Озеро: воскресшие

Задник снова начал меняться. Едва заметно: кое-где береговая линия стала четче, темнее, по траве поползли тени, оживив ее, вдоль газона протянулся след отводного канала, который Нис и его андроиды выкопали на днях. Над водой поднялись желтые барьеры «Моисея» с россыпью датчиков, на поверхности дрейфовала птица. Она заныривала маленькой головкой и тут же выныривала обратно, беспокойно отряхиваясь и поводя крыльями. Да и сам воздух стал другим – сладким, прохладным, легким.

Райан был дома.

– Видите разницу? – спросил Райан. – Художники отрисовали проекцию по фотографиям и видео. Это совсем другое. Чтобы по-настоящему увидеть то, что вы любите, оно должно быть соткано из вашей памяти. Потому что для каждого из нас одни и те же места и люди все же немного разные. Я создавал дешифратор именно для этого. Ни один ныне существующий прибор, кроме моего, на такое не способен! Именно поэтому воскресшие будут такими, какими их помнят добровольцы, такими, какими они были именно для них при жизни. Я называю это чудом и горжусь своим изобретением.

Мишико задумчиво провел пальцем по губам.

– Готовы ли мы к тому, что сейчас увидим? – спросил он, поворачиваясь к одной из камер.

– Готовы, – ответил Райан за несколько миллиардов зрителей и, откинувшись на изголовье, прикрыл глаза.

Часть его воспоминаний проецировалась вокруг него. Подвал Замка, детский смех, отскакивающий эхом от влажных стен, едва освещенный погреб и темные взгляды бутылочных стекол, сотни пытливых глаз, взирающих на него, восьмилетнего, со своих деревянных стеллажей. Секунда, пара секунд, они взметнулись и растаяли.

Мишико, окруженный этими видениями, сидел не шевелясь, только успевал поворачивать голову. Съемочная группа не двигалась с мест. Они застыли, будто статуи, пораженные реальностью происходящего.

Райану восемь, Мэри шесть. Должно быть так. В тот день Мэри потеряла своего пса Арчибальда навсегда. Но ни собака, ни Мэри не появлялись, потому что мысли Райана, как назло, уносились все дальше и дальше от того, что он хотел показать зрителям.

Толстые древесные стволы, недвижимые, они загораживают двенадцатилетнему Райану путь. Упругие мхи пружинят под его ногами, повсюду валяются тонкие прутья, ветки щелкают и подламываются, когда белые кеды Райана наступают на них. Красная ягода спряталась под листом – никто не учил его отличать ядовитые ягоды от съедобных, поэтому Райан, с опаской покосившись на спелую бусину, идет дальше. За деревьями шорох. Он знает, что в лесу никого нет. Потому что никогда не было – за все годы он ни разу не встречал в землях Замка чужих людей. Но это не человек.

Райан заерзал в кресле экстракции. Воспоминания сами шли к нему на зов. Опасные, сокровенные. У него был четкий план – собака Мэри. Все посмеются, поохают, подивятся. А все, что важно для Райана, так и останется не разворошенным. Но теперь все выходило из-под контроля. Он хотел остановиться, но почему-то не мог.

Он стоит как вкопанный. За деревьями что-то движется. Большое и неторопливое. Оно важно ступает по мхам, и кажется, весь лес расступается перед ним. Самец оленя, красивее которого Райан никогда не видел. На стене в холле Замка висели десятки оленьих голов, но ни одна из них не могла тягаться с этой гордо поднятой, массивной, шумно дышащей головой. Олень шел к Райану неспешно, поводя носом в воздухе, и совсем его не боялся, потому что Райан был меньше самца и казался олененком по сравнению с ним. Сильные ноги делали шаг за шагом, не перетаптываясь в страхе, но целенаправленно, смело, и каждое движение самца было ладным и уверенным. Он подошел так близко, что Райан ощутил его травянистое дыхание. Олень поднял голову вверх – рога, ветвистые, плотные, будто корона властелина мира, а через них с неба светит солнце и кажется, что он держит светило рогами, словно так оно и должно быть.

Райан был рад этому воспоминанию, хотя и боялся его. Потому что то, что пришло вслед за ним, было страшным.

Он отдал бы все на свете, чтобы остановиться сейчас. Но сила прошлого тянула его за собой, волочила, сбивала с ног.

