Закономерности и метаморфозы этногенеза. Пять очерков о закономерностях взросления народов
Судя по всему, взаимоотношения между чеченцами и русскими довольно долго носили вполне мирный характер. Иначе невозможно было бы создание русскими поселений и развитых хуторских хозяйств, о которых говорит У. Лаудаев [18, с.6].
Но с течением времени добрососедство это начало разрушаться, и не столько по причинам, которые всегда лежат на поверхности, сколько в результате глубинных процессов, совершенно не зависящих от воли чеченцев и русских.
Реконструкция этого процесса (позволю себе повториться) открывает нам следующее.
1) Формирование единого русского государства из разрозненных русских земель, насильственное присоединение к Москве некогда самостоятельных княжеств, вызывает переселение части активного населения этих княжеств на относительно свободные территории, то есть на Дон с его притоками и далее на Терек, где проживали остатки русского населения ещё со времён Хазарского каганата и Тмутараканского княжества.
2) Надо полагать, что русские поселения с определённого момента и на долгое время находились под покровительством кабардинских князей, которые и сами привели сюда с собой толику русских служилых людей из южных районов бывшей Руси и затем неоднократно пополняли свои боевые дружины русскими поселенцами, в том числе и из Рязанского княжества. Думается, что именно такое тесное взаимодействие русского и кабардинского этносов плюс этническая память о боевом содружестве с русичами в домонгольский период привели к тому, что кабардинская княжна (дочь князя Темрюка) стала женою Ивана Грозного, а Кабарда в 1557 году добровольно отдала себя в подданство русскому царю и затем на протяжении многих лет участвовала едва ли не во всех военных предприятиях Московского государства. Причём, в состав возглавляемых кабардинскими князьями военных отрядов обязательно входили и гребенские и терские казаки [19, с.100,114].
3) Необходимо помнить при этом, что часть чеченских племён в это время находилась пусть в слабой, но зависимости от кабардинских князей [18, с.20; 19, с.102]. Последние считали чеченцев своими подданными и, надо думать, что военное превосходство (как один из факторов), благодаря которому Кабарда довлела тогда над Чечнёй, было в немалой степени обусловлено наличием казачьих отрядов, как одного из орудий ограничения чеченской независимости. Именно поэтому кабардинские князья покровительствовали расселению русских на благодатных землях по Тереку, Сунже и Аргуну.
И тут мы опять должны вспомнить, что динамика этногенеза, темпы развития (взросления) этноса – это всегда некий результат взаимодействия двух или нескольких этносов. Отсюда, в соответствии с закономерностями этногенеза, кабардинцы, придя на Северный Кавказ в XIII – XV веках [3, с.472] и, будучи в то время этносом более зрелым, нежели чеченский этнос, переживающий период детства, подчинили его своему влиянию и – совместно с русскими – придали необходимое ускорение взрослению чеченского этноса. Соприкасаясь с более зрелыми общественными отношениями, осваивая и совершенствуя привнесённые элементы агрокультуры (как, впрочем, передавая соседям и свой опыт сельскохозяйственного производства в горных условиях), примечая и обучаясь неведомым ранее политическим приёмам, воспринимая новую военную технику и новые способы ведения войны, чеченские племена быстро прогрессировали в своём развитии. И в какой-то момент – как результат роста национального самосознания быстро растущего этнического организма – возникла необходимость освобождения чеченского общества от кабардино-русской зависимости (впрочем, как и от кумыкской и аварской). Этому способствовали также и естественные разделительные процессы, происходившие в самом кабардинском обществе [19, с.30], стремительно теряющем свою монолитность параллельно с медленно, но неуклонно, консолидирующимся чеченским этносом. Кабарду раздирали внутренние усобицы, характерные для определённого (феодального) этапа этнического развития, и которые переживают все народы, независимо от их численности и времени исторического существования.
