Пьесы. Кураж и шутки
ДЕД: Туды, куды! Куда ты к Нюрке лазишь!
МАНЬКА: А ты уворачивайся, сынок, не давайся. Спину ему пошоркаешь, помастажируешь и бегом оттудова.
МИТЬКА: Правильно. Не баба же, чтоб задом перед всяким вертеть! А то, и правда, Нюрку послать, а? Стёпк, а?
СТЁПА: Н-ну, не-ет!
Решительно встаёт. Манька одёргивает ему юбку..
МАНЬКА: Не коротка?
ДЕД: По моде. Ты гляди, сделать завивку и замуж можно!
МАНЬКА: Платок оденет. Сожми губы, накрашу.
Красит Стёпе губы, надевает на него платок.
МИТЬКА: Ну-к, пройдись туда-сюда
Стёпа проходит
ДЕД: Я б с ходу влюбился!
Звонит телефон. Стёпа берёт трубку.
СТЁПА: Квартира Ванюшкиных. Ничего живу. Да, всё лучше и лучше. А мне теперь без разницы, гуляешь ты со своим Широбоковым или нет!
МАНЬКА: (шёпотом) Нюрка, сучка такая!
СТЁПА: (по телефону) Кто, я? Страдаю? Очень даже прекрасно себя самочувствую! Нам, Анна Гавриловна, некогда щас страдать. И вообще, я тебе не баба, чтоб страдать!
Кладёт трубку.
МАНЬКА: Правильно, сынок!
МИТЬКА: Вот её бы в баню-то!
СТЁПА: (твёрдо, но со слезой) Нет, отец! Государственное дело не бабское! Не осилит! Сделать вот такой переворот в мозгах и везде трудно, но необходимо! Лишь бы нам не мешали! И мы пройдём его до конца!
В дверях Егор Кузьмич.
КУЗЬМИЧ: Замечательно, Степан Дмитрич! Тяжёл и, я бы сказал, опасен твой путь, но я вижу, ты готов к нему на все сто! Хвалю, Стёпа!
Жмёт ему руку, обнимает и крепко целует в губы.
Терпи, казак, атаманшей будешь!… Кха, то есть, как там?… Ну, в общем, да!
Манька вопит, повисает на Стёпе.
МАНЬКА: Не пущу-у! Ой, сынок… Не пущу-у-у!
ДЕД: Цыц, Манька! Это ж… живой подвиг!
Все встают, замирают, с восхищением и страхом глядят на Стёпу., тот машинально отдаёт честь.
КУЗЬМИЧ: Присядем на дорожку.
СТЁПА: Да чего тут… двадцать метров…
ДЕД: Зато путь-то какой!
Садятся, молчат. Дед тихо запевает.
Дан приказ ему на запад, ей в другую… Эх-х!
МИТЬКА: А я бы даже выпил за такое! Какого хрена на сухую-то провожаем?
КУЗЬМИЧ: Предложение дельное.
МАНЬКА: А я вам огурчиков солёненьких, на закусь-то.
ДЕД: Ох-ёх, суп те в нос! О-о-о…
Ревёт, схватившись за живот, и выбегает из дому.
КАРТИНА 10
В доме Егора Кузьмича. У стола, на котором трезвонят телефоны, сидит Соня с подушкой в руках. В углу, всё так же в плаще и шляпе, стоит скелет.
СОНЯ: «Сиди на телефонах!» и пропал. Посидишь тут… Как с цепи все сорвались!… Сиди!.. А и сяду, дура дурой!..
Накрывает телефоны подушкой, садится на неё. Смеётся.
Все одурели и я туда же… Господи, чего не сделаешь ради новой жизни?! Не только зад подставишь, а и… Окурил, что ль, кто нас, беленой какой? (на скелет) И этот стоит, щерится! Чего щеришься? Гляди в отставку отправим! У нас таких, как ты, два села под нами и полсела на подходе туда же, выбирай любого!.. Ой, вся задница онемела… Ну, пошутила и будя… Послушать, мож, чё важное…
Намеревается слезть, телефоны стихают. Входит дед Никита с ружьём.
