Кругосветная география русской поэзии
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Кругосветная география русской поэзии
Италия
Майков Аполлон НиколаевичПора, пора! Уж утро славит птичка,И свежестью пахнуло мне в окно.Из города зовет меня давноК полям широким старая привычка.Возьмем коней, оставим душный Рим,И ряд дворцов его тяжеловесных,И пеструю толпу вдоль улиц тесных,И воздухом подышим полевым.О! как легко! как грудь свободно дышит!Широкий горизонт расширил душу мне…Мой конь устал… Мысль бродит в тишине,Земля горит, и небо зноем пышет…Сабинских гор неровные краяИ Апеннин верхи снеговенчанны,Шум мутных рек, бесплодные поля,И, будто нищий с ризою раздранной,Обломок башни, обвитой плющом,Разбитый храм с остатком смелых сводовДа бесконечный ряд водопроводовОткрылися в тумане голубом…Величие и ужас запустенья…Угрюмого источник вдохновенья…Всё тяжко спит, всё умерло почти…Лишь простучит на консульском путиПо гладким плитам конь поселянина,И долго дикий всадник за горойВиднеется, в плаще и с палкой длинной,И в шапке острой… Вот в тени руиныЕще монах усталый и босой,Окутавшись широким капюшоном,Заснул, склонясь на камень головой,А вдалеке, под синим небосклоном,На холме мазанка из глины и ветвей,И кипарис чернеется над ней…Измученный полудня жаром знойным,Вошел я внутрь руин, безвестных мне.Я был объят величьем их спокойным.Глядеть и слушать в мертвой тишинеТак сладостно!.. Тут целый мир видений!..То цирк был некогда, теперь он опустел,Полынь и терн уселись на ступени,Там, где народ ликующий шумел,Близ ложи цезарей еще лежалиКуски статуй, курильниц и амфор:Как будто бы они здесь восседалиЕще вчера, увеселяя взорРистанием… но по арене длиннойЦветистый мак пестреет меж травойИ тростником, и розой полевой,И рыщет ветр, один, что конь пустынный.Лохмотьями прикрыт, полунагой,Глаза как смоль и с молниею взгляда,С чернокудрявой, смуглой головой,Пасет ребенок коз пугливых стадо.Трагически ко мне он руку протянул,«Я голоден, – со злобою взывая.-Я голоден!..» Невольно я вздохнулИ, нищего и цирк обозревая,Промолвил: «Вот она – Италия святая!»Иванов Вячеслав ИвановичПокорный день сходил из облаков усталых,И, как сомкнутые покорные уста,Была беззвучна даль, и никла немотаЗеленохвостых чащ и немощь листв увялых,И кроткою лилась истомой теплотаНа нищий блеск дубов, на купы пиний малых,И влажная земля, под тленьем кущ опалых,Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята…Таким явился мне, – о мертвая Равенна! —Твой лес прославленный, – ты, в лепоте святынь,Под златом мозаик хранительных забвенна!И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,Где веет кротко Смерть, под миром Крыл лелеяМерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.Майков Аполлон НиколаевичАх, чудное небо, ей-Богу, над этим классическим Римом!Под этаким небом невольно художником станешь.Природа и люди здесь будто другие, как будто картиныИз ярких стихов антологии древней Эллады.Ну, вот, поглядите: по каменной белой ограде разроссяБлуждающий плющ, как развешанный плащ иль завеса,В средине, меж двух кипарисов, глубокая темная ниша,Откуда глядит голова с преуродливой минойТритона. Холодная влага из пасти, звеня, упадает.К фонтану альбанка (ах, что за глаза из-под тениПокрова сияют у ней! что за стан в этом алом корсете!)Подставив кувшин, ожидает, как скоро водоюНаполнится он, а другая подруга стоит неподвижно,Рукой охватив осторожно кувшин на облитойВечерним лучом голове… Художник (должно быть, германец)Спешит срисовать их, довольный, что случай нежданноВ их позах сюжет ему дал для картины, и вовсе не мысля,Что я срисовал в то же время и чудное небо,И плющ темнолистый, фонтан и свирепую рожу тритона,Альбанок и даже – его самого с его кистью!