Именно развитие хозяйственных отношений, к тому же стимулируемое извне, начало толкать чеченское общество с гор на равнину. Увеличение поголовья скота требовало новых пастбищных угодий, освоение более интенсивного хлебопашества – новых земель для высевания зерновых культур и т. д. Вместе с тем, росла и численность чеченского населения. Таким образом, началось и стало нарастать, встречное русской хозяйственной экспансии, естественное движение взрослеющего чеченского этноса, заново осваивающего территории, покинутые нахами несколько столетий назад. Процесс этот был постепенным и не сразу оформился в вооружённое противостояние. Очевидно только, что чеченцы довольно быстро увидели в русских серьёзное препятствие своему движению на равнину, а, следовательно, преграду для саморазвития, тем более что казаки действительно являлись много лет союзниками кабардинской знати в деле ограничения независимости некоторых чеченских племён. Конечно же, экономическая необходимость, толкавшая чеченские племена с гор на равнину, совершенно не осознавалась ими как первопричина усиливающегося сопротивления процессу порабощения со стороны соседних народов. В этой борьбе превалировали идеологические, если так можно выразиться, мотивы сопротивления чужакам. Вообще же, это была естественная территориально-хозяйственная экспансия чеченского этноса встречь такой же, начавшейся на полторы – две сотни лет раньше, естественной территориально-хозяйственной экспансии русского субэтноса – гребенских казаков. С той лишь, однако, существенной, оговоркой, что земли, осваиваемые русскими, в древности были местом жительства нахов (о чём русские вряд ли имели представление), а в указанный период – сферой возрастающего хозяйственного пользования (собирательство, охота, рыбный промысел, пчеловодство и т.д.) преемников древних нахов – чеченских племён. Теперь последним, чтобы выжить и расти дальше, надо было отнять землю у русских поселенцев или у кабардинских (кумыкских, аварских) феодалов. Это был период, когда оказать серьёзное сопротивление расселению чеченцев на равнине русские уже не могли. Во-первых, на протяжении нескольких веков, вплоть до XVIII-го века, гребенские казаки жили изолированно от России и развивались как отдельный этнос, испытывающий сильнейшее культурное влияние соседних горских народов. Во-вторых, Кабарда, на которую опирались русские, всё более и более подпадала под турецко-крымское влияние. Кабардинцы, многие из которых ранее исповедовали православие, стали исповедовать ислам. Эта же религия активно распространялась среди чеченцев. Часть кабардинских князей осталась верной русскому царю, часть сочла необходимым связать свою судьбу с Турцией и Крымским ханством. Раскол и распри в Кабарде, единоверие части чеченцев и кабардинцев резко ослабили зависимость Чечни от Кабарды и в значительной степени ослабили позиции русских поселенцев, когда надёжно защитить себя и свои хозяйства они не могли. О коллизиях этого драматического противостояния У. Лаудаев пишет просто:
«Долго сопротивлялись русские, но, в конце концов, возраставшая опасность заставила их постепенно покидать Чечню и перебираться за Сунжу к своим соотечественникам. Они уходили не разом, а по частям, разновременно, а на покинутых ими местах, мало-помалу, водворялись чеченцы» [18, с.8].
Мне думается, что процесс вытеснения русских поселенцев приобрёл очевидность уже в XVII-ом веке и продолжал прогрессировать, набирая темпы, в XVIII-ом веке. Карта расселения «нахских обществ, фамилий тейпов, чеченских и ингушских шахаров» [1, с.247], приводимая Я. З. Ахмадовым в его «Истории Чечни», отчётливо свидетельствует, что до XVIII-го века чеченский этнос ещё не освоил нижнее течение всех, без исключения, притоков Сунжи и, конечно же, значительную часть её левобережья. В то же время, карта памятников кобанской культуры [1, с.38], также приводимая Я. З. Ахмадовым, даёт ясное представление о том, что предки чеченцев – нахи – компактно проживали вплоть до правого берега Терека, и покинули эти места по причинам, изложенным нами выше. И не вина русского субэтноса – гребенских казаков, что они начали осваивать эти запустевшие места. И не вина чеченского этноса, что он начал мигрировать туда, откуда его заставили уйти много веков назад страшные обстоятельства. Ещё раз напомним, что законы этнического развития объективны, и к ним неприложимы категории вины или невиновности.