ДЕД: Чего, яйца, что ль, высиживаешь?
СОНЯ: А ты чего с ружьём шляешься?
ДЕД: Я на службе.
СОНЯ: А я просто так, да?
ДЕД: А-а… Ну, сиди. (на скелет) И этот начеку. Хе-хе-хе… А куда народ-то весь смигнул?
СОНЯ: Сам-от в галстук оделся и бегом…
ДЕД: В тувалет?
СОНЯ: Кто его знает? Сиди, говорит, на телефонах… Час сижу!
ДЕД: Ну, значит, в тувалет.
СОНЯ: Почему это?
ДЕД: Сама сказала: оделся в галстук и…
СОНЯ: А при чём здесь туалет?
ДЕД: Ну так, в галстуке ж. Манька говорила: Кузьмич, мол, в галстуке и в уборную ходит.
СОНЯ: Ну?
ДЕД: Чего «ну»?
СОНЯ: Уборная-то где?
ДЕД: О, ё-о, чего? Как где?
СОНЯ: То есть, тьфу, Егор где?
ДЕД: В уборной, поди.
СОНЯ: Почему?
ДЕД: (разозлившись) Да едрит тя в поперечину, Соньк! Ты же сама сказала: оделся в галстук и бегом в уборную!
СОНЯ: Кто?
ДЕД: (снимает с плеча ружьё) Я тя щас пристрелю! Сидишь тут кукушкой на столе и ни хрена… ни эта… никакого… Кто где, говори?!
СОНЯ: (спрыгивает со стола) Ой, Сергеич, всё скажу, не стреляй!
ДЕД: (наставляет ружьё) Ну, говори!
СОНЯ: Скажу, скажу… (поднимает вверх руки) Сдаюсь! Ничего я не знаю, дядь Никит, ей-богу!
Резкий звонок телефона, дед от неожиданности стреляет, белый телефонный аппарат разлетается в дребезги. Скелет падает.
Ой, скелета убили!
Испуганная Соня убегает.
ДЕД: Ё-п-р-с-т, война что ль?
Прячется под стол. Вбегает растрёпанный, в изодранной женской одежде, с шишками на лбу и синяками на лице, Стёпа. Он возбуждён, глаза его горят. За ним вваливается запыхавшаяся Манька. Она тут же оседает на скамейку у порога.
СТЁПА: (сверкает глазами, кричит) Егор Кузьмич!.. Егор Кузьмич!..
ДЕД: (из-под стола) Чего, окружают? Манька, отойди от дверей, я жахну!
МАНЬКА: Погоди… отдышусь… Стёп, ты чего… из бани… в степь-то рванул чего? Еле поспевала…
СТЁПА: От радости, мам! От счастья… полноты!.. Егор Кузьмич?!
Подбегает к лежащему скелету, поднимает нго.
Да не изводите себя так… Бледный-то какой! Всё о кей!
МАНЬКА: (с испугом) Стёпка, охолонись, не он это!
СТЁПА: А? (видит, что ошибся) А-а! А-ха-ха-ха…
Хохочет, как сумасшедший. Дед поднимается с пола. Манька подходит к Стёпе, бьёт его по щекам, подвывает.
МАНЬКА: Ы-ы… Ну, ну, сынок… Ы-ы-ы… Ну-у! Папань, он чего? По.. по… помешался, что ль? (трясёт, грозит кулаками) Ах ты… баб… бабуин проклятый!
ДЕД: Клин клином надо… На испуг!
Стреляет в окно. Стёпа сразу замолкает.
СТЁПА: Ты чё это, дед, расстрелялся? И где Егор Кузьмич-то?
МАНЬКА: Они с отцом… этого… твоего ухажёра домой повели, в коттедж. Под ручку его, а он, как хозяин!