Кровавая полоса на полу от входа в дом, она тянется до самой кухни. Толстая красная полоса, ее ничем не отмыть, сколько бы прислуга ни терла ее тряпками. В его руках топор, удобный, легкий, идеально лежит в ладони. Руки бессильно повисли вдоль тела. Входная дверь открыта. В дом вползают гонимые ветром осенние листья и прочий мелкий мусор. Бирн О’Коннелл стоит в проеме – спина все еще в тени, подпирает холодную ночь. Райану страшно до смерти. Он хочет бежать, но не может сдвинуться с места.

Впервые за много лет он снова увидел его, Бирна О’Коннелла, своего деда, который так и остался настоящим хозяином Замка и по сей день.

Озеро наступает. Райан не делает ни шагу вперед, но озеро само идет к нему навстречу. Как такое возможно?

Собака Мэри забыта. Шутка не удалась. Все, что должно было остаться в глубинах души, выходит наружу, как подземные воды, разливаясь и ширясь. Зрители приклеены к экранам. Они жаждут видеть, они жаждут знать, они жаждут убедиться, что этот человек, лежащий в кресле экстракции памяти, сможет сотворить нечто подобное и для них самих. Ткань времени с треском расходится, швы рвутся, в полотне настоящего зияет необъятная дыра, гигантский глазок, через который видно все, и ничего нельзя скрыть.

Мэри сидит на корме лодки. Ему шестнадцать, ей четырнадцать. Она такая красивая, его светлячок. Рыжие волосы, встрепанные ветром, свисают к поверхности воды – мелькнула и исчезла серая длинная тень. «Рыба, большая», – ее голос немного настороженный, не такой веселый, как обычно. Потому что они оба знают, сейчас что-то случится.

Райан окончательно потерял контроль. Его тело в кресле экстракции памяти лежит, будто кукольное, набор костей, мышц и кожи, а память скачет галопом взбесившейся лошади.

В озере очень холодно. Тень Мэри едва видна под толщей воды. Пузыри воздуха поднимаются мимо Райана к поверхности. Он тоже уходит на дно, не сопротивляясь. Длинные листья озерной травы касаются его голых щиколоток. Достаточно опустить глаза вниз, и он увидит ее – рыжие волосы, бледное личико, испуганные глаза. Наверное, они заслужили уйти так, вместе. Или не заслужили даже этого? Днище лодки качается над его головой, высоко, недостижимо. И что-то страшное таится в ней, в безобидной деревянной лодочке, все зло мира, глубоко ненавидимое им, отчаянно пугающее, зло, которое он так и не смог победить. Растянутая нить времени снова сворачивается в клубок: Мэри из лодки смотрит на рыбу, промелькнувшую у поверхности. Кровавая полоса в холле стягивается к двери, дед Бирн исчезает в холодной осенней ночи. Топор повисает на стенке стеклянного шкафа.

Мэри показывает пальцем на светлячков – она счастлива, и ее лицо озарено их магическим светом. А теперь они бегут по погребам Замка. А вот и пес Арчибальд. Мэри, совсем еще малышка, сидит на дороге, склонившись над его изувеченным автомобилем телом и содрогается от рыданий (как глупо, как эгоистично было шутить над ее болью, собираться воскресить собаку на потеху публике!).

А вот Райану года три, он стоит в холле Замка и смотрит вверх – дед Бирн спускается по ступеням, чтобы впервые взглянуть на своего внука. Рука отца, до того крепко державшая его ладонь, отдергивается, и мальчику становится страшно. Бирн смотрит на него сверху вниз внимательно и властно, и отныне его власть будет над Райаном всегда.

Остался лишь один узелок времени: Мэри с криком падает в воду, в руке Райана застыло весло, на конце которого алеет пятно крови. Последний узелок наконец развязан.

Озеро посреди студии волнуется. Из него быстрыми уверенными шагами выходит нечто, вздымая воду вокруг себя, вспенивая ее, сводя Райана с ума. Странная форма – широкая, прямоугольная, разлапистая. Нет, это не человек. Рога показываются из воды, ветвистые и могущественные, сколько озерных трав уместилось на них, с них стекает вода. Из озера выходит он, самец оленя. Уверенным прыжком выскакивает на берег, оглядывает Райана, лежащего в кресле экстракции, пораженного Мишико и застывшую съемочную группу и удаляется по направлению к виртуальному лесу.

Райан срывает с головы нейронный дешифратор. Он провалил интервью.

Перерыв на рекламу даст ему время собраться с мыслями.

– Что за черт?

Мишико в ужасе уставился на Райана. Он снова отключил микрофон.