6. Движение на равнину: новое в общественных отношениях – реформы Шамиля
Таким образом, хозяйственное развитие, будучи в наибольшей степени результатом взаимодействия чеченского этноса с русским, а также с другими соседями, привело чеченское общество к такому периоду военной демократии (значительные рудименты которой мы наблюдаем по сей день), когда возникла настоятельная и вполне естественная необходимость поддержать хозяйственную экспансию экспансией военной. Именно на этом этапе в недрах чеченского общества начинают зарождаться процессы, только-только ведущие разрозненные родовые общины к единению, превращению чеченцев в единый народ. С целью вытеснения русских начинаются и становятся всё более частыми набеги на казачьи поселения. Нападения эти осуществляются вооружёнными отрядами, куда часто входят представители разных чеченских родов; предводитель (баяччи) выбирается из числа лучших воинов, остальные ему подчиняются независимо от тейповой принадлежности. Так появляются кристаллики новых отношений во всё ещё не знающем социального неравенства исключительно патриархальном обществе, добавляются новые штрихи к картине взросления чеченского этноса. Впрочем, нельзя не отметить, что этот чрезвычайно мучительный и длительный процесс мы наблюдаем до сих пор, наверное, в его завершающей стадии. Даже на примерах нашего времени мы видим, как тяжело чеченцу из одного тейпа подчиняться чеченцу из другого тейпа. Вот почему, очень часто, предводителями больших объединённых чеченских отрядов в период Кавказской войны XIX-го века были не чеченцы, а представители соседних горских народов. Большинство наибов, назначаемых Шамилем для военного и гражданского управления в различных областях Чечни, были людьми «со стороны» [7, с.331—332]. Можно понять, насколько легче психологически воинам-чеченцам из разных тейпов было подчиняться чужаку-единоверцу, чем кому-либо из своих земляков, ибо последний, в свою очередь, в ущерб интересам дела, обязан был, в силу родовых обычаев, всегда и во всём отдавать предпочтение сородичам по тейпу. Поступающий по-другому почитался (и даже в наше время почитается) величайшим отступником, заслуживающим сурового порицания, как нарушитель священной родовой морали. Поэтому позволить себе подобное могли считанные единицы, на протяжении жизни словом и делом заслужившие непререкаемый авторитет справедливых и непогрешимых людей. Но и в случаях, когда власть осуществлялась чужаком, чеченцы, как носители неистребимого духа личной свободы и почти абсолютного равенства всех членов общества друг перед другом, с трудом подчинялись назначаемым даже самим Шамилем наибам. Ведь, по сути дела, это были чуждые структуре чеченского общества элементы, разрушающие его первооснову – народное самоуправление.
Уже, будучи в плену, Шамиль сетовал на крайнюю непокорность чеченцев, которые всегда желали сами выбирать своих вождей, и часто с трудом повиновались (а то и не повиновались вовсе) вождям, которых он назначал сам [7, с.332]. Известны случаи, когда чеченцы даже убивали неугодных им наместников Шамиля [7, с.332]. Платить за такое неповиновение им приходилось жизнью населения целых аулов, безжалостно уничтожаемого Шамилем в порядке наказания [7, с.332].
Это – один из многочисленных штрихов, которые показывают, с каким трудом элементы государственности приживались в обществе, не достигшем, с точки зрения науки об этногенезе, необходимой для перемен зрелости. С какими неимоверными усилиями крупицы новых отношений закреплялись в обществе, взлелеянном родовыми устоями и ставящем нормы общинного родового права неизмеримо выше любого другого права, и потому отторгающем внедряемые извне институты государственного регулирования. Полтора столетия прошло со времени той Кавказской войны, а кульминацию распада чеченской родовой общины мы наблюдаем только сейчас. Но этот процесс ещё не завершился, и когда завершится, сказать трудно. Хотя зримые контуры перемен уже налицо. Чечня обрела твёрдые границы, чеченский этнос, пройдя горнило тяжелейших испытаний (которые ещё не завершились), сформировал свою элиту, окончательно осознавшую необходимость приоритета государственного права над правом родовым.