СТЁПА: (опять возбуждается) А он и есть хозяин! Так изменить… ну, в будущем… нашу жизнь! Да, дед? Не ку-ку кукушки, а компьютеры да человечьими голосами говорить время будут! Ты лежишь, а тебе: «Просыпайтесь, Степан Дмитрич! Прошёл ли понос с огурцов?» И в морду тебе кофю – на, попей!
ДЕД: То-то, я гляжу, у тебя вся морда синяя и в шишках.
СТЁПА: А? Это я в шайку нырял. Он нальёт воды, а я с полков прыгаю… Развлекал!
МАНЬКА: Ой батюшки, и вправду прыгал?
СТЁПА: Ещё как! Русалкой! И все прыгнем, если надо! И дед сиганёт, он побольше нашего натерпелся! Да, дед?
ДЕД: (уклончиво) Склярос у меня… Нельзя, чтоб больно… башке-то…
Входят Егор Кузьмич, Соня и Митька. Стёпа вытягивается перед Кузьмичом, рапортует тихо и торжественно.
СТЁПА: Егор Кузьмич, заявляю: ничего человеческого ему не чуждо. Всё, как по Дарвину – эволюция! Я купальщицей был, ныряльщицей, ему так всё нравилось – в ладоши хлопал, как человек, даже поцеловал взасос! Я как в тумане весь… Это какое-то… такое… такое… аж!
МИТЬКА: (неожиданно, патриотично поёт) Эх, хорошо в стране Советской жить!.. Эх, хорошо страну свою любить!.. (обнимает Стёпу) Я верил в тебя, сынок!
СТЁПА: Подфартило, батя! (Кузьмичу) Я думаю, обобщим все научные наблюдения и – в Академию! А тут пора… Пол в музее покрасили, высох! Так что пора…
КУЗЬМИЧ: Спасибо, боец… нового этапа… Реформатор!
Трижды целует Стёпу, обнимает всех по очереди.
Благодарность всем, не побоюсь этого слова, соратники! (Стёпе) А не рано ли, так сказать, продаваться?
СТЁПА: Нет! Вон уже сколько накопилось: галстук, скелет, речь члена… эта… раздельная, кал, хоть и до боли знакомый, но… И, блин, опять же, тяга к бабам…
КУЗЬМИЧ: У-у, охренительно! Пора! Кровь из носу, а музей открыть!
Поправляет на скелете шляпу.
И шляпу свою дарю, она тоже героическая! Я её на шосейке нашёл, может, с него и сдуло?
МИТЬКА: О. как вылитый американец получается!
СОНЯ: А может, они с какого самолёта повыпадали?
МАНЬКА: Так если их выронили, чего ж не хватились-то?
КУЗЬМИЧ: Нет, это наши, свои. В Америке таких нет, а то сообщили б.
ДЕД: Куды Америке-то? У них там негры да секс!
Радостно смеются.
СТЁПА: Да на нас вся Америка будет приезжать глазеть!
ДЕД: Токо не задарма, за свои рубли!
СТЁПА: А как же, за доллары! Всё, кончился бесплатный зоопарк!
МАНЬКА: Правильно, сынок! Теперь будет платный!
КУЗЬМИЧ: А уже попёрли. Цельный автобус прикатывал посмотреть наше русское чудо!
Помолчали, очарованные словами «русское чудо».
Степан Дмитрич, Академия как, молчит?
СТЁПА: Пока тихо.
Раздаются какие-то громкие хлопки. Все прислушиваются.
СОНЯ: (догадывается) Банки стрельнули. Первый раз по-новому засолила огурцы, будь они неладны!
КУЗЬМИЧ: Вот что творится! Трудно приживается новое, ох как трудно! Ну-ка, Соня, неси самогону, пока взрывные огурцы не скисли!
Соня идёт за самогоном и огурцами.
КАРТИНА 11
В доме Ванюшкиных. Света нет. Три сигаретных огонька плавают в темноте. Нетрезвые голоса.
СТЁПА: Взяли моду… Людям работать не дают.
