Кругосветная география русской поэзии
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Кругосветная география русской поэзии
Германия
Тютчев Фёдор ИвановичВЕСЕННЯЯ ГРОЗАЛюблю грозу в начале мая,Когда весенний, первый гром,как бы резвяся и играя,Грохочет в небе голубом.Гремят раскаты молодые,Вот дождик брызнул, пыль летит,Повисли перлы дождевые,И солнце нити золотит.С горы бежит поток проворный,В лесу не молкнет птичий гам,И гам лесной и шум нагорный —Все вторит весело громам.Ты скажешь: ветреная Геба,Кормя Зевесова орла,Громокипящий кубок с неба,Смеясь, на землю пролила.* * *Зима недаром злится,Прошла её пора —Весна в окно стучитсяИ гонит со двора.И всё засуетилось,Всё нудит Зиму вон —И жаворонки в небеУж подняли трезвон.Зима еще хлопочетИ на Весну ворчит.Та ей в глаза хохочетИ пуще лишь шумит…Взбесилась ведьма злаяИ, снегу захватя,Пустила, убегая,В прекрасное дитя…Весне и горя мало:Умылася в снегуИ лишь румяней сталаНаперекор врагу.1836Набоков Владимир ВладимировичБЕРЛИНСКАЯ ВЕСНАНищетою необычнойна чужбине дорожу.Утром в ратуше кирпичнойза конторкой не сижу.Где я только не шатаюсьв пустоте весенних дней!И к подруге возвращаюсьвсе позднее и поздней.В полумраке стул заденуи, нащупывая свет,так растопаюсь, что в стенустукнет яростно сосед.Утром он наполовинуоткрывать окно привык,чтобы высунуть перину,как малиновый язык.Утром музыкант бродячийдвор наполнит до краевпри участии горячейсуматохи воробьев.Понимают, слава Богу,что всему я предпочтудикую мою дорогу,золотую нищету.Цветаева Марина ИвановнаБЕРЛИНУДождь убаюкивает боль.Под ливни опускающихся ставеньСплю. Вздрагивающих асфальтов вдольКопыта – как рукоплесканья.Поздравствовалось – и слилось.В оставленности златозарнойНад сказочнейшим из сиротствВы смилостивились, казармы!Ходасевич Владислав ФелициановичБЕРЛИНСКОЕЧто ж? От озноба и простуды —Горячий грог или коньяк.Здесь музыка, и звон посуды,И лиловатый полумрак.А там, за толстым и огромнымОтполированным стеклом,Как бы в аквариуме темном,В аквариуме голубом —Многоочитые трамваиПлывут между подводных лип,Как электрические стаиСветящихся ленивых рыб.И там, скользя в ночную гнилость,На толще чуждого стеклаВ вагонных окнах отразиласьПоверхность моего стола, —И, проникая в жизнь чужую,Вдруг с отвращеньем узнаюОтрубленную, неживую,Ночную голову мою.Пастернак Борис ЛеонидовичМАРБУРГЯ вздрагивал. Я загорался и гас.Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, —Но поздно, я сдрейфил, и вот мне – отказ.Как жаль ее слез! Я святого блаженней.Я вышел на площадь. Я мог быть сочтенВторично родившимся. Каждая малостьЖила и, не ставя меня ни во что,B прощальном значеньи своем подымалась.Плитняк раскалялся, и улицы лобБыл смугл, и на небо глядел исподлобьяБулыжник, и ветер, как лодочник, гребПо лицам. И все это были подобья.Но, как бы то ни было, я избегалИх взглядов. Я не замечал их приветствий.Я знать ничего не хотел из богатств.Я вон вырывался, чтоб не разреветься.Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,Был невыносим мне. Он крался бок о бокИ думал: «Ребячья зазноба. За ним,К несчастью, придется присматривать в оба».«Шагни, и еще раз», – твердил мне инстинкт,И вел меня мудро, как старый схоластик,Чрез девственный, непроходимый тростникНагретых деревьев, сирени и страсти.«Научишься шагом, а после хоть в бег», —Твердил он, и новое солнце с зенитаСмотрело, как сызнова учат ходьбеТуземца планеты на новой планиде.