗЬМИЧ: Пока подберём, а потом – его личный.
СТЁПА: Зачем мой-то?
КУЗЬМИЧ: Да не твой, а его, снежного, личный.
ДЕД: (всё так же с подозрением) А вот про это «пока»… С кого подберём?
КУЗЬМИЧ: (подмигивает ему) Найдём, Сергеич, найдём. (наливает рюмки) Молодец, Степан, насчёт скелета! Музей растёт! (поднимает свою рюмку) Понятно, куда крен идёт? Ну, так за что пить будем?
ДЕД: Может, за то, что все живы… пока?
МАНЬКА: Да, лишь бы войны не было.
СТЁПА: (радостно смеётся) Ж-живём, маманя! Отец, как – заживём?
МИТЬКА: Ёкарный бабай, ажно жарко!
Смеются, пьют. Степан раздаёт огурцы на закуску, сам весело жуёт.
ДЕД: Пора и петь. (поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…
Все подхватывают.
КАРТИНА 5
В доме Ванюшкиных. Входит, громко, весело напевая, энергичный Стёпа. Он тянет провод, устанавливает телефон.
СТЁПА: (поёт) Я люблю-у тебя жи-изнь… (соединяет провода) Вот так! А то – кукушка! Ха-ха, всё – попёрло, откуковали, всё! (поёт) Я люблю тебя снова и снова…
Набирает номер. Входит Манька с трёхлитровой банкой нового рассола.
МАНЬКА: Где дед? Нету? Стёпк, ну-ка ты попробуй.
СТЁПА: Мамань, не отвлекать! (в трубку) Альё-о?
МАНЬКА: (пробует из банки сама) Вроде ничё. Да где дед-то? Стёпк, на, хлебни, продискус… просдикути… Да как же её? Попробуй, в общем, чтоб потом не срамили.
СТЁПА: Алё, алё? Анна Гавриловна? (делает несколько глотков из банки) Тьфу ты, бляха-муха! Да ты что? Это ж… это ж… Тьфу! (в трубку) Кому матерюсь? Когда? (Маньке) Это ж соль голимая! (в трубку) Почему повесить? Кто… м-матерюсь? (Маньке) Вырвет щас! Одна соль!
МАНЬКА: А как же ты хотел? В пустой воде, что ль, огурцы солить? «Одна соль»! Не одна! И перцу чуток, и листочки дубовые, и травка всякая, а как же?
СТЁПА: Да мне-то что? Накормила! (слушает трубку) О, отключила. Коммутаторша нашлась!
Входит дед, стонет, охает.
ДЕД: Ох! О-ох! В уборную сходил.
СТЁПА: Поздравляю! (набирает номер) Алё? Анна Гавриловна?
ДЕД: Кто такая Анна Гавриловна?
МАНЬКА: Да Нюрка его, кто!
СТЁПА: Тихо вы! (в трубку) Вы, Анна Гавриловна, если на работе, то… работай, не сачкуй! Трубку мне не отключай! Тут не ваши игрушки!
ДЕД: Мань, рассольчику-бы, похмелка съедат… Тошнит в обои стороны!
СТЁПА: (в трубку) Гуляешь и гуляй, хоть до утра, хоть до обеда! Плавай на лодочке со всякими… А на работе, чтоб как огурчик! Чтоб людям угождала! Да, и мне! Чего? Ты со своим Широбоковым так разговаривай, а нам здесь некогда смехуё… то есть, посмехушками заниматься.
МАНЬКА: (даёт банку деду) На, пробуй заодно.
СТЁПА: (в трубку) Дай, говорю, три сорок два, квартиру Большакова Егора Кузьмича!
ДЕД: (пьёт из банки и тут же орёт) О-о-о-о!… Манька, суп те в нос!… Чего подсунула, зараза?!
МАНЬКА: Всё, как положено по рецепту!.. И нечего язык чесать в гостях!
СТЁПА: (смеётся) Эт те не водка, дед, много не выпьешь.
ДЕД: Ой, живот! Ой, схватило опять! И так огурцы в штанах, а ты ещё добавила… О-о-ой!
Выбегает во двор.
СТЁПА: (в трубку) Егор Кузьмич? Ха-ха-ха… Егор Кузьмич, Степан на проводе.
МАНЬКА: В общем, как солила, так и буду солить. И не хуже чем у кого!
Уходит.