ДЕД: Манька, коптилку давай, не видать, промахнёмся!
МАНЬКА: Ищу!
СТЁПА: А у Широбокова свет вовсю буздырит!
ДЕД: Да этот и из веретена ток достанет.
МИТЬКА: У него движок свой, я налаживал. От него и к нашему примату концы подбросил на такой случай, Кузьмич договорился. В долг.
ДЕД: Кабы не снюхались.
СТЁПА: О, о! И у него, у нашего, загорелось. Ничего, ничего, дед, отдадим все долги. А лишать удобств его нельзя! Он только-только прикипает к нашей цивилизации, и сразу без света, да? Не-е, так и спугнуть можно. Щас мы для него, а завтра… Вот провода в Берёзове срезали, сдали в скупку – ему костюмы накупили, срезали в Малом Перекопном – сауну в коттедже заканчиваем. Попросил. И правильно, чё баня-то? Расти надо!
МИТЬКА: Отстаёшь, батя! Мы и свиноматку свою последнюю не просто так, на сало-мясо, пустили, а на беконы с рульками.
ДЕД: Всю свинью на какую-то срульку? Не пойму… в темноте-то. Манька?!
МАНЬКА: Да иду, несу!
Звонит телефон.
ДЕД: Чудно! Света нет, а он звонит? Может, в ухе?
СТЁПА: Ага, у всех сразу. Мам?
МАНЬКА: Иду, говорю.
СТЁПА: Ты рядом, сыми трубку, кто там, чего?
Телефон звонит.
МАНЬКА: Да иду, иду, сверчишь тут!
Чиркает спичкой, зажигает лампу. Дед. Митька и Стёпа сидят за столом. У каждого в руках по стакану самогона и по солёному огурцу. Телефон звонит.
МИТЬКА: Мань, ну чё телишься? Щас те не прежде чё! (деду, Стёпе) Давайте, а то не успеем. Звонок какой-то резкий!
Чокаются, пьют. Манька поднимает трубку.
МАНЬКА: (в трубку) Манька слушает!
СТЁПА: Ну, ты даёшь, мамань, «Манька»… Никакой культуры! (берёт у неё трубку) Стёпка слушает! То есть, ф-фу, блин! М-мы слушаем! Ах, Анна Гавриловна! Как «чем занимаемся»? Думаем про проблемы. Да, решительно решаем. И ты решила? Что? Замуж? За… за… (всхлипывает) Кто хнычет? Эт я смеюсь, ты чё?! Мы вышли на такую генеральную прямую… Везде у нас всё о кей и лады… Смеёмся, поём… Дед, давай!
ДЕД: (поёт в трубку) Фаина, фай-на-на, Фина, Фаина, Фай-на-на…
Все пристраиваются к нему, подтягивают.
СТЁПА: Слышала? Мне по барабану! Да у меня такие деньги только на мелкие расходы во всех карманах будут лежать! Так что спокойной ночи, мадам будущая Широбокова!
Кладёт трубку, закрывает лицо руками.
МАНЬКА: (гладит его, вздыхает) Ну, где богаче, там и слаще.
МИТЬКА: А где сладко, там и мухи.
ДЕД: А где мухи, там и дерьмо! И чего об ём горевать?
Молчат.
МИТЬКА: (вдруг, громко) Где топор? Ещё какой-то Шир… шир…
Уходит в темноту, возвращается с топором.
Я ему свой пай продал, я его и верну! У меня сын, вон… герой! И отец – герой! И я, вон… как… этот… И мать… вся, вон… тоже… Порублю!
СТЁПА: (перехватывает его) Нет, отец! (пьяно, но чётко) Этот… это не он! Потому что он – это не этот! Понял? Он не он, понял? Тьфу на него, понял?
МИТЬКА: Понял! Выпьем за его здоровье!
Бросает топор, наполняет самогоном стаканы. Все выпивают. Звонит телефон. Стёпа берёт трубку.