– То, что мы видели, выглядит очень дурно, Райан, прямо-таки жутко!

– Да все в порядке! – замотал головой Райан. – Я сам не понял, куда меня понесло. Это просто осколки памяти. Не вздумай сказать в эфире нечто подобное. Все и так печально, теперь в проект никто не придет, я испортил все дело.

Мишико удовлетворенно похлопал Райана по плечу.

– Ну нет. Видно, что ты ни хрена не смыслишь в сенсациях. Это бомба, дорогой, атомная бомба. Теперь держись, люди наводнят Замок и будут умолять тебя принять их в программу. А мне ты сделал рекордный рейтинг.

Рекламная пауза окончилась. Программисты вытащили диск, на котором было записано все, что только что происходило у Райана в голове, отключили станцию виртуальной реальности, уложили ее в кейс и вместе с дешифратором отдали Райану. Он едва ли запомнил, как Мишико прощался с ним под бдительными взглядами камер. Райан что-то говорил зрителям на прощание, благодарил за приглашение в студию, его слова сами выстраивались в правильные фразы, но мозг отказывался думать, из Райана вышли все силы.

Он сядет в такси и через полчаса будет в гостинице. Спать и не видеть снов – и по-детски надеяться, что ничего этого не было на самом деле.

Мэри пообещала себе не смотреть эфир – своим тайным отъездом Райан дал ей понять, что ее это не касается. Она прошлась по узким витиеватым тропинкам сада, обогнула беседку, белые занавеси которой взлетали и опадали на ветру, и наконец нашла того, кого искала. Кэссиди сидела на земле, она собирала виртуальное «Лего». Ее серая вязаная кофта с растянутыми рукавами так подходила к ее серым глазам. Мэри погладила девочку по голове.

– Я скачала тебе новые приложения. Попроси у Четверки, она поставит тебе что-нибудь новенькое из игр.

– Да ну их, нет настроения, – пожала плечами Кэссиди. – Ева не хочет со мной играть, и мне скучно.

– Ей шестнадцать, тебе десять. Предложи ей «Визиря Безантиума». Игра закачана в станцию. Думаю, она подойдет вам обеим.

Кэссиди повеселела. Она пнула виртуальную станцию, и та аварийно отключилась. Рождественский домик эльфов рассыпался на разноцветные детали, и те растаяли без следа. Девочка скрылась за кустом желтого дрока, только ее голос, выкликавший имя Евы, разносился над садом.

В кармане весело заверещал телефон. Мэри надеялась, что Райан, наконец, напишет ей, хоть что-нибудь. Она не любила, когда он уезжал, не простившись. Но это был Нис.

«Что делаешь вечером?» – куча разномастных смайликов, значение которых ей было лень расшифровывать.

«На гидрологической станции заняться нечем?» – ответила она вопросом на вопрос, представив, как Нис коротает время в одиночестве, на посту, среди мигающих датчиков и ему совсем не с кем поговорить. Андроиды шестой серии были неразговорчивы, и толку от бесед с ними было мало. Если они не выполняли приказы, то сидели неподвижно, сканируя внутренние процессы.

«Слышал, Райан свалил. Не хочешь прогуляться?»

После имени Райана Нис наштамповал смайликов в виде кучек дерьма. Мэри хихикнула.

«Как ты узнал?»

«Я на тебя подписан, не забыла? И нет, интервью смотреть не буду, даже не умоляй. Мне достаточно его физиономии тут, под боком».

«Завязывай с оскорблениями. Дай мне подумать до вечера. Если освобожусь, свистну».

Рядом с Нисом она снова превращалась в семнадцатилетнюю девчонку: забавную, безбашенную, которая сначала делала, а потом соображала, что натворила. С ним она становилась собой, по-настоящему глубоко дышала.

В Замке было тихо и прохладно. Четверка чистила ковры, в коридоре стоял удушливый запах мокрой шерсти, смешанный со сладким запахом чистящего средства.

– Я иду в мастерскую. Надеюсь, ты не будешь опять преграждать мне дорогу?

– Нет, но если хочешь, могу проводить тебя, – спокойно ответила Четверка, стараясь выполнить свое обещание Райану как можно лучше.

– Не надо, спасибо. Если что, я позову, – сказала Мэри и улыбнулась. Четверка заботилась о ней как могла, и Мэри ценила это. – Прости, ладно? Я не должна была тебе грубить. Ты член нашей семьи, всегда помни об этом.

– Хорошо, – на лице Четверки не дрогнул ни один мускул.