Мей Лев АлександровичБАРКАРОЛАСтихнул говор карнавала,На поля роса упала,Месяц землю серебрит,Все спокойно, море спит.Волны нянчают гондолу…«Спой, синьора, баркаролу!Маску черную долой,Обойми меня и пой!..»«Нет, синьор, не скину маски,Не до песен, не до ласки:Мне зловещий снился сон,Тяготит мне сердце он».«Сон приснился, что ж такое?Снам не верь ты, все пустое,Вот гитара, не тоскуй,Спой, сыграй и поцелуй!..»«Нет, синьор, не до гитары:Снилось мне, что муж мой старыйНочью тихо с ложа встал,Тихо вышел на канал,Завернул стилет свой в полуИ в закрытую гондолу —Вон, как эта, там вдали —Шесть немых гребцов вошли…»Ходасевич Владислав ФелициановичБРЕНТААдриатическиеволны!О, Брента…«Евгений Онегин»Брента, рыжая речонка!Сколько раз тебя воспели,Сколько раз к тебе летелиВдохновенные мечты —Лишь за то, что имя звонко,Брента, рыжая речонка,Лживый образ красоты!Я и сам спешил когда-тоЗаглянуть в твои отливы,Окрыленный и счастливыйВдохновением любви.Но горька была расплата.Брента, я взглянул когда-тоВ струи мутные твои.С той поры люблю я, Брента,Одинокие скитанья,Частого дождя кропаньеДа на согнутых плечахПлащ из мокрого брезента.С той поры люблю я, Брента,Прозу в жизни и в стихах.Пушкин Александр СергеевичБлиз мест, где царствует Венеция златая,Один, ночной гребец, гондолой управляя,При свете Веспера по взморию плывет,Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.Он любит песнь свою, поет он для забавы,Без дальных умыслов, не ведает ни славы,Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн,Умеет услаждать свой путь над бездной волн.На море жизненном, где бури так жестокоПреследуют во мгле мой парус одинокой,Как он, без отзыва утешно я поюИ тайные стихи обдумывать люблю.Иванов Вячеслав ИвановичВ КОЛИЗЕЕ Great is their love, who love in sin and fear. Byron Велика тех любовь, кто любят во грехе и страхе. БайронДень влажнокудрый досиял,Меж туч огонь вечерний сея.Вкруг помрачался, вкруг зиялНедвижный хаос Колизея.Глядели из стихийной тьмыСудеб безвременные очи…День бурь истомных к прагу ночи,День алчный провожали мы —Меж глыб, чья вечность роковаяВ грехе святилась и крови,Дух безнадежный предаваяПреступным терниям любви,Стеснясь, как два листа, что мчит,Безвольных, жадный плен свободы,Доколь их слившей непогодыВновь легкий вздох не разлучит…Бунин Иван АлексеевичСИЦИЛИЯМонастыри в предгориях глухих,Наследие разбойников морских,Обители забытые, пустые, —Моя душа жила когда-то в них:Люблю, люблю вас, келии простые,Дворы в стенах тяжелых и нагих,Валы и рвы, от плесени седые,Под башнями кустарники густыеИ глыбы скользких пепельных камней,Загромоздивших скаты побережий,Где сквозь маслины кажется синейВода у скал, где крепко треплет свежий,Соленый ветер листьями маслинИ на ветру благоухает тмин!Пастернак Борис ЛеонидовичВЕНЕЦИЯЯ был разбужен спозаранкуЩелчком оконного стекла.Размокшей каменной баранкойВ воде Венеция плыла.Все было тихо, и, однако,Во сне я слышал крик, и онПодобьем смолкнувшего знакаЕще тревожил небосклон.Он вис трезубцем СкорпионаНад гладью стихших мандолинИ женщиною оскорбленной,Быть может, издан был вдали.Теперь он стих и черной вилкойТорчал по черенок во мгле.Большой канал с косой ухмылкойОглядывался, как беглец.Туда, голодные, противясь,Шли волны, шлендая с тоски,И гондолы рубили привязь,Точа о пристань тесаки.Вдали за лодочной стоянкойВ остатках сна рождалась явь.