Врачевательница

Глава 4

После принудительного возвращения в лагерь Хенрика постоянно чувствовала страх перед одертами. Она каждый день молилась Миртлу и просила у него мужества. Сначала врачевательница с осторожностью относилась к кригарцам, даже припрятала нож за голенище сапога, но вскоре убедилась, что это лишнее, и немного ослабила бдительность, хотя все же старалась не оставаться одна. Постоянно искала компанию в лице Доротеи, или Гертруды, или Маргарет, или Стеллы, или еще кого-то из врачевательниц.

Палаточный госпиталь почти опустел после последней битвы при Берготре. Часть войска альбиносов двигалась на восток, к Мховым горам и Коралловому фьорду, подминая под себя целые деревни и города.

На западном фронте, где альбиносам противостояли охроносцы и куда ушла Эверлида, тоже было неспокойно. Из письма подруги Хенрика узнала, что битву на реке Вилфрид идвионцы проиграли. Альбиносам удалось укрепиться в близлежащем городе Эйвиндр, большинство местных жителей убили, остальных взяли в плен и держали в рабстве. Хенрика старалась не думать об удручающих новостях и отвлекала себя, придумывая новые снадобья. Она записывала их в книжке заметок.

Три тюфяка в палаточном госпитале занимали еще не окрепшие одерты – Олави, Эйл и Ульф. Маргарет порхала над ними и строила глазки. Хенрика осуждала ее за такое поведение, ведь она позорила идвионок. Отец Хенрики всегда говорил: «Миртл развратных женщин проклинает и лишает возможности встретить истинную любовь». Хенрика не сомневалась, что Маргарет ожидает судьба одиночки. Но реальность демонстрировала другое.

Маргарет, бесспорно, нравилась одертам, однако Хенрика не находила в ее поведении ничего привлекательного. Она не понимала, чем девушка цепляет мужчин. Ведь внешность Маргарет не соответствовала общепринятым эталонам красоты: широкие икры и круглое лицо, маленькие ровные зубки, как у мыши. Но, видимо, обворожительная улыбка и природное обаяние делали свое дело.

– Хенрика! – позвала Маргарет, остановившись возле Эйла. – Подойди-ка…

Хенрика нехотя отложила чтение книги о лекарственных травах. Эйл лежал без сознания: через его повязку сочилась чуть синеватая кровь. Хенрика была уверена, что Маргарет добросовестно обработала рану одерта. Ее нежные ручки достойно справлялись с врачеванием. Многие даже говорили, будто ладони Маргарет обладают успокаивающим или даже целебным действием. Но откуда тогда этот странный цвет?

– Что это такое? – спросила Маргарет. Хенрика ей не ответила – она и сама не знала, но гордыня не позволила ей признаться.

Двое других одертов, Олави и Ульф, встали с тюфяков и подошли к товарищу и врачевательницам. Хенрика прогнала их, а затем сняла повязку с Эйла. Кровь его впрямь стала синей. Хенрика еще раз обработала рану и перевязала ее чистой повязкой. Потом она расспросила Олави и Ульфа, как Эйл получил эту рану, но они ничего не знали.

Раздосадованная состоянием раненого одерта, Хенрика обратилась к старой рукописной книге своей бабушки. В ней она надеялась найти ответы на все волнующие вопросы: почему кровь синяя? насколько это опасно? чем она может помочь? Но ответов в книге не нашлось.

Болтовня Маргарет о путешествиях злила Хенрику. Недостойное чувство для благочестивой идвионки, но она ничего с собой не могла поделать. Обветренные губы Маргарет неутомимо двигались, а голос в присутствии мужчин становился тонким и звенел сотнями колокольчиков. Маргарет догадывалась о неприязни Хенрики, но предпочитала закрывать на это глаза.

Врачевательница позвала Хенрику присоединиться к разговору: знала, что ту интересуют разные страны и что она благоговеет перед историями об опасных приключениях. И вправду, Хенрика не сдержала свое любопытство, отложила книгу, пообещав себе, что продолжит поиски минутой позже, и уселась на тюфяк рядом с дружной компанией.