Одних это все ослепляло. Другим —Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.Копались цыплята в кустах георгин,Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.Плыла черепица, и полдень смотрел,Не смаргивая, на кровли. А в МарбургеКто, громко свища, мастерил самострел,Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.Желтел, облака пожирая, песок.Предгрозье играло бровями кустарника.И небо спекалось, упав на кусокКровоостанавливающей арники.В тот день всю тебя, от гребенок до ног,Как трагик в провинции драму Шекспирову,Носил я с собою и знал назубок,Шатался по городу и репетировал.Когда я упал пред тобой, охвативТуман этот, лед этот, эту поверхность(Как ты хороша!) – этот вихрь духоты —О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.Тут жил Мартин Лютер. Там – братья Гримм.Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.И все это помнит и тянется к ним.Все – живо. И все это тоже – подобья.О, нити любви! Улови, перейми.Но как ты громаден, обезьяний,Когда над надмирными жизни дверьми,Как равный, читаешь свое описанье!Когда-то под рыцарским этим гнездомЧума полыхала. А нынешний жупел —Насупленный лязг и полет поездовИз жарко, как ульи, курящихся дупел.Нет, я не пойду туда завтра. Отказ —Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.Да и оторвусь ли от газа, от касс, —Что будет со мною, старинные плиты?Повсюду портпледы разложит туман,И в обе оконницы вставят по месяцу.Тоска пассажиркой скользнет по томамИ с книжкою на оттоманке поместится.Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,Бессонницу знаю. Стрясется – спасут.Рассудок? Но он – как луна для лунатика.Мы в дружбе, но я не его сосуд.Ведь ночи играть садятся в шахматыСо мной на лунном паркетном полу,Акацией пахнет, и окна распахнуты,И страсть, как свидетель, седеет в углу.И тополь – король. Я играю с бессонницей.И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.И ночь побеждает, фигуры сторонятся,Я белое утро в лицо узнаю.Глинка Фёдор Николаевич
РЕЙН И МОСКВА(отрывок)Я унесен прекрасною мечтой,И в воздухе душисто-тиховейном,В стране, где грозд янтарно-золотой,Я узнаю себя над Рейном.В его стекле так тихи небеса!Его брега – расписанные рамки.Бегут по нем рядами паруса,Глядят в него береговые замки,И эхо гор разносит голоса!Старинные мне слышатся напевы,У пристаней кипит народ,По виноградникам порхает хоровод,И слышу я, поют про старый Реин девы.«Наш Рейн, наш Рейн красив и богат!Над Рейном блестят города!И с башнями замки, и много палат,И сладкая в Рейне вода!..И пурпуром блещут на Рейне брега:То наш дорогой виноград,И шелком одеты при Рейне луга:Наш реинский берег – Германии сад!И славится дева на Рейне красой,И юноша смотрит бодрей!О, мчись же, наш Рейн, серебрясь полосой,До синих, до синих морей!..»Одоевцева Ирина ВладимировнаУгли краснели в камине,В комнате стало темно…Всё это было в Берлине,Всё это было давно.И никогда я не знала,Что у него за дела,Сам он расспрашивал мало,Спрашивать я не могла.Вечно любовь и тревога…Страшно мне? Нет, ничего,Ночью просила я Бога,Чтоб не убили его.И уезжая кататьсяВ автомобиле, одна,Я не могла улыбатьсяВстречным друзьям из окна.Городницкий Александр МоисеевичВ Баварии летней, близ города славного Мюних,Мы в доме немецком гостили в начале июня.