Венеция венецианкойБросалась с набережных вплавь.Лермонтов Михаил ЮрьевичВЕНЕЦИЯ1Поверхностью морей отражена,Богатая Венеция почила,Сырой туман дымился, и лунаВысокие твердыни осребрила.Чуть виден бег далекого ветрила,Студеная вечерняя волнаЕдва шумит вод веслами гондолыИ повторяет звуки баркаролы.2Мне чудится, что это ночи стон,Как мы, своим покоем недовольной,Но снова песнь! и вновь гитары звон!О, бойтеся, мужья, сей песни вольной.Советую, хотя мне это больно,Не выпускать красавиц ваших, жен,Но если вы в сей миг неверны сами,Тогда, друзья! да будет мир меж вами!3И мир с тобой, прекрасный Чичизбей,И мир с тобой, лукавая Мелина.Неситеся по прихоти морей,Любовь нередко бережет пучина,Хоть и над морем царствует судьбина,Гонитель вечный счастливых людей,Но талисман пустынного лобзаньяУводит сердца темные мечтанья.4Рука с рукой, свободу дав очам,Сидят в ладье и шепчут меж собою,Она вверяет месячным лучамМладую грудь с пленительной рукою,Укрытые досель под епанчою,Чтоб юношу сильней прижать к устам,Меж тем вдали, то грустный, то веселый,Раздался звук обычной баркаролы:Как в дальнем море ветерок,Свободен вечно мой челнок,Как речки быстрое русло,Не устает мое весло.Гондола по воде скользит,А время по любви летит,Опять сравняется вода,Страсть не воскреснет никогда.Пушкин Александр СергеевичВезувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламяШироко развилось, как боевое знамя.Земля волнуется – с шатнувшихся колоннКумиры падают! Народ, гонимый страхом,Под каменным дождем, под воспаленным прахом,Толпами, стар и млад, бежит из града вон.Гумилёв Николай СтепановичПоздно. Гиганты на башнеГулко ударили три.Сердце ночами бесстрашней.Путник, молчи и смотри.Город, как голос наяды,В призрачно-светлом былом,Кружев узорней аркады,Воды застыли стеклом.Верно, скрывают колдунийЗавесы черных гондолТам, где огни на лагуне —Тысячи огненных пчел.Лев на колонне, и яркоЛьвиные очи горят,Держит Евангелье Марка,Как серафимы, крылат.А на высотах собора,Где от мозаики блеск,Чу, голубиного хораВздох, воркованье и плеск.Может быть, это лишь шутка,Скал и воды колдовство,Марево? Путнику жутко,Вдруг… никого, ничего?Крикнул. Его не слыхали,Он, оборвавшись, упалВ зыбкие, бледные далиВенецианских зеркал.Тютчев Фёдор ИвановичВЕНЕЦИЯДож Венеции свободнойСредь лазоревых зыбей,Как жених порфирородный,Достославно, всенародноОбручался ежегодноС Адриатикой своей.И недаром в эти водыОн кольцо свое бросал:Веки целые, не годы(Дивовалися народы),Чудный перстень воеводыИх вязал и чаровал…И чета в любви и миреМного славы нажила —Века три или четыре,Все могучее и шире,Разрасталась в целом миреТень от львиного крыла.А теперь?В волнах забвеньяСколько брошенных колец!..Миновались поколенья, —Эти кольца обрученья,Эти кольца стали звеньяТяжкой цепи наконец!..Ходасевич Владислав ФелициановичГЕНУЯКрасный Марс восходит над агавой,Но прекрасней светят нам они —Генуи, в былые дни лукавой,Мирные, торговые огни.Меркнут гор прибрежные отроги,Пахнет пылью, морем и вином.Запоздалый ослик на дорогеТоропливо плещет бубенцом…Не в такой ли час, когда ночныеНебеса синели надо всем,На таком же ослике МарияПокидала тесный Вифлеем?Топотали частые копыта,Отставал Иосиф, весь в пыли…Что еврейке бедной до Египта,До чужих овец, чужой земли?Плачет мать. Дитя под черной тальмойСонными губами ищет грудь,А вдали, вдали звезда над пальмойБеглецам указывает путь.Ходасевич Владислав Фелицианович«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..