Как же она отличалась от Омеги! Будто они были двумя разными существами, хотя на самом деле сошли с одного конвейера и выглядели, за исключением скальпированного черепа Четверки, одинаково. Но «человеческая» суть Омеги делала ее уникальной, и прекрасное лицо, на котором сменялись сотни эмоций, невозможно было забыть.

Мэри прошла мимо библиотеки. Высокие шкафы с книгами навевали на нее сон. В детстве, когда она навещала Замок, то обходила это место стороной. Мэри помнила, как торчала в ярко-желтом плаще под проливным дождем и с улицы через широкое окно показывала Райану язык – тот делал вид, что усердно читает очередной скучный талмуд. Каждый закоулок Замка напоминал ей о нем. Тут они как-то подрались за джойстик от «икс-бокса», там она вылила ему на голову ягодный морс, когда он обозвал ее дурой, а в кладовой все еще лежала швабра, с которой Райан гонялся за ней по всему дому в надежде огреть ее по спине.

Мэри свернула в узкий коридор с единственной дверью. Из подвала потянуло сквозняком. Тоннель, ведущий в мастерскую, напоминал длинную холодную пещеру. На полу уже которую неделю росла лужа – подземные воды просачивались откуда-то из щелей, из крысиных ходов. Но в самой мастерской было тепло и уютно, в углу горел приглушенный свет. Ящик с инструментами, печь для обжига, дубовый стол с расцарапанной столешницей. В глубоком мягком кресле по-хозяйски раскинулся плед цвета спелой сливы, вязанный крупными косами. «Вот ты где», – Мэри ухватила бутылку виски, забытую на столике возле кресла. В бокале напиток казался насыщенным янтарем, смолой, спустившейся с дерева жизни с десяток лет назад.

На черном от ожогов паяльника столе лежала еще не законченная работа – крошечная, выложенная из серебряной паутинки северная башня Замка с арочным окошком. Мэри подставила заготовку под линзу, зацепила ставню пинцетом – окно отворилось, так же как в настоящей башне Замка. Она провернулась на табуретке, собираясь с мыслями.

К Неделе моды Мэри успевала создать десятки изысканных заколок за пару месяцев, но теперь работа шла с трудом. Ей казалось, что она живет чужой жизнью, отдает всю себя добровольцам, воскресшим, но это было детище Райана. Ее собственное детище, ее вдохновение, так и лежало заготовками. Одна заколка, вторая, третья, спрятанные в ящике стола, живой укор их создателю. С тех пор, как Райан привез Мэри в Замок, ни одна заколка так и не была закончена. Мэри нашла на телефоне любимый трек-лист, взяла со стола деревянную шкатулку. Десятки драгоценных камней на бархатной обивке – живые, алчущие света и внимания, они переливались немыслимыми цветами. Райан считал, что шкатулку нужно прятать в сейф, но Мэри все упрямилась, держала ее незапертой на рабочем столе.

«Кто я?» – она перебирала камни, едва касаясь, поглаживала их кончиками пальцев: зеленые изумруды, алые рубины, голубой аквамарин, розовый империал. Камни думали, смотрели на нее со дна шкатулки и решали, кем будет их Мэри. Глубоким синим сапфиром? Отчего же? В ней нет ничего от вечернего неба. Фиолетовым аметистом? Да нет же! Разве похожа она на лавандовое поле, купающееся в июльском ветре? Она грустна немного, чего-то ждет, волосы рассыпаны по плечам, как рассыпаются осенние листья. Да, она – осень, их Мэри, вот она какая. Камни поворочались в шкатулке, совещаясь, и наконец цитрин выступил вперед. Оказавшись в ее руках, камень засверкал всеми оттенками оранжевого. Словно апельсиновый сок, свет лился из его нутра при ярком свете лампы на столе, а в полутьме мастерской затихал, превращался в густой мед. Мэри приложила локон к камню – почти идентичны. «Я знала, что вы не подведете», – она закрыла шкатулку.

Но до темноты Мэри так и просидела над столом, перебирала обрезки серебряной нити, вертелась на стуле, прохаживалась по мастерской. Отовсюду играла музыка – Четверка развесила колонки так, что Мэри утопала в мелодии. Бутылка быстро опустела, а на столе так и лежал медовый цитрин. Он был ею самой, неприкаянный, потерянный, забывший нечто важное, о чем уже и не вспомнить. Только мысли о Нисе рассеивали тоску. Мэри отчаянно искала путь к себе самой, к жизни, которую оставила ради Замка, и Нис иногда казался ей путеводной звездой к свободе.