Там сад колыхался в оконном, до пола, стекле,Дразня сочетанием красок, пронзительно светлых,И фогельхен утром кричали приветливо с веток:«Вставайте, бездельники, – завтрак уже на столе».Плыл благовест тихий от мачты недальнего шпица.Алела нарядно на крышах крутых черепица,Над сбитыми сливками белых по-южному стен.Хозяин в войну был десантником, но, слава Богу,Под Лугой сломал при ночном приземлении ногу,А после во Франции сдался союзникам в плен.Он строил потом водосбросы, туннели, плотины, —Его окружают знакомые с детства картиныУ жизни в конце, понемногу сходящей на нет.Австрийские Альпы парят вдалеке невесомо,По радио внук исполняет концерт Мендельсона,Упругими пальцами нежно сжимая кларнет.И хмель обретает брожение солнца на склонахНад быстрым Изаром, у вод его светло-зелёных,Вокруг навевая счастливый и медленный сон.И можно ли думать о грянувшей здесь катострофеПод дивные запахи этого свежего кофеИ тихую музыку? Слава тебе, Мендельсон!ГЕРМАНИЯЭтот вид из вагонных открывшийся окон,Этой зелени пышной насыщенный цвет!Что Германия больше понравилась БлокуЧем Италия, в том непонятного нет.Школьных лет предваряя былые вопросы,Заготовил ответы любой поворот.Здесь когда-то поход начинал Барбаросса,Карл Великий на Майне отыскивал брод.Меж руинами замков, у ног Лорелеи,Безмятежного Рейна струится вода.Почему её так обожали евреиИ себе на беду приезжали сюда?Вслед за этим в золу обратившимся хоромВосславляю и я то пространство, в которомТо гравюра мелькает, то яркий лубок,Где над кёльнским растаявшим в небе соборомОбитает в тумане невидимый Бог.Меж Висбаденом, Марбургом и Гейдельбергом,Всем блокадным сомненьям моим вопреки,Возникают великие тени и меркнутПод навязчивый шёпот знакомой строки.Триста лет состояли мы в брачном союзе,То враждуя, то снова друг друга любя.Не напрасно немецкой медлительной музеЛомоносов и Тютчев вверяли себя,Белокурых невест подводя к аналою,И в итоге недавней войны МировойСтали русские парни немецкой землёю,А солдаты немецкие – русской землёй.Неслучайно во времени нашем капризномНачинается новых братаний пора,И марксизм-сталинизм обнялись с гитлеризмом,Воплощая в веках завещанье Петра.Никогда не изжить этот горестный опыт,Императоров наших остзейскую кровь,То окно, что когда-то пробито в Европу,Неизбывную эту любовь.БРОНЗОВЫЙ ГЕЙНЕБронзовый Гейне на ратушной площади Гамбурга,Сумрачный гений германский, похожий на Гамлета,Стынущий молча у края холодных морей.Видят туристы глазами, до слёз умилёнными,Что не сгорел с остальными шестью миллионамиЭтот случайно избегнувший казни еврей.Бронзовый Гейне над облаком гари ли, смога ли,Напоминающий обликом скорбного ГоголяВ скверике пыльном напротив Арбатских ворот.Благоговейно субботами и воскресеньямиБюргеры здесь собираются целыми семьями, —Непредсказуем грядущего дня поворот.Бронзовый Гейне, из ямы с отбросами вынутый,Сброшенный раз с пьедестала и снова воздвигнутый,Пахнущий дымом своих уничтоженных книг,Пусть отличаются наши родные наречия,Радуюсь этой, такой неожиданной встрече я,Единокровный поклонник твой и ученик.Бронзовый Гейне на площади шумного Гамбурга.Рюмка рейнвейна над узкой портовою дамбою,Голод блокады, ушедших друзей имена,Контур Европы над жёлтою школьной указкою,Черный сугроб под пробитой немецкою каскою,«Traurigen Monat November», родная страна.Бронзовый Гейне, грустящий на площади Гамбурга, —Томик стихов в переводах, мне помнится, Вайнберга,Послевоенный лежащий в руинах Большой.