Брюсов Валерий ЯковлевичДАНТЕ В ВЕНЕЦИИПо улицам Венеции, в вечернийНеверный час, блуждал я меж толпы,И сердце трепетало суеверней.Каналы, как громадные тропы,Манили в вечность, в переменах тениКазались дивны строгие столпы,И ряд оживших призрачных строенийЯвлял очам, чего уж больше нет,Что было для минувших поколений.И, словно унесенный в лунный свет,Я упивался невозможным чудом,Но тяжек был мне дружеский привет…В тот вечер улицы кишели людом,Во мгле свободно веселился грех,И был весь город дьявольским сосудом.Бесстыдно раздавался женский смех,И зверские мелькали мимо лица…И помыслы разгадывал я всех.Но вдруг среди позорной вереницыУгрюмый облик предо мной возник.Так иногда с утеса глянут птицы, —То был суровый, опаленный лик.Не мертвый лик, но просветленно-страстный.Без возраста – не мальчик, не старик.И жалким нашим нуждам не причастный,Случайный отблеск будущих веков,Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.Мгновенно замер говор голосов,Как будто в вечность приоткрылись двери,И я спросил, дрожа, кто он таков.Но тотчас понял: Данте Алигьери.Веневитинов Дмитрий ВладимировичИТАЛИЯИталия, отчизна вдохновенья!Придет мой час, когда удастся мнеЛюбить тебя с восторгом наслажденья,Как я люблю твой образ в светлом сне.Без горя я с мечтами распрощаюсь,И наяву, в кругу твоих чудес,Под яхонтом сверкающих небес,Младой душой по воле разыграюсь.Там радостно я буду петь зарюИ поздравлять царя светил с восходом,Там гордо я душою воспарюПод пламенным необозримым сводом.Как весело в нем утро золотоеИ сладостна серебряная ночь!О мир сует! тогда от мыслей прочь!В объятьях нег и в творческом покоеЯ буду жить в минувшем средь певцов,Я вызову их сонмы из гробов!Тогда, о Тасс! твой мирный сон нарушу,И твой восторг, полуденный твой жарПрольет и жизнь, и песней сладких дарВ холодный ум и в северную душу.Тютчев Фёдор ИвановичИТАЛЬЯНСКАЯ VILLA1И распростясь с тревогою житейскойИ кипарисной рощей заслонясь —Блаженной тенью, тенью элисейскойОна заснула в добрый час.И вот уж века два тому иль боле,Волшебною мечтой ограждена,В своей цветущей опочив юдоле,На волю неба предалась она.Но небо здесь к земле так благосклонно!..И много лет и теплых южных зимПровеяло над нею полусонно,Не тронувши ее крылом своим.По-прежнему в углу фонтан лепечет,Под потолком гуляет ветерок,И ласточка влетает и щебечет…И спит она… и сон ее глубок!..И мы вошли… Всё было так спокойно!Так всё от века мирно и темно!..Фонтан журчал… Недвижимо и стройноСоседний кипарис глядел в окно.Вдруг всё смутилось: судорожный трепетПо ветвям кипарисным пробежал, —Фонтан замолк – и некий чудный лепет,Как бы сквозь сон, невнятно прошептал:«Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,Та жизнь, увы! что в нас тогда текла,Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,Через порог заветный перешла?»Козлов Иван ИвановичК ИТАЛИИВ. А. ЖуковскомуЛети со мной к Италии прелестной,Эфирный друг, фантазия моя!Земля любви, гармонии чудесной,Где радостей веселая семьяВзлелеяна улыбкою небесной,Италия, Торкватова земля,Ты не была, не будешь мною зрима,Но как ты мной, прекрасная, любима!Мне видятся полуденные розы,Душистые лимонные леса,Зеленый мирт и виноградны лозы,И синие, как яхонт, небеса.Я вижу их – и тихо льются слезы…Италия, мила твоя краса,Как первое любви младой мечтанье,Как чистое младенчества дыханье.С высот летят сияющие воды,Жемчужные – над безднами горят,Таинственных видений хороводыПрозрачные – вкруг гор твоих кипят,Твои моря, не зная непогоды,Зеленые – струятся и шумят,Воздушный пир – твой вечер благодатныйС прохладою и негой ароматной.