СТЁПА: (по телефону) Рапортую! Свинарник мы с отцом почистили, и свиноматку помыли, даже с порошком.. Да, сосёт и, кажись, повеселей становится. Даже подмигивает, кажись. Всё идёт, как надо, Егор Кузьмич. А народу-у! Егор Кузьмич, Егор Кузьмич, слушай!.. Наши все подходят, спрашивают чё да как —я молчу. Как? Ухо востро? Нос по ветру? Держим!
Входит дед.
ДЕД: Ох… Ох, опять сходил на двор. Ещё так раза два и могёте… мой скелет в музей забирать. Фух!
Идёт за печь.
СТЁПА: (по телефону) Часть кала я посылкой отправил в Академию Наук, Егор Кузьмич, а остальная порция в погребе. Обратный адрес ваш написал для солидности. Ждите. Из Академии. Да, конечно, не хухры-мухры!
Слышен какой-то грохот и крик Маньки.
ДЕД: (высовывается из-за печи) Манька, поди, в погреб слетела
МАНЬКА: (крик) Ой, батюшки мои! Пропади всё пропадом, издеватели!
СТЁПА: Да, нервы напряжены, это заметно, Егор Кузьмич. Вон и мамка в погреб грохнулась. Всё не вовремя! Ага, отбой.
Кладёт трубку, уходит.
КАРТИНА 6
В доме Большаковых. Нарядная Соня сидит за столом, на котором стоят четыре телефона. Егор Кузьмич, прохаживаясь, экзаменует её.
КУЗЬМИЧ: Так что соображай, за всё сразу не хватайся, эт тебе не сковороды-кастрюли. Давай повторим. (на телефоны) Этот местный, этот – район, этот – область.
СОНЯ: А этот белый?
КУЗЬМИЧ: Этот пока не подключён.
СОНЯ: А куда он?
КУЗЬМИЧ: Туда, куда надо, Сонь. С гербом. Непонятно? Телефон «Х». (уверенно) Подключат! Вся страна подключится! Ты пока не отвлекайся. (неожиданно, резко) Звонит область!
Соня хватает трубку телефона.
СОНЯ: Ой! Ну… Контора слушает!
КУЗЬМИЧ: Трррр!.. Какая контора? Ты кончай с этой сельской старинкой! Не контора, а… Офис! Они уж и не поймут твой ответ, что за «контора» такая. А если этот белый, то вообще… Кхе, кхе… Ну-ка, белый звонит!
СОНЯ: (хватает трубку белого телефона) Алёу!? Офу… Фофу… Тьфу, в манду его! Кузьмич… слушаем!
КУЗЬМИЧ: Э-э, фефёла слушает! А ногти-то, ногти! Под ногтями – навоз с чернозёмом! Ну, как с такими ногтями за белый телефон?!
Входит Митька.
(ему) А мы тут работаем… Входим в курс… Осваиваем.
МИТЬКА: Егор Кузьмич, народ волнуется. Чё он, говорят, нашу свиноматку-то сосёт.
КУЗЬМИЧ: А чья она, свинья-то?
МИТЬКА: Пока не знай чья. Поросят роздали при делёжке, всех тринадцать, а она осталась.
КУЗЬМИЧ: А её чего ж не роздали?
МИТЬКА: А как её раздашь? Она одна, а дворов, вон, всего двенадцать.
КУЗЬМИЧ: Тэ-эк! А кому ж тогда лишний поросёнок попал, тринадцатый? Широбоковым?
МИТЬКА: Им, кому ж.
КУЗЬМИЧ: И вот это народ не волнует?!
Грозно стучит пальцем по столу.
Свинья пока общая! Так что он не чью-нибудь, а народную матку сосёт!
Вбегает Стёпа.
СТЁПА: Егор Кузьмич, или бунт, или я не знаю что!
СОНЯ: (вскакивает) Ой батюшки, бунт, а я с губами крашеными!
Уходит. Кузьмич начальственно и гневно нависает над столом.
КУЗЬМИЧ: Кто-о-о!
СТЁПА: Мамка в погреб навернулась, прям в бочку с огурцами… У деда понос от этих огурцов… А тут тёть Лиза к нам с поросёнком! Я мамку из бочки тяну, спасаю, а тёть Лиза: «Убирайте этого волосатого сосуна от свиноматки и всё!» Мамка огурцы глотает…
КУЗЬМИЧ: Тпр-ру, Стёпа, тпр-ру!.. Чего? Мамка бунтует? Залезла в бочку с огурцами и требует, чтоб убрали от свиньи нашего снежного?