СТЁПА: Бизнесмен Степан Ванюшкин на проводе! (слушает) Та-а-ак! Вот об этом и надо было говорить сразу, а то развела!.. Теперь кусай локти, если достанешь, мадам!
Кладёт трубку, и тут же включается свет.
О. свет, это знак!.. Одеваемся!.. (взволнованно) Отец, беги к рельсе, стучи, созывай народ! Телеграмма из Академии Наук пришла!
Падает в обморок.
КАРТИНА 12
Стол президиума, за которым сидят нарядные Кузьмич, Соня, Митька, Стёпа, Манька. Чуть сбоку, как на часах, стоит с ружьём нарядный Дед. На столе бутылки, закуска.
КУЗЬМИЧ: (поднимается) Кха, кха… Земляки1 С-сограждане… Соотечественники! Вот мы и, можно сказать, дожили до… Момент такой настал, что… Кха, кха… Гляжу на вас, как на… Кха… И теперь, куда не клин… то есть, куда ни… Волнуюсь я как-то…
ДЕД: А ты завали стакашку, да и наш огурчик туда же! И петухом запоёшь, ей-богу!
МАНЬКА: (тихо) Папань, ты чё? Люди же!
ДЕД: (тихо, ей) Пропагандирую твои огурчики, удались на славу! Брось-ка один, помурыжу.
Манька бросает ему огурец.
МИТЬКА: (шёпотом) Токо жопки горькие, а так…
МАНЬКА: (с криком вскакивает) И ничего подобного!
КУЗЬМИЧ: Тихо, тихо, Марья Алексевна!
МАНЬКА: А чего он – «жопки горькие»?! И неправда! Эт смотря с какого конца кусать?! (спохватывается) Ой, извините, граждане-соотечественники, за возмущение!
СОНЯ: А чего извиняться? И у них такие же.
КУЗЬМИЧ: Тих-ха! Я говорил, что и солёных огурцов будет вдосталь, и чего другого разного тоже? Ну? (показывает на стол) Вот и начало… Раньше – одна скатерть да чернильница, а теперь? Чуете разворот? Спасибо, конечно, Егору Широбокову, тёзке моему, Тимурычу… он в это дело вложил… А мы свой труд вкладываем, больше нам пока нечего, так не так? Но, главное, спасибо тому, кто дал вот этот толчок к процветанию!
СТЁПА: (горячо) И мы не собираемся засиживаться на этом… на толчке!
Мигает лампочка.
ДЕД: Может, «ура» крикнуть, а то не успеем?
Все смотрят на потолок, где лампочка.
КУЗЬМИЧ: Погоди, Сергеич, авось устоит.
Лампочка перестаёт мигать.
Я не буду вокруг да около, я сразу. Сейчас к нам должен… Перед тем, как… туда, в высокие эшелоны… чтоб оттуда перевернуть на нас рог изобилия… Придёт щас… Егор Тимурыч подвезёт… (деду) Смотри в оба, Сергеич, головой отвечаешь, чтоб никто не покусился!
ДЕД: Не боись, Кузьмич. Потихоньку огурец дохрумтю и возьму на изготовку.
КУЗЬМИЧ: Ну, хрумти, у нас же демократия. А пока слово для зачтения ответа из Академии Наук имеет Степан Дмитрич Ванюшкин. Давай, Стёп, к трибуне.
Стёпа выходит к трибуне, разворачивает листок.
СТЁПА: (волнуется, запинается) Теле… фоно… телеграмма ночная… Срочная, значит, важная… раз даже ночью… Мы её не читали, терпели, чтоб вместе… мы ж вместе же… в одном деле мы… все…
Мигает лампочка, все смотрят на неё.
ДЕД: Нутром чую – диверсия, токо не пойму чья!
Лампочка перестаёт мигать. Стёпа читает.
СТЁПА: Доводим до вашего сведения, что присланная вами друза экскрементов…
СОНЯ: Ой, батюшки, спаси и помилуй!