Луна взошла, а небосклон пылаетПоследнею багряною зарей,Высокий свод безоблачно сияет,Весь радужной подернут пеленой,И яркий луч, сверкая, рассыпаетБлеск розовый над сонною волной,Но гаснет он под ризою ночною,Залив горит, осеребрен луною.И я несусь волшебными крыламиК развенчанной царице волн морских:Там звук октав с любовью и мечтамиПри сладостном мерцанье звезд ночных,Там Байрон пел, там бродит меж гробамиТень грозная свободы дней былых,Там в тишине как будто слышны стоныПленительной, невинной Десдемоны.Но вдруг печаль, Италия, стеснилаДуши восторг и светлые мечты,Слезами ты и кровью искупилаДар пагубный чудесной красоты,Она к тебе рать буйную манилаУгрюмых гор с туманной высоты,И враг – твой бич, и гордый избавитель —Не мирный друг, но хищный притеснитель.*А ты прими от сердца завещанье,Певец, Орфей полуночной страны!Ты будешь зреть тех волн очарованьеИ нежный блеск над Брентою луны,И вспомнишь ты дум пламенных мечтаньеИ юных лет обманутые сны.О, в сладкий час, душою посвященныйДрузьям живым и праху незабвенной,Когда в пылу сердечных упоенийТы звонких струн таинственной игройСольешь, о друг, ряд северных виденийС небесною Италии красой,И, может быть, в толпе родных явленийПромчусь и я, как призрак, над тобой, —Скажи земле певца Иерусалима,Как мной была прекрасная любима!Иванов Вячеслав ИвановичЛАТИНСКИЙ КВАРТАЛЕ. С. КругликовойКто знает край, где свой – всех стран школяр?Где молодость стопой стремится спешной,С огнем в очах, чела мечтой безгрешнойИ криком уст, – а уличный фиглярТолпу зевак собрал игрой потешной?Где вам венки, поэт, трибун, маляр,В дыму и визгах дев? Где мрак кромешныйДант юный числил, мыслил Абеляр?Где речь вольна и гении косматы?Где чаще всё, родных степей сарматы,Проходит сонм ваш, распрей обуян?Где ткет любовь меж мраморных ДианНа солнце ткань, и Рима казематыЧерны в луне?.. То – град твой, Юлиан!Плещеев Алексей НиколаевичЛюблю стремиться я мечтоюВ ту благодатную страну,Где мирт, поникнув головою,Лобзает светлую волну,Где кипарисы величавоК лазури неба вознеслись,Где сладкозвучные октавыИз уст Торкватовых лились,Где Дант, угрюмый и суровый,Из ада тени вызывал,К стопам Лауры свой лавровыйВенец Петрарка повергал,Где Рафаэль, благоговея,Изображал мадонны лик,Из массы мрамора ПсихеюКановы мощный перст воздвиг,Где в час, когда луны сияньемЗалив широкий осребренИ ароматное дыханьеЛьют всюду роза и лимон, —Скользит таинственно гондолаПо влаге зыбкой и немой,И замирает баркарола,Как поцелуй, в тиши ночной!..Где жили вы… Где расцветалиРоскошно-гордою красой!О, расскажите ж, как мечталиВы в стороне волшебной той!Я вас заслушаюсь… И в очиВам устремлю я тихий взгляд —И небо южной, дивной ночиОни поэту заменят!..Иванов Вячеслав ИвановичМОНАСТЫРЬ В СУБИАКОЗа мной – вершин лиловый океан,И крест, и дверь – в конце тропы нагорной,Где каменных дубов сомкнутый станНад кручей скал листвой поникнул черной.Как стая змей, корней извив упорный,Проник утес в отверстья старых ран:Их сеть тверда, как их оплот опорный,Их сень вотще колеблет ураган.Вхожу. Со стен святые смотрят тени,Ведут во мглу подземную ступени,Вот жертвенник: над ним – пещерный свод.Вот вертоград: нависли скал угрозы,Их будит гром незримых дольних вод,А вкруг горят мистические розы.Гумилёв Николай СтепановичМАНЛИЙМанлий сброшен. Слава Рима,Власть все та же, что была,И навеки нерушима,Как Тарпейская скала.Рим, как море, волновался,Разрезали вопли тьму,Но спокойно улыбалсяНизвергаемый к нему.Для чего ж в полдневной хмаре,Озаряемый лучом,Возникает хмурый МарийС окровавленным мечом?