СТЁПА: Да не-ет, почему? Тёть Лиза говорит, мол, убирайте! Мы, говорит, будем горбатиться, поросят ростить, а вы, говорит, на своём чучеле наживаться будете! Мы, говорит, тоже хотим! А поросят, говорит, сдаём на хрен!
КУЗЬМИЧ: Кто это «мы»?
СТЁПА: Тёть Сима ещё в дверь заглядывала… И землю, кричит, на хрен!
МИТЬКА: А мать-то что? Ей солёного много нельзя, а она огурцы глотает?
СТЁПА: Вот про мамку не знаю. Я ж к телефону сразу! Деду кричу: бери, мол, ружьё и дуй охранять! Он бегом, а у него понос, ноги не поднимаются… Шнур телефонный оборвал! Ну, я сюда!
КУЗЬМИЧ: Молодец, оперативно! Та-ак! (подумав) Перевесть его в бывший сельсовет… Снять пломбу, распечатать и перевесть! Там (тычет пальцем вверх) дадут «добро», они в курсе!
СТЁПА: Во! И бабы кричали: раз полезная, мол, тварь, в сельсовет его!
МИТЬКА: Да эти бабы… Я вот чё ещё. Кузьмич… Надо как-то… Зырят они на него, бабы-то, как на… Он же голый, а волосьями не прикроешь… (понятный жест) Лезут, потрогать мол… А сами норовят… Аж дрожат и потеют!
Входит переодетая Соня.
СОНЯ: Ой! Игривай?
КУЗЬМИЧ: Ну, ты! (хмуро) Найти ему штаны, чтоб бабы не волновались.
МИТЬКА: Не найдём. Не, не найдём.
КУЗЬМИЧ: И с Волошина не подойдут?
СТЁПА: Х-ха, на трусы если!
СОНЯ: (мечтательно) Поглядеть бы!
КУЗЬМИЧ: Н-ну, не нагляделась? Значит так: всю волосастость сбрить, оставить только… (считает в уме) в двух местах, как положено.
СТЁПА: (тоже считает) В трёх.
КУЗЬМИЧ: В двух. Я подмышки одним местом считаю.
МИТЬКА: А грудь?
КУЗЬМИЧ: Тьфу ты, абориген хренов, оброс как… баран-меринос! В общем, оставить, где надо для естественности. И в штаны его, хватит сверкать!
СОНЯ: А бывают и на спине.
КУЗЬМИЧ: А тебя не спрашивают! Специалистка! (чешет об угол спину) Так. Обстоятельства поджимают. Подключаем народ! (Стёпе) Иди, пиши объявление на собрание. (Митьке) Вытаскивай Маньку из бочки, бухгалтером будет. Начнём процветать!
Уходят.
КАРТИНА 7
Стол президиума в клубе. В центре, при галстуке и в шляпе, Егор Кузьмич, с боков от него – накрашенная, завитая Соня и нарядная, но с забинтованной головой и синяком Под глазом, Манька. Рядом с ней сидят праздничный Митька и, «под крутого», Стёпа. На отдельной табуретке, чуть впереди, но с краю, в орденах и медалях, Дед с ружьём.
СТЁПА: (встаёт) Слово имеет Егор Кузьмич Большаков.
Кузьмич идёт к трибуне.
КУЗЬМИЧ: Дорогие земляки! Сограждане! Кха, кха… Собрались мы тут добровольно… (Стёпе) Ты в объявлении «добровольно» писал, или как?
СТЁПА: «Добровольно», а как же?!
КУЗЬМИЧ: (продолжает речь) Собрались мы добровольно и сознательно. Так не так? Кто несознательный, пусть выходит отсюда и пусть остаётся в недавнем прошлом. Нету таких? Или есть, внутри, так сказать? Это, конечно, трудно, я даже больше скажу, тяжело каждодневно переделывать свою внутреннюю психику на новый лад. Но надо! И тут уже есть большие, замечательные местные примеры!
Показывает на президиум. Дед машет в зал рукой.
ДЕД: Давайте к нам, вдосталь и огурцов солёных, и ещё кой-чего-нибудь, чего не было, будет!
КУЗЬМИЧ: (ему) Все прения потом. (в зал) Мы, конечно, обо всём поговорим, душевно и без обид. Но сейчас я бы хотел… Да чего тут говорить! (Маньке и Соне) Марья Тимофевна и ты, Соньк… То есть, Софья Артуровна, чего там у вас? Какой народный сюрприз?