Малая Невка, лесистый ли Гарц, Лорелея ли, —Что за мечты мы в мальчишеском сердце лелеяли,К странам чужим прирастая незрелой душой?Бронзовый Гейне, что зябко под ветром сутулится,Не переменишь рождением данную улицу,Город и век, ни в Германии, ни на Руси.Так повелось со времён Перуна или Одина.Что же поделаешь, если свобода и Родина —Две несовместные вещи – проси не проси?ГАМБУРГМеня ностальгия опять донимает, когдаСвоё отражение в узком увижу каналеНа фоне домов и готических шпилей. Едва лиЯ видел их прежде, впервые попавший сюда.Возможно мой предок в забытые нынче года,Сбежав из Испании при инквизиторском сыске,В чулках с башмаками, в коротких штанах по-хасидски,Стоял на мосту, и его отражала вода.В музее диаспоры есть в Тель-Авиве разделС путями миграции. Там оказавшись, вначалеЯ, помнится, долго на карту цветную глядел,Стараясь понять, отчего мне всё снятся ночамиНе город восточный, сводящий приезжих с ума,Не жёлтые горы отчизны моей азиатской,А тёмный канал, островерхие эти дома,И низкое небо, покрытое шаровой краской.ШТУТГАРТБыл и я когда-то юн и безус,Да не понится теперь ничего.В этом городе повешен был Зюс,Эта площадь носит имя его.Был у герцога он правой рукой,Всех правителей окрестных мудрей,В стороне германской власти такойНи один не добивался еврей.Не жалея ни богатства, ни сил,Став легендою далёких времен,Многих женщин он немецких любил,И за это был в итоге казнён.Я прочел это полвека назад,У завешенного сидя окна,А за стенкой замерзал Ленинград,А за стенкой бушевала война.Скажет каждый, у кого ни спрошу,В этом городе повешен был Зюс.Отчего же я здесь вольно дышу,А в Россию возвращаться боюсь?Я сегодня, вспоминая о нем,Путь к спасению последний отверг,Там где солнечным восходят виномВиноградники земли ВюртембергКедрин Дмитрий БорисовичСТАРАЯ ГЕРМАНИЯГде он теперь, этот домик ветхий,Зяблик, поющий в плетеной клетке,Красный шиповник на свежей веткеИ золотистые косы Гретхен?Пела гитара на старом Рейне,Бурши читали стихи в кофейне,Кутая горло платком пуховым,У клавикордов сидел Бетховен.Думал ли он, что под каждой крышейНемцами будут пугать детишек?Голландия
Брюсов Валерий ЯковлевичЭти милые, красно-зеленые домики,Эти садики, в розах и желтых и алых,Эти смуглые дети, как малые гномики,Отраженные в тихо-застывших каналах, —Эти старые лавки, где полки уставленыРядом банок пузатых, давно закоптелых,Этот шум кабаков, заглушенный, подавленный,Эти рослые женщины в чепчиках белых, —Это все так знакомо, и кажется: в сказке я,И готов наважденью воскликнуть я: vade!Я с тобой повстречался, Рембрандтова Саския?Я в твой век возвращен, Адриан ван Остаде?Мориц Юнна Петровна
ЗЕЙДЕР ЗЕЕЛеону ТоомуЯ подвержена идееПобывать на Зейдер-Зее,На заливе, столь воспетомМореплавцем и поэтомВ древней саге и позднее,В тех столетиях и в этом.Да! Мечты моей предметомСтал далекий Зейдер-Зее.Только я смежаю веки —Возникает образ некий,Нежный, как цветок лаванды,И старинный, как в музее.Это волны Зейдер-ЗееОмывают Нидерланды,Реи, якорные змеи,Лодки, ботики, шаланды.Кража в Лувре – Зейдер-Зее!И никто, помимо детства,До сих пор не знает средства,Как придумывать заливамИмена такого склада.Надо быть каким счастливымИ чудесным ротозеем,Чтобы крикнуть: – Зейдер-Зее!И услышать: – Что вам надо?Говорите поскорее! —Детский лепет, Зейдер-Зее!