МАНЬКА: (крестится) Прости мою душу грешную!
СТЁПА: … друза экскрементов после неоднократных проверок…
ДЕД: Не тяни, паскудник, сорвусь в порыве!
СТЁПА: … после неоднократных проверок оказалась слепком дерьма.
ДЕД: (не выдерживает, кричит) Ура! Ура! Ура!.. Извините, господа-братцы, нервы!
СТЁПА: (продолжает читать) Биологический, химический и радиоизотопный методы подтвердили визуальный и экспериментальный результаты анализа. Окончательный вывод высокой комиссии – говно. Заключение пробной группы – норма. Член-корреспондент Академии Наук… Подпись неразборчива, закорючка какая-то.
КУЗЬМИЧ: (поднимается) Ну, вот, видите… Кто пробовал, говорит, норма. (деду) Сергеич, глянь там, не идёт?
Дед выглядывает и тут же вытягивается по стойке «смирно». Слышны шаги.
ДЕД: Идёт, суп те в нос, идёт!
Все встают. Неожиданно гаснет свет. Раздаётся какой-то вскрик, визг. Все начинают кричать, выделяется голос деда.
Назад! Все назад! Ложись! То есть, садись! Покусились? Покусились?!! Уведите благодетеля, заслоните! Всех постреляю! Считаю до одного – раз!
Гремят выстрелы, визжат бабы, матерятся мужики. Раздаётся вопль Стёпы.
СТЁПА: Мама-а-а, не отдадим!
Полицейская сирена, шум машины. Тишина.
КАРТИНА 13
Странное пустое пространство – то ли степь, то ли чужая планета – темнота и звёзды. Растерзанная кучка людей – Кузьмич, Соня, Манька, дед и Митька. Дед и Митька Лежат на земле неподвижно, над ними тихо вопит Манька. Кузьмич стоит рядом неподвижно, мрачно смотрит вдаль.
МАНЬКА: Ой, да на кого ж вы меня оставили? Ой, да закопайте меня с ними!
СОНЯ: Марусь, у тебя сын ещё, Стёпка. Кто ж об нём позаботится? Не убивайся!
МАНЬКА: Осиротела… Осиротели мы со Стёпкой… Сынок! Где ты, сынок?
КУЗЬМИЧ: (сам с собой, трагически) Погибли… Ради дела погибли…
ДЕД: (подаёт голос) Кто погиб?
КУЗЬМИЧ: (машинально) Ты, дед, и Митька… Стой! (поворачивается) Ты?! Живой?
ДЕД: (садится) Еле-еле. Лучше б помер!
КУЗЬМИЧ: А Митька?
ДЕД: (гордо) Этот мёртвый! Весь в меня, я в парнях такой же был – шустрый и ненасытный!
МАНЬКА: Дак они ж пьяные, а я попусту тратюсь?! Ну, оживёт, убью!
ДЕД: Хе, хе… Я одной рукой стреляю, а другой – дай, думаю, от процветания немного урву, пока темно! А то, мало ли… И хлобысь, хлобысь!.. (вытаскивает из кармана огурец) Закусон-то какой, рази устоишь!?
КУЗЬМИЧ: Э-эх, нар-род!
Выхватывает у деда огурец, тычет им в рот Митьке.
Нате, жрите! Ещё бы чуть потерпеть… Впервой, что ль? Эх вы, опять не дотянули! Нате! Нате!
МАНЬКА: (наступает на Кузьмича) Чего эт ты огурцом ему в рот суёшь?
СОНЯ: (идёт на неё) А кому совать? Кузьмич что, железный – терпеть?
МАНЬКА: Все терпют! А моему Митьке совать?
Треплют друг друга, молча и угрюмо, почти дерутся.
ДЕД: Зря вы, девки. Нам всю жизню суют… И если б только огурцы!
Женщины расходятся. Кузьмич обхватывает себя руками, опять стоит неподвижно. Поднимается Митька, садится.
МИТЬКА: Мы-ы… где? Уже там? Где?