Манька с Соней идут за кулисы и выносят на подносе жареного поросёнка, обложенного солёными огурцами. Ставят на стол.
Во-от! От нашего имени… и от вашего… В общем, от нас с вами, дорогие соотечественники, маленький подарочек на ужин тому, с кем мы будем, не побоюсь этого слова, богатеть и, я бы сказал больше, процветать в текущей мимо нас жизни!
Все аплодируют.
ВТОРОЙ АКТ
КАРТИНА 8
В доме Егора Кузьмича. За столом с телефонами дремлет Соня. Телефоны звонят.
СОНЯ: (просыпается) Заразы! Как же быть-то? Все трещат!
Снимает трубки по очереди.
Алё? Алё? Алё? Офис Егора Кузьмича Большакова! Офис Егора Кузьмича Большакова! Офис Егора Кузьмича Большакова! Слушаем!
В дверях появляется скелет. Соня с криком «Милиция!» падает под стол. Входит Стёпа, вносит скелет.
СТЁПА: Зачем милицию-то? Я же не украл. В школе договорился на время, пока каникулы. (оглядывает комнату) Тёть Сонь, ты где кричала-то? Тут, вон, разоряются… (берёт трубку) Алё-о? А, это ты, мам… Чего? Последний поросёнок? Во, аппетит! Ну, что ж делать, оприходуй и сдавай на жарёху. Только веди учёт. (берёт другую трубку) Алё? Алё, кто? А-а, Берёзово! Да, да, не беспокойтесь, вы уже тоже причислены. Да, и вы, и Малое Перекопное. Соседи, что ж! Всем миром поработаем на него, зато потом поживём! Привет Кузьмичу передам. (берёт третью трубку) Офис Егора Кузьмича на проводе. А? Да он у вас где-то, в области, комиссаром… а-а… эмиссаром. Кто я? Бизнесмен и одновременно научный сотрудник по проблеме Степан Дмитрич Ванюшкин. Сам Кузьмич сегодня должен прибыть, да. Что, не расслышал? Да вы что?! Вот это да! Появляются повсеместно? Да не может быть! О-го-го! Передам конечно. Да, да, так и передам, что наконец, мол, можно порадоваться за страну… Дословно отрапортую, как вы сказали! Ало?.. Повесил… (кладёт трубку) Етишкина мама! Везде! Но у нас-то первей всех!… Да и до таких наших идей им не дотумкать! (целует череп) Так, куда бы тебя пристроить, чтоб не… не обидели… Поскучай-ка пока тут.
Ставит скелет к вешалке, накидывает на него плащ, шляпу, отворачивает к стене. Уходит. Снова трещат телефоны. Очнувшаяся Соня поднимается из-за стола.
СОНЯ: Ох, батюшки… Эт кто ж заглядывал? (на телефоны) Трещат и трещат, голова, прям, раскалывается… И не то ещё померещится… Танцуй тут перед ними! В уборную не сходишь…
Видит «стоящего» у вешалки.
Егор? Не ты заглядывал? Ты когда приехал-то? Слушай сам свои звенелки, а я хоть на двор сбегаю! Чего молчишь-то? Иль пьяный?
Подходит. Поворачивает к себе скелет и опять с криком падает вместе с ним на пол. Входит Егор Кузьмич, видит лежащих.
КУЗЬМИЧ: Та-ак! Работа стоит, а она лежит! И с кем? Мы страну перелопачиваем, с ног на голову ста… то есть, с головы на ноги ставим, а тут… Хороша секретарша!
СОНЯ: (садится на полу) Егор, я думала… это ты.
КУЗЬМИЧ: Похож. Сильно. Заездила мужика до скелетства. Чей такой?
Входит Митька.
МИТЬКА: С приехалом, Егор Кузьмич! Тут у нас полный порядок.
КУЗЬМИЧ: Да вижу! (на скелет) Чей эт ходок-то?
МИТЬКА: А-а, школьное пособие. Временный скелет, Стёпка в школе занял. Охламон, принёс и бросил посредине!
Ставит скелет на прежнее место.
КУЗЬМИЧ: Не мелковат будет? А то не поверят. (смущённо) Соня, вон, сомневается, легла рядом, ростом помериться. Ну, померилась? Вставай, некогда!
Соня встаёт.