Вижу мельницу и флигель,Где фламандец УленшпигельИли кто-нибудь попозжеОстанавливался тожеИ бросался в Зейдер-Зее,Побледнев от наслажденья,В дни, когда, на солнце зрея,Тело жаждет охлажденья,А русалка или феяИз волны зовет прохожих,Бормоча одно и то же:– Если в рай, так в Зейдер-Зее!Боже мой, какие танцыИсполняют оборванцыВ январе на Зейдер-Зее,Спрятав шеи в бумазее!На коньках летят, как духи,Дети, белые старухи,Длинноногие голландцы.Что за странные таланты —На ножах пускаться в бегствоВдоль серебряной аллеи!Неужели НидерландыПоголовно тянет в детство,А разбег на Зейдер-Зее?Мне мешают мысли этиПросыпаться на рассвете,А чудесные виденьяУхудшают поведенье.Вот сижу, в окно глазея:Вижу семь тюльпанных грядок,Мачту, холстик в галерее.– Где ты? – спрашивают рядом.Голос тут, но что со взглядом?– В самом деле, где же, где я?Врать с утра неинтересно,Лучше я признаюсь честно,Что была на Зейдер-Зее.Да, была на Зейдер-Зее!Тредиаковский Василий КирилловичОПИСАНИЕ ГРОЗЫ, БЫВШИЯ В ГААГЕС одной страны гром,С другой страны гром,Смутно в воздухе!Ужасно в ухе!Набегли тучи,Воду несучи,Небо закрыли,В страх помутили!Молнии сверкают,Страхом поражают,Треск в лесу с перуна,И темнеет луна,Вихри бегут с прахом,Полоса рвет махом,Страшно ревут водыОт той непогоды.Ночь наступила,День изменила,Сердце упало:Всё зло настало!Пролил дождь в крышки,Трясутся вышки,Сыплются грады,Бьют ветрограды.Все животны рыщут,Покоя не сыщут,Биют себя в грудиВиноваты люди,Боятся напастиИ, чтоб не пропасти,Руки воздевают,На небо глашают:«О солнце красно!Стань опять ясно,Разжени тучи,Слезы горючи,Столкай пременуОтсель за Вену.Дхнуть бы зефиромС тишайшим миром!А вы, аквилоны,Будьте как и оны:Лютость отложите,Только прохладите.Побеги вся злобаДо вечного гроба:Дни нам надо красны,Приятны и ясны».Чиннов Игорь Владимирович
Окружена публичными домамиСтариннейшая церковь в Амстердаме,В любом окне по непречистой даме.И прислонились к стенке писсуараМладой турист, девица и гитара.Над ними свет закатного пожара.И отражается в воде каналаКрасавица с таблеткой веронала.Она стареет – и она устала.И тридцать три малайца-сутенера(Для девочек непрочная опора)К двум неграм подошли – для разговора.И девочка, купившая наркотик,Ругает их, кривит увядший ротик.К ней ковыляет бледный идиотик.По-разному живут на свете люди.Большой закат напоминал о чуде,А проповедник говорил – о блуде.Свобода выбора… Свобода воли…А если всем определяет ролиСам Саваоф на огненном престоле?Городницкий Александр МоисеевичАМСТЕРДАМВозврати, Амстердам, ненадолго свой облик вчерашний,Где ветшающий храм, наклонившись пизанскою башнейНад сплетеньем каналов, его осеняет крестом,Укрепляя надежность отсюда невидимой дамбы.Покажи мне опять акварели твои и эстампы, —Позабытого детства рассыпанный том.Проведи меня снова по розовому кварталу,Где за тонким стеклом отдыхают усталоРазноцветные жрицы любви,Колыхаясь в луче, как аквариумные рыбки.Их движения плавны, молочные контуры зыбки.Сотню гульденов дай – и останешься с ней визави.На каналах подтаявших, в однообразном порядке —На окне занавески, на палубе садик и грядки —Неподвижные баржи крутые качают бока.В этой местности, где с океаном схлестнулась Европа,Все живут на воде, словно Ной в ожиданье потопа,Пуповиною кабеля связаны с сушей пока.Так и мне бы прожить в корабельном уюте убогом,Там, где птица кружит над теряющим разум Ван-Гогом,Где шприцы и бутылки швыряет в канал наркота,В интерьере домов, как и в Новой Голландии строгом,Между чёртом реальным и полумифическим Богом,Вспоминая василеостровского неба цвета.Так и мне бы прожить, не страшась наводнений и ливней,Возле зыбкой межи, в окруженьи пейзажей наивных,На краю континента, у северных хмурых морей,Где в цене из одежды лишь то, что надёжней и проще,И тюльпанами нежными летом расцвечена площадь,И горит над мостами рубиновый свет фонарей.Греция