– А где очень-очень жарко? Где пустыни? – с горящими глазами спросила Хенрика, услышав обрывок оживленной беседы.

– В Иныоре пустыни, но я там не бывал, – сказал Ульф и подтянул к груди одеяло. – Я вот полюбил всем сердцем Медосей. Там грязно, люди свиньи. Зато щедрые. У них две заповеди: уважай старших и проявляй гостеприимство. Ты хоть в любой дом постучи, тебе везде откроют, впустят, накормят и напоят, предложат ночлег.

– Да уж, – поразилась Маргарет, – идвионцам бы такому поучиться! К нам ведь раньше не стучали – альбиносы дверь выбивали и заходили. Поэтому мы до сих пор вздрагиваем, если кто-то появляется на пороге.

Хенрика пихнула Маргарет локтем. Та, закатив глаза, утихла.

– Приезжали мы туда, помню, по лету, – продолжил с улыбкой Ульф. – Жара невыносимая, смрад в городе, у-ух… Мы по площади идем с приятелем, а вокруг тьма людей, что-то кричат на чужом языке. А он еще посложнее вашего будет, идвионского. Я, значит, рот раззявил: увидел вдали царский замок – позолоченный и большой, на солнце светится, ну, красота! Так и обронил омоньер. Самое интересное, что люди не украли, а вернули мне его.

Маргарет и Хенрика, сраженные честностью медосейцев, переглянулись. Обе были уверены: произойди нечто подобное в Идвионе, с омоньером одерту пришлось бы попрощаться.

– Ох ты! – ахнул Олави. – Эйл! Проснулся!

Врачевательницы обернулись: Эйл стоял к ним спиной, покачиваясь из стороны в сторону и слегка покряхтывая.

– Эйл, как ты себя чувствуешь? Как твоя рука? – спросила Маргарет, вскакивая с места.

Эйл подозрительно молчал. Врачевательницы подошли к нему поближе и взвизгнули: в глазах бель, рот приоткрыт, зубы заострились, по бороде текут слюни. Хенрика схватила Маргарет за руку и потянула назад, подальше от Эйла.

– Обойди меня, Тень, – завопил Олави и бросился к Ульфу, который в ужасе жался к брезенту.

Хенрику поразила реакция Олави и Ульфа. Очевидно, не так уж они и бесстрашны, как о них судачили.

– У него глаза белые! – кричала Маргарет и пряталась за спину Хенрики. – Он заколдован! Это рука Тени! Рука Тени!

Эйл медленно направился в сторону врачевательниц и завыл, словно волк в ночном лесу, предупреждая стаю об опасности, а затем схватился руками за голову и закричал нечеловеческим голосом.

В палатку вбежали двое переполошенных одертов и замерли в предчувствии беды. Эйл снова завыл, упал на спину и принялся извиваться. Кости в суставах хрустели, меняли направление, трансформируя его тело; пальцы рук и ног заметно увеличились, вместо ногтей появились длинные и острые когти, а на лице выросли густые и жесткие, будто проволока, волосы.

Эйл опустился на четвереньки, зарычал и перепрыгнул через пригнувшихся от неожиданности одертов и врачевательниц. Вырвавшись из лечебницы, он набросился на встречного парня, разорвал ему шею и скрылся меж палаток и складских шатров. Караульный затрубил в рог. Труа, труа, труа. Встревоженные кригарцы рванули к Эйлу, однако не смогли с ним справиться, – куда им было тягаться с обезумевшим диким зверем! Остановить оборотня удалось лишь Видару. Он сосредоточил мощь огня в ладонях и направил языки пламени в Эйла. Человек-зверь заполыхал, будто сигнальный костер, заскулил, покатился по снегу, а потом умер.