ДЕД: Не могу сказать при дамах, стыжусь.
Молчат.
СОНЯ: Егор, не молчи, не пугай! Ну, матюкнись, порадуй!
КУЗЬМИЧ: ОН мне руку… правую… «Крепитесь там!» -сказал… И интеллигентно так из машины меня…
МИТЬКА: Я вот думаю, отец… Эт какой лимузин-то был у него? У нас автобус, на Берёзово который, кажись покороче будет.
ДЕД: Дак он же та-акой народ представляет! Чтоб все видели, какие мы!
Вдалеке появляется Стёпа. Он в длинном, со скелета, плаще, с посохом, как странник, и с авоськой в руке. Подходит.
СТЁПА: (грустно, потерянно) Он меня за Берёзово пропёр… Потом за Малое Перекопное… Как пропуск через… через население. Люди-то вокруг несознательные, нервничают… А ты, говорит, хоть и тоже реформатор, но свой для своих. А Нюрку… А Нюрку совсем… с собой увёз.
КУЗЬМИЧ: И-и? Никаких поручений, напутствий, как… дальше развивать, приумножать… достигнутое? (на авоську) Эт не от него… чего-нибудь?
СТЁПА: Кости.
ВСЕ: Как? Какие кости? Чьи?
СТЁПА: Наши.
ВСЕ: Как наши? Как же? А мы… кто?
СТЁПА: Скелета нашего. Зачем, говорит, это фуфло? И палкой… битой по позвонкам… Вы сами, говорит, целый музей… Под открытым небом.
Все смотрят вверх на небо, на звёзды.
ДЕД: Я думаю, ребята… Думаю, я уже не дотяну… до чего-то там… такого… Если что, берите мой скелет, завещаю. Митьк, распорядись, как сын. Вот уж из пособиев пособие! Изучайте, детишки!
КУЗЬМИЧ: Да какой из тебя гаманоид, Сергеич? Да ещё и с пулей!
ДЕД: А со свинцом-то оно покрепше, никакой битой не перешибёшь.
СТЁПА: Не надо, дед, живи. Нас же и так все видят, не хуже экспонатов. А ОН бюст свой обещал прислать… В полный рост.
МИТЬКА: С ногами?
СТЁПА: Не, по пояс.
КУЗЬМИЧ: Это… Это… Это по-нашенски!
СТЁПА: Ничего, ничего. Пришлёт, подпишем «Человек!», чтоб знали, кто есть кто. Ничего… (тихо поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…
Все, тоже тихо, подпевают.
Эх-х, марципанов хочу!..
Все улыбаются, переглядываются, хотя ясно, что никто из них не знает, что такое марципаны.
КАРТИНА 14
В доме Большаковых. Кузьмич, в белом исподнем, ходит со свечой, что-то ищет.
КУЗЬМИЧ: Где, Сонь? Звонит же! Где?
Подходит Соня, она тоже в белой ночной рубашке.
СОНЯ: Лунатишь, что ль? Кто?
КУЗЬМИЧ: Телефон… белый… Звонит же!
СОНЯ: Ничего не слыхать. Вы ж телефоны-то в коттедж отпёрли, к нему, в штаб.
КУЗЬМИЧ: Да ну, приснилось мне, что ль?
СОНЯ: А белый-то давно уж взорвался.
КУЗЬМИЧ: Как? Когда?
СОНЯ: А когда банки с огурцами тогда ещё потом стрельнули, по-новому которые. Дед Никита пальнул в него, он и разлетелся. В меня промазал, а в него в аккурат.
КУЗЬМИЧ: Жаль! Как же теперь-то? ОН обещал позвонить. Мы его вон куда выдвинули! А как же? Оттуда лучше рулить, чем из свинарника. А тут – на тебе! – никакой связи! Вот из-за таких, как дед Никита, до людей чего-нибудь важное и не дойдёт. Эх, тёмный народ! (глядит в окно) Гля, а в коттедже свет от подпола до чердака?!