Волошин Максимилиан АлександровичАКРОПОЛЬСерый шифер. Белый тополь.Пламенеющий залив.В серебристой мгле оливУсеченный холм – Акрополь.Ряд рассеченных ступеней,Портик тяжких Пропилей,И за грудами камений,В сетке легких синих теней,Искры мраморных аллей.Небо знойно и бездонно —Веет синим огоньком.Как струна, звенит колоннаС ионийским завитком.За извивами КефизаЗаплелись уступы горВ рыже-огненный узор…Луч заката брызнул снизу…Над долиной сноп огней…Рдеет пламенем над ней он —В горне бронзовых лучейЗагорелый Эрехтейон…Ночь взглянула мне в лицо.Черны ветви кипариса.А у ног, свернув кольцо,Спит театр Диониса.Батюшков Константин НиколаевичГде слава, где краса, источник зол твоих?Где стогны шумные и граждане счастливы?Где зданья пышные и храмы горделивы,Мусия, золото, сияющие в них?Увы! погиб навек Коринф столповенчанный!И самый пепел твой развеян по полям,Все пусто: мы одни взываем здесь к богам,И стонет Алкион один в дали туманной!Майков Аполлон НиколаевичНА ПУТИ ПО БЕРЕГУ КОРИНФСКОГО ЗАЛИВАВсё время – реки без воды,Без зелени долины,С хрустящим камешком садыИ тощие маслины;Зато – лазурный пояс вод,И розовые горы,И беспредельный неба свод,Где ищет взор и не найдетХоть в легком облачке опоры!..Мережковский Дмитрий СергеевичПАРФЕНОНМне будет вечно дорог день,Когда вступил я, Пропилеи,Под вашу мраморную сень,Что пены волн морских белее,Когда, священный Парфенон,Я увидал в лазури чистойВпервые мрамор золотистыйТвоих божественных колонн,Твой камень, солнцем весь облитый,Прозрачный, теплый и живой,Как тело юной Афродиты,Рожденной пеною морской.Здесь было все душе родное,И Саламин, и Геликон,И это море голубоеМеж белых, девственных колонн.С тех пор душе моей святыня,О, скудной Аттики земля,Твоя печальная пустыня,Твои сожженные поля!Дания
Сурков Алексей АлександровичДАТСКАЯ СКАЗКАСколько милой прелести в адресе,Что лежит на моем столе.Старый датский сказочник АндерсенЖил на этой земле.Городок второй категории,Дремлет Одензе в полусне,От широких дорог историиВ стороне.На карнизах голуби сонные.Сонный ветер гладит траву.Шпили кирок темно-зеленыеЧетко врезаны в синеву.Пахнет в сонных кофейнях булками.Тучка с моря грозит дождем.Переулками, закоулкамиВ гости к сказочнику идем.Вот белеет старая хижинаВ чешуе черепиц.Аккуратно сирень подстрижена.Запах роз. Щебетанье птиц.Восседают старухи строгиеНа широких скамьях с утра.Бродят школьники голоногиеПо квадрату двора.Струй фонтанных жидкое олово.Тмином пахнущая земля.Здесь рождалась сказка про гологоКороля.Подавляя трепет сердечный,Мы в старинный домик вошли.И король, этой сказкой меченный,Вырос словно из-под земли.Провожаемый взглядами горькими,Полупьяный нахалШел, соря апельсинными корками,И резинку жевал.Перед ним какие-то франтикиУвивались, льстиво юля.…Сказка кончилась. Нет романтикиВ царстве голого короля.Бальмонт Константин ДмитриевичСИГУРДКогда Сигурд отведал кровиУбитого Фафнира,Весь Мир ему открылся внове,Узнал он утро Мира.