Любовь и ненависть в Корнеллском университете

Там где у Герцена кровавые слёзы при мысли о позорном столбе, к которому царское правительство поставило Чернышевского, Набоков опять видит шута, претендующего на роль распятого Христа. А «толстый Герцен сидючи в Лондоне» поддерживает это цирковое представление. Но главное его роман «Что делать?» – это не крик духовно развитого человека, мыслителя, которой хочет помочь человечеству. Это всего лишь попытка оправдать какие то там нелепые дневники, убедить что он их не писал. А его диссертация об эстетике в искусстве вообще не могла быть принята, считает Набоков.

Что я хочу сказать?

Тем, кому нравится «С того берега» Герцена, им никогда не понравится «Другие берега» Набокова.

У Набокова ностальгия по берегам утраченного рая, у Герцена «удушье» лишенного разума и доброты мира. Тот кто любит Чернышевского никогда не будет любить Набокова., выставившего его циничным шутом. Он выступает не против «материализма» Череышевского, потому что его фрейдовское мировоззрение пансексуальности гораздо более «материальное». Но против его рационализма – и это видно даже в его стиле, настолько озабоченном «художественностью», что из под его кружев и блёсток с трудом просачивается какая-то мысль. Так что тот кто любит рационализм тоже не будет любить Набокова.

А пока их любят всех вместе, или бессознательно уже приняли одну из сторон.

Только не говорите что Герцен, Огарев, Толстой, Чернышевский, Кропоткин были коммунистами, а коммунисты поступили с Россией хуже царского режима. Никакого отношения к марксизму-ленинизму они не имели, они были анархистами. Герцен называл коммунизм «царизмом наоборот», где помещики и рабочие поменялись местами. Скорее, это противостояние «правых» и «левых» вечное как сама жизнь. Да отец Набокова был кадетом, зато его дед был министром юстиции при двух Александрах, втором и третьем. А мать дочерью золотопромышленника. Кропоткин был князем, Толстой графом, род Герцена по отцу был связан с Романовыми, но это не помешало им стать «левыми» и положить жизни в борьбе на стороне народа.

Прекрасный, добрый, умный, гениальный Ричард. Крупные слезы катились из моих глаз. Он понял чего хочет Андре Филлипс и написал статью, чтобы предупредить меня. Никакого компромисса невозможно. Или мы или они. Ноя сама уже все хорошо поняла. Неужели слишком поздно? Неужели все пропало? Насколько реальны его угрозы? Я чувствовала, что он очень зол, и что он не привык мириться со своим поражением. Слезы душили меня, когда я думала, что подвела своих друзей и их жизни могут быть в опасности из-за меня. Но я ни минуты не сомневалась, что не стану делать того, чего требует Андре. Это даже не обсуждалось. Я взяла книгу с лекциями Набокова и прочла ее за ночь. Мне доставило большое удовольствие подтверждение моего мнения о Прусте: Набоков настолько же хвалил его, насколько мы с миссис Уэйн смеялись над Прустом. Да, я напишу статью. Такую, что Андре понравится. Я назвала ее «Набоков и дендизм» и позаботилась, чтобы статья не была слишком одиозной.

Утром пришел Андре и начал подлизываться, неправильно истолковав мое внезапное спокойствие. Я нервничала, пока не могла понять, друг мне этот человек или враг, и насколько он испорчен. Теперь все стало более чем очевидно.