МОРЕПЛАВАТЕЛЬ ПАВЗАНИЙМореплаватель ПавзанийС берегов далеких НилаВ Рим привез и шкуры ланей,И египетские ткани,И большого крокодила.Это было в дни безумныхИзвращений Каракаллы.Бог веселых и бездумныхИзукрасил цепью шумныхТолп причудливые скалы.В золотом, невинном гореСолнце в море уходило,И в пурпуровом убореИмператор вышел в море,Чтобы встретить крокодила.Суетились у галерыБородатые скитальцы.И изящные гетерыПоднимали в честь ВенерыТочно мраморные пальцы.И какой-то сказкой чудной,Нарушителем гармоний,Крокодил сверкал у суднаЧешуею изумруднойНа серебряном понтоне.Мережковский Дмитрий СергеевичНА ОЗЕРЕ КОМОКому страдание знакомо,Того ты сладко усыпишь,Тому понятна будет, Комо,Твоя безветренная тишь.И по воде, из церкви дальной,В селеньи бедных рыбаков,Ave Maria – стон печальный,Вечерний звон колоколов…Здесь горы в зелени пушистойУютно заслонили даль,Чтобы волной своей тенистойТы убаюкало печаль.И обещанье так прекрасно,Так мил обманчивый привет,Что вот опять я жду напрасно,Чего, я знаю, в мире нет.Козлов Иван ИвановичНад темным заливом, вдоль звучных зыбейВенеции, моряцарицы,Пловец полуночный в гондоле своейС вечерней зари доденницыРулем беззаботным небрежно сечетЛенивую влагуночную,Поет он Ринальда, Танкреда поет,Поет Эрминиюмладую,Поет он по сердцу, сует удален,Чужого суда нестрашится,И песней любимой невольно пленен,Над бездною веселомчится.И я петь люблю про себя, в тишине,Безвестные песнимечтаю,Пою, и как будто отраднее мне,Я горе мое забываю,Как ветер ни гонит мой бедный челнокПучиною жизнимятежной,Где я так уныло и так одинокСкитаюсь во тьмебезнадежной…Дельвиг Антон АнтоновичНАДПИСЬ НА СТАТУЮ ФЛОРЕНТИЙСКОГО МЕРКУРИЯПерст указует на даль, на главе развилися крылья,Дышит свободою грудь, с легкостью дивною он,В землю ударя крылатой ногой, кидается в воздух…Миг – и умчится! Таков полный восторга певец.Баратынский Евгений АбрамовичНебо Италии, небо Торквата,Прах поэтический древнего Рима,Родина неги, славой богата,Будешь ли некогда мною ты зрима?Рвется душа, нетерпеньем объята,К гордым остаткам падшего Рима!Снятся мне долы, леса благовонны,Снятся упадших чертогов колонны!Ходасевич Владислав ФелициановичНет ничего прекрасней и привольней,Чем навсегда с возлюбленной расстатьсяИ выйти из вокзала одному.По-новому тогда перед тобоюДворцы венецианские предстанут.Помедли на ступенях, а потомСядь в гондолу. К Риальто подплывая,Вдохни свободно запах рыбы, маслаПрогорклого и овощей лежалыхИ вспомни без раскаянья, что поездУж Мэстре, вероятно, миновал.Потом зайди в лавчонку banco lotto,Поставь на семь, четырнадцать и сорок,Пройдись по Мерчерии, пообедайС бутылкою «Вальполичелла». В девятьПереоденься, и явись на Пьяцце,И под финал волшебной увертюры«Тангейзера» – подумай: «Уж теперьОна проехала Понтеббу». Как привольно!На сердце и свежо и горьковато.Гумилёв Николай СтепановичОСНОВАТЕЛИРомул и Рем взошли на гору,Холм перед ними был дик и нем.Ромул сказал: «Здесь будет город».«Город, как солнце» – ответил Рем.Ромул сказал: «Волей созвездийМы обрели наш древний почет».Рем отвечал: «Что было прежде,Надо забыть, глянем вперед».«Здесь будет цирк, – промолвил Ромул, —Здесь будет дом наш, открытый всем».«Но надо поставить ближе к домуМогильные склепы», – ответил Рем.Бродский Иосиф АлександровичПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ(Из Марциала)Нынче ветрено и волны с перехлестом.Скоро осень, все изменится в округе.Смена красок этих трогательней, Постум,чем наряда перемены у подруги.