Он увидал рожденье грома,Проник в язык он птиц,И все, что было так знакомо,Оделось в блеск зарниц.Певец, что был лицом прекрасен,И был в словах разумен,Узнал, как смысл явлений ясен,Как хор их многошумен.Он был избранником для пира, —Прочь то, что нас гневит,Он звал соперником Фафнира,Соперник был убит.Сигурд, Сигурд, ты был властитель,Возлюбленный Судьбою,Да будет славен победитель,Ты взял добычу с бою.Сигурд, Сигурд, ты звался Чудом,Ты смело в Мире шел,Ты видел Землю изумрудом,И пел тебе орел.«Возьми», он пел напевом властным,«Запястья золотые,В них день горит, с отливом красным,В них звезды молодые.Налей свой кубок, в блеске пира,Забудь, что было встарь,Тебе открыто утро Мира,И ты в том Мире – Царь».Ирландия
Гиппиус Зинаида НиколаевнаПОЧЕМУО Ирландия, океанная,Мной не виденная страна!Почему ее зыбь туманнаяВ ясность здешнего вплетена?Я не думал о ней, не думаю,Я не знаю ее, не знал…Почему так режут тоску моюЛезвия ее острых скал?Как я помню зори надпенные?В черной алости чаек стон?Или памятью мира пленноюПрохожу я сквозь ткань времен?О Ирландия неизвестная!О Россия, моя страна!Не единая ль мука крестнаяВсей Господней земле дана?Испания
Плещеев Алексей НиколаевичГИДАЛЬГОПолночь. Улицы МадридаИ безлюдны и темны.Не звучат шаги о плиты,И балконы не облитыСветом палевым луны.Ароматом ветер дышит,Зелень темную ветвейОн едва-едва колышет…И никто нас не услышит,О сестра души моей!Завернись в свой плащ атласныйИ в аллею выходи.Муж заснул… Боязнь напрасна.Отдохнешь ты безопасноУ гидальго на груди.Иль как червь до утра гложетРевность сердце старика?..Если сны его встревожат,Шпага острая поможет, —Не дрожит моя рука!Поклялся твоей красоюМстить я мужу твоему…Не владеть ему тобою!Знаю я: ты злой семьеюПродана была ему!Выходи же на свиданье,Донья чудная моя!Ночь полна благоуханья,И давно твои лобзаньяЖду под сенью миртов я!..Волошин Максимилиан АлександровичКАСТАНЬЕТЫИз страны, где солнца светЛьется с неба жгуч и ярок,Я привез себе в подарокПару звонких кастаньет.Беспокойны, говорливы,Отбивая звонкий стих, —Из груди сухой оливыСталью вырезали их.Щедро лентами одетыС этой южной пестротой:В них живет испанский зной,В них сокрыт кусочек света.И когда Париж огромныйВесь оденется в туман,В мутный вечер, на диванЛягу я в мансарде темной,И напомнят мне онеИ волны морской извивы,И дрожащий луч на дне,И узлистый ствол оливы,Вечер в комнате простой,Силуэт седой колдуньи,И красавицы плясуньиСтан и гибкий и живой,Танец быстрый, голос звонкий,Грациозный и простой,С этой южной, с этой тонкойСтрекозиной красотой.И танцоры идут в ряд,Облитые красным светом,И гитары говорятВ такт трескучим кастаньетам.Словно щелканье цикадВ жгучий полдень жарким летом.Пушкин Александр СергеевичЯ здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.Исполнен отвагой,Окутан плащом,С гитарой и шпагойЯ здесь под окном.Ты спишь ли? ГитаройТебя разбужу.Проснется ли старый,Мечом уложу.Шелковые петлиК окошку привесь…Что медлишь?.. Уж нет лиСоперника здесь?..Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.Маковский Сергей КонстантиновичСТАРЫЙ ХРАМЗдесь было капище Венеры; смутный следего доныне жив. Потом здесь готы были.Но воины пустынь, арабы, их сменили,и стал мечетью храм на много, много лет.И после новых битв кровавых и победвожди Испании неверных оттеснили.Узорную мечеть они опустошилии бронзовым крестом венчали минарет.