7. Взаимные обиды и их последствия
Но вернёмся снова к процессу развития чеченского этноса, чьё взросление было немыслимо без взаимодействия с соседними этносами, и в первую очередь – с русским. Несомненно, что, взрослея, чеченское общество всячески старалось избавиться от подчинения кабардинским князьям и, надо полагать, небезуспешно [18, с.21—23; 19, с.252]. Однако, эта борьба стоила чеченцам больших жертв и, в конечном счёте, привела к окончательному разрыву и тяжелейшей вражде между чеченцами и гребенскими казаками. Русский историк В. А. Потто по этому поводу пишет:
«В половине XVII-го века, когда в Поволжских степях появились калмыки, <…> кабардинские князья, всегда искавшие взять власть над чеченцами, сумели сойтись с простоватыми калмыками, а князь Каспулат (признанный лидер среди кабардинских князей – Д.Н.) свёл дружбу с самим Аюк-ханом (верховным властителем калмыков – Д.Н.). Общими усилиями им удалось направить монгольское нашествие на безурядную, не имевшую у себя ни князей, ни мурз демократическую Чечню. Гребенские казаки, занимавшие большую Черкасскую дорогу, очутились на пути их нашествия» [19, с.102].
И хотя В. А. Потто пишет, что русские, руководствуясь здравым смыслом, ничьей стороны не приняли, логика процесса показывает, что гребенцы, будучи сподвижниками кабардинцев и в надежде на ослабление активно теснивших их чеченцев, своим якобы невмешательством поощряли калмыков и, таким образом, способствовали их нашествию. Чеченцы же, в отчаянии обратившиеся к казакам за помощью, этой помощи не получили. В итоге, калмыки подвергли Чечню жесточайшему разорению, но, в конце концов, были вынуждены уйти: с одной стороны, в связи с несоответствием горного ландшафта привычному для них образу жизни, а с другой – из-за непрекращающегося чеченского сопротивления. Далее Потто пишет:
«… опустошения, произведённые калмыками, возродили в чеченцах окончательную вражду к гребенским казакам, отказавшим им в помощи. … Теперь чеченцы не стали уже довольствоваться отгоном скота и лошадей, а нападали на казачьи городки и уводили в плен детей и женщин» [19, с.102].
Не в силах больше удерживаться на Гребнях, казаки перенесли свои поселения на мыс между Сунжей и Тереком. И кто оказал им в этом переселении деятельную поддержку? Кабардинский владетельный князь Каспулат [19, с.102].
Это объясняет многое во взаимоотношениях русских с кабардинцами, русских с чеченцами и кабардинцев с чеченцами в те времена.
Говоря о различных формах освоения чеченским этносом новых хозяйственных пространств, снова обратимся к авторитету таких диалектически мыслящих и, как нам думается, совершенно непредвзятых исследователей, как Макс Блиев и Владимир Дегоев. Обобщившие огромный материал по истории кавказских горцев, они пишут:
«…в конце XVIII-го первой половине XIX-го века горная Чечня оказалась захваченной миграционным процессом» [2, с.19]. Именно тогда началось «медленное выселение отдельных групп к Сунже и Тереку» [2, с.19].
Они же приводят данные, что «к XVIII-ому – началу XIX-го в. относится формирование компактного чеченского населения на территории, расположенной от правого берега Терека к востоку, на землях между Сунжей и Тереком, на равнине между р. Гудермес и р. Фортангой» [2, с.19].
Далее они пишут: «покидая горы, переселенцы оседали на новых землях – одни – по праву первого захвата, другие – поселяясь во владениях кабардинских и кумыкских феодалов. …Чеченцы, поселившиеся во владениях кабардинских и кумыкских феодалов, лишь на первых порах мирились с частновладельческими принципами землепользования: на земельные подати они смотрели как на вынужденную и временную меру. Набрав силу, чеченцы-переселенцы переставали платить за землю и завладевали ею. <…> Типичным примером того, как развивались отношения между чеченцами-переселенцами и владетельными князьями на равнине, мог послужить случай с князем Турловым из Гумбета. Поселив на своих землях чеченцев и взяв их под свою власть, этот князь не вмешивался во внутреннее устройство поселенцев.… …Набрав силу, тайп изгнал князя Турлова, а принадлежавшую ему землю объявил своей собственностью» [2, с.78].