Видар сидел на скамейке напротив Хенрики и Маргарет. Обе будто бы уменьшились в размере от страха. Видару нравилось положение, в котором оказался лагерь и он сам. Эрик отстранил его от руководства полком, но теперь у него появился шанс все исправить и загладить вину перед виктигтом. Что скажет Ингвар, когда узнает, что он смог разобраться с оборотнем, подрывающим дисциплину в лагере? Наверняка будет ему благодарен и вернет звание командира.

– Что за травы вы дали Эйлу, врачевательницы? – спросил Видар, почесывая подбородок.

– Все как обычно, – ответила Маргарет, стиснув руку Хенрики.

– Конкретней! – процедил мужчина.

Маргарет вся сжалась и задрожала. «Ее ужас перед Видаром вполне объясним», —подумала Хенрика. Он выглядел омерзительно, разговаривал по-хамски и к тому же убил Эйла, не дав возможности понять, что с ним случилось.

– Раны я обработала соком подорожника, – замямлила Маргарет, – и водой с солью. Для спокойного сна дала ему отвар из семян и зародышей орехоносного лотоса и цветков церны.

– И это все?

– Нет, – вмешалась Хенрика. Она тоже побаивалась Видара, но тяжесть ножа за голенищем сапога придавала уверенности. – Час назад мы заметили, что из раны на руке Эйла течет синяя кровь. Он был без сознания. Тогда я снова обработала ему рану и перевязала. А потом он превратился в оборотня и напал.

Видар задумчиво гыкнул и посмотрел на Олави и Ульфа. Они лежали на тюфяках неподалеку и наверняка слышали их разговор. Дабы убедиться в честности врачевательниц, Видар обратился к одертам:

– Что скажете? Врут девки?

– Ну, господин, ручаться за то, чем обрабатывали и лечили раны, мы никак не можем. – Ульф переглянулся с Олави, тот закивал. – Но в остальном да, все так.

– Ладно. – Видар угрюмо оглядел врачевательниц и встал со скамьи. – Виктигт с двумя командирами в Кригаре покамест, я сам займусь этим делом. Но вы, две куриные гузки, обязаны разобраться с заразой, которую подхватил Эйл.

Маргарет разрыдалась и попыталась что-то сказать одерту, но вместо слов из ее рта вылетали одни невразумительные звуки. Это лишь подзадорило бывшего командира. Он зло накричал на девушку и направился к выходу.

– Вы сожгли Эйла, нам даже осмотреть нечего! – бросила ему в спину Хенрика. – Обуглившееся тело не поможет найти ответы.

– А мне до свечки, девочка. Узнайте, в чем дело! – Видар застегнул дубленку и наконец удалился из палаточного госпиталя.

Олави и Ульф бросились утешать ревущую Маргарет. Хенрика же чувствовала, как ее снедает тревога за будущее лагеря, за одертов и саму себя. От Маргарет помощи не будет, да и чем бы она помогла? Она глупая. И распущенная.

Через два часа после происшествия в лагерь вернулась Гертруда, полненькая, но очень энергичная девушка. Врачевательницы могли выбираться в город на день-другой, когда не было раненых и царил относительный покой.

За кружкой горячего чая Хенрика поделилась с ней историей об Эйле и ощутила маломальскую поддержку. Пухлые щечки Гертруды задрожали от страха. Ей не хотелось заразиться и обратиться в чудовище, но бросить в беде Хенрику она тоже не могла, поэтому предложила собрать одертов и осмотреть их. Но для этого им понадобится помощь Видара. С ним хотелось договариваться меньше всего.

От долгих мыслей ночь выдалась бессонной, но рано утром Хенрика уже была на ногах. К ней обратился молодой одерт с жалобой на острые боли в желудке. Она обнаружила, что некоторые травы, способные облегчить бедняге день, закончились. Свои запасы предложила Гертруда. Хенрика с благодарностью приняла их, сделала отвар и напоила одерта.