О путник! ты глядишь на церковь христиан,на прежнюю мечеть, на капище Венеры…Как знать? Когда-нибудь, из незнакомых стран,сюда опять придут народы чуждой веры.Они сломают крест, завещанный векам.И возродится вновь все тот же старый храм.Эренбург Илья ГригорьевичГОНЧАР В ХАЭНЕГде люди ужинали – мусор, щебень,Кастрюли, битое стекло, постель,Горшок с сиренью, а высоко в небеКачается пустая колыбель.Железо, кирпичи, квадраты, диски,Разрозненные, смутные куски.Идешь – и под ногой кричат огрызкиЧужого счастья и чужой тоски.Каким мы прежде обольщались вздором!Что делала, что холила рука?Так жизнь, ободранная живодером,Вдвойне необычайна и дика.Портрет семейный, – думали про сходство,Загадывали, чем обить диван.Всей оболочки грубое уродствоНавязчиво, как муха, как дурман.А за углом уж суета дневная,От мусора очищен тротуар.И в глубине прохладного сараяНад глиной трудится старик гончар.Я много жил, я ничего не понялИ в изумлении гляжу один,Как, повинуясь старческой ладони,Из темноты рождается кувшин.Городницкий Александр МоисеевичУ ИСПАНСКОЙ ГРАНИЦЫУ испанской границы пахнет боем быков —Взбаламученной пылью и запёкшейся кровью.У испанской границы не найдёшь земляков,Кроме тех, что легли здесь – серый крест в изголовье.Каталонские лавры над бойцами шумят,Где-то плачут над ними магаданские ели.Спят комбриги полёгших понапрасну бригад,Трубачи озорные постареть не успели.Эй, ребята, вставайте! – нынче время не спать.На седые шинели пришивайте петлицы.Вы бригаду под знамя соберите опятьУ испанской границы, у испанской границы!Но молчат комиссары в той земле ледяной,Им в завьюженной тундре солнце жаркое снится.И колымские ветры всё поют надо мнойУ испанской границы, у испанской границы.Заболоцкий Николай АлексеевичБОЛЕРОИтак, Равель, танцуем болеро!Для тех, кто музыку на сменит на перо,Есть в этом мире праздник изначальный —Напев волынки скудный и печальныйИ эта пляска медленных крестьян…Испания! Я вновь тобою пьян!Цветок мечты возвышенной взлелеяв,Опять твой образ предо мной горитЗа отдаленной гранью Пиренеев!Увы, замолк истерзанный Мадрид,Весь в отголосках пролетевшей бури,И нету с ним Долорес Ибаррури!Но жив народ, и песнь его жива.Танцуй, Равель, свой исполинский танец,Танцуй, Равель! Не унывай, испанец!Вращай, История, литые жернова,Будь мельничихой в грозный час прибоя!О, болеро, священный танец боя!Маршак Самуил ЯковлевичДОН-КИХОТПора в постель, но спать нам неохота.Как хорошо читать по вечерам!Мы в первый раз открыли Дон-Кихота,Блуждаем по долинам и горам.Нас ветер обдает испанской пылью,Мы слышим, как со скрипом в вышинеВорочаются мельничные крыльяНад рыцарем, сидящим на коне.Что будет дальше, знаем по картинке:Крылом дырявым мельница махнет,И будет сбит в неравном поединкеВ нее копье вонзивший Дон-Кихот.Но вот опять он скачет по дороге…Кого он встретит? С кем затеет бой?Последний рыцарь, тощий, длинноногий,В наш первый путь ведет нас за собой.И с этого торжественного мигаНавек мы покидаем отчий дом.Ведут беседу двое: я и книга.И целый мир неведомый кругом.Ахадов Эльдар АлихасовичПред тобой расступаются пальмы,В ноги нежно ложится песок…Улыбается море, как тайна,Что хранит голубой завиток.И течет побережьем испанскимВслед тебе смуглолицая речь:Словно воздух искрится шампанским,Или звёзды касаются плеч.И одной лишь тебе, не смолкая,Шепчут волны всю ночь до утра,Как люблю я тебя, дорогая,В том краю, где дожди и ветра…2010Авторизация