Телефон молчал. Мэри то и дело проверяла уведомления – ничего. В коридоре раздался плеск, словно кто-то шагал по растекшейся по полу луже.

– Четверка, ты? – прокричала Мэри, приглушив музыку. Ответа не последовало.

Она выглянула за дверь. В пустом коридоре только монотонный стук срывающихся с потолка капель. «Еще пара месяцев, и придется переносить мастерскую из подвала наверх. А погреба… Что будет с ними?» Мэри обулась в высокие резиновые сапоги, которые теперь хранила здесь на случай потопа, и прошлепала по тоннелю к разбухшей от сырости двери. В системе лазов под Замком разобраться было почти невозможно. Многие коридоры переплетались, выстраивались один над другим, вели в тупики или, наоборот, закольцовывались, и, как в страшном сне, выбравшись из очередного узкого прохода, рано или поздно заблудившийся путник снова попадал в то же самое место. Но Мэри знала Замок как свои пять пальцев. В детстве они жили с Райаном по-соседству, и проводили здесь за игрой в прятки целые дни. Она ловко пригибалась под каменными уступами, открывала скрипучие двери, шагала по темным коридорам, узким, как кротовьи ходы, и наконец вынырнула у самого погреба.

Между стеллажами было сухо. Бутыли спали мирным сном, и Мэри ступала по погребу тихо, чтобы не нарушить их покой. Краем глаза она заметила быстрое движение. Смех, отрывистый, воскресший в памяти на секунду. Ее смех. Он отразился эхом от стен. Порыв ветра сквозняком метнулся к выходу и, хлопнув дверью, исчез. От страха Мэри подпрыгнула и зажала рот рукой. «Этого не может быть… Где Четвер…» Она оставила телефон в мастерской. В притихшем погребе не было ничего, что могло бы связать Мэри с внешним миром. Между стеллажами в углах шевелились тени. Воскресшие?

– Освальд? Акира? Кто там? – голос осип, будто она больна ангиной.

Замок был полон привидений, и кому, как не Мэри, было зазорно бояться их. Но все равно страх сковывал ее. Неуверенными шажками она обходила погреб в надежде, что сюда забрел один из воскресших и теперь, по старой привычке из прошлой жизни, инспектирует коллекцию бутылок.

Никого. Только сама Мэри остановилась посреди погреба, и ей казалось, что звук ее дыхания стал громким, как паровозный гудок.

– Я дружу с тобой только потому, что больше не с кем, – злой голос Райана раздался прямо над ее ухом, преодолев годы.

Мэри стало не по себе, ее затягивало в воронку прошлого. Дверь в погреб открылась и захлопнулась снова, быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Столько лет прошло, а Мэри все еще помнила, куда нужно заглянуть. В темном уголке под навесным деревянным шкафом с раритетным виски сидела совсем юная Мэри, скрючившись на полу, и обиженно плакала, вытирая красный нос тыльной стороной ладони.

– Господи, что здесь происходит? – она ворвалась в кухню, опрокинув стоящий на пути стул.

Четверка подняла глаза и молча посмотрела на перепуганную Мэри.

– Там в погребе… Я и Райан… В детстве! Да я себя только что видела!

Пока Четверка разобралась, в чем дело, Мэри успела немного успокоиться.

– Где аппаратура из крипты?

– Райан забрал ее на интервью в Лондон, – ответила Четверка, наливая Мэри горячий чай.

– Что? Он совсем сдурел?

Она уже догадалась, на ком именно он решил показать, как работает нейронный дешифратор, и почему она увидела в подвале то, что увидела…

– Так же нельзя!

Теперь Мэри знала, с какой целью Райан не сказал ей ни слова, когда уезжал. Если он затевал глупость, то проворачивал ее тайком, будто школьник, ворующий заначку марихуаны из родительской спальни.

– Он хочет доказать миру, что все происходящее в Замке – это наука. Никакой охоты на ведьм и колдовства. Райан должен показать себя ученым, а не шарлатаном и фокусником. То, что сейчас думают о нас люди, никуда не годится. Пусть раскроет перед ними всю схему работы: от дешифратора до озера. Проекту от этого будет только лучше.

С Четверкой было трудно не согласиться. Мэри стало немного легче, страх прошел, осталась только обида на Райана, который снова оставил ее за бортом собственной жизни, не удосужившись рассказать о своих планах.