Добавим к столь долго цитируемому нами материалу, что так вели себя на данном этапе развития все этносы без исключения, и те исследователи, которые стыдливо отрицают такой факт за своим собственным этносом, не отрицая его за всеми остальными, выглядят, по меньшей мере, смешно.
Взросление чеченского этноса, связанное с резким возрастанием хозяйственных и иных потребностей, вызывало огромное, всё усиливающееся давление на русское население, живущее на правом берегу Терека. Всё большее и большее число многолюдных чеченских семей перебиралось с гор на равнину, всё больше и больше земли требовалось для их расселения. И если XVII-ый век был веком вытеснения казаков из районов Аргуна, Гойтен-Корта, правого берега Сунжи, то XVIII-ый век стал веком дальнейшего вытеснения казачества на левый берег Терека.
8. О многообразии форм территориально-хозяйственной экспансии
Территориально-хозяйственная экспансия, тесно связанная с социально-экономическим развитием этноса, проявляется в разных формах, часто перетекающих одна в другую. В нашем случае мы видим и мирное освоение незанятых никем земель, как это делали и казаки, и чеченцы в пору мирного соседствования, когда неосвоенных земель было достаточно много, а численность и того и другого этносов была относительно небольшой.
Это может быть и медленное вытеснение одним этносом другого, когда последний из-за частых набегов воинственных соседей и невозможности защититься, не может вести хозяйственную деятельность, и вынужден уходить с обжитых мест – именно таким образом бурно развивающийся чеченский этнос вытеснял казаков на левый берег Терека.
Это может быть и пользование землёй на договорных условиях, когда один этнос арендует землю у другого за плату или за иные услуги – так было, когда казачьи общины сдавали землю между Сунжей и Тереком в аренду чеченским обществам [19, с.315].
Наконец, это может быть и тривиальный захват территории в результате войны – это в большей степени, характерно для действий русских властей, осуществляющих целенаправленный процесс колонизации тех земель на Северном Кавказе, которые становились свободными после истребления и сгона с обжитых мест горских обществ, которые не желали изъявлять покорность Российской короне [22, с.115—118].
(Подобное больше характерно для Черноморского побережья Кавказа и Западного Предкавказья).
При рассмотрении процесса этногенеза, не столь важна точная датировка событий, сколь сам факт взаимодействия этносов, стимулирующий их развитие, факт взаимовлияния этносов друг на друга, определяющий темпы этого развития: либо ускоренного, либо замедленного, либо вовсе пресечённого.
И здесь мы должны признать: да, войны – кульминационные пункты этнического взаимодействия – вполне можно классифицировать как захватнические и оборонительные. Причём, нередко, в ходе войны стороны меняются местами и захватчику приходится испытывать участь жертвы (история знает немало таких примеров), но, так или иначе, военная экспансия есть результат взросления, естественного развития того или иного этноса (или этносов), потребности которого в определённый период резко возрастают.
Удовлетворить же эти потребности, не прибегая к силе оружия, часто бывает невозможно, и этнос, для того чтобы выжить, прибегает к этой силе. И, в конечном счёте, это не зависит от желания или нежелания его отдельных членов.
Такова неизбежность естественного развития, как бы ни горько нам было это осознавать. Полярные же мнения всегда имеются в разных пропорциях в обществе, как проявление внутренних противоречий, за разрешением которых (или параллельно с ними) следует разрешение противоречий внешних.
Таким образом, всё, всегда и везде органически связано и взаимообусловлено, и одно не может существовать, проявлять себя, без другого. Так и этнос может проявить себя только во взаимодействии с другим этносом или этносами.
Возвращаясь к конкретике взаимодействия чеченского и русского этносов, повторим, что в процессе ЕСТЕСТВЕННОЙ территориально-хозяйственной экспансии (в нашем случае, не надо придавать слову «экспансия» негативного политического значения; в контексте понятия «этногенез», экспансия – это естественный вектор движения развивающегося этноса как природного явления, природного объекта) чеченцев на равнину, мы наблюдаем все известные нам формы этой экспансии.