Дева тешит до известного предела —дальше локтя не пойдешь или колена.Сколь же радостней прекрасное вне тела:ни объятье невозможно, ни измена!Посылаю тебе, Постум, эти книгиЧто в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?Все интриги, вероятно, да обжорство.Я сижу в своем саду, горит светильник.Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.Вместо слабых мира этого и сильных —лишь согласное гуденье насекомых.Здесь лежит купец из Азии. Толковымбыл купцом он – деловит, но незаметен.Умер быстро: лихорадка. По торговымон делам сюда приплыл, а не за этим.Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.Он в сражениях Империю прославил.Столько раз могли убить! а умер старцем.Даже здесь не существует, Постум, правил.Пусть и вправду, Постум, курица не птица,но с куриными мозгами хватишь горя.Если выпало в Империи родиться,лучше жить в глухой провинции у моря.И от Цезаря далеко, и от вьюги.Лебезить не нужно, трусить, торопиться.Говоришь, что все наместники – ворюги?Но ворюга мне милей, чем кровопийца.Этот ливень переждать с тобой, гетера,я согласен, но давай-ка без торговли:брать сестерций с покрывающего телавсе равно, что дранку требовать у кровли.Протекаю, говоришь? Но где же лужа?Чтобы лужу оставлял я, не бывало.Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,он и будет протекать на покрывало.Вот и прожили мы больше половины.Как сказал мне старый раб перед таверной:«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.Разыщу большой кувшин, воды налью им…Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?Неужели до сих пор еще воюем?Помнишь, Постум, у наместника сестрица?Худощавая, но с полными ногами.Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.Жрица, Постум, и общается с богами.Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.Или сливами. Расскажешь мне известья.Постелю тебе в саду под чистым небоми скажу, как называются созвездья.Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,долг свой давний вычитанию заплатит.Забери из-под подушки сбереженья,там немного, но на похороны хватит.Поезжай на вороной своей кобылев дом гетер под городскую нашу стену.Дай им цену, за которую любили,чтоб за ту же и оплакивали цену.Зелень лавра, доходящая до дрожи.Дверь распахнутая, пыльное оконце.Стул покинутый, оставленное ложе.Ткань, впитавшая полуденное солнце.Понт шумит за черной изгородью пиний.Чье-то судно с ветром борется у мыса.На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.Евтушенко Евгений АлександровичПРОЦЕССИЯ С МАДОННОЙЛюдовико КорраоВ городишке тихом Таорминастройно шла процессия с мадонной.Дым от свеч всходил и таял мирно,невесомый, словно тайна мига.Впереди шли девочки – все в белом,и держали свечи крепко-крепко.Шли они с восторгом оробелым,полные собой и миром целым.И глядели девочки на свечи,и в неверном пламени дрожащемвидели загадочные встречи,слышали заманчивые речи.Девочкам надеяться пристало.Время обмануться не настало,но как будто их судьба, за нимипозади шли женщины устало.Позади шли женщины – все в черном,и держали свечи тоже крепко.Шли тяжелым шагом удрученным,полные обманом уличенным.И глядели женщины на свечии в неверном пламени дрожащемвидели детей худые плечи,слышали мужей тупые речи.Шли все вместе, улицы минуя,матерью мадонну именуя,и несли мадонну на носилках,будто бы стоячую больную.И мадонна, видимо, болеларавно и за девочек и женщин,но мадонна, видимо, велела,чтобы был такой порядок вечен.Я смотрел, идя с мадонной рядом,ни светло, ни горестно на свечи,а каким-то двуединым взглядом,полным и надеждою, и ядом.