Позже она написала письмо Авалоне с просьбой принести ей необходимые травы. Приложив грамоту-пропуск, которую еле-еле выпросила у Видара, девушка отдала письмо почтальону, перемещавшемуся при помощи портала-туннеля. Скоро письмо должны доставить. Вот Авалона обрадуется! Сестра всегда мечтала побывать в лагере одертов и поглядеть на них вблизи, а тут и повод появился.

Затем Хенрика снова направилась к прежнему командиру. Откинув полог его палатки, она позвала Видара, но ответа не последовало. Тогда врачевательница несмело ступила внутрь и увидела одерта обнаженным на тюфяке. Рядом одевалась блудница. Хенрика резко отвернулась и начала извиняться.

– Еще говорят, кригарцы невежи. Слышь, девка, а ты не обнаглела? Ворвалась, понимаешь ли, в мой шатер, как к себе домой, – горячился Видар, натягивая повыше волчью шкуру.

– Извините меня, господин. Я вас не дозвалась, – оправдывалась Хенрика.

Блудница рассмеялась и отпустила неприличную шутку. В ответ Видар разразился хохотом, а Хенрика стала пунцовой, хотя и не была уверена, что до конца поняла смысл ее слов.

– Ну, чего, решила загадку с хворью, врачевательница? – Видар потянул блудницу обратно на тюфяк. Та хихикала и сопротивлялась.

– Еще нет, – ответила Хенрика, чувствуя себя лишней. – Мне, может, позже к вам зайти?

– Нет уж, сейчас мне удобно потрепаться с тобой. – Видар все-таки завалил девку на тюфяк. – Не разгадала, говоришь, болезнь? Паршиво. Мне нужен результат. – Одерт с рычанием укусил блудницу за плечо, она легонько отталкивала его и улыбалась. Наконец Видар нехотя отпустил свою компаньонку. – Да повернись ты, девочка, укрытый я, укрытый.

Хенрика развернулась к мужчине, но взгляда от пола не отрывала.

– Господин, мне требуется осмотреть одертов во всем лагере. Может, мы отыщем кого-то с похожими ранами и выясним, как именно они их получили.

– Ну ты потешная! – прыснул Видар. – Думаешь, одерты помнят, где такую мелочь зашибают?

– Хоть что-то сделать мы обязаны. Заодно я узнаю, как они себя чувствуют и не гноятся ли их раны.

– Затея – дрянь, но я соберу воинов. Поговорю вначале с Холгером. Эх… Другого ты, видать, не выдумаешь. Врачевательница, одно название. – Он тихо выругался. – Меньше глазки строй молодым одертикам!

– Я никому не строю глазки! – возразила Хенрика.

– Ну-ну. С виду вы благочестивые дамы, а на деле любая шлюха позавидует вашим умениям. Слышь, мне виктигту результат надо дать. И побыстрее. Шевелись!

Хенрика едва не задохнулась от возмущения. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она ни слова не говоря вылетела из палатки Видара.

Через пару часов в палаточный госпиталь выстроилась очередь из одертов. Мужчины бранились и сердились. Врачевательницы осматривали их порезы и глубокие царапины. Удалось отыскать тридцать два одерта с ранами и симптомами, что и у Эйла. Больных врачевательницы разместили на свободных тюфяках и наблюдали за их состоянием до раннего утра, пока не уснули.

Авалона получила письмо от Хенрики в самый неподходящий момент. Она чистила золой оловянную кастрюлю и проклинала весь мир за то, что ее нежные ручки трудятся и черствеют под бременем домашних забот. Отец наказал ее за непослушание.

Билли, жуя крендель, положил конверт на край обеденного стола и быстрым шагом направился прочь из кухни.

– Билли! – окликнула его Авалона. – Куда пошел? А ну вернись!

– Ну, чего тебе? – Билли неохотно развернулся. Его губы и щеки были в крошках.

– Ты избегаешь меня все утро. Это потому, что я заставляю тебя читать?

– Отец сказал, что я не должен тебя слушать, – закричал Билли. – Сама читай, сколопендра! – Мальчик показал язык и убежал.