Здесь и освоение никем ранее не занятых земель в начальный период движения на равнину; и вытеснение русских путём частых набегов на их хутора и посёлки, что делало жизнь казачьих семей в этих местах невыносимой; это мирная аренда частью чеченского общества земель, которыми на тот момент владели русские казачьи общины; это череда попыток, даже при осознании заведомой их тщетности, полного военного разгрома русского этноса (вот где в полной мере проявляются непреоборимые закономерности этнического взросления), что открыло бы большой простор для развития этноса чеченского.
Все эти формы постоянно перемежались. Так, наряду с мирной арендой казачьих земель чеченцами – соседями казаков – продолжались непрерывные набеги горских чеченцев на Русскую линию. Причём, горские чеченцы оказывали сильнейшее давление на своих равнинных сородичей, вынужденных, часто против своей воли, но всегда в силу традиции и обычая, оказывать им в этих набегах определённую помощь.
По поводу аренды чеченцами казачьих земель В. А. Потто пишет, что Гребенские казаки владели землями между Тереком и Сунжей до 1783 года [19, с.315].
Причём, «право владения этими угодьями никогда не оспаривалось у них ни кумыками, ни кабардинцами, а тем более чеченцами, которые до конца XVIII-го столетия арендовали у них затеречные земли по особым контрактам или условиям.… …Так продолжалось почти 75 лет, когда чеченцы, жившие в вассальной зависимости от кумыкских князей, сбросили с себя это тяжкое иго и просили позволения /русского/ начальства селиться вольными аулами на плоскости между Сунжей и Тереком» [19, с.315].
Наместник российской императрицы на Кавказе Павел Александрович Потёмкин, руководствуясь общепринятой по отношению к покоряемым народам политикой кнута и пряника, «отвёл для их /чеченцев/ поселения земли, издавна принадлежавшие казакам. … Контракты были нарушены, и там, где прежде дозволялось иметь только кутаны, теперь появились аулы, и мало-помалу все затеречные земли и воды… перешли во владение чеченцев» [19, с.315].
Всё это не могло не ухудшить, и заметно, отношение русских казаков к чеченцам, так как, и без того небогатые казачьи общины потеряли значительную часть своих доходов, не говоря уже об охотничьем, рыбном и иных промыслах. Например, теперь для рыбной ловли казакам отводился только левый берег Терека, а чеченцам – правый. Таким образом, вопреки ожиданиям П. А. Потёмкина, положение всей Кавказской линии не только не улучшилось, но, в связи с нарастанием напряжения между чеченцами и русскими, изрядно ухудшилось.
Однако говорить, что решение Потёмкина было правильным или неправильным, было бы неверно. Наместник наверняка понимал необходимость уменьшения того опасного для русских властей давления, которое исходило со стороны взрослеющего чеченского общества. И, ради сохранения шаткого мира в регионе, он пытался это сделать, даже поступаясь интересами казаков, и, к тому же справедливо полагая мирных чеченцев такими же, как и казаки, подданными российской короны.
Но мог ли он понимать тогда, что на этой стадии этногенеза (о котором он, при всей своей образованности, знать ничего не мог) давление со стороны чеченского этноса в сторону равнины удержать было практически невозможно. И это давление продолжало неуклонно возрастать.
9. Две части одного этноса: разные интересы и столкновение новых отношений со старыми
Но, довольно быстро, и между чеченскими тейпами, теми, кто переселился на равнину и теми, кто остался жить в горах, стали нарастать различия, которые рано или поздно должны были оформиться в серьёзные противоречия. Жившие в постоянном соприкосновении с русскими равнинные чеченцы быстро усваивали новые формы хозяйственных отношений, которые практически ничем не отличались от хозяйственных отношений русских. И, хотя они и были заинтересованы в расширении зоны своего хозяйственного влияния, ещё больше были заинтересованы в сохранении мирных условий, позволяющих спокойно трудиться и получать выгоду от собственной хозяйственной деятельности. Но известно, что новые экономические условия не сразу приводят к изменению общественных отношений внутри этноса и, при известных обстоятельствах, его структура может долго оставаться неизменной. Таким образом, и родовые порядки в той части чеченского общества, которая выселилась на плоскость, оставались без видимых изменений.