Так вот и живу – необрученными уже навеки обреченнымгде-то между девочками в беломи седыми женщинами в черном.Мережковский Дмитрий СергеевичПОМПЕЯНад городом века неслышно протекли,И царства рушились, но пеплом сохраненный,Доныне он лежит, как труп непогребенный,Среди безрадостной и выжженной земли.Кругом – последнего мгновенья ужас вечный, —В низверженных богах с улыбкой их беспечной,В остатках от одежд, от хлеба и плодов,В безмолвных комнатах и опустелых лавкахИ даже в ларчике с флаконом для духов,В коробочке румян, в запястьях и булавках,Как будто бы вчера прорыт глубокий следТяжелым колесом повозок нагруженных,Как будто мрамор бань был только что согретПрикосновеньем тел, елеем умащенных.Воздушнее мечты – картины на стене:Тритон на водяном чешуйчатом коне,И в ризах веющих божественные Музы.Здесь все кругом полно могильной красоты,Не мертвой, не живой, но вечной, как МедузыОкаменелые от ужаса черты…А в голубых волнах белеют паруса,И дым Везувия, красою безмятежнойБлистая на заре, восходит в небеса,Подобно облаку, и розовый, и нежный…Мандельштам Осип ЭмилевичПусть имена цветущих городовЛаскают слух значительностью бренной.Не город Рим живет среди веков,А место человека во вселенной.Им овладеть пытаются цари,Священники оправдывают войны,И без него презрения достойны,Как жалкий сор, дома и алтари.Блок Александр АлександровичРАВЕННАВсё, что минутно, всё, что бренно,Похоронила ты в веках.Ты, как младенец, спишь, Равенна,У сонной вечности в руках.Рабы сквозь римские воротаУже не ввозят мозаик.И догорает позолотаВ стенах прохладных базилик.От медленных лобзаний влагиНежнее грубый свод гробниц,Где зеленеют саркофагиСвятых монахов и цариц.Безмолвны гробовые залы,Тенист и хладен их порог,Чтоб черный взор блаженной Галлы,Проснувшись, камня не прожег.Военной брани и обидыЗабыт и стерт кровавый след,Чтобы воскресший глас ПлакидыНе пел страстей протекших лет.Далёко отступило море,И розы оцепили вал,Чтоб спящий в гробе ТеодорихО буре жизни не мечтал.А виноградные пустыни,Дома и люди – всё гроба.Лишь медь торжественной латыниПоет на плитах, как труба.Лишь в пристальном и тихом взореРавеннских девушек, порой,Печаль о невозвратном мореПроходит робкой чередой.Лишь по ночам, склонясь к долинам,Ведя векам грядущим счет,Тень Данта с профилем орлинымО Новой Жизни мне поет.Мандельштам Осип ЭмильевичРИМГде лягушки фонтанов, расквакавшисьИ разбрызгавшись, больше не спятИ, однажды проснувшись, расплакавшись,Во всю мочь своих глоток и раковинГород, любящий сильным поддакивать,Земноводной водою кропят, —Древность легкая, летняя, наглая,С жадным взглядом и плоской ступней,Словно мост ненарушенный АнгелаВ плоскоступье над желтой водой, —Голубой, онелепленный, пепельный,В барабанном наросте домов,Город, ласточкой купола лепленныйИз проулков и из сквозняков, —Превратили в убийства питомникВы, коричневой крови наемники,Италийские чернорубашечники,Мертвых цезарей злые щенки…Все твои, Микель Анджело, сироты,Облеченные в камень и стыд, —Ночь, сырая от слез, и невинныйМолодой, легконогий Давид,И постель, на которой несдвинутыйМоисей водопадом лежит, —Мощь свободная и мера львинаяВ усыпленьи и в рабстве молчит.И морщинистых лестниц уступки —В площадь льющихся лестничных рек, —Чтоб звучали шаги, как поступки,Поднял медленный Рим-человек,А не для искалеченных нег,Как морские ленивые губки.Ямы Форума заново вырытыИ открыты ворота для Ирода,И над Римом диктатора-выродкаПодбородок тяжелый висит.Вознесенский Андрей АндреевичРИМСКИЕ ПРАЗДНИКИВ Риме есть обычай
Авторизация