Авалона раздраженно отбросила кастрюлю и вытерла руки о фартук. Ее не обижало бесправие в собственной семье, она злилась на отца. Он несправедливо ее покарал, ведь это такое унижение – выполнять работу служанок! Сердито хмуря брови, девушка потянулась к письму и принялась его читать.

– Ну, заняться мне нечем, – забубнила Авалона, складывая лист вчетверо. – Я что, гонец?

Шепотом она бранила двоюродную сестру добрый час, пока хлопотала по хозяйству, и все же отправилась выполнять поручение.

Дом Эсбертов, Уиптер-холл, находился неподалеку от Гусиных прудов и кряжей, за которыми виднелся Аскольдский лес. На самой его опушке росли узловатые деревья. Тонкие белые стволы без коры тянулись ввысь и ближе к макушке переплетались воедино, напоминая пучки взлохмаченных волос.

Когда Авалона миновала лес, солнце уже висело над одинаковыми серыми крышами домов и расточало тепло. Авалона расстегнула крючки курточки и томно вздохнула: уж неясно, от жары или от неохоты выручать сестру.

На крыльце Авалона услышала голоса, доносившиеся из приоткрытого окна кухни. Один из них был сиплым и не совсем внятным, а второй – старческим и дребезжащим. Авалона посерела от страха и вбежала в дом. Она не хотела, чтобы кто-то услышал бурную разноголосицу и распустил сплетни, иначе позорный отпечаток коснется и ее самой.

В холле валялись ножи и ложки, в воздухе стоял легкий запах дыма. Авалона, взволнованная происходящим, пошла навстречу крикам на кухню и увидела пьяную тетю Астрид и ее свекровь Гапу – сгорбленную маленькую старуху с выпирающим животом. Авалона воспользовалась приемом Хенрики – громко засвистела. Астрид и Гапа от удивления раскрыли рты.

– Вы одни? – спросила Авалона и притворила окно.

– Да одни, одни, – ответила Астрид с презрительной улыбкой. – Как же все боятся попасться.

– Твоя тетка, – указала Гапа на Астрид, – и ты сама – мое проклятье. А ну пошла отсюда, курвино отродье!

Астрид засмеялась. Авалону же глубоко оскорбили слова Гапы – никто прежде не говорил с ней так грубо.

– Поверить не могу, что вы идвионка. У вас крысиное и подлое нутро, – с пренебрежением сказала она. – Как в холле оказались ножи и ложки?

– Эта старая ведьма обезумела, – фыркнула Астрид и облокотилась руками на стол. – Она сначала бросалась ими в меня, а потом чуть не спалила наш дом.

– Где он твой-то? – Гапа с остервенением посмотрела на Астрид. – Это дом моего сына!

– А я его жена!

– Гнилушка ты, а не жена… – Гапа смачно плюнула в Астрид.

Авалона ахнула и закрыла рот руками. Астрид вскинула тощие руки и собралась наброситься на Гапу, но запнулась о собственную ногу и упала ничком. Старуха хохотала как умалишенная.

– Астрид, ты жива? – Авалона обеспокоенно коснулась плеча женщины.

– К моему несчастью, жива, – вздохнула Гапа. – Миртлу не нужна эта шлюха. – Гапа отвела ногу назад, чтобы пнуть Астрид, но передумала. Перешагнув через невестку, она вышла из кухни. – Ты испортила жизнь моему сыну! – напоследок прокричала она из холла.

Авалона впервые стала свидетельницей скандала между Астрид и Гапой. Раньше ей доводилось лишь слышать об этих чудовищных разборках от Хенрики. Сестра делилась с ней переживаниями: она не знала, как примирить двух близких людей.

Астрид, ворча, медленно поднималась с пола. Ее слегка покачивало, поэтому она поспешно опустилась на стул и поправила светлые волосы.

– Дом безумцев, – покачала головой Авалона.