– Неужели он показал на себе, как работает система? Перед всем миром?

– Именно так. Станция виртуальной реальности завязана на наши системы, где бы она ни находилась. Поэтому в погребе проявились старые воспоминания. Наверняка их было не много, только самые безобидные, – заверила Четверка. – Если нужно, я принесу твой телефон из мастерской.

Мэри поплелась в свою комнату. Лежа в постели, она никак не могла уснуть. От Райана все еще не было ни строчки, и теперь это сильно расстраивало Мэри. Он не посвятил ее в один из самых важных замыслов, в детали интервью, от которого зависела судьба всего проекта. И вдруг Мэри отчетливо осознала, что никогда не была для него ни другом, ни соратницей, ни партнером. Она свернулась в клубочек и заплакала так же горько, как тогда, в погребе, много лет назад: красный нос и опухшие глаза, слезы обиды текут, и Райан ни за что не попросит прощения, не такой он человек.

Телефон на тумбочке заверещал. Мэри покосилась на него, надула губы и отвернулась. Но любопытство взяло верх.

«Освободилась?» – и рядом цветочек, трогательная голубая незабудка.

Что бы там ни происходило у них с Райаном, для Ниса она была всем.

«Типа того. Куда идем?»

«В лес. Я у восточных ворот, где контейнеры с компостом. Поторопись, от них такая вонь, что сейчас стошнит!»

Мэри засмеялась. Она вскочила с кровати, натянула джинсы, накинула кофту, обула кроссовки, прихватила волосы заколкой с серебряным светлячком и, тихо ступая по ковру, прокралась на первый этаж. Четверка прибиралась в гостиной. Мэри, стараясь не скрипеть половицами, выскочила в коридор и выскользнула на улицу через заднюю дверь.

Ночь пахла свободой. Усеянное звездами небо было черно, как траурная вуаль вдовы. Цветы пахли оглушительно, пленяли и манили. И если день благоухал сладким вереском, то ночь была околдована миндалем, дымом, едкой горечью, наполнявшей ее до краев.

– Я не могу открыть ворота, мой чип сразу отметится в системе, и Четверка поймет, что я ушла.

Мэри держалась за холодные прутья ограды, ее карие глаза горели огнем восторга.

– Ты тут пленница что ли? Смотри, могу разнести этот обветшалый домишко к чертям собачьим, – пробасил Нис, просовывая к ней руку сквозь толстые прутья.

– Не тупи, я перелезу как-нибудь.

Мэри озиралась по сторонам в поисках плацдарма.

Через минуту она уже карабкалась на разлапистое дерево, с ветки которого могла перепрыгнуть через ограду.

– Штаны не порви, чудачка! – Нис приготовился ловить ее. – Боишься собственного андроида, она тебя что, отшлепает? А ногу сломать сейчас ты не боишься… Осторожно!

Сук хрустнул под весом Мэри, но все же выдержал, и она без страха ослабила хватку, чтобы спрыгнуть в объятия Ниса.

С опушки виднелись высокие башни Замка и весь верхний этаж – в спальне Мэри остался гореть приглушенный свет. По ночам лес казался черным и непроглядным, будто состоял из цельного куска угля. Держась за руки, они вошли в ночь, настоящую, осязаемую, насквозь пробирающую холодком. Упираясь верхушками в небо, вокруг шептались кроны деревьев.

– Знаешь, куда именно мы идем? – спросил Нис, кивнув в сторону сгущающейся между деревьями темноты.

– На поляну, куда же еще, – ответила Мэри, ускоряя шаг.

Здесь ей было хорошо, спокойно и совсем не страшно.

Так они и шли, крепко держась за руки, переговариваясь и хихикая. Вдалеке засиял призрачный желтый свет. Они подошли ближе, спрятались за деревом.

– Поляна светлячков, – Мэри ткнула Ниса в бок, за что он шлепнул ее пониже спины. – Да погоди ты, отвали.

– Ты реально пошла со мной в лес ночью и думала, что я буду вести себя как джентльмен? – прошептал Нис, покусывая ее за мочку уха.

– Пошли лучше туда.

Прижавшись к земле, Мэри поползла к озаренной светом тысяч светлячков поляне. Нис обреченно вздохнул и пополз следом.

Они сидели на земле, смотрели на неугомонный рой крохотных фонариков, кружащих над ними.

– Как здесь красиво, – покачала головой Мэри. – Но это не наше с тобой место. А наше с Райаном. Он даже называет меня «светлячок».