СОНЯ: Широбоков его прикупил, второй магазин там устроил. Опять шопой назвал.
КУЗЬМИЧ: И почему это, Сонь, у них всё в шопе, а у нас всё… (прислушивается) Звонит? Там, там, в сенях звонит!
СОНЯ: Кому там? Осколки замела в уголок… От телефона… Да забыла под веником…
КУЗЬМИЧ: Они и звонят! Такое дело! Ты хоть вдребезги… А звонок оттуда (палец вверх) прорвётся! Слышь, ещё!? Слышишь? Дальше, на улице?
СОНЯ: Сверчки сверестят.
КУЗЬМИЧ: А-а, сверчки… А ну и что? Сверчки! Они испокон века поют, да не так. А щас, гляди, как выводят! Не-е, прям, как зовут! Так не так? Ну-ка, может, через них чего передадут… информацию… Щас техника-то, у-у! Скоро клопы не кусать, а прививки делать будут! Научат! Конечно, а как же… для людей всё…
Идёт на улицу.
СОНЯ: А и правда… Может, чего… Там…
Уходит за ним.
КАРТИНА 15
В доме Ванюшкиных. На столе горит керосиновая лампа. Дед и Стёпа в белых «кальсонных парах» сидят у стола. Дед ремонтирует часы с кукушкой..
ДЕД: А зачем нам кампютер? Его рази в темноте увидишь? А кукушку слыхать. Ку-ку – вставай, мол1 Ку-ку – ложись! Ку-ку – на двор сходи!
СТЁПА: Ну. Чего так тихо? Делай быстрей, дед, пусть тикают.
ДЕД: А оно тикает и без нас, Стёпушка… А мы кукуем.
СТЁПА: И внутри молчит всё, как придавило. Не поёт. (пробует петь) А-а-а… Э-э-э… Вишь, дед? А когда ОН был, я, кажись, самую дальнюю ноту мог бы достать! А-а-а… Не, не поёт!
ДЕД: Ничё, ничё, подберём чего-нибудь, чтоб осилить. Эту не тянешь, другую поищи.
СТЁПА: (воет) У-у-у… У-у-у… А когда ОН…
ДЕД: Да не «когда он», а когда я тебя по уху треснул, ты и запел! Помнишь?
СТЁПА: (горячо) Тресни ещё, дед! Врежь! Ну, прошу тебя, врежь! Н-на! Тараканы там, наверно, дедуль, тараканы. Откуда же они, блин? Ну, звездани, выбей! А то ничего, ничего не слыхать… И как же быть-то тогда? Душа петь хочет, понимаешь? Звездани! Я очень хочу петь!
Плачет. Дед гладит его.
ДЕД: Это хорошо, хорошо, поплачь. Запоёшь ещё! И до этого… до «ля» с «бемолями» доберёшься. А врезать? Что ж, врежем! Вот разберёмся кому и врежем! Так звезданём, что… Токо мне уж, поди, не разобрать, кому и за что. Склярос не даёт, хитрит.
Вешает на стенку часы, запускает их.
Вишь, Стёпк, время-то пошло! Глянь, идёт! Всё пройдёт! Пой, Стёпушка, пой! (поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…
Появляются, все в белом исподнем, Манька с Митькой, Кузьмич с Соней. Весёлые и улыбчивые, они поют эту дурацкую песню, пляшут плавно, потом неистово, и останавливаются только когда громко и как-то по-человечьи кукушка в часах произносит: КУ-КУ!
ДЕД: Водички бы попить… Нутро жгёт…
Стёпа вздыхает, берёт в руки вёдра и идёт к выходу. В дверях оборачивается.
ЗАНАВЕС.
П И К О В А Я Д А М А
ФАНТАСМАГОРИЧЕСКИЕ СНЫ В ДЕРЕВНЕ ТИХОЙ
Агриппа Савельич Пунькин, Грипуня
Вась Вась
Анна Федотовна (Бабаня)
Ванёк