СОНЯ: Я отлучусь.
КУЗЬМИЧ: Погоди, не до этого. Дел невпроворот. Страна кипит!
СОНЯ: Дак и я взорвусь! Нужда – дело тоже государственное!
Убегает.
КУЗЬМИЧ: Это да-а! (Митьке) Докладывай.
МИТЬКА: Коттедж ему готов. Деревянный, крепкий, бывшие детясли. Побелили, покрасили, всё чин-чинарём! Два этажа – есть где людей принять. Шас он в бане.
КУЗЬМИЧ: Кто с ним?
МИТЬКА: Батю отправили. Батя даст ему прочихаться, он на это силён!
Входит дед. Он в шапке, в рукавицах, закутанный в простыню и с веником. Валится на лавку у входа, тяжело дышит.
ДЕД: Загонял в доску, стервец! Я по нему раз сто прошёлся, а он только крякает… Задавил паром, думал помру… А тут мимо Нюрка… да, вон, Стёпкина девка… Да ну шла мимо! Он её в окошке увидал, да как заорёт: «Бабу бы! Бабу бы!»
Входит Соня.
СОНЯ: Кому-у, старый ты хрен?!
КУЗЬМИЧ, МИТЬКА: Кто… орёт … «бабу»?
ДЕД: Этот, гаманоид наш снежный.
КУЗЬМИЧ: Может, бу-бу-бу? Пузыри пускал… мыльные?
ДЕД: Нет, «бабу», не глухой.
МИТЬКА: А может, знакомился – бабуин, мол?
ДЕД: Да «бабу», суп те в нос! Я еле вырвался и сбёг… Всё, меняйте меня, сдаюсь! (на скелет) Хыть он пусть идёт, ему легше, не вспотеет.
КУЗЬМИЧ: (взволнованно, горячо) Заговорил! А?! Заговорил!!!
МИТЬКА: Вот те хрен, я бы сказал!
СОНЯ: А бабу-то… и скрёбся чего-то… Может, намекает… для массажу?
ДЕД: Ага, для массажу… Приходи, чё покажу, в огороде засажу!
СОНЯ: Тьфу, охальник!
КУЗЬМИЧ: Вот именно, про огород-то! Ты, вон, даже на скелета залезла… Шутю. Но, главное, заговорил! Митьк, а? Да?
МИТЬКА: Я и говорю – вот те хрен!
Кузьмич ходит по комнате, он взволнован, возбуждён.
КУЗЬМИЧ: Это чудо… в нашей стране… это… И мы с вами первачи! А? Так не так? Недостающее звено, оно ж везде… А у нас бабу просит! Это ж перескок через время! Это подвиг! Наш с вами подвиг!
МИТЬКА: Стёпка говорит, звонили, и в других местах, мол, объявились.
КУЗЬМИЧ: Знаю. А теперь мы опять вырвались – заговорил-то только у нас!
ДЕД: Дык как с бабой-то? Он там ждёт.
СОНЯ: Да ну и чего? Пошоркать ему и…
КУЗЬМИЧ: Ты, Сонь, это… Ты иди!… Иди, глянь огурцы новые не вспучились? Ступай, ступай.
СОНЯ: Слава богу, хоть делом займусь.
Уходит.
МИТЬКА: Кого пошлём в баню вместо деда?
КУЗЬМИЧ: (хмуро) Вот Нюрку и пошлём.
ДЕД: Стёпка запереживат. Любовь у них.
КУЗЬМИЧ: Тогда пусть сам и идёт!
МИТЬКА: Дак… как?
КУЗЬМИЧ: (оживляется) А чего? Стоп, стоп!.. Нарядим бабой, подкрасим… А? Может, тот не допетрит, дикий же?!Думаю, это варьянт!
Входит довольный, радостный Стёпа.
СТЁПА: О кей!… Ой, то есть, хау дую ду?
Все странно смотрят на него.
КАРТИНА 9
В доме Ванюшкиных. За столом сидят хмурые дед и Митька. Перед ними стоит невесёлый Стёпа в женской одежде. Манька, вся в слезах, приносит колготки.
МАНЬКА: Вот колготки, Стёп, мои, праздничные. Дырка маленькая, под юбкой не видать.
Стёпа садится на табуретку, с трудом натягивает колготки.
МИТЬКА: Правильно, и ноги не брить… А то вдруг рукой полезет, гад!
СТЁПА: (возмущённо) Ку-уды-ы полезет?