– Старуха спалит нас, – произнесла Астрид. Ее зеленые глаза тускло блеснули на бледном лице. Те же глаза были и у ее сына, Винсальда, но имели куда более яркий цвет. – Она нашлет на нас Возмездие своей злобой.

– Она такая из-за тебя. Астрид, когда ты только кончишь пить столько виски?

– Прикуси язык. Я помню тебя маленькой! И тогда манеры у тебя были получше, чем сейчас.

– Я тебя тоже помню, и ты вечно не просыхала. Как и теперь.

– Ох, Авалона, как ты похожа на Альму! Вы будто новорожденные лисицы – слепые.

– Зато ты прозрела после виски, да?

– Альма выросла в хищницу с острыми зубами и больно укусила меня.

– Какая чушь. Мама – чудесная женщина. А ты жалкая бражница, ищущая причину, чтобы оправдать свое пьянство.

– Пошла ты. Пошла ты и твоя мать! – закричала Астрид и, уткнувшись в ладони, зарыдала.

Авалона рассердилась на Астрид, но решила, что не станет отвечать ей в таком же тоне. Отец учил ее быть вежливой даже с наглецами.

Девушка молча заколола декоративным зажимом край подожженной шторы, разложила столовые приборы на места и поднялась на второй этаж. Все было тихо: вероятно, Гапа прилегла отдохнуть. Авалона вошла в сестринскую комнату, где витал приятный аромат трав, и подошла к большому шкафу из орехового дерева со множеством подписанных ящичков, в которых хранились ингредиенты для мазей и отваров. Авалона собирала нужные и складывала в пустой мешочек.

Девушка услышала, как скрипнули половицы, – это Гапа заглянула в комнату внучки. Но Авалона не обернулась и продолжила наполнять мешок, желая побыстрее покончить с этим делом.

– Брысь отсюда! – неожиданно закричала старуха. – Это мой дом!

– Оставьте меня, бабушка! Хенрика попросила собрать ей кое-какие травы.

– Не бреши мне. Я сказала – пошла вон! – Гапа замахнулась кулаком на Авалону. – Чтоб тебя вши заели, прохиндейка!

Авалоне путь к спасению преграждала старуха, которая неумолимо надвигалась на нее, словно скала. Единственный выход, который видела девушка, – перемахнуть через кровать. Что она и сделала – лишь подол платья мелькнул в дверном проеме.

Хенрика скрупулезно складывала чистую одежду в сундук. Это занятие ее успокаивало, но вопросы об оборотне по-прежнему не выходили из головы. Почему Эйл обернулся в животное? Откуда появилась синяя кровь?

Ответов не было. Внутренний голос молчал.

Закрыв сундук, Хенрика вышла из своей палатки. Врачевание теперь не приносило ей того удовольствия, что прежде. Одерты оказались подлыми созданиями, они врали и требовали больше, чем заслуживали. Лучшее, что она могла бы сейчас для себя сделать, – вернуть кольцо с обещанием и покинуть лагерь. Но она не обладала наглостью виктигта и не представляла, как ей заставить его отказаться от колечка.

Внезапно девушку кто-то окликнул. Хенрика будто очнулась ото сна и заметила неподалеку незнакомого одерта, который разглядывал ее с восхищением и немалой долей преклонения.

– Здравствуй. Я Бартлид, – представился он. – Ты спасла меня, помнишь?

– Здравствуй. Да, – ответила Хенрика.

– Я… – Бартлид осекся. Его губы двигались, но слов было не слышно.

– Ты болен?

– Нет. Ты спасла меня, понимаешь? Спасла.

– Да, я зашила твою рану.

– Для тебя это обычное дело, так ведь? Ну, спасать людей.

– Наверное, – Хенрика пожала плечами. – Жаль, что в последнее время это удается мне с трудом.

– Не верю. Ты… признайся, ты служишь Богу. – Бартлид приблизился к врачевательнице. В его глазах читалась благодарность, однако